Memento mori
«Черная смерть» в Москве 1939 года
«Memento mori» – «помни о смерти». Ныне это – крылатое латинское выражение, а в средние века этой короткой фразой обменивались при встрече члены ордена траппистов – одного из самых известных и строгих католических орденов в истории Европы. В традиции предшествующих нам цивилизаций было принято очень остро воспринимать неизбежность собственной смерти. Фраза «Memento mori» в качестве приветствия служила неким ритуалом для того, чтобы напомнить себе о бренности собственного существования, о скоротечности жизни, о хрупкости бытия. По сути дела, «Memento mori» была философией размышления о форме духовного совершенствования и отказа от земной суеты. Эта мысль пронизывала всю культуру, ибо сама природа периодически напоминала людям о предстоящем уходе из жизни. Ведь именно тот факт, что наше время ограничено, и делает его таким ценным
В истории человечества, начиная с первых же веков его сознательного существования, зафиксировано немало случаев массовых заболеваний, уносящих порой не просто тысячи или десятки тысяч – миллионы жизней. И уже с XIV века жители Европы в поисках причины эпидемий, скажем, чумы, уносящих до трети населения континента, стали приписывать их появление преступной деятельности инородцев и иноверцев, которыми в подавляющем большинстве, конечно же, оказывались евреи. Обвиняя их, допустим, в заражении колодцев, доведенные страхом смерти до отчаяния люди устраивали еврейские погромы, вырезая целые общины, а иногда и все еврейское население городов. Каким же парадоксом звучит сегодня тот факт, что в дело борьбы с этими инфекциями именно евреи внесли самый крупный вклад. Иногда ценой собственной жизни.
1
Легенда гласит, что осенью 1939 г. в Саратовском Государственном институте микробиологии и эпидемиологии Юго-Востока СССР, закодированном для всего мира под названием «Микроб», произошло знаменательное событие: заместитель директора по научной части 36-летний Абрам Львович Берлин и его помощники создали противочумную вакцину. Согласно версии журнала «Алеф» (№535), А.Берлин после серии опытов на животных сделал себе прививку, а через несколько месяцев в присутствии комиссии провел смертельный эксперимент. Он «ввел себе дозу живых микробов чумы и, удалившись в надежно изолированное помещение, поддерживал связь с коллегами по телефону… Выдержав необходимый карантин, Берлин вышел из добровольного заточения».
Налицо – один из легендарных опытов врачей над собой. В истории человечества каждый такой случай овеян славой и увенчан ореолом святости. Имена этих благородных ученых, с риском для собственной жизни прокладывающих пути диагностики и лечения самых страшных недугов, навеки остаются в мартирологе славы. Однако далеко не всегда эти опыты заканчиваются удачей, и тогда великие смельчаки гибнут, не оставив после себя того научного наследия, на которое рассчитывали. А в памяти народов остаются другие имена – их более удачливых коллег.
Сегодня, анализируя события семидесятилетней давности и обладая при этом значительно большим, чем ранее, объемом информации по вопросам, связанным с противодействием ООИ – особо опасным инфекциям, мы, естественно, обнаружим много неточностей, неувязок и откровенных недоговорок, тем более, что речь идет об опытах, над которыми висит (скорее всего, и поныне) гриф «секретно». Но одно мы должны признать сразу и безоговорочно: то, что совершил Абрам Львович Берлин, является научным и человеческим подвигом.
Врач Берлин не является личностью мифической – о нем сохранилось достаточно много сведений. В «Микробе» он оказался в 1937 г. после семи лет работы в Монгольской народной республике, где курировал создание санитарно-бактериологического института в Улан-Баторе и даже получил монгольский национальный орден из рук самого маршала Чойбалсана. К моменту появления в Саратове Берлин успел отдать борьбе с эпидемиями двадцать лет жизни – сначала в годы Гражданской войны, а позднее – в научном институте. Одно из его изобретений – «Методика культивирования микроорганизмов на полупроницаемых мембранах с проточной питательной средой» – внесло серьезный вклад в современную микробиологию. За плечами у него уже была защищенная кандидатская диссертация. Так что, в принципе, он был вполне подготовлен в области бактериологии, чтобы разработать и создать вакцину против чумы. Более того, величие задачи могло вполне подвигнуть его на продолжение опыта, рискнув даже поставить при этом на карту собственную жизнь. Только вот как раз именно тут и возникает достаточно серьезное возражение существующей легенде. Дело в том, что противочумная вакцина к этому времени уже 40 лет как существовала.
