ИДЕИ РОГАЧЕВСКОГО

 

ИДЕИ РОГАЧЕВСКОГО Рассказ

Недавно узнал, что Эмиля Рогачевского нет больше на этом свете. Нет человека, который видел смысл своей жизни только в одном: в изобретении метода, способного спасти Государство Израиль от неминуемой катастрофы. Кстати, он был одним из первых, кто осознал необходимость одностороннего отделения Израиля от территорий, заселенных арабами.

– Ты прав, – сказал наш знакомый врач-психиатр. – Бред умалишенных, как правило, социален, и во многом определяет среду, в которой несчастный больной существует…

Расскажу тебе о человеке симпатичнейшем, милом и добром.

Эмиль Рогачевский и на родине являл признаки помешательства. Например, уходил тайком на заброшенную танцевальную площадку и там вальсировал в одиночестве, напевая себе под нос одну из мелодий Штрауса. Иногда, по ночам, он убегал на близкий вокзал, выходил к поездам, и, стоя на перроне, махал платком вслед убегавшим вагонам.

– Папа! – сердились взрослые дети. – Что ты делаешь? Зачем?

– Как зачем? – удивлялся Эмиль. – Там столько людей, о которых все забыли и никто их не провожает. Им так грустно уезжать. Разве вам их не жалко?

– Хорошо, – продолжали сердиться дети, – а танцевальная площадка? Ты опять там пылил. Зачем это?

– Это тайна, – хмурился старик. – Могут быть у живого человека тайны?

Жизнь в родном городке стала совсем тяжкой, и семья Рогачевского решила перебраться в Израиль. Все очень боялись, что старик выкинет какой-нибудь номер, но он спокойно и улыбчиво пересек все границы, с достоинством, радушно и точно отвечал на вопросы всевозможных служб.

Родные любили отца и деда. Своим чудачеством он не обременял их, и к врачам новые репатрианты обратились по уважительной причине: старик перестал есть.

– Папа, почему ты не кушаешь? – спрашивали родные.

– Я думаю, – отвечал Эмиль. – А когда человек думает, еда его отвлекает. Делать нужно что-нибудь одно: или думать, или есть.

– Господи, о чем ты думаешь?

– Я думаю о безопасности государства Израиль, – серьезно отвечал Эмиль Рогачевский.

– Но нельзя думать об этом постоянно! – шумели родные.

– Должно думать, – тихо отвечал голодный старик.

Трое суток он не принимал пищу, а только пил воду, но пребывал в отличном состоянии духа. К визиту в клинику он отнесся спокойно.

– Господин Рогачевский, – сказал я ему. – Питание необходимо человеческому мозгу, чтобы мыслить. Голодом вы невольно убиваете свой мозг.

– Прошу дать мне еще три дня, – подумав, попросил Рогачевский.

– В таком случае вам необходимо задержаться у нас, – сказал я.

– Не возражаю, – кивнул старик. – Человеку думающему все равно, где думать. Это равнодушные к размышлениям беспокоятся о характере окружающей среды.

Рогачевский остался в клинике. Мы позаботились о капельнице с физиологическим раствором. Он не возражал. Старика не волновало ничто, кроме его собственных мыслей.

На второй день он потребовал завтрак. Эмиль сиял, даже его седые волосы излучали сияние. Я спросил, как он себя чувствует.

– Замечательно! – ответил старик. – Есть идея, как спасти государство Израиль. Послушайте, доктор, вам, конечно, известен феноменальный характер геологии нашего региона?

Я кивнул.

– А вы никогда не думали, что глубокий разлом по линии реки Иордан и Мертвого моря можно использовать в целях государственной безопасности?

– Очень интересно, – сказал я.

Старик поднялся во весь свой немалый рост и протянул к окну руку с вытянутым указательным пальцем.

– Так вот, слушайте! Мы закладываем в глубокие шурфы по всей длине разлома ядерные заряды и одновременно взрываем их.

– Так, – вновь кивнул я. – Понятно, а дальше?

Эмиль прошел к окну, опустился в мягкое кресло.

– Что произойдет дальше, ясно даже младенцу. Наше государство откалывается от соседних стран и уплывает в Средиземное море. Мы уносим все свое с собой и при этом становимся государством островным, с естественно защищенными морем границами.

– Отличная идея! – сказал я, радуясь концу голодовки. – Остается одно – оформить ее письменно в общем виде.

– Верно, – согласился Эмиль. – Разрешите приступить?

– Разрешаю, – сказал я.

И он покинул мой кабинет, гордо расправив широкие плечи. Увы, на следующее утро старик вновь отказался завтракать.

Я пришел к нему в палату. Он сидел у окна, сгорбившись и плотно сомкнув губы широкого рта.

– Ерунда! – сказал Эмиль. – Когда-то я резал большие стекла. Любая неточность в надрезе приводила к случайному разлому. Моя идея требует сверхточного исполнения. Результат непредсказуем. А что, если вместе с нашей отколется кусок чужой территории… А потом, – он неожиданно замолчал.

– Что потом, Эмиль? – помедлив, спросил я.

