ЧЕЛОВЕК ЗЕМЛИ

«Название предприятия: АНТОН КЛАПОУХ. Страна: Израиль. Маркетинговые исследование, которые могут быть Вам интересны: Рынок трюфелей ...» Это я выудил из Интернета, о герое своей давней статьи. Значит, жив человек, здоров и даже процветает. И слава Богу.

   

                                               Антон Клапоух с семьей. 2002 г.

Современные города рядом с феодальными поселениями бедуинов. В одном многоэтажном доме живут ортодоксы и атеисты, старожилы и репатрианты… Все в Израиле рядом, все близко, да и некуда разбежаться  - квадратные километры не позволяют. Не знаю, где теперь в мире бок о бок расположены коллективные хозяйства с капиталистическими фермами? Киббуцы рядом с мошавами. В Израиле они существуют граница к границе от рождения государства. И ничего. Никогда  не слышал о вражде и ненависти между ними. Кому нравится труд наемный, а кому коллективный. Лишь бы труд этот кормил население страны.

Хотел дать  этой дневниковой записи другое название "Счастливые люди", но побоялся сглазить, хотя было достаточно переступить порог дома Антона Клапоуха, чтобы сразу понять, кто живет под его крышей.

Давно не встречал такого количества малых детей и собак сразу, и все это, как-то вдруг, закрутилось у моих ног в поисках доброй информации и ласки. Так ведут себя только дети в счастливых семьях и счастливые собаки. Потом, на полях Антона, я понял, что и урожай, им выращенный, можно назвать счастливым. Последний кризис миновал хозяйство этого человека. В банке ни шекеля в минусе и перспективы дела Клапоуха, как ни странно, вполне радужные.

Оговорку я сделал потому, что во всем мире сельские хозяева с большим трудом сводят концы с концами. В развитых странах активно помогает им государство, понимая, что без сильного крестьянина и страна теряет свою экономическую независимость.

Знал я и то, что практически все кибуцы Израиля в долгах несметных. Да и мошавы редко процветают. И думал, порой, что по этой причине экономика самого "общества потребление" всегда открыта для разного рода кризисов. Что-то в этом есть ненормальное, когда производитель хлеба ходит с протянутой рукой, а шоу-бизнес, к примеру, процветает.

Рассказывали мне об Антоне Клапоухе и другие, удивительные вещи. Это я потом выяснил, что фильм "В бой идут одни старики" он не видел, но стал одним из основателей движения добровольного милуима, призыва в ЦАХАЛ, для людей совсем немолодых. Армия дала "добро" и приняла на временную службу крепких, патриотических настроенных, мужчин в возрасте совсем не солдатском. Рассказывают, что взялся за автомат, к примеру, "резервист" 73 лет.

Разная у нас война получается. Арабы вербуют малолеток - самоубийц. В Израиле и деды становятся на защиту своих внуков. Только не потому, что не хватает мужчин в призывном возрасте. Просто сил нет у взрослых мужиков безучастно смотреть на разгул террора…

Но вернемся к земле. Знал и раньше, по пути в Эйн – Абсор, что еду к полновластному хозяину 70 дунамов земли. (Представьте себе прямоугольник, одна сторона которого 1 километр, а другая - 700 метров. Причем, берет Антон в аренду  еще 50 дунамов. Целым "государством" владеет человек в невидной на школьном глобусе стране. Уже одно это знание обеспечивало интерес к хозяину,  превратившему огромную территорию пустыни в  сад.

 Антон подобрал меня на шоссе и первым делом провез по своей земле: зеленеющие поля, теплицы, индюшатники… В одном месте он включил воду для полива… Ухабистая дорога, запах земли, дух живности – за годы городской жизни я уже успел забыть, что бывает и такое.

Смотрел в тот день на могучую фигуру Антона и невольно вспоминал слова замечательного русского писателя Н. Лескова, опубликованные 120 лет назад: "Вся история евреев в Европе с этой поры есть история ежеминутного страха и терзаний. В таком положении не до сельского хозяйства, которое требует спокойствия и уверенности, что никто не придет и не вытопчет безнаказанно посева и сожжет скирд. Евреи не могли иметь такого покоя. Полевое хозяйство в их положении сделалось невозможным".

Покой и уверенность – вот что чувствовал постоянно по время разговора с Антоном.