2
В европейской истории сохранились сведения о страшных эпидемиях, охватывавших громадные пространства и приносящих неисчислимые бедствия. Наибольшую известность приобрела так называемая «Юстинианова чума» (VI век), которая возникла в Восточной Римской империи и охватила весь Ближний Восток. Если верить древним источникам, ее жертвами стало около 20 млн. человек. В XIV веке по Европе прошлась пандемия, оставшаяся в истории под названием «Черной смерти». Она была занесена сюда из Восточного Китая и за четыре года (1348 – 1352) унесла 25 млн. жизней – треть населения континента. Основной формой чумы тогда была бубонная, то есть кожная, чему способствовала царившая в городах страшная антисанитария, служившая идеальной средой для существования крыс. Переносчиками инфекции были паразитирующие на крысах блохи.
В еврейской истории XIV столетие осталось под названием «века мученичества»: население Европы тогда обвинило в распространении «черной смерти» – «дас шварце тодт» – евреев, а в известном выражении «Крысы погубили страну» слово «крысы» было заменено словом «евреи». Практически по всем странам прокатились страшные «чумные» погромы. Первый из них произошел в июне 1348 г. в Барселоне. В Швейцарии по приказу герцога Амодея в разных городах десятки евреев были подвергнуты пыткам. Некоторые из них, не выдержав мучений, «признавались» в том, что были участниками заговора против христиан и якобы подсыпали в колодцы отраву, вызывающую страшную болезнь.
Европейские города охватил подлинный психоз фанатизма и насилия. Евреев пытали, убивали во время массовых погромов, сжигали на кострах во время публичных казней. В одном только германском городе Майнце почти одновременно погибло не менее 6000 евреев. В Эрфурте число жертв еврейского населения составило 3000 человек, во Фрейбурге – 2000. Погромы сопровождались грабежами и уничтожениями долговых расписок. Сохранилась фраза, написанная одним немецким историком той эпохи: «евреев губила жадность христиан». Зная о предстоящих гонениях, евреи при приближении эпидемии чумы бежали из городов. Многие общины в полном составе перебирались на Восток и оседали на территории Великого княжества Литовского и Речи Посполитой, составив потом население пресловутой «черты оседлости» Российской империи.
Не миновала чума и нашего времени: в начале ХХ века в Манчжурии от нее погибло (по разным подсчетам) от 60 до 100 тысяч человек. Но к этому времени наука уже приобрела определенный опыт борьбы с губительными эпидемиями и была готова к созданию вакцины, способной предотвратить заболевание этой страшной болезнью. Остановка была за «малым»: требовалось теоретическое обоснование для проведения опытов. И оно появилось. В 1908 году Нобелевскими лауреатами «За труды по теории иммунитета» одновременно стали русский биолог и патолог Илья Мечников (1845–1916) и немецкий врач и иммунолог Пауль Эрлих (1854–1915). Они не работали вместе, да и труды их были опубликованы задолго до того, как Нобелевский комитет дал им соответствующую оценку. Но как высказался однажды Энгельс, «если идея носится в воздухе, она может одновременно придти в разные головы». Так и случилось с теорией иммунитета, талантливо воплощенной в практическую медицину уже другими.
3
Илья Ильич Мечников родился в Харьковской губернии в семье русского помещика, гвардейского офицера. Его матерью была дочь Иехуды Неваховича – одного из наиболее активных деятелей еврейского Просвещения (Гаскалы) в России, драматурга и философа, первого русско-еврейского публициста. Дед будущего нобелевского лауреата владел несколькими языками (русским и немецким – в совершенстве). Принимая участие в создании законодательства о евреях России, которое вырабатывал Еврейский комитет, написал книгу «Вопль дщери Иудейской», изданной на русском языке (Петербург, 1803) и иврите (Шклов, 1804). Оба его внука заняли достойное место в истории России: старший, Лев, принимал активное участие в национально-освободительной борьбе итальянского народа во главе с Джузеппе Гарибальди, а младший, Илья, стал вторым после Ивана Петровича Павлова российским лауреатом Нобелевской премии.
