"Ни один надзиратель в гетто не узнал, что у нее родился мальчик…"
Илья Макарович Карабликов – бывший военный, живущий сейчас в Минске, автор ряда книг, посвященных воспоминаниям детей войны (одна из них была анонсирована в "ЕП", 2024, № 7). Он появился на свет в феврале 1941 г. в Вильнюсе. Вся его семья погибла, а мальчик случайно выжил. Позже у него появился брат Сережа, которого тоже спасли из Виленского гетто. Илья Макарович поделился с нами о страшной биографии братьев Карабликовых, имеющей всё же счастливый финал.
Рождение. Оккупация Вильнюса
В июле немцы оккупировали Вильнюс, на окраине которого, в районе железнодорожной станции Паняряй (Понары), жили мои родители. Оккупанты и их пособники сильно свирепствовали. Мама была еврейкой, поэтому, когда в июле 1941 г. фашисты начали массово истреблять евреев, у нее почти не было шансов выжить. Согласно документам, хранящимся в Вильнюсском еврейском музее, только за несколько дней середины июля 1941-го в Вильнюсе были зверски уничтожены 5500 евреев. Моя мама Блюма Троцкая (Карабликова) – среди них. Я чудом остался жив. Материнское сердце спасло меня: мама по дороге на место казни передала меня моим спасительницам – Евдокии Карабликовой и ее дочери, которые позже были признаны Праведниками народов мира. Я и мой брат Сергей безмерно им благодарны за то, что спасли нас. В мемориале "Яд ва-Шем", в списке жертв Вильнюсского гетто, наряду с именем мамы есть имена моего дедушки Иосифа и бабушки Тамары Троцких.
Гибель родителей
Родители хотели уйти со мной в Белоруссию, но немцы их обогнали. Отец уговаривал отца своей жены, моего деда Иосифа, скрыться. Но тот верил, что немцы – культурная нация и что он сможет устроить свой бизнес и при них. К сожалению, этого не произошло. В июле 1941 г. был объявлен комендантский час, и всем было велено находиться по месту регистрации. У меня сохранилась книга регистрации, где записаны мать и все ее родственники. Мама и ее родители жили метрах в трехстах от вокзала. В ту роковую ночь мой отец уговорил мою маму пойти к его матери. Она очень не хотела, но пошла. И ночью или рано утром мама увидела из окна колонну евреев под конвоем немцев, среди них – своих родителей. Она оставила свекрови меня и все моё "приданое" – пеленку, маленькое колечко, свидетельство о рождении – и встала в строй вместе с родителями. Мне тогда было пять месяцев, и больше я маму не видел.
Меня, грудного, выходили моя бабушка Евдокия и сестра отца, тетя Фетиния, которая была старше папы на 10 лет и заменила мне мать. Дом маминой свекрови находился между стратегически важными объектами – аэропортом и железнодорожной станцией, поэтому здесь шли бои. Жители спасались от бомб и мин в подвалах или "схронах" – самодельных убежищах. В нашем саду, в 20 м от дома, была вырыта крошечная землянка, внутрь которой мы, дети, могли проникнуть только ползком. В основном спасались от бомбежек и обстрелов в погребе у соседей.
Но самым надежным местом, в котором меня прятали во время облав, была русская печь. Ее я хорошо помню. Печь была такой большой, что занимала почти три четверти кухни. На ней была огромная лежанка – наше с братом любимое место, где мы долгими зимними вечерами слушали рассказы о нелегкой судьбе бабушки. Внизу печки был подпечек, где хранились ухваты, кочерги и сушившиеся поленья. Там меня и прятали от немцев, от полицаев. Тот запах сырой земли, сырой постели до сих пор всплывает в памяти, когда говорю о своем детстве. На нашем картофельном поле в глубоком окопе стоял танк. Возле него на кухне немецкие солдаты ели колбасу и весело болтали. Я тогда был настолько голодный, что до сих пор помню запах той колбасы. Бабушка долгими вечерами молилась в надежде, что вернется мой отец. Только в 1948 г. мы узнали: он был жестоко замучен в гестапо и посмертно представлен к награждению орденом Ленина.
Жизнь до войны
До войны родители жили хорошо, неплохо зарабатывали, по рассказам бабушки любили друг друга и были рады моему появлению на свет. За полгода до начала войны отец уехал на партучебу в Белоруссию. Он был русским, атеистом (хотя и происходил из семьи староверов), глубоко верящим в Коммунистическую партию. А мама была еврейкой. Несмотря на возражения своей мамы, отец женился на любимой женщине, яркой и красивой. И я появился на свет в той семье, создание которой моя бабушка, Евдокия Карабликова, не очень одобряла. А родители моей мамы оказались, напротив, невероятно рады браку дочери. У моего деда Иосифа Троцкого была большая семья, и когда я родился, по рассказам моей бабушки, "шумел" весь мой большой род, мне успели сделать обрезание.