 Мы можем сколько угодно разглагольствовать о хай-теке, о высоком, еврейском интеллекте, о техническом прогрессе и прочем, но сегодня  национальное достоинство и независимость Израиля держатся, в основном,   на трех китах: язык (подразумеваю под этим понятием иврит, традиции и веру), армия и сельское хозяйство - простая способность прокормить себя  без помощи соседей. Способность не только заполнить холодильники граждан Израиля, но и обеспечить широкий экспорт сельскохозяйственных продуктов.

Убежден,  пока этот третий кит силен и здоров, Еврейское государство способно преодолеть любой экономический кризис.

 Антон Клапоух приехал в страну из Москвы 30 лет назад и овладел ивритом безукоризненным. На месяц в году он берет в руки автомат. Получается три "кита" в одном человеке: иврит, армия и хлеб наш насущный.

Есть еще одно, общее и банальное, и, тем не менее, очень точное определение: "Человек должен родить сына, построить дом и вырастить сад". У Антона трое сынов, с домом и садом, да еще с каким!

Вот почему в заголовке этого репортажа и стоит слово "правильный".

Антон уводит меня от шума домашнего в тишину своей конторы, и я включаю диктофон:

-         Твоя жизнь крестьянина началась с Синая. О городе – Ямите знают многие, но о поселениях вокруг этого города мало что известно.

-         Характер у меня сложный. Даже в России предпочитал быть "свободным художником", занимался журналистикой, печатался в "Литературной газете", подрабатывал переводами, в основном с польского языка.  И в Израиле я не захотел работать на хозяина. Сначала была армия, а потом мы с женой и ребенком получили квартиру в Бат-Яме. Там я прожил 2 года, работал в журнале "Сион с Давидом Маркишем. На год нас хватило. Но зарплата от Сохнута была мизерной, приходилось по ночам подрабатывать грузчиком. Протянул  еще год. И вижу: не так все, неправильно живу. Услышал, что есть возможность начать крестьянскую жизнь в мошаве, открыть свое частное дело. Своих денег у нас не было, но тем, кто соглашался работать на земле, давали жилье, ссуду и половину трактора.

-         Как это половину?

-         Ну, один трактор на двоих. Все это нужно было возвращать, но в течение долгих лет. Пришел я к жене – Лене и говорю: "Все – иду в крестьяне". Лена даже понять не могла, что я такое ей толкую. Выросла она в городе, филфак закончила МГУ, ни в какую не соглашалась. Тогда я сказал, что поеду в Синай один. Только тогда она сдалась. А теперь попробуйте уговорить ее перебраться в город.

Знаешь, с первого дня в Израиле мне казалось, что страна и я – одно и тоже, мы едины. Уверенность  в этом не покидала меня никогда. Я не хотел идти в "русский" мошав, но выбора не было – пришлось начинать дело бок о бок с земляками. Все-таки, прав оказался я, а не те, кто "приговорил" меня к работе с народом русскоязычным. Из всей нашей компании только один я и остался крестьянином.

Кстати, меня хотели из этого мошава выгнать. Нам приказали выращивать одни помидоры, а я дерзнул посадить огурцы. Что тут началось! Странное тогда было хозяйство. Вроде бы были мы все самостоятельными хозяевами, но выращивали то, что нам приказывали и все заработанные деньги складывали в общую кассу. Получалось - один человек в минусе, другой в плюсе, а в среднем все на нуле. Никто не голодает, но и все наше хозяйство, в результате, топталось на месте.

Первое, что мы сделали, когда были вынуждены уйти из Синая и поселиться здесь, на краю Негева, -  отменили общую кассу. Теперь каждый живет со своим банком. Это хорошо, хотя бы по той причине, что никто из мошавников не считает себя должником или заимодавцем. У нас добрые, человеческие отношения. Общее - только культурная жизнь.

- Все-таки давай вернемся в Синай.

- Там был сплошной песок. Мы  сомневались в том,  возможно ли на этом песке земледелие в принципе. Ни у кого не было опыта выращивания культур на песке. И что же оказалось? Уверен, такой хорошей земли, как в Синае, нет нигде в Израиле. Мы тогда получали фантастические урожаи. Пропускаемость песка 97%. И никаких болезней. Проработал в Синае шесть лет и все эти годы не знал, что такое сорняки. Здесь совсем другое дело. И опыта у нас не было борьбы с сорняками. Пришлось учить заново науку земледелия.

Нормальный, трудовой мужик в Синае жил замечательно. В урожае мы опережали всю страну на 2 недели, и продавали все по более высоким ценам.

Во всем нашем районе, включая Ямит, было всего около трех тысяч человек. А отдачу Израиль получал огромную.