Уже в 23 года получив степень доктора, Илья Мечников преподавал в университетах Петербурга и Одессы. В 1882 г. в знак протеста против реакционных порядков, установленных правительством, из университета ушел и основал в Одессе, частную лабораторию – первую в России бактериологическую станцию для борьбы с инфекционными заболеваниями. В 1872 г. открыл явление фагоцитоза и развил на его основе патологию воспаления, а затем и фагоцитарную теорию иммунитета, заложив тем самым основы эпидемиологии многих инфекционных заболеваний. Исследовал проблему старения и выдвинул оригинальную теорию продления жизни с помощью рационального питания, а точнее – приема большого количества кисломолочных продуктов. Остался в памяти всего мира как «русский, который изобрел кефир». В 1887 г. принял приглашение Луи Пастера и уехал в Париж работать в его институте.
Другой нобелевский лауреат Пауль Эрлих, уже в 18-летнем возрасте получив в Лейпциге диплом врача, в том же году защитил докторскую диссертацию. С 1890 г. преподавал на медицинском факультете Берлинского университета, одновременно работая старшим врачом берлинской клиники «Шаритэ» и в Институте инфекционных болезней Роберта Коха. В 1896 г. возглавил Институт по исследованию и контролю сывороток, а спустя три года – Институт экспериментальной терапии во Франкфурте-на-Майне, носящий ныне его имя.
Заслуги П.Эрлиха в области медицины столь велики, что не упомянуть их просто нельзя. Разработав краски, избирательно окрашивающие различные тканевые клетки, он стал фактически основателем науки гистологии. Работая над проблемой злокачественных опухолей, доказал роль костного мозга в кроветворении. Открыв, что в основе взаимодействия между клетками – антигенами и антителами, в том числе, – лежат химические реакции, серьезно способствовал развитию теории иммунитета. Впервые установил факт приобретения микроорганизмами устойчивости к лечебным препаратам. Изобрел лекарство (сальварсан) для лечения сифилиса и других заболеваний, вызываемых спирохетами, заложив тем самым основы химиотерапии.
Велики заслуги П.Эрлиха и перед своим народом: в начале ХХ века он был активным участником сионистского движения, а в истории ишува остался в памяти как один из учредителей Еврейского университета в Иерусалиме.
Всемирная слава нашла Мечникова и Эрлиха уже тогда, когда их научное предвидение было воплощено в жизнь руками бактериолога и иммунолога Владимира Хавкина. Это сегодня благодаря усилиям популяризаторов науки имя этого человека стало известно широкой читательской аудитории, но еще совсем недавно оно было устойчиво предано забвению, а в некоторых изданиях (Всемирный энциклопедический словарь 2004 года – 60000 статей, 1640 страниц) оно даже не упомянуто. А ведь именно Владимир Ааронович (Мордехай Зеев) Хавкин создал вакцины против двух основных инфекций, уносящих миллионы жизней, – чумы и холеры.
4
Уроженец Одессы, сын учителя казенной еврейской школы, В.Хавкин, поступив в Новороссийский (ныне – Одесский) университет, волей судьбы оказался среди учеников И. Мечникова, и это стало решающим фактором во всей его судьбе. Работы молодого ученого по зоологии простейших были настолько интересны, что уже в 1885 г., спустя всего год после окончания университета, они были опубликованы в парижском журнале «Анналы естественных наук». Хавкин мог бы продолжить работу в Одессе, но для того, чтобы занять место среди профессоров университета, он должен был бы принять православие. Для него это было неприемлемо.
