16 мая 2021, 13:48
Россия проиграет битву с Наполеоном?
Современные политические реалии нашей станы напоминают ситуацию Франции середины XIX века: такое же перепутье между республикой и монархией.
По всему миру кризис: мы можем на следующем историческом витке получить Бонапарта, и не только в России.
Тот факт, что в связи с 200-летием смерти Наполеона Бонапарта президент Франции Эммануэль Макрон пожелал воздать должное памяти грандиозного предшественника, в очередной раз акцентировал внимание на том факте, что эта фигура никогда не уходила из поля общественного внимания. Памятной дате был посвящен круглый стол «Наполеон: тиран или мотор прогресса?», организованный Европейским институтом в Санкт-Петербурге.
«Конечно, мы будем выбирать Наполеона среди прочих диктаторов, поскольку на фоне остальных он кажется менее кровавым, более близким к современным нашим канонам человечности, — предположила профессор Томского государственного университета Наталья Трубникова. — Как человек, который заложил правильные, замечательные основы развития будущих европейских государств».
Хотя, справедливости ради, стоит заметить, что история знает куда менее кровавых диктаторов, чем Бонапарт. Все же в наполеоновских войнах погибли миллионы, что для начала XIX века было очень жестоко. Между тем среди диктаторов даже в ХХ веке были достаточно разные личности, в том числе и «не кровавые», как португальский Салазар или сингапурский Ли Куан Ю.
На тему того, как Наполеон «заложил основы развития государств», говорилось много. Хотя, как настаивал ведущий, профессор Олег Хархордин, «мы все живем среди тех институций, которым положил начало наполеоновский Гражданский кодекс, и вся та форма жизни, в которой мы сейчас обитаем, во многом создана Наполеоном». Но не сказать, чтобы все выступавши данный тезис безоговорочно поддерживали.
Более всего в ходе дискуссии была развита мысль о том, что Бонапарт не тиран и мотор прогресса, а некий авторитарный правитель, который опирался прямо на народ, минуя посредников. И в этом оказался первым, хотя и здесь у него были предтечи.
«Структура, состоящая не из трех элементов, а из двух: когда исключается аристократия — и остается только вождь и народ, — рассказал Хархордин. — Структура, которую правильнее было бы называть не бонапартизмом, а цезаризмом. Потому что ввел ее не Наполеон, а Октавиан Август. Цезарю это не удалось, а Октавиан это сделал, практически лишив сенат власти».
Максимально развернул тезис профессор РАНХиГС Григорий Юдин. «В речи Макрона есть два места, — отметил он. — Одно: Наполеон понял, что с божественным правом покончено, и требуется некая другая легитимность. И второе: он скрестил империю и республику. Здесь была очевидна и личная амбиция, и желание закрепить завоевания революции чем-то более твердым».
«Макрон указывает целый ряд принципов, в коих Наполеона можно считать инноватором, — рассказал Юдин. — Это лидер, который опирается напрямую на народ, и эта связь лидера с народом оборачивается против аристократов и элиты. Он первым изобрел идею, что народ можно производить через плебисциты. Это его технология. Кроме того, он произвел откат к монархии в республиканском обличье. И это все называется империя. Значит, должен быть и империализм. Он был во многом реактивный».
Реактивный — в том смысле, что не только наполеоновская Франция была агрессивна, но и против нее в некотором роде все вокруг в достаточной мере ощетинились. Собственно, о том, что тогда вышло с государственными границами, говорил профессор Артемий Магун со ссылкой на итальянского историка Гульельмо Ферреро, жившего в конце XIX-начале ХХ века и занимавшего министерский пост в правительстве Муссолини, а затем порвавшего с диктатором и ставшего антифашистом.
«Ферреро описывает правление Наполеона как историю великой паники, великого страха, — рассказал Магун. — В Итальянской кампании 1796-97 годов, то, что представляется нам гениальными решениями Наполеона — блиц-удары — была реактивная тактика, и Наполеон был в панике, достаточно вслепую бился направо и налево. Но и Австрия, и все противники были деморализованы, и Наполеон после своих, в достаточной мере случайных побед, виделся этаким непобедимым монстром. Поэтому дальнейшие победы наполовину обусловлены этой паникой его оппонентов».