Первое фото мамы
По иронии судьбы, уже когда я заканчивал верстать свою книгу о детях войны, мне из США позвонил двоюродный брат Иосиф Наумович Троцкий и сказал, что среди старых документов отца он нашел фото, где якобы изображена моя мама. Он прислал мне этот снимок, и почти через 80 лет после своего рождения я впервые увидел лицо мамы. Для меня это было словно предзнаменование свыше, что я обязан довести начатое до конца и издать книгу страшных воспоминаний, которые собирал на протяжении шести лет. Маму и ее родителей нацисты расстреляли в большой яме, где еще в советское время был возведен мемориал.
А для моих спасителей начались адские дни. Ежедневно по нашей улице гнали толпы евреев в сторону Паняряя, где несчастных расстреливали. Знаю не понаслышке, как зверски нацисты и их пособники-литовцы расправлялись с евреями. Каждый раз, когда гнали евреев, за ними шли гестаповцы и проверяли каждый дом: не спасся ли кто-то из евреев, не оставили ли там еврейского ребенка.
Об истории семьи Карабликовых
Предки моего папы, семья русских старообрядцев Карабликовых, поселилась в Вильно в начале XIX в. К началу войны семья состояла из матери Евдокии и двух ее взрослых детей, Макара и Фетинии. Мой русский прапрадед Карабликов когда-то давным-давно построил староверскую церковь за Вильнюсом, в слободке Новосветской. Он выделил вокруг нее своим родственникам участки земли. Так и образовалось это староверское поселение.
Все соседи бабушки меня по очереди спасали, передавая пакет с малышом из окна в окно. Вокруг нас проживало много поляков, но ни один из них меня не выдал нацистам, иначе расстреляли бы всех. Мне повезло: наша родственница Серафима Коваленко в 1940-м родила дочь и, я предполагаю, была у меня кормилицей, потому что иначе я бы не выжил. Ребенка же надо было кормить грудным молоком, а в продаже не было даже обычного. Уже позже моя бабушка-спасительница завела козу. Мне ее молоко совсем не нравилось, запах его не переношу до сих пор, но именно оно сыграло весомую роль в моем спасении.
Брат Сережа
Когда я подрос, у меня появился брат Сережа. Отец тогда работал в подпольном горкоме КП Литвы, был его секретарем, одним из активистов антифашистского подполья в Вильнюсе, осуществлял связь с группой еврейских борцов Сопротивления в гетто и участвовал в организации ухода евреев в партизаны. И во время посещения гетто встретил подругу своей жены, очаровательную Басю Коварскую. Папе тогда было 28 лет. И у них, как я предполагаю, вскоре родился мальчик Сережа. Малыш не мог оставаться в гетто, где ему грозила смерть, ему надо было найти убежище. В 1942-м мой отец пришел к своей сестре Фетинии и сообщил, что у него родился мальчик, которого надо срочно спасать. Бабушка и тетя были очень верующими людьми и уже всё понимали, они видели, как нацисты обращаются с евреями, как массово их расстреливают, и проявляли к гонимым искреннее сочувствие.
Бася, находясь в гетто, вела себя так, что ни один фашист, ни один надзиратель не узнал, что у нее родился мальчик. В один из дней Сережу тайно вынесли за пределы гетто в корзинке и доставили в дом Карабликовых, где прятали на чердаке. Для того чтобы объяснить появление новорожденного окружающим, Фетиния еще с января начала подвязывать под платье подушку, имитируя беременность. Потом, через полгода, она зарегистрировала "сына" в городской управе. В графе "отец" стоял прочерк. Мой брат Сергей Карабликов-Коварский сегодня – известный в Израиле врач, член Союза поэтов, автор многих стихов и ряда книг. Его мать Бася Залмановна Коварская вскоре после рождения сына покинула гетто и присоединилась к партизанской бригаде им. Ворошилова под командованием Героя Советского Союза Федора Григорьевича Маркова. Ей не довелось больше увидеть Сережу, в сентябре 1943 г. она погибла в бою. А семью Карабликовых ждало еще одно несчастье: был арестован и казнен наш папа, Макар Карабликов. На руках у Евдокии и Фетинии оказались два малыша с разницей в возрасте два года. Мы росли как братья. Евдокия и Фетиния беззаветно любили нас и относились к нам одинаково. Я всю жизнь оберегал и воспитывал своего братика. После войны быт моих близких стал налаживаться, несмотря на материальные трудности. Но в 1953 г. на нас обрушился еще один удар: умерла Фетиния, и мы во второй раз потеряли маму.