Мечников покровительствует молодому талантливому ученому, и тот в 1888 году перебирается вслед за своим учителем в Швейцарию, заняв место приват-доцента Лозанского университета, а через год он – уже в Париже и начинает работать под руководством великого Луи Пастера. Разрабатывая теорию своего учителя, Хавкин пытается создать эффективные вакцины и сыворотки для профилактики и лечения инфекционных заболеваний. Фортуна была благосклонна к молодому ученому, и уже через три года В.Хавкин получает вакцину против холеры.
В тот год, когда это произошло (1892), в России свирепствовал голод, на фоне которого вспыхнула эпидемия холеры, охватившая 77 российских губерний. За первые три месяца погибли триста тысяч человек. В европейских столицах – от Петербурга до Парижа – началась паника. Нужно было спешить, а новая вакцина еще не прошла клинических испытаний. И Хавкин принимает беспрецедентное решение: он вводит себе противохолерную вакцину, а через шесть дней – смертельную дозу холерного яда. Этот день – 18 июля 1892 года – стал одним из рубежных в мировой медицине. Ученый не заболел. Потом он повторил свой опыт еще на трех добровольцах – политических эмигрантах из России. Так была доказана не только безопасность вакцины для человека, но и ее величайшая ценность для спасения жизней миллионов людей.
С согласия Луи Пастера В.Хавкин немедленно предложил свои услуги русскому правительству, но неожиданно получил отказ. С недоверием отнеслись к его изобретению и правительства других стран – Франции, Германии. И тогда Хавкин обращается к британскому правительству: он просит разрешения испытать свой метод в британских владениях Индии, где холера ежегодно уносила сотни тысяч жизней. Такое разрешение было получено, и в начале 1893 года Хавкин появляется в Калькутте в качестве государственного бактериолога.
Около двух лет понадобилось Владимиру Хавкину, чтобы наладить производство вакцины. Свыше 42 000 человек он провакцинировал лично. Среди прошедших вакцинацию заболеваемость холерой и смертность от нее сократились в десятки раз. Прививки вакцины Хавкина стали после этого массовыми и применяются, естественно, в несколько обновленном виде во всем мире до сих пор. Холера, охватывавшая некогда целые континенты, отступила.
Но насладиться славой покорителя холерного эмбриона Хавкину не пришлось. Едва вернувшись в Европу, он вынужден был отправляться назад: второй по величине город Индии Бомбей поразила эпидемия чумы – «черной смерти». Прибыв туда по просьбе властей 7 октября 1896 года, Хавкин с небольшой группой сотрудников, как говорится, «на голом месте» создал лабораторию и к концу года, всего за три месяца изготовил первые образцы противочумной вакцины. И, как и в случае с созданием противохолерной вакцины, действие новой панацеи испытал на себе. Он ввел полученную вакцину, и через несколько дней, а точнее 10 января 1897 года, ввел себе возбудителя инфекции. Буквально через час у него началось лихорадочное состояние, поднялась температура и появились все известные ему симптомы чумы, но пока состояние не улучшилось, никто из персонала лаборатории ни о чем не догадывался. Хавкин продолжал работу, не говоря никому о своем состоянии. Пока признаки болезни не исчезли, никто из окружающих так и не догадался, что он ставил на себе смертельно опасный опыт.
В том же году в Бомбее с целью наблюдения за ликвидацией эпидемии чумы побывала группа русских врачей. Хавкин встречался с ними и поделился своим опытом, но гости отнеслись ко всему увиденному и услышанному весьма скептически. Однако буквально несколько месяцев спустя в России возникла вспышка чумы, и Хавкин вновь предложил русским властям свои услуги, и вновь не был услышанным. Но его правота была очень быстро доказана на опыте, и уже буквально в следующем, 1898 г. в Петербурге появилась первая в России лаборатория, где изготавливалась вакцина – «лимфа Хавкина».
К началу ХХ века в Индии число вакцинированных по методу Хавкина достигло четырех миллионов человек. Когда было подсчитано, что привитые болели в семь раз меньше и умирали в десять раз реже остального населения, Хавкин был назначен главным бактериологом Индийского правительства и директором Бомбейской противочумной лаборатории. Позднее эта лаборатория превратилась в крупнейший в Юго-Восточной Азии исследовательский центр по бактериологии и эпидемиологии (с 1925 г. – «Институт имени Хавкина).