Однако не ради сугубо военных вопросов затевался разговор. «Страхом» или «паникой» была охвачена в начале XIX века вся Европа. А почему? «Французская революция привела к масштабной делегитимации европейских границ и всего порядка. Монархическая легитимность была подорвана, как и все границы», — подчеркнул Магун. Ученый напомнил, как Наполеон воевал, не считаясь ни с какими рубежами: скажем, «гуляя по Италии, захватил Венецию, чтобы отдать ее Австрии». «Это был слом легитимных оснований власти», — отметил профессор.
Здесь участники круглого стола не стали затрагивать мировые войны с Гитлером и Сталиным, а перешли сразу к нашим временам, тоже не вполне благополучным. «Мы видим параллели в нашей собственной истории, — рассказал Магун. — Падение СССР делегитимировало мировой порядок, и мы, получив Югославию, Чечню, Афганистан и Ирак, живем до сих пор в этом паническом состоянии. Наша ситуация очень похожа на ситуацию Бонапарта после революции. Делегитимация приводит к образованию серых зон. Туда входит вероятный противник, и ты начинаешь их отвоевывать. Такая ситуация тревожна, они приводит к появлению бонапартистских фигур».
Со своей стороны, социолог и философ Григорий Юдин обратил внимание на промежуточную и не слишком сегодня яркую фигуру Наполеона III — племянника самого Наполеона и также императора Франции в 1852-70 гг. «Эти принципы подхватил Наполеон III, рассказал Юдин. — Основой для его прихода к власти был ресентимент, комплекс исторического поражения. Он тоже сознательно опирался на демократическую легитимность. Фактически ввел в игру цезаризм как современную альтернативу республике без необходимости возвращаться к монархии».
Как напомнил ученый, Наполеон III даже написал трактат о цезаризме, где утверждал, что это демократическая монархия, опирающаяся на массы. Он тоже оказался перед необходимостью «производить народ через электоральные процедуры». И регулярно проводил местные выборы, очень похожие на российские: понятно было, кто выиграет. И — тоже ударился в империализм, тоже в какой-то мере «реактивный», но в войне с Пруссией его Франция потерпела поражение.
Еще одна деталь: перед тем как стать императором, Наполеон III (Луи Наполеон Бонапарт) был президентом. Он выиграл первые всенародные выборы 1848 года, на которых, по выражению Юдина, «все республиканцы пролетели, как фанера над Парижем», поскольку простые новоиспеченные избиратели их не уважали, а имя Наполеона знали все.
«Возникает эта мощная традиция: между монархией, к которой нет возврата, и республикой, которая кажется чересчур радикальной, — рассказал профессор Юдин. — В Германии был сильный „плебисцитаристский“ момент. Но и во Франции он никуда не делся. Когда де Голль пришел к власти, многие испугались: „Да это же Наполеон!“ И конституция Пятой республики считалась серьезной угрозой республике… Это регулярно происходит: в отношении Макрона (как радикально центристского лидера, который ломает партийную систему) тоже возникает опасение, что это „Наполеон“. Макрон, конечно, не оправдывает его полностью, но это совершенно иная позиция по сравнению с тем же Шираком».
Применительно к Франции гости с долей юмора допустили приход к власти властных женщин, более всего подходящих в современном французском обществе на роль бонапартистских правителей: Марин Ле Пен или даже супруги Макрона, Бриджит.
«Россия тоже страдает комплексом исторического поражения, — высказал мнение Григорий Юдин. — И мы тоже имеем лидера, который опирается напрямую на массы, требуя себе демократической легитимности и стараясь ее активно производить с помощью плебисцитов. Та же внеидеологичность и маневрирование между идеологиями. И тот же реактивный империализм, где сила понимается не в смысле республиканских добродетелей, а через реактивную экспансию. Россия сейчас в довольно похожем положении на Францию середины XIX века: такое же перепутье между республикой и монархией».
«По всему миру кризис, — расширил дискуссию Артемий Магун. — Неприятие личностной политики — и запрос на личность! Запрос на харизматического лидера очень большой в массовой культуре, особенно сейчас, когда все больше усиливаются отчужденные бюрократические структуры. Это очень опасно. Мы можем на следующем историческом витке получить Бонапарта, и не только в России».
Леонид Смирнов
Комментариев нет:
Отправить комментарий