-         Опиши, пожалуйста, это место?

-         Море, песок, белые дюны. Красота непередаваемая. Но самое главное, что там было – необыкновенное ощущение свободы. Как будто не было вокруг полиции, тюрем, бюрократов. Выходишь утром – и до горизонта все открыто.

Прерву интервью. Удивительно, как формирует нашу судьбу характер человека. Независимость, свободу ценил Антон больше всего. Только Бога признавал над собой, да и то, если честно, не всегда. И вот стал рабом земли. Настоящим, преданным, фанатичным рабом, прикованным к ней цепями. Московский, фрондирующий интеллектуал нашел свободу, снимая жатву в песках Синая. 

-         До горизонта все открыто. И никаких проблем? – спросил я.

-         Что ты! Я, кстати, в Синае был первым еврейским преступником. Первым я попал в камеру предварительного заключения полиции Ямита. Врезал я кому-то в мошаве по физиономии. За дело, не будем уточнять за какое. Обиженный пожаловался. Пришел полицейский и увел меня в участок. До меня побывали там одни бедуины. А тут появился первый еврей – "преступник". Полиция понятия не имела, как со мной обращаться. Сидел я в камере при открытых дверях. Я мог входить и выходить, болтал с полицейскими. Только тогда, когда приходил офицер, ребята просили у меня прощения и дверь камеры запирали. Так я просидел три дня.

-         Первый раз в жизни познал "прелести" заключения?

-         Ну, почему? В России меня арестовывали дважды за сионизм. 

-         Чем закончилась твоя Синайская эпопея?

-         Выгнали нас оттуда в 1981 году. Сначала были переговоры с поселенцами. Назначили нам в деньгах, кому сколько полагалось компенсации. Многие деньги не брали, но потом пришла армия. Солдаты заходили в каждое поселение, хватали евреев, "грузили" их в автобусы – и на север. Люди бежали, возвращались назад, но потом стало понятно, что плетью обуха не перешибешь. Мы боролись, но к своему собственному стыду, должен сказать, вяло, как-то обречено. Человек, которого выгоняют из своего собственного дома, должен быть более решительным и отважным. В Ямите сопротивление было сильнее, но решительным его тоже не назовешь.

 У людей не было выбора. Что мы могли сделать? Взять автомат и начать стрелять в солдат - евреев? Все понимали, что это не путь. В первом поселении, ликвидированным армией, была серьезная драка. Мы заперлись в двухэтажном доме, вооружились дубинками, и решили обороняться до последнего. Атаковали нас ребята из офицерских курсов. Битва получилась настоящая, но после того боя все поняли, что нельзя так, все может закончиться плохо. Поэтому в других поселениях все прошло намного мягче.

-         Антон, как думаешь, может повториться такое сегодня, в поселениях на территориях?

-         Там сидят другие евреи. У них в жилах течет Эрец-Исраэль. Есть люди, которые  живут в поселениях с 1967 года. Там появилось поколение евреев, рожденных, не знающих другой, малой родины. Для них нет и быть не может другой земли. Для нас – это тоже своя земля, но для них, повторю, - просто малая родина, свой дом. По сути дела, разговорами о ликвидации поселений нас толкают к гражданской войне. И арабы прекрасно понимают это.

-         Ладно, вернемся на землю в буквальном смысле слова. В Эйн – Абсор вы снова все начали с нуля?

-         Мы получили значительное, по тем временам, пособие. Я, правда, большую его  часть просадил на бирже, но остатка хватило, чтобы построить дом и наладить хозяйство. Все, конечно, появилось не сразу. Нас сюда пришло 75 семей. Сегодня - 150, а будет, уверен в этом, еще больше. Я приехал в Израиль с одним, старшим сыном. Он родился в Москве. Сегодня у меня трое сынов. Средний появился на свет в Бат – Яме, младший - в Синае.  Мы живем и работаем одной семьей. Я отвечаю за хозяйство. Старший сын за сбыт, но средний и младший тоже работают с нами. Мы – вместе, поэтому у нас большое хозяйство. Старший сын с семьей живет отдельно. Средний сын купил участок и строит там дом. Младший будет строиться  рядом с нашим домом. Мы, я и мои дети, выращиваем броколи, шпинат, щавель, разные виды капусты и специи.

 НЕОБХОДИМОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ. Думаю, вовсе не желание увидеть гостя заставляло сынов Антона, внуков и всю родню приходить в его дом за те несколько часов, на протяжении которых я мог наблюдать жизнь этой семьи. Старый дом Антона – это, бесспорно, общий центр и, уверен в этом, таким останется, пока жив отец – основатель. Дай ему Бог прожить на этой земле все 120 лет отпущенных человеку лет…

Случилось вот что. Антону вновь потребовалось уехать в поле. Он сел за руль, но перед этим взял на руки внучку, дочь старшего сына. Так мы и отправились в путь. Левой рукой Антон прижимал к себе малышку, правой – вел джип.  В дороге укачало ребенка, заснула девчонка, так тихо и незаметно, как умеют засыпать только дети.

-         Порядок, - улыбнулся Антон, притормозив у дома сына. Он вышел из машины со спящей внучкой на руках. Гуляла она у деда, а вот спать положено в своей постели. У правильных людей все должно быть правильно.

   Вернусь к записи нашей беседы.

-         Скажи, - спросил я, – какую проблему в своем хозяйстве ты считаешь главной?

-          Две проблемы  считаю основными. Первая – отсутствие рабочих рук. Евреи, может быть, и хотят работать на земле, но далеко не всегда могут. Это работа тяжелая физически и для молодых людей. Но главное даже не в этом. Наша ментальность не терпит застоя, а на земле какое продвижение? Сегодня человек снимает помидоры, а завтра его ставят на огурцы. Нет будущего. Мало того, эта тяжелая физическая работа не может оплачиваться хорошо, иначе хозяйство становится нерентабельным. Есть жесткая конкуренция, цены на рынке и прочее.

Вторая проблема. В отличие от других развитых стран в Израиле сельское хозяйство пользуется очень скромной государственной поддержкой. А мы находимся в области рискованного земледелия. Это и дозированная, платная вода из одного источника и климат… Вот неделю назад посадил кольраби, а через день все посадки засыпало песком во время песчаной бури.

-         Как решаешь проблему рабочей силы?

-         Как и везде. У меня до недавнего времени была пасека и мы занимались сушенными специями. Вот здесь у нас работали евреи. Эта работа не требует особых физических усилий. Был у меня случай, когда пришли ко мне евреи в полной решимости делать другую работу. Говорили, что люди они сильные, трудились на стройке. Проработали они у нас ровно один день. Больше я их не видел.

С арабами десять лет назад я решил больше не работать. Даже в случае острой необходимости я арабов сюда не пускаю. Был у меня такой случай: еду со своим старым работником в машине и говорю ему: "Осман, ну зачем вам своя страна. Так мало у вас территории, не прокормитесь?" А он разводит руками по сторонам и говорит: " А здесь, а там? Вон сколько у нас земли". А ехали мы с ним, между прочим, по нашей, исконной, с 1948 года, израильской территории. И были, кстати, у меня с этим арабом вполне нормальные, человеческие отношения.

 Нет, мне просто морально тяжело стало работать с арабами. Таиландцы – совсем другое дело. Они не претендуют ни на мой дом, ни на нашу землю. Кстати, мне они рассказывали, что в самом Таиланде работают по найму на тяжелых работах китайцы, а таиландцы едут туда, где можно еще больше заработать. Ничего не поделаешь, есть законы рынка рабочей силы.

Таиландцы – прекрасные работники. Я с ними не чувствую себя надсмотрщиком с бичом. Они все делают сами, как надо. Только поставь задачу.  Да и живут они рядом со мной. Это, во многом, облегчает дело.

-         Если не секрет, сколько ты им платишь?

-         В среднем четыре тысячи шекелей в месяц. Почти тысячу долларов. Это немного за такую тяжелую работу, но это ровно столько, сколько я могу платить с учетом того, что  газ, жилье и электричество мои таиландцы получают даром. У них в стране ведущий инженер не зарабатывает столько, с учетом перевода на доллары. Так что никаких недоразумений и обид между мной и моими рабочими нет и быть не может. Увозит из Израиля таиландец целое состояние.

-         Скажи, Антон, не сглаживается ли в нашем государстве разница между мошавами и кибуцами?

-         Кибуцы по дороге к полному исчезновению. Мошавы тоже не в самом лучшем состоянии. Способны выжить только очень большие хозяйства. Когда-то человек мог с двух дунамов прекрасно кормиться и других кормить. Теперь такое невозможно. В нашем мошаве  50% населения уже не крестьяне. Но те, кто остается, все время живут приростом земли и мощностей. Есть в этом что-то нехорошее. Ты все время должен вкладывать деньги, чтобы остаться на плаву. Иногда это сильно действует на нервы, и ты думаешь: "Ну, когда это кончится, и ты начнешь спокойно и нормально жить?" Пойми меня правильно: хозяйство наше процветает, финансовые трудности минимальные, но держатся в таком режиме удается с величайшим трудом.