Владимир Хавкин умер в Лозанне 28 октября 1930 года. После его смерти лозанский банк сообщил руководству общества «Эзра», основанного немецкими евреями еще в 1884 г. для поощрения еврейской колонизации в Эрец-Исраэль, что Хавкин оставил более полутора миллионов швейцарских франков для материальной поддержки учащихся иешив. Фонд Хавкина существует до сих пор.
Несмотря на такие выдающиеся заслуги перед человечеством как фактическая ликвидация заболеваний, уносящих в прошлом целые континенты, никакими серьезными знаками внимания Владимир Хавкин в течение жизни не был наделен. Не случайно еще в свое время другой врач, Антон Павлович Чехов, сказал о нем: «Это самый неизвестный человек». Как мы убеждаемся – до сих пор.
5
После всего вышесказанного становится не совсем ясно, чем же на самом деле занимался в Саратове кандидат медицинских наук Абрам Львович Берлин. Думается, что институт микробиологии и эпидемиологии, где он работал, пытался создать вовсе не противочумную вакцину, которая к этому времени уже существовала, а не что иное, как бактериологическое оружие. Прошло более семи десятилетий, и об этом уже можно говорить свободно.
О том, что разработка такого рода оружия в мире ведется, ни для кого секрета не представляло, тем более, что применялось оно с древнейших времен, когда трупы зараженных животных (чаще всего коров, лошадей) или человеческих тел подбрасывались в осажденные города или в водоемы, откуда противник вел забор питьевой воды. В конце 1930-х гг. мир усиленно готовился к войне. Чума была в списке инфекций, которые предназначались для поражения врага. Японцы даже проводили опыты по намеренному заражению мирных жителей и военнопленных Китая, разбрасывая на больших территориях с помощью специальных керамических бомб инфицированных блох. Разработанный ими штамм чумы в 60 раз превосходил по вирулентности естественный штамм. Поэтому ничего удивительного в том, что этим могли заниматься и советские бактериологи, нет. Вопрос только, что же произошло с Берлиным, если сведения о его сверхсекретной разработке, пусть спустя много лет, но все же стали известны общественности?
По легенде, которую приводят средства массовой информации, в его лаборатории случилось непредвиденное: разбилась пробирка с чумной культурой. И как раз именно в это время ученого вызвали в Москву с докладом. На должности директора института в это время находился человек, не имеющий медицинского образования (намек на последствия сталинских репрессий). Ученый настаивал на отмене своего выезда до истечения необходимого карантина, однако директор в категорической форме подтвердил свой приказ. Впрочем, у директора тоже был свой резон в принятии толь рискованного решения: Берлин ехал в Москву с докладом об окончании своих работ на коллегии Наркомздрава, и сорвать заседании коллегии, на которую должны были собраться видные ученые мужи чуть ли не со всей страны, он не мог.
По той же легенде заседание коллегии завершилось, и успехи триумфатора были достойно отмечены праздничным банкетом. Если продолжать верить официальной версии, в гостинице «Метрополь», где поселился Берлин, ему стало плохо. Вызвали скорую. Диагноз – крупозное воспаление легких. Больного доставили в ближайшую к гостинице больницу – Ново-Екатерининскую. Осмотрев больного и познакомившись с характером его деятельности в Саратове, дежурный врач Симон Горелик сразу поставил правильный диагноз. Он немедленно перекрыл приемное отделение больницы, приказал всему персоналу ночной смены оставаться на местах и доложил «наверх».
Далее в публикациях следует рассказ о доблестных действиях сотрудников НКВД, которые оцепили больницу, никого не впуская и никого не выпуская. Немедленно был составлен список всех, с кем больной контактировал после приезда – таксист, персонал гостиницы, сотрудники скорой помощи, члены коллегии Наркомздрава и т.д. Всех их задержали и изолировали в инфекционной (Екатерининской) больнице на Соколиной горе. Медики облачились в специальные костюмы. В городе приступили ко всему комплексу противоэпидемических мероприятий по городу, в которых даже предусматривалась эвакуация правительства. В общем, многомиллионный город был спасен усилиями доблестных медиков, чекистов и, разумеется, городских властей.
