Стукач у стенки

15.01.2018

Он подставлял Зощенко, Каверина и Пришвина. Особо портил жизнь Булгакову, который позже списал с него Иуду в «Мастере и Маргарите». Он писал доносы Сталину пачками. И все равно был расстрелян в январе 1938 года. О драматурге Владимире Киршоне мало кто бы вспоминал, если бы Рязанов не взял его песню «Я спросил у ясеня» в свой легендарный фильм «Ирония судьбы…».

Имя советского писателя и драматурга Владимира Киршона, расстрелянного в 1938 году, сегодня практически забыто. Это он автор песни «Я спросил у ясеня, где моя любимая» – в известном всем кинофильме «Ирония судьбы…» она звучит дважды. Киршон написал ее к одной из своих пьес, которую в конце 20-х ставили на всех ведущих театральных сценах Советского Союза. Имя Киршона тогда вообще гремело – и в среде театралов, и в среде литераторов. С Киршоном были знакомы почти все, и для многих знакомство с ним, а точнее – его пристальный взгляд на их творчество, заканчивалось печально. Любимчик власти, протеже самого Ягоды, один из главных идеологов Российской ассоциации пролетарских писателей (РАПП), он воспринимал свою оценку литературы как истину в последней инстанции, тем более что обычно эта истина была согласована с самим Сталиным.

Письма Сталину Киршон посылал неоднократно, вернее – даже без меры много. В одних он просил оценить правильность его пьес и указать на недостатки, ну а другие нередко начинались со слов: «Я считаю обязанным сообщить Вам…» Причем тайны из своих доносов он не делал – открыто громил перед написанием таких писем своих коллег на писательских собраниях. Под раздачу попадали Михаил Зощенко, Алексей Толстой, Вениамин Каверин, Михаил Пришвин и многие другие. Так, к примеру, на XVI съезде ВКП(б) в июне 1930 года, на котором «прорабатывали» философа Алексея Лосева, Киршон кричал на весь зал: «За такие оттенки философии надо ставить к стенке!» Ну и особо неравнодушен Киршон был к Михаилу Булгакову: отчетливо видел в его творчестве «лицо классового врага», демонстрирующего «наступление буржуазного крыла драматургии».

Кстати, Булгаков неоднократно выводил образ Киршона в своих произведениях. Это и Полиевкт Эдуардович в рассказе Булгакова «Был май» и Иуда в «Мастере и Маргарите» – помимо схожей внешности их роднит беспринципность, страсть к деньгам и жизненным удовольствиям. Сходство с Иудой и вовсе не случайно, так как о тесных связях Киршона с ОГПУ и НКВД было широко известно. Но когда бумеранг судьбы возвратился к Киршону, Булгаков был, пожалуй, одним из немногих, кто не воспользовался возможностью отомстить своему недоброжелателю. На предложение выступить с обвинительными заявлениями против Киршона Булгаков ответил, что лучше пусть это сделают те, «кто еще несколько дней назад подхалимствовал перед ним». К тому же в своих произведениях Булгаков его уже давно наказал: так, Понтий Пилат организует убийство предателя Иуды, а Иешуа Га-Ноцри в беседе с прокуратором предвидит, что с «юношей из Кириафа случится несчастье, и мне его очень жаль». Киршон был расстрелян. Письма с мольбами на имя вождя остались безответными.