-         За "бугор" отправляешь  урожай?

-         Нет. Мы живем только внутренним рынком, поставляем продукты в супермаркеты, крупным оптовикам. Цветы мы отправляли за море и в большом количестве, но это оказалось невыгодным. Но и с внутренним рынком проблем хватает. Оптовики держат цены на одном уровне, в то время, когда дороговизна по стране в целом растет. Вот мы и вынуждены расширять производство, продавать с каждым годом все больше и больше. А заработки остаются на том же уровне.  Нет ни дня, ни ночи. Только и думаешь, чтобы град не побил, пластик не порвало на теплице, песком не занесло. Вот и с рабочей силой вечная проблема.

На лицо Антона легла тень какой-то привычной, "дремучей", тяжкой заботы,   решил не мучить его больше разговорами о хозяйстве и спросил: 

-         Удивительная у тебя, Антон, фамилия?

-         Мне не раз предлагали переделать ее на израильский лад, но я сказал, что отец мой умер, и я не могу спросить у него разрешение на это. И вообще  считаю: каким человек родился, таким он и должен помереть. Если мы уж об этом говорим, хочу вот что отметить: беда Израиля в том, что власти отсекли корни и захотели при этом вырастить что-то неведомое, а это невозможно. Без корней ничто не живет. В нашей стране многое дурное появилось от попыток уйти от истоков еврейской жизни. Пресекались корни в мелочах: в фамилиях, в культуре и во многих разных вещах. Вот и результат получился много хуже, чем он мог бы быть. Говорят: "Лес рубят, щепки летят", а тут корни полетели. Дело нешуточное.

Но с другой стороны, за те годы, что мы живем в Израиле, выросла такая удивительная страна: красивая, сильная, богатая. Без тени не бывает света. Только бы тень не заслонила свет.

-         В России ты жил совсем другой жизнью. Сам говорил, что читал даже на ходу, а театр любил больше всего в жизни. Ни одну премьеру не пропускал. Не сожалеешь о том, что было, о себе прежнем?

-         Сельское хозяйство поглощает  всего человека. Я начинаю свой рабочий день в 5 утра. Раньше восьми – девяти не заканчиваю. Прихожу домой 3 раза в день. В десять – завтракаю, в три – обедаю, закончились заботы – прихожу ужинать. При таком режиме не остается ни сил, ни желания больше ни на что. Я слушаю новости. С большим трудом досиживаю до конца и иду спать. В детстве мама отвела меня к врачу, и тот запретил мне читать, чтобы головку и зрение сохранить. Я тогда по книге в день глотал, как безумный. Теперь я начинаю читать, и после трех страниц моя голова отказывается усваивать прочитанное.  Исчез навык, способность к чтению.

Но должен признаться, что я не страдаю от этого. Когда мы приехали в Израиль, на второй день оправился в "Габиму". Посмотрел спектакль и решил, что мне этого достаточно. Тоже произошло и с другими театрами. С тех пор я ни разу в театре не был. Теперь мне говорят, что превосходно работает "Гешер", но я уже другой, совсем другой... Мне искренне нравится жить тем, чем я живу. Я занимаюсь сельским хозяйством не потому, что нужно кормиться чем-то. Я люблю эту землю и свою работу.

 Ну вот, на этом признании Антона Клапоуха можно было бы и завершить эту дневниковую запись - интервью. Мы вернулись в дом Антона: к сыновьям, внукам, собакам. И что самое главное – к хозяйке дома – его жене – Елене.

Скажи я Антону, что образ его жизни сродни подвигу, он бы наверняка отмахнулся, но на самом деле это так и есть, а на какие подвиги мы, мужики, способны без крепкого тыла, без настоящей поддержки и женской верности. Слушал я Лену, наблюдал за ней, за ее хлопотами, обедал в ее доме и понял, что только с такой женой и матерью, с таким тылом и смог стать Антон одним из самых успешных сельских производителей Израиля.

Вот теперь, пожалуй, все. Задержу ваше внимание еще на несколько секунд. Позволю "потянуть одеяло на себе". Мне такие встречи крайне необходимы. Как известно "для веселья наша планета не очень оборудована", но вот поговорил с Антоном, побывал в его доме и будто очистил душу от разной скверны.

                                                    2001 г.