6
К сожалению, во всей этой истории концы явно не сходятся с концами. Начнем с того, что все рассказанное – не более чем легенда. Официального сообщения о том, что же на самом деле произошло в Москве в декабре 1939 года, не появилось ни в то время, ни позднее. Скорее всего, на документах, оставшихся в архивах, до сих пор стоит гриф «секретно». В самой легенде также много нелепостей. Совершенно не желая развенчивать подвиг А.Берлина, произведшего опыт над собой, хочу выразить сомнение, что легочную форму чумы, передающейся воздушно-капельным путем при вдыхании микробов, можно вызвать введением их путем инъекции, а он, как пишут авторы, «ввел себе дозу». Так что дело не в опыте врача над собой, а в грубейшем нарушении техники безопасности и разбитой пробирке с чумной культурой.
Легочная чума 100-процентно контагиозна, то есть непривитые специальной вакциной люди тотально заражаются все. Больной с выраженной клиникой – бессознательное состояние, лихорадка, температура выше 40 градусов, кашель, кровохарканье и т.д. – заражает вокруг всех без исключения. Исходя из этого, нет сомнения, что если бы все это действительно произошло, сотрудники «скорой помощи» и большинство персонала приемного отделения 24-й больницы и уж, конечно, члены коллегии Наркомздрава вместе со всеми, кто был в той или иной мере, причастен к «банкету» и т. д. также должны были заболеть.
В высшей степени кажется непрофессиональным поведение врача, который, обнаружив больного с выраженными признаками инфекционного заболевания, доставил его в обычную соматическую больницу. Всех контактных, то есть условно инфицированных, собирали по всему огромному городу, не устраивая по месту их жительства и работы карантина. (В средние века во время чумы дом, куда только заходил человек, бывший в контакте с больным, сжигался вместе с теми, кто в этом доме находился). Многомиллионная Москва должна была, в принципе, рухнуть под напором пандемии.
Что же произошло на самом деле? И было ли вообще все это?
То, что история такая могла произойти, говорит наличие некролога Абраму Львовичу Берлину, опубликованному в 1940 г. в «Вестнике микробиологии, эпидемиологии и паразитологии» (№3–4). А в остальном…
Всех подробностей, скорее всего, никто и никогда не узнает. Подлинную картину событий попытался восстановить в конце 1950-х гг. московский журналист Александр Мильчаков, который написал на этот сюжет повесть «Пока город спит» (правда, события он перенес в наше время, в 1957 год, а источником инфекции изобразил делегата Всемирного фестиваля молодежи и студентов, прибывшего откуда-то из Африки). С учетом повести А.Мильчакова картину происшедших событий можно было бы определенным образом восстановить, что автор и сделал в феврале 2012 г. в израильской газете «Окна» (приложение к газете «Вести») и на сайте «Мы здесь» (№353, май 2012 г.).
В этом варианте статья была готова к публикации и в настоящем выпуске журнала «Лига культуры». Но по какому-то невероятному совпадению, когда статья уже была готова к верстке и шли лишь поиски подзаголовка к названию, на сайте «Милосердие.ru» 10 апреля 2020 г. появляется статья Алексея Митрофанова «Симон Горелик и его врачебный подвиг: в 1939 году он спас Москву от чумы». Фамилия врача, который разделил чумную палату с Абрамом Берлиным и спас мир от пандемии, была известна и ранее, но были серьезные сомнения в ее достоверности. Теперь все стало на свои места.