Он потянулся к окну, открыл и закрыл жалюзи, вздохнул тяжко.

– Я должен был раньше догадаться об этом. Даже в Средиземном море мы будем уязвимы, необходим дрейф в Атлантический океан, а ширина нашего плавучего острова не позволит ему пройти через Гибралтар. Мы окажемся в ловушке.

– Что же делать? – неосторожно спросил я.

– Вот об этом я и думаю, – покачивая головой, тихо ответил Эмиль.

На этот раз его голодовка продолжалась совсем недолго. Обошлось без капельницы. Вечером он сам нашел меня.

– На этот раз все без осечки! – сиял Эмиль. – Решение трудное, но единственно возможное…. Как вы думаете, что является лишним в нашем государстве?

– Думаю многое, – осторожно ответил я.

– Верно! В пустыне Негев огромное количество совершенно не нужных камней. Я там был и все видел. Мы строим специальную железную дорогу из пустыни к побережью. Ставим на рельсы составы с платформами. В пустыне, к тому времени, развернуты мощные каменоломни. Мы начинаем грузить камни на платформы и везем их к морю. Там особый конвейер транспортирует их прямо в воду. Мы наращиваем территорию. Наши соседи, видя это, успокаиваются и оставляют нас в покое. Спасибо голландцам. Это им я кланяюсь в пояс за эту блестящую идею! Отныне наша страна спасена!

Безумие заразительно. Должен признаться, что весь день я мысленно возвращался к этому дикому проекту Эмиля Рогачевского. Было в нем что-то нормальное, честное слово, увлекательное и веселое. Израильтян всегда хотели столкнуть в море, а тут они сами уходят к волнам в гордом величии. Все просто: никаких фантастических разломов тверди земной, никаких ядерных взрывов. Каменоломни по необходимости, железная дорога, сброс в море. Израиль построит на рукотворной земле замечательные города и разобьет сады. Я был убежден, что на этой плодотворной идее мой пациент окончательно успокоится и его можно будет выписать из клиники.

Утром хмурый Рогачевский встретил меня у ворот больницы.

– Не годится! – выпалил он, даже не поздоровавшись. – Они считают нашу пустыню своей. Значит, с их точки зрения, камни пустыни тоже не наше достояние. Они скажут, что земли в море тоже принадлежат им. Они обязательно так скажут. Они не успокоятся никогда.

Я стал спорить. Я попробовал доказать, что камни – товар бросовый, что арабам наплевать на камни. Этого добра у них хватает в избытке. Я сказал, что сам заразился его идеей и убежден в поддержке правительства и общественности… Все было тщетно. Он стоял на своем, и эта идея никуда не годилась, по мнению старика.

Мы провели несколько сеансов психотерапии, назначили легкую фармакопею – Эмиль продолжал отказываться от пищи. Он думал. На этот раз новый план осенил Рогачевского на исходе субботы. И утром он, сверкая огромными глазами в сетке морщин, вновь поджидал меня у ворот больницы. Мы пошли рядом к зданию клиники.

– Есть идея? – спросил я.

– Есть! – воскликнул Эмиль. – Мы все отправляемся на Луну!

– Это решение! Наконец-то, – вздохнул я.

– Перестаньте, доктор, – остановил меня старик. – Я – сумасшедший, но не настолько. Я понимаю всю сложность технической задачи. Но скоро появятся в космосе стартовые площадки для ракет. И начнется массовый туризм к нашему спутнику. На Луне обнаружили воду. Проблемы с жизнеснабжением рано или поздно решатся. Вот тут евреи и должны предъявить мировому сообществу нашу программу массового переселения на Луну. Мы согласимся жить в городах под куполом и питаться спецпродуктами. Мы станем пионерами освоения Вселенной. Успокоятся не только арабы, но и весь мир. Это, конечно, смахивает на утопию, но я не могу себе представить ненависть к народу, заселившему Луну. Да и завидовать нам не станут. Ну, как?

– Великолепно! – сказал я, поняв, что возражения по поводу этой идеи будет найти крайне сложно. Она была безукоризненной.

Так и оказалось. Аппетит вернулся к старику. Родные забрали его домой. Без Эмиля, надо сказать, семейство чувствовало себя неуютно, появилась неудовлетворенность, раздражение по малейшему поводу, начались ссоры. Старик странным и непонятным образом одним своим присутствием успокаивал детей и внуков. За ним, естественно, приглядывали, но иногда Эмилю Рогачевскому удавались свободные прогулки.

Он уходил за город к пустоши, на которой валялось огромное количество проржавевших баков от стиральных машин и росли кактусы. Через пустырь по тропе он шел к апельсиновому саду. Там он подбирал в полиэтиленовую сумку фрукты, упавшие на землю. Рогачевский относил эти фрукты в город и тайком цеплял свой подарок на ограду детского сада.

Эмиль Рогачевский приехал из России, и он не мог знать, что для детей за оградой нет разницы между куском хлеба и сладким соком апельсина. Он искренне хотел подкормить малышей витаминами, такими необходимыми будущим покорителям Луны.