Убегающий от самоантисемитизма
"Точно по Оруэллу" — часто говорим мы, наблюдая очередные тоталитарные практики. За свою недолгую 46-летнюю жизнь Эрик Артур Блэр (Оруэлл — это псевдоним) написал девять книг и множество эссе, рецензий, рассказов. Роман-антиутопия "1984" и повесть "Скотный двор" широко известны в мире. Придуманные британским писателем слова и словосочетания — Большой Брат, Министерство правды, двухминутки ненависти, мыслепреступление, двоемыслие, новояз и другие превратились для читающей публики в крылатые слова и мемы. А в России еще и анекдоты популярны. Например, такой: если вы не читали Оруэлла, то и необязательно — достаточно посмотреть в окно. Все-таки, как говорится в другом анекдоте, Оруэлл писал "1984" как предостережение, а не как инструкцию к действию. Н-да, сейчас это особенно актуально…
Много внимания в своем творчестве Оруэлл уделил и еврейской тематике.
Между антисемитизмом и антиантисемитизмом Оруэлла легко найти неприкрытые антисемитские пассажи. Первой его книгой стала повесть "Фунты лиха в Париже и Лондоне" (1933), где, например, встречается "бойкий и деловитый еврейский парень", который продал одному алчному старику контрабандный кокаин, соблазнив его последующей выгодной перепродажей. Но о сделке стало известно полиции, изъявшей кокаин. Однако экспертиза показала, что это не кокаин, а… дамская пудра. "Еврейский парень попросту надул. Впоследствии… выяснилось, что ту же шутку он сыграл еще с двоими из нашего квартала".
Присутствует в произведении и русский эмигрант — официант, ярый антисемит, долгое время ближайший сотоварищ главного героя: "Борис мне нравился, и мы прекрасно проводили время, играя в шахматы, беседуя о героизме и чаевых". Иногда Борис просыпался на дне отчаяния и "чуть не плача, проклиная еврея, у которого жил… Еврей, mon ami, — философски определял он, — это истинный еврей! Даже порядочности ему не хватает стыдиться этого. Подумать только, что российский офицер… куском хлеба обязанный еврею. Евреи это… Как-то в начале войны шли мы маршем, остановились на ночлег в одной деревне. Жуткий старый еврей, борода рыжая, как у Иуды, прокрался в мое помещение для постоя. Спрашиваю, чего ему надо. "Ваша честь, — говорит он, — я привел вам красивую юную девушку, только семнадцать исполнилось. И будет все лишь пятьдесят франков". – "Спасибо, – отвечаю, – не хватало мне еще подхватить заразу". — "Заразу! — кричит еврей… об этом можете не беспокоиться, это же моя собственная дочь!"
Вот тебе еврейский характер. Рассказывал я уже тебе, mon ami, что в царской армии считалось дурным тоном даже плевать в еврея? Нечего, мол, на него тратить слюну русского офицера".
Презрительное отношение к евреям сквозит и в оруэлловской книге "Дни в Бирме" (1934).
С конца 1930-х пошли неоднозначные разноголосые высказывания Оруэлла о евреях. Например, в его дневниках. Не скажешь, что они пылают нелюбовью к евреям, но порой проскальзывает. А бывает и противоположное. В августе 1939-го со ссылкой на частный источник он делает такую запись: "Похоже, беженцы-евреи из Германии в огромных количествах обосновываются в некоторых частях Лондона, напр., в Голдерс-Грине, и покупают дома, на что им вполне хватает денег". По тональности видно, что радости от этого известия он отнюдь не испытывал.
В октябре 1940-го во время авианалета изучал толпы, собравшиеся на станциях метро: "…думаю, более высокая пропорция евреев, чем обычно видишь в толпе такого размера. Проблема с евреями в том, что они не только бросаются в глаза, но еще и изо всех сил этому способствуют. Испуганная еврейка, прямо-таки карикатура на жидовку, пролагала себе путь к выходу из поезда на "Оксфорд-серкус", колотя всех, кто стоял у нее на дороге. Это напомнило мне былые времена в парижском метро… Лично я чувствую, что любой… европейский еврей предпочел бы социальную систему гитлеровского типа нашей, если бы не случилось так, что она преследует их. То же самое относится почти к любому жителю Центральной Европы, т. е. беженцам. Они используют Англию как убежище, но не могут не ощущать к ней глубочайшего презрения. Это видно по их глазам, даже если они не высказываются откровенно. Суть в том, что островное мировоззрение и континентальное совершенно несовместимы".