Так как же развивались события? Врач Симон Горелик и сопровождавшая его медсестра сразу разобрались, что к чему. Еще через минуту понял это и сам пациент, которого они осматривали. Поняли они и то, что жить им всем трем осталось всего несколько дней. Диагноз лежал на поверхности – легочная чума. Все свои последние дни эти три медика оставались в этом помещении, ни на секунду не покидая его. А врачи Берлин и Горелик до последней минуты жизни выполняли свой врачебный и научный долг, ведя записи о своем состоянии. После их кончины на столе в палате, где они находились, ученые нашли уникальный медицинский и научный документ. Всего тогда погибло четыре человека: два врача, медсестра и… парикмахер, который незадолго до этого успел пообщаться с Берлиным. Но стоило кому-нибудь из этих четырех человек запаниковать и покинуть хоть на минуту свое последнее пристанище, многомиллионная Москва могла погрузиться в катастрофу пандемии легочной чумы. Во всяком случае, эти три медика сделали все, что были способны сделать для людей: они спасли жизнь миллионов ценой собственной жизни. И это бы их подвиг! Это и был их подвиг!
Статья А.Митрофанова позволила не только уточнить факты биографии Горелика, но и обнародовать его фотографию. Симон Зеликович Горелик родился в местечке Паричи Бобруйского уезда Минской губернии. Еще юношей он уехал учиться в Западную Европу. Начинал с университета в Париже (Сорбонна), завершал медицинское образование в Женеве. Во Франции женился. В семье появился сын Габриэль. Вернувшись в Россию, всю гражданскую войну прослужил в Красной Армии врачом. Во второй половине тридцатых годов служил ассистентом на кафедре терапии Первого медицинского института в Ново-Екатерининской больнице на Страстном бульваре.
Эпизод, описанный нами, случился в последний день работы Горелика в Москве. Это было его последнее дежурство по больнице. Его ждала высокая должность в здравоохранении Казахстана. Но все оборвалось в декабре 1939 года. Известен еще один трагический эпизод в его жизни. Перед смертью он написал письмо Сталину с просьбой освободить его незаконно репрессированного брата. Уверял что «умирающий врать не станет». Письмо сразу сожгли. Но трагедии не оставили эту семью. Спустя несколько месяцев арестовали жену Симона. Она скончалась в тюрьме при подозрительных обстоятельствах. А квартиру, в которой остались две дочери доктора, «уплотнили» тем самым следователем, который вел дело их матери.
P. S.
Спустя несколько лет после описанных событий, точнее, в 1943 году, в США в бактериологической лаборатории Ратгерского университета в штате Нью-Джерси, был выделен препарат, способный излечивать такие, до сих пор не поддающиеся медицине заболевания, как туберкулез и чума. Препарат получил 23-летний сотрудник, всего за год до этого закончивший этот же университет, Альберт Шац (1920–2005). Лекарству дали название «стрептомицин», и уже в 1946 году, после трех лет тестирования и доработки, его начали широко использовать во всем мире для борьбы, кстати, не только с туберкулезом, но и с широко распространенной в то время проказой.
Руководителем проекта, над которым работал Альберт Шац, был уже известный к этому времени микробиолог и биохимик, профессор Зельман Ваксман (1888–1973). Еще в 1932 году Американская ассоциация по борьбе с туберкулезом обратилась к Ваксману с просьбой заняться изучением процесса разрушения палочки туберкулеза в почве. В течение четырех лет Ваксман и его коллеги, среди которых был и совсем молодой ученый Альберт Шац, исследовали около десяти тысяч различных микроорганизмов почвенного покрова земли в поисках антибиотиков, способных воздействовать на бактерии. Результатом этой работы стало открытие стрептомицина. Получение стрептомицина привело к появлению поистине огромной волны работ ученых всего мира в поисках новых антибиотиков. Развитие этого направления в получении лекарственных средств – безусловная заслуга его первооткрывателя и родоначальника Зельмана Ваксмана. В 1952 году Залман Ваксман был удостоен звания лауреата Нобелевской премии по физиологии и медицине.
Кстати, оба ученых – и Залман Ваксман, и его еще в то время совсем молодой ученик Альберт Шац – были выходцами из еврейских семей, эмигрировавших в свое время из России.
Если бы стрептомицин был известен уже в 1939 году, Абрама Берлина и других попавших с ним в беду людей можно было бы спасти. Или хотя бы попробовать это сделать.
Яков БАСИН, историк, публицист
Сайт: jewishfreedom.org
Комментариев нет:
Отправить комментарий