КАК Я ПОСТУПИЛ ВО ВГИК
Август 1965 г. Холл ВГИКа. Девушка - Света держит меня у колонны перед коридором, в который выходят двери кабинетов руководства этим замечательным институтом. В одном из них заседает комиссия по приему в студенты. В комиссии есть человек, по фамилии Коротковский, в обязанность которого входит наблюдение за чистотой рядов будущих студентов. Евреи эту чистоту, как известно, нарушают. Коротковский не молод, страдает болезнью простаты, а потому часто и надолго вынужден спасаться в туалете.
Девушка – Света ждет, когда комиссия останется без Коротковского. Вот он – вышел, исчез за дверью в сортир.
- Беги! – толкает меня Света.
Я бегу... Вдоль стола сидят гении отечественного кинематографа. Во главе – ректор Грошев – человек у власти редкий: ему плевать на чистоту рядов.
Меня представляют, рапортуют об оценках.
- Хорошо, - кивает Грошев. - Вы приняты, молодой человек.
Я счастлив. Я бегу к двери, а в дверях сталкиваюсь с Коротковским лицом к лицу. Страдающий простатой видит мою счастливую, сияющую, жид.вскую физиономию и тяжко вздыхает. Он понимает, что опоздал и стал жертвой «сионистского заговора».
Так я стал студентом ВГИКа. Надо сказать, совершенно случайно стал и тоже вследствие заговора.
Скажу прямо – там, у колонны, под руководством девушки-Светы, я не был унижен или угнетен и не думал о тяготах антисемитизма в СССР, так как давно знал, что жизнь еврея в России – это бег с препятствиями. Вот он – очередной барьер – толкайся и прыгай. Вот и всё.
В 1964 году меня благополучно выперли из Политехнического института им. Калинина за неуспешность.
Мама вздохнула: «Что делать, сынок, ты весь в меня: ленивый и учиться не хочешь». Не стал спорить, но в те годы здоровый, восемнадцатилетний парень бездельничать не имел права. Пришлось думать о трудоустройстве. Мои приятели, Борис и Николай, работали на Ленинградском телевидении, сколачивали, таскали декорации, меняли заставки перед камерой. Занимался этим делом, так называемый, постановочный цех, а руководила им солидная дама – еврейка – Раиса Ильинична Изаксон. Светлая ей память. Работа была не пыльная, как раз для таких лоботрясов, как я. Но приятели предупредили, что пустят меня в эту святыню пропаганды и разных искусств только при одном условии: я должен сказать начальнице, будто собираюсь поступать во ВГИК. Я тогда понятия не имел, что скрывается за этой колючей аббревиатурой, но врать любил, а потому, появившись в прокуренном «Беломором» кабинете Раисы Ильиничны, ответил на вопрос о планах будущей жизни так, как велели приятели. Осенью меня и зачислили в штат этого почтенного заведения, вручив робу, молоток и гвозди. Оказалось, что стал я жертвой продуманного плана. Как уже было сказано, своего рода, заговора. Дело в том, что Борис и Николай мечтали стать студентами операторского факультета ВГИКа, но в те времена общежитие соискателям стипендии не давали, а они точно знали, что живет у меня в Москве тетка, и она может согласиться предоставить племяннику свои квадратные метры. Оставалось убедить лопуха ушастого отправиться в столицу вместе с ними, но при этом я понятия не имел, на кого я могу учиться в этом самом ВГИКе.
Состоялся совет за бутылкой отвратительного «Солнцедара» и было решено: я должен попытаться стать сценаристом. Попробовал напомнить приятелям, что никогда в жизни сценариев не писал, как-то рассказов, повестей и романов.
- Но стишки пишешь, – ехидно, не без зависти, напомнил приятель – Коля.
Это было правдой. Стишки, при том крайне слабые, я писал, чтобы завоевать сердце любимой девушки Наташи. В те годы было модно писать стихи, да и других способов понравиться слабому полу было, по молодости, бедности и бездомности, не так много.
- Стишков может не хватить, - сказал приятель – Боря. – Надо что-нибудь не в рифму.
Вызов на экзамены нужно еще было заслужить, послав свои шедевры на конкурс.
- Ты должен что-нибудь написать, - сказал приятель – Коля.
- Как?! Никогда даже не пробовал! – взмолился я.
- Должен попробовать, - решительно заявил Борис. – Иначе тебя Раиса с телека выпрет. Ты же обещал во ВГИК поступить.