А в феврале 1941-го возмущался, что власти не нашли лучшего применения для писателя-еврея: "Артур Кёстлер будет призван на этой неделе и направлен в саперский корпус, все прочие виды войск для него закрыты как для немца. Потрясающий идиотизм — иметь в своем распоряжении достаточно молодого, талантливого человека, говорящего не сосчитать на скольких языках и кое-что знающего по-настоящему о Европе, особенно о европейских политических движениях, и не найти ему другого применения, кроме как ворочать кирпичи".
В 1939 г. в эссе "Марракеш" Оруэлл сочувственно писал о бедности евреев Марокко: "Когда проходишь через еврейский квартал, то легко представляешь себе, какими должны были быть средневековые гетто. Под властью мавров евреи могли владеть землей только в пределах нескольких ограниченных участков, и после нескольких столетий этих ограничений их уже перестала заботить скученность. Многие улицы гораздо уже шести футов, у домов полностью отсутствуют окна, а на каждом углу – огромные сборища детей с больными глазами, подобные роям мух… Кто-то заметил, что я зажигаю сигарету. В мгновение из темных палаток на свет выбежала толпа евреев, в том числе стариков с длинными седыми бородами, и все стали клянчить сигарету… Менее чем через минуту я раздал всю пачку. Ни один из этих людей, должно быть, не работает меньше двенадцати часов в день, но каждый из них считает сигарету предметом невозможной роскоши".
В 1940-м написал поражающую противоречивостью и комплиментарностью рецензию на "Майн кампф" Гитлера. Он и ругает его: "поражает косность интеллекта, статика взгляда на мир. Это — застывшая мысль маньяка, которая почти не реагирует на те или иные изменения в расстановке политических сил". И ужасается перспективами осуществления гитлеровской программы: "Он намечает, спустя сто лет, создание нерушимого государства, где двести пятьдесят миллионов немцев будут иметь достаточно „жизненного пространства“ (то есть простирающегося до Афганистана или соседних земель); это будет чудовищная, безмозглая империя, роль которой, в сущности, сведется лишь к подготовке молодых парней к войне и бесперебойной поставке свежего пушечного мяса". И тут же отмечает, что Гитлер обладает магнетизмом: "Я готов публично заявить, что никогда не был способен испытывать неприязнь к Гитлеру. С тех пор как он пришел к власти… я понял, что, конечно, убил бы его, если бы получил такую возможность, но лично к нему вражды не испытываю. В нем явно есть нечто глубоко привлекательное… Это, лишь более мужественное, выражение лица распятого Христа, столь часто встречающееся на картинах, и почти наверняка Гитлер таким себя и видит… Чувствуется, что, подобно Наполеону, он бросает вызов судьбе, обречен на поражение, и все же почему-то достоин победы". При этом Оруэлл хотел воевать с нацизмом, но медкомиссия признала его негодным к службе и в период Второй мировой он проводил на Би-би-си антинацистские программы.
Нужно учитывать, что продолжительное время Оруэлл видел евреев преимущественно только "на картинках". Писатель, журналист, сионист и друг Оруэлла Тоско Файвел отмечает в своей книге "Джордж Оруэлл: личные воспоминания", что до встречи со своим издателем-евреем Виктором Голланцем тот имел о евреях очень смутное представление. Зато в своей среде общения сталкивался с антиеврейскими предрассудками. Да и в британской литературе с XIV столетия и вплоть до 1930-х гг. весьма распространено было негативное изображение евреев, что сам Оруэлл позднее с укором и признавал в своей статье "Антисемитизм в Британии".