Начиная с августа 37-го все его письма были адресованы лишь сотрудникам НКВД. В январе 1938 года Киршон сообщал о поведении Ягоды в тюрьме: «Майору государственной безопасности тов. Журбенко. Ягода встретил меня фразой: “О деле говорить с Вами не будем, я дал слово комкору на эти темы с Вами не говорить”. Он начал меня подробно расспрашивать о своей жене, Надежде Алексеевне Пешковой, о том, что о нем писали и говорят в городе. Затем Ягода заявил мне: “Я знаю, что Вас ко мне подсадили, а иначе бы не посадили, не сомневаюсь, что все, что я Вам скажу или сказал бы, будет передано. А то, что Вы мне будете говорить, будет Вам подсказано. Кроме того, наш разговор записывают в тетрадку у дверей те, кто Вас подослал”. Поэтому он говорил со мной мало, преимущественно о личном». Соседство в камере не было случайностью – более того, Ягода сам просил перевести к нему Киршона, узнав о его аресте, так он надеялся хоть что-то узнать о членах своей семьи. Все потому, что двери дома Ягоды всегда были открыты для Киршона – он ему покровительствовал. Конечно, не только ему. Вспоминая, как он «выманивал» Максима Горького из Италии в Советский Союз, Ягода говорил: «Я подвёл к Горькому писателей Авербаха, Киршона, Афиногенова. Это были мои люди, купленные денежными подачками, игравшие роль моих трубадуров не только у Горького, но и вообще в среде интеллигенции…»

Одним из примеров такого «трубадурства» можно рассматривать подпись Киршона в одном из первых коллективных писем с требованием расстрела активистов «антисоветского объединённого троцкистско-зиновьевского центра» во главе с Каменевым и Зиновьевым. Мимо такой просьбы именитых писателей, опубликованной в газете «Правда» в августе 1936 года, суд, конечно же, пройти не мог, полностью ее удовлетворив и положив начало потоку этих писем. Киршона принято считать одним из главных запевал подобных воззваний. Даже находившийся с ним в дружеских отношениях драматург Александр Афиногенов – тоже, кстати, подписавшийся под указанным письмом – позже напишет: «Киршон – это воплощение карьеризма в литературе. Полная убеждённость в своей гениальности и непогрешимости. Он мог держаться в искусстве только благодаря необычайно развитой энергии устраивать, пролезать на первые места, бить всех своим авторитетом, который им же искусственно и создавался…»

Впрочем, в этом будет признаваться и сам Киршон в письме к Сталину, когда над его головой начали сгущаться тучи: «Связь с преступником Ягодой поставила меня в привилегированное положение, и я, закрывая глаза на то, что не имею на то никаких прав, пользовался этими привилегиями, вращался в среде разложенных, не признающих никаких советских законов, наглых людей. Я стал портиться как коммунист и как человек». Правда, есть мнение, что если как человек Киршон заслуживает презрительного отношения, то его святая вера в коммунизм достойна сочувствия: он на самом деле идеализировал режим, что не помешало ему закончить жизнь лицом к расстрельной стенке. Первое его произведение, написанное в 18 лет, называлось «Как они кончат» и повествовало о неминуемой победе и торжестве коммунизма на всей планете. О новых людях, строящих новый мир, были и все остальные его произведения, названия которых говорят сами за себя: «Рельсы гудят», «Чудесный сплав», «Хлеб» – везде он воспевал созидателей новой жизни, представавших хозяевами своей страны. В этом, как считается, и была одна из основных его ошибок: на деле хозяин был у страны один, все остальные были лишь колесиками и винтиками, героизировать которых было опасно.

Есть легенда, что Сталин вынес приговор драматургу еще в 1931 году, как раз после просмотра его пьесы «Хлеб», посвященной героям хлебозаготовок. Во время одной из многочисленных встреч Сталина с писателями Киршон спросил: «Товарищ Сталин, я знаю, что вчера вы были в Московском художественном театре и смотрели мою пьесу “Хлеб”. Я хотел бы узнать ваше впечатление». Сталин смерил его взглядом и ответил: «Нэ помню». «Но ведь вы были там вчера!» – удивился Киршон. На что Сталин ответил: «Нэ помню. Вот “Коварство и любовь” смотрел в 11 лет – помню. А вашу пьесу смотрел вчера. Нэ помню».