Мне очень нравилась работа на телевидении, и я решил попробовать. В полубреду, мучительно складывая слова, накатал что-то о сборе картошки студентами. (Был такой скудный опыт жизни). В машбюро на Литейном проспекте перепечатали мои каракули. Я приложил к «прозе» десяток стишков, и отправил по адресу, продиктованному Колей и Борисом.
Отправленное совсем не понравилось моим приятелям, но я категорически отказался сочинять что-либо еще. Я был убежден: конкурс, как было сказано: не меньше тысячи человек на место – не пройду, но я честно попытался выполнить обещание, данное Раисе Ильиничне Изаксон в пропахшем крепким табаком кабинете.
И чудо! Месяца через два пришло официальное приглашение во ВГИК. Меня зачислили в абитуриенты. Первый барьер был взят и Колей, и Борей.
- Ты должен пополнить культурный багаж, - сказал кто-то из приятелей.
Спорить не стал, так как прекрасно понимал: багаж этот мой близок к нулю. Надо признаться, в те, замечательные годы, «науку страсти нежной» я уважал и постигал больше других наук.
Делать нечего. Днем я трудился на телевидении, а вечером заказывал разные умные книги в Публичной библиотеке на Фонтанке, неподалеку от знаменитых коней скульптора Клодта.
Затем я делал вид, что книги эти читаю, но, на самом деле, больше всего любил играть в курилке в футбол монетками. Стол там стоял древний, огромный, полированный, красного дерева. Так вот, у этого стола я бывал чаще, чем под зеленой лампой в читальном зале.
Летом тетка моя – Фрида (светлая ей память) освободила племяннику с приятелями комнату в коммуналке. Как я сдавал все 8 экзаменов во ВГИК – совершенно не помню. Помню три момента, как после семи пятерок получил двойку за сочинение, но был спасен мастерами курса и получил возможность пересдачи. Писал об этом когда-то более подробно. Второй момент связан с игрой в футбол во дворе. Изобразил я какой-то немыслимый финт, но при этом штаны мои лопнули по шву от ремня до ширинки. Штаны, между прочим, единственные, приобретенные по случаю получения школьного диплома. Случилась эта трагедия накануне первого экзамена. И я решил, что случился некий знак свыше. Без штанов на экзамен не явишься, а как выйти из положения понятия не имел. В тоске и трусах пошел я на кухню водички испить из крана. Очень это не понравилось соседке. По слухам – бывшей графине.
- Ты чего это в исподнем? – сердито спросила она.
- Штаны порвал, - сообщил я графине, тяжко вздохнув.
- Неси сюда, - просто сказала она.
И через час я был готов к экзамену. Третий момент связан с голодом и последним рублем. Так получилось, что рубль этот оказался у нас последним. Вручили мы его приятелю Коле с наказом купить что-нибудь пожрать, а Коля вместо еды приобрел на рубль целый пакет своих любимых лимонных корочек в сахаре.
Мы с Борисом сказали тогда все, что думали о поступке Николая, а он обиделся кровно. Был тогда на нерве, не ладилось у Коли с экзаменами. Взял он этот пакет, метнулся к раскрытому окну, и швырнул вниз своё любимое лакомство.
- Гады вы! – сказал оскорбленный Коля.
Мне стало жалко приятеля. Спустился вниз. Оказалось, что корочки наши упали прямо на голову компании алкашей, озабоченных отсутствием закуски.
- Глотнешь? – спросил один из них меня, хрустя Колиным лакомством.
Вот такую ерунду помню, а подробности поступления во ВГИК забыл начисто.
Помню, как сказал маме, вернувшись триумфатором в Питер: «Видишь, ты сказала, что я ленивый и не люблю работать – весь в тебя. А я в такой институт поступил.
- Все правильно, - сказала мама. – Этот твой институт как раз для лентяев, не любящих работать.
Прошло 50 лет с того разговора. Я способствовал появлению десятков фильмов, издал семь книг прозы, накатал более двух тысяч статей для газеты и все-таки думаю, что мама моя любимая была права.
И еще я думаю, как всевластен в мире нашем Перст Божий - то, что мы стыдливо называем случаем. Возможно, сильных волей и талантом людей ведут по жизни их воля и талант. Но всему остальному, обычному человечеству не на что надеяться, кроме Бога, случая и удачи. А это, между прочим, тоже сила великая.
2015 г.
Комментариев нет:
Отправить комментарий