Также учтем, что критически настроен Оруэлл был отнюдь не только к евреям. Он ненавидел Католическую церковь. В своих произведениях резко выражался о представителях разных народов. Вот, скажем, фраза из "Фунтов лиха в Париже и Лондоне": "В ломбарде служащий, злобный, с брезгливой миной, настырный коротышка — типичный французский чиновник, отверг наши пальто под тем предлогом, что вещи не упакованы". В антиколониальном романе "Дни в Бирме" ругал англичан, кровью удерживающих позиции в этой стране. А в 1944 г. нелицеприятно отзывался о британской интеллигенции в одном из писем: "…в целом выступила против Гитлера, но зато приняла Сталина. Большинство из них абсолютно готовы к методам диктатуры, к тайной полиции, к систематической фальсификации истории и т. д., при условии, что это будут делать „наши“". И здесь же: "Все национальные движения во всех странах, даже те, которые возникли в ходе сопротивления немецкому владычеству, явно принимают недемократические формы, сплачиваются вокруг какого-нибудь фюрера-сверхчеловека (примером, которому могут послужить и Гитлер, и Сталин, и Салазар, и Франко, и Ганди… и берут на вооружение теорию, что цель оправдывает средства".
Антисемитизм — псевдорациональное явление
Особого внимания заслуживает эссе Оруэлла "Антисемитизм в Британии", написанное в апреле 1945 г. По его мнению, "Англия никогда не знала антисемитизма как тщательно продуманной расовой или религиозной доктрины", но антиеврейские предрассудки были всегда широко распространены в Британии, а английскую литературу веками пронизывает очевидная нить юдофобства, и лишь отдельные авторы до эпохи гитлеровского Рейха постарались заступиться за евреев.
Еще тридцать лет назад "считалось чуть ли не законом природы, что еврей представляет собой смехотворную фигуру и — несмотря на свое умственное превосходство — несколько ущербную в смысле „характера“. Теоретически еврей не подвергался никаким ущемлениям со стороны закона, но на практике евреям был начисто закрыт доступ к некоторым профессиям". Евреям не дозволялось становиться офицерами флота, служить в престижных армейских частях, "еврейский мальчик, как правило, подвергался издевательствам сверстников в школе". Все знакомые писателю британские евреи "в какой-то мере стеснялись своего еврейства, по крайней мере, предпочитали не обсуждать свои корни". В рабочих кварталах, населенных христианами, евреи подвергались оскорблениям или высмеиванию. "Еврейские шутки" на эстраде почти всегда носили злобный характер.
Постепенно ситуация стала меняться. Пресса установила самоцензуру в пользу евреев. В среде образованных людей сознательно подавляется всё, что может быть интерпретировано как задевающее еврейскую чувствительность. Исчезли еврейские анекдоты, в литературе отрицательные герои-евреи стали считаться проявлением антисемитизма. В интеллигентном обществе представление о справедливости создания еврейского государства не требует доказательств — это ответ на беду, в которую из-за нацизма попали евреи. В то же время в частной жизни людей антисемитизм никуда не исчез, в том числе, и среди людей интеллигентного труда.
Война снова усилила антисемитизм и "в глазах многих простых людей даже послужила оправданием этого чувства". Даже люди интеллигентные не обладают против этой болезни иммунитетом. Обоснования выдвигаются разные. Кто-то считает войну "еврейской", потому что евреи получают от победы над гитлеровцами наибольший выигрыш. Многие полагают, что нарочито завышаются цены на еду, одежду, мебель, табачные изделия — дефицитные товары в военное время, а еврейские бизнесы традиционно заняты этими продажами. Участие евреев в войне редко получало заслуженное освещение. Оруэлл говорит, что Британская империя – сложная структура, и власти считали, что "широкое оповещение публики о существовании значительных еврейских воинских соединений – о еврейской армии, сражающейся на Ближнем Востоке, вызовет недовольство… в арабском мире и других частях империи; проще игнорировать этот предмет – пусть себе человек на улице считает, что евреи слишком умны и потому избегают военной службы".
Писатель подчеркивает, что люди "выше определенного уровня" стесняются выглядеть антисемитами и пыжатся изо всех сил, чтобы подчеркнуть разницу между "антисемитизмом" и тем, что они "просто не любят евреев"; образованные люди понимают, что антисемитизм — непростительный грех, и боятся обнаружить свою зараженность болезнью антисемитизма. Гитлеризм "вызвал резкий раздел между политически сознательным человеком, понимающим, что сейчас не время бросать камни в евреев, и рядовым англичанином, не отличающимся особой сознательностью". Следствием преследования евреев в Германии стала маскировка многими британцами своих подлинных чувств.