Но остановиться хотелось бы на его письме к Сталину, касающемся другой пьесы, к которой Киршон и сочинил песню «Я спросил у ясеня». Письмо датировано 28 марта 1935 года: «Дорогой Иосиф Виссарионович! По Вашему указанию я работаю над “фантастическими” произведениями (пьеса и сценарий) о будущей войне. Произведения эти должны быть, как Вы сказали, “полезны для нас и поучительны для противника”. Вы рекомендовали мне темой избрать войну с японцами. Мною подготовлен весь необходимый материал, изучены нужные вопросы и военные проблемы, я достаточно познакомился с людьми армии и приступил уже к непосредственной работе. Я предлагаю, однако, написать эти вещи, противником изобразив Германию. На это есть ряд причин: 1. Соображения политического порядка. 2. Я был в Германии, знаю немцев, знаю национал-социалистов и поэтому при изображении их не сфальшивлю, в то время как при создании образов японцев мне придется “сочинять”. 3. Уже готовится ряд картин и литературных произведений, посвященных японцам и борьбе с ними. 4. При изображении противника будет очень легко показать немцев и почти невозможно – японцев (их пришлось бы показывать корейцами, которые все же имеют незначительное сходство с японцами). Все эти соображения заставляют меня просить Вас разрешить мне объектом моих “фантастических” произведений избрать западный фронт. С коммунистическим приветом: В. Киршон». На том же письме рукой Сталина проставлена резолюция: «Г. Киршону. Мой совет: действовать по собственному усмотрению и не требовать “указаний” от меня. Привет! И. Сталин. 4/IV.35».

Пьеса «Большой день» была поставлена в 1936 году. «Я спросил у ясеня» поют там на дне рождения главной героини, которая по сюжету влюблена в двух летчиков и не может выбрать из них одного. Сюжет впоследствии будет воссоздан не единожды – как на сцене, так и в кино. Обычная жизнь воинской части – с душевными переживаниями и влюбленностями, с постоянным напряжением и ожиданием провокации от фашистов, готовых нанести удар в любую минуту. Затем сама провокация, война и победа, полученная слишком большой кровью. Постановка шла на всех сценах страны, заказ Сталина был выполнен. Население, и так жившее с ощущением неминуемой войны, еще больше напугано. Через год, после ареста Киршона, пьеса была вычеркнута из репертуаров, еще через год был подписан акт Молотова-Риббентропа, который сделал ее на время совсем не актуальной. А вот песня осталась, стала популярной и еще в детстве запала в душу будущему режиссеру «Иронии судьбы…» Эльдару Рязанову, включившему простой и легкий мотив в свой фильм без всяких скрытых мотивов.

Что же касается Киршона, то, как и упоминалось, после ареста Ягоды за связь с врагами народа и обвинения в троцкистской деятельности был арестован и он сам. После писателя не сохранилось ни дневников, ни записных книжек, так что почти вся известная биография помещена в выписки из его дела со стандартными «Ф.И.О., год рождения, место работы и т.д.». Гораздо больше рассказывает о своей жизни он сам в последних письмах-мольбах к Сталину, коих только за месяц до своего заключения он написал четыре. Все они находятся в свободном доступе и заканчиваются почти одинаковым текстом: «Товарищ Сталин, помогите мне. Ужасно сознавать, в какую клоаку я попал. Это страшный урок. Простите меня, что я все пишу и пишу Вам, но это от отчаяния человека, который остался совершенно один. Товарищ Сталин, мне 34 года. Неужели Вы считаете меня конченым человеком? Ведь я еще много могу сделать для Партии и Родины. Товарищ Сталин, родной, помогите мне. Ваш В. Киршон».

Никаких резолюций на мольбы человека за № 63 из расстрельного списка Сталин уже не накладывал. 21 января 1938 года военной коллегией Верховного суда СССР Киршон Владимир Михайлович был приговорен к расстрелу. 28 июля 1938 года приговор был приведен в исполнение. Киршона реабилитировали в ноябре 1955 года.

Алексей Викторов