Взрослая жизнь. Поступление в суворовское училище
Позже бабушка рассказала нам всю правду. Сергею она сообщила о том, что он родился в гетто. Она также поведала брату о гибели его матери и об уехавших в Польшу родственниках с ее стороны. Отказ принять Сергея в суворовское училище повлек за собой новые открытия. Бабушка обратилась в суд, который на основании заявлений свидетелей постановил, что отцом Сергея является Макар Карабликов, к тому времени признанный герой-подпольщик. С такой биографией не принять ребенка в военную школу не могли. И Сергей вместе со мной начал карьеру военного. Уже перед смертью бабушка призналась мне, что ни я, ни свидетели на том суде не знали и не знают, кто на самом деле является отцом Сергея. Но с прочерком в графе "отец" в свидетельстве о рождении в суворовское училище Сергея бы не взяли. И так получилось, что у него аж три свидетельства о рождении. Первое ему дала на обрывке бумаги узница гетто и повитуха Дворкина, второе – от его приемных родителей, а третье он получил в 1953-м, перед поступлением в суворовское училище.
Из военных – в доктора
Но военную карьеру, о которой мечтала Евдокия Карабликова, мой брат так и не сделал. Сначала поступил в Ленинградскую военно-медицинскую академию, потом оставил армию, стал кардиологом, создал семью. Случайное знакомство с Ицхаком Арадом, в то время директором "Яд ва-Шем", состоявшееся в Литве в 1989-м, повлекло за собой неожиданные изменения в жизни моего брата. В ходе разговора выяснилось, что Бася Коварская из Швенчениса – двоюродная сестра Арада, что в Израиле живут ее братья и другие родственники. Сергей установил с ними связь и через два года репатриировался с семьей в Израиль. В настоящее время доктор Сергей Карабликов-Коварский работает врачом в кардиологическом центре при больнице "Пория" в Тверии.
Трудности с самоидентификацией
Я долго не мог понять, кто я - еврей или русский. Но, несмотря на сильнейший антисемитизм тех лет, отказаться от еврейства не мог. Друзья моего отца всё время опекали нас с братом. В 1953-м по рекомендации друга моего отца меня, как и Сережу, приняли в суворовское училище. Потом я прошел службу в ракетных войсках, окончил Ленинградскую артиллерийскую академию. Завершил военную службу в звании подполковника. Через пару лет понял, что из Литвы надо уезжать, иначе моя дальнейшая судьба может сложиться неблагополучно. И с 1993 г. живу в Беларуси, в Минске, стал почетным гражданином. Умерли мои жена и сын, но, к счастью, есть внук Святослав Александрович Карабликов, которого я очень люблю.
Книга "Дети войны. Их детство закончилось летом 1941-го"
В этом издании, выпущенном в скромном оформлении, использованы фотографии людей, лаконичнo рассказывающих о своем тяжелом детстве. Cнимки были предоставлены мне Белорусским государственным музеем истории Великой Отечественной войны, Гомельским городским общественным объединением "Дети войны", Музеем истории и культуры евреев Беларуси и самими авторами воспоминаний.
Книга, над которой я работал шесть лет, состоит из ряда разделов: жизнь детей в условиях оккупационного режима; дети в гетто; депортация жителей Белоруссии в Германию во время оккупации; дети блокадного Ленинграда; участие детей в антифашистском сопротивлении; эвакуация и жизнь в советском тылу; время не лечит раны.
Предыдущие книги, посвященные "детям войны", я издавал на свои средства, собирал и делал подготовку материалов по своей инициативе. Мне повезло, что нашлись сочувствующие, которые оценили мой труд и помогли издать эту книгу. У меня осталось еще много неизданных мемуаров детей войны, но выпускать их за свой счет не имею возможности.
День сегодняшний
Сейчас, когда пишу это, планирую отправиться в одну из школ Минска, буду там выступать в преддверии 9 мая. А 21 июня планирую еще раз представить свою книгу. На это мероприятие приезжает одна из ее героинь. Также, если говорить о моих дальнейших целях, с издательством "Беларусь" мы решили издать книгу о белорусских Праведниках народов мира, воспоминания спасенных ими. Держу связь с "Яд ва-Шем" – обещали помочь.
Мысли о репатриации
Когда в 2008 г. в Израиле после лечения умерла моя жена – нееврейка – и я ее там похоронил, я подал документы на репатриацию, чтобы получить место на кладбище рядом с ней, и надеялся прочно обосноваться на Святой земле. Но со временем осознал, что там я никому не нужен, и остался в Беларуси. Я не был бы так полезен людям там, как нужен и востребован в Беларуси. За рубежом не выпустил бы своих новых книг. В Минске мне удается продолжать активную общественную жизнь, делать много хороших полезных дел…
(Записала Яна Любарская)
Источник: "Еврейская панорама"
Комментариев нет:
Отправить комментарий