Оруэлл рассказывает, что в 1940 г., во время интернирования еврейских беженцев, "каждый мыслящий человек" чувствовал себя обязанным протестовать против их принудительного заключения. Но в частных разговорах повсеместно можно было услышать совсем иное. "Незначительное меньшинство иммигрантов вели себя чрезвычайно бестактно, и эти их действия вызвали подводное течение антисемитизма, поскольку большинство беженцев были евреями". В 1943 г. в историческом районе Лондона Сент-Джонс-Вуд прошла синагогальная служба, посвященная поминовению жертв среди польских евреев. На церемонию прибыл мэр, представители окрестных церквей, подразделение Королевских военно-воздушных сил и прочие персоны. "На поверхности все это выглядело трогательной демонстрацией солидарности со страдающими евреями Варшавы. Но на самом деле это было сознательное усилие вести себя по-человечески — усилие, предпринятое людьми, чьи собственные чувства субъективно коренным образом отличались от официальной позы".
Писатель отмечает, что было бы преувеличением говорить о доминировании евреев в деловом мире Британии, в обществе. Заметным влиянием они обладают только в интеллектуальных кругах. "Еврейской проблемы" в стране не существует, сегодня вряд ли возможны дикие открытые формы антисемитизма в английском обществе, страна не потерпит массовых актов насилия против евреев, в Англии не пройдет закон, прямо направленный против евреев, но антисемитская болезнь заставляет англичан относиться с безразличием к страданиям евреев за пределами страны.
Оруэлл приходит к выводу, что "антисемитизм иррационален и не подвержен доводам разума", "вещь в себе". При этом "антисемит осознает себя рационально мыслящим человеком", но "первым и явным признаком изначального антисемитизма является как раз способность человека принимать в виде фактов истории, являющиеся очевидной выдумкой… Евреи обвиняются в определенных поступках… вызывающих у человека очень сильные эмоции, но совершенно ясно, что эти обвинения служат просто-напросто для рационализации уже существующего в человеке глубокого предубеждения… люди в состоянии оставаться антисемитами даже когда они полностью осознают, что не могут защитить свою позицию". "Антисемитизм – это неосознанный невроз, но этот невроз основан на определенной рационализации, которой индивидуум свято верит".
"У меня нет простой и доступной теории о глубинной природе антисемитизма", — говорит Оруэлл. Объяснения, видящие проблему в экономических корнях и в наследии средневековья, ему представлялись неудовлетворительными, хотя их синтез и способен более или менее объяснить многие стороны явления. С его точки зрения, антисемитизм является частью гораздо большей и недостаточно изученной проблемы национализма, а "еврей является удобным козлом отпущения, хотя до сих пор не ясно, какие именно грехи нации ему предстоит отпускать". Антисемитизм — лишь одно из проявлений национализма. По мнению писателя, "многие приверженцы сионизма среди евреев ведут себя иногда, как антисемиты, вывернутые наизнанку". Подобно тому, как многие индийцы и негры склонны к проявлению предрассудков, связанных с цветом кожи, только в противоположной форме. Оруэлл полагает, что "…нечто неуловимое, какой-то психологический витамин отсутствует в современной цивилизации, и в результате этого мы все подвержены безумию — вере в то, что целые расы или нации таинственным образом могут быть плохими или хорошими".
Отправной точкой исследования антисемитизма по Оруэллу должен быть не вопрос "Почему эта иррациональная вера имеет такую притягательность для других людей?", а вопрос "Почему меня так притягивает антисемитизм?". После исчезновения Гитлера станет возможным и необходимым глубокое изучение антисемитизма. И он должен быть исследован именно теми людьми, кто знает, что у них нет иммунитета против этой болезни. На взгляд Оруэлла, самое правильное — это попытаться отыскать все оправдания, которые люди находят для этого явления. Только таким способом удастся докопаться до психологических корней заболевания.
Однако Джордж Оруэлл не верит, что антисемитизм удастся полностью излечить до того, как люди вылечат себя от более общей болезни — национализма.
Голдштейн, друзья и "евреи для МИДа"
Оруэлл выступал сторонником социалистических идей. В гражданской войне в Испании воевал на стороне республиканцев, в отрядах Рабочей партии марксистского единства (ПОУМ), которую испанские сталинисты объявили троцкистской и разгромили. После этого писатель понял, что представляет собой "реальный социализм" сталинистского пошиба. Да и из СССР приходила правда о происходящих процессах. 2+2=5? Это было не для Оруэлла. Писатель хотел "социализм с человеческим лицом", который совмещал бы социалистические плюсы с демократическими ценностями. Размышляя в антиутопии "1984" о сущностях тоталитарного режима, его главным противником Оруэлл сделал Эммануэля Голдштейна — "сухое еврейское лицо в ореоле легких седых волос, козлиная бородка – умное лицо и вместе с тем необъяснимо отталкивающее…" Его легко узнаваемым прототипом стал Лев Троцкий, которого сталинская пропаганда обвиняла во всех смертных грехах. В разговоре с Т. Файвелом Оруэлл констатировал: "Голдштейн, разумеется, пародия на Троцкого… еретик, поднимающий безнадежный мятеж против тоталитарного режима, скорее всего, должен быть еврейским интеллектуалом".
Когда Оруэлл занялся литературой, среди его друзей и знакомых оказалось немало евреев. Так, его издателем сначала был Виктор Голланц, а затем Фредрик Варбург, выпустивший в 1938 г. документальную повесть "Памяти Каталонии", которую долго никто не хотел печатать. Затем в издательстве "Secker & Warburg", где он был совладельцем, появились на свет и самые известные произведения Оруэлла — "Скотный двор" (1945) и "1984" (1949). Варбург стал его близким другом. Оруэлл также дружил с сионистом Тоской Файвелом, хотя и не разделял его идеи независимого еврейского государства в Палестине.
Подружился писатель и с Артуром Кёстлером. Написал доброжелательные рецензии на его роман "Слепящая тьма" о сталинских репрессиях, а также на произведения "Гладиаторы" и "Приезд и отъезд".
В то же время, составляя после войны (возможно, по просьбе британских чиновников из МИДа) список деятелей литературы и искусства, которых он считал симпатизирующими советскому режиму и которые, соответственно, не могут быть использованы в антикоммунистической пропаганде, рядом с некоторыми фамилиями сделал пометки "еврей". Что хотел этим сказать? Свидетельство о неблагонадежности? Впрочем, журналист, писатель Мария Карп, автор книги "Джордж Оруэлл. Биография" полагает, что делал эти записи, лишь объясняя таким образом: это принадлежность к гонимому меньшинству могла толкнуть человека симпатизировать СССР.
Антисемитизм не для взрослого человека
И такое бывает. Человек может обладать выраженными антитоталитарными взглядами, понимать ущербность несвободы, понимать, что представляет собой сталинщина, чего долго не могли осознать многие западные интеллектуалы, но при этом с трудом, хотя и небезуспешно изживать у себя привитую когда-то юдофобию.
Порой попадаются антисемитские писания, где Оруэлла активно пытаются изобразить своим союзником, и при этом невзначай изрядно приписывают ему то, что он никогда и не писал, и умалчивают, что на смену раннему Оруэллу пришел поздний Оруэлл с уже иными воззрениями. Написавший "Антисемитизм в Британии" и осуждавший, например, фашистские, антисемитские передачи американского поэта Эзры Паунда, работавшего на итальянском радио.
В еврейском вопросе Оруэлл представляет собой психологически весьма интересный пример человека, который в молодости был изрядно напичкан антисемитизмом, но, взрослея, постепенно все больше преодолевал его. И, очевидно, по крайней мере, во многом, преодолел. Оруэлл говорил, что "антисемитизм не является доктриной взрослого человека".
Источник: "Еврейская панорама"
А.К. Тот же путь прошел Антон Чехов. У меня об этом в "Чехов и рабство юдофобии"
Комментариев нет:
Отправить комментарий