"С самой великой в мире виолончелью я встретился в 1956 году, в Америке. По-моему, я был третьим советским артистом, появившимся там после революции. Я
играл в Нью-Йорке, в небольшом зале, знали меня мало, было немного народу, зато
все виолончелисты Нью-Йорка пришли на этот концерт, а потом - за кулисы.
И пришел с ними один милый человек, Джером Ворбург, банкир и страшный любитель
виолончельной музыки. И вот он спросил: "Слава, хочешь взглянуть на Страдивари
"Дюпор"?" И тут меня затрясло. Дело в том, что все великие инструменты имеют
имена. Обычно это имена великих музыкантов, которым они принадлежали. Однажды
Дюпор играл в Тюильри императору Наполеону. И Наполеону так понравилось, что он
сказал Дюпору: "Дайте-ка мне вашу виолончель, хочу попробовать сам". Взял,
уселся, и тут раздался истошный крик Дюпора. Дело в том, что у Наполеона на
сапогах были шпоры. Но - поздно. Одной шпорой он уже процарапал виолончель. Вот
эту легендарную вещь с царапиной Наполеона мне и предлагалось посмотреть. Ночь я
не спал. Я думал об этой виолончели. Я понимал, что, поскольку никогда не буду
ею обладать, может, не стоит и встречаться, но соблазн был велик, человек слаб.
Наутро я отправился на свидание с ней. И мне ее показали. Я попросил разрешения
до нее дотронуться. И мне разрешили, а жена Ворбурга сделала "полароидный"
снимок этого касания. Я коснулся мифа. И повез в Москву снимок-доказательство.
Из Москвы меня вышибли 26 мая 1974 года. Все отобрав на таможне. "Это же мои
награды", - сказал я таможеннику, сгребавшему конкурсные медали, значок лауреата
Сталинской премии. "Это, гражданин Ростропович, - отвечал таможенник, - награды
не ваши, а государственные". "Но вот и международные награды, и они не из
латуни, из золота". - "А это - ценные металлы, которые вы хотите вывезти за
границу!" Мне оставили только собаку Кузю. А в Англии бедного Кузю сразу
схватили и бросили за решетку. В карантин. На полгода. И мне, самому оставшемуся
без гроша, ничего не оставалось, как страдальца навещать и носить ему передачи.
Спасли друзья.
Вдруг позвонил дядя Марк, Марк Шагал, и сказал: "10 сентября открывается моя
мозаика в Первом американском банке в Чикаго. Не смог бы ты сыграть на этом
открытии Баха?" Ну, я же не мог отказать дяде Марку. Взял аванс, прилетел в
Чикаго, зашел в гостиничный номер, услышал телефонный звонок, поднял трубку и
услышал женский голос: "Слава, может быть, вы меня не вспомните, я вдова Джерри
Ворбурга. Он умер два года назад и перед смертью сказал: "Предложи нашу
виолончель Ростроповичу. Если он ее не купит, пусть она навсегда останется в
нашей семье". Я знаю, купить ее вы не сможете, но звоню, выполняя последнюю волю мужа". Я покрылся мурашками от наглости и сказал: "У вас единственный шанс
безукоризненно выполнить волю вашего покойного мужа - немедленно прислать мне
эту виолончель". Вдова глубоко вздохнула: "Хорошо, я сейчас посмотрю расписание
самолетов и, если успею, пришлю ее вам". И перед самым началом концерта
распахнулась дверь, за ней стоял человек, держа в руках Страдивари "Дюпор".
Я взял за горло это сокровище и на подгибающихся ногах отправился играть. В
маленьком зале, у камина, я играл Третью сюиту Баха, все плыло у меня перед
глазами, в руках моих пела моя виолончель... Моя, потому что у меня был друг,
Пауль Сахер, в Швейцарии. Я поехал к нему на другой же день и сказал: "Ты можешь
составить счастье моей жизни?" Он спросил:"Сколько?"
И тут же выписал чек. А оформлена была покупка за один доллар. Так принято,
когда продается вещь, не имеющая цены. И даже те деньги, которые я заплатил, -
ничто, этот инструмент - достояние человечества. А я на нем играю.
...С некоторых пор я не могу понять, где мы с ней разъединены. У меня есть
портрет, сделанный замечательным художником Гликманом, он живет в Германии, ему
за восемьдесят сейчас. На портрете виолончель стала таким красным пятном у меня
на животе, вроде вскрытой брюшины. И в самом деле, я ощущаю ее теперь так, как
певец ощущает свои голосовые связки. Никакого затруднения при воспроизведении
звуков. Она перестала быть инструментом".
... из интервью Мстислава Ростроповича ("ОГОНЕК", № 34, 20 августа 1996):
- У вас два великолепных инструмента - Страдивари и Сториони. На каком из них
предпочитаете играть?
- Сториони это жена, с которой я уже более 30 лет, взял ее еще из Москвы и не
расстаюсь. А любовницей я считаю знаменитый инструмент Страдивариуса. Он был
заказан примерно в 1709 году неким врачом из Лиона, который хотел иметь лучший в
мире инструмент. Мастер ответил: "Не гарантирую, но попробую - у меня есть
замечательное дерево". Когда доктор приехал в 1711 году, Страдивариус сказал
ему: готово, причем назвал ошеломительную сумму. Заказчик, сыграв на
инструменте, заплатил вдвое больше... Затем эта виолончель была на аукционе
продана за 30 тысяч золотых франков, попала в руки виолончелиста и композитора
Дюпора. После одного из концертов в Тюильри на ней пожелал сыграть Наполеон
Бонапарт. Дюпор не мог ослушаться императора, тот сел с виолончелью, музыкант
вскрикнул, но - поздно: шпорой от сапога Наполеон сделал большую царапину на
боковине инструмента. Она видна до сих пор.
- В Петербург вы прибыли с верной женой или с поцарапанной любовницей?
- С женой. Понимаете, любовница должна быть красивее жены, если это возможно. В
жизни я не имею любовницы: не могу найти женщины красивее Вишневской. А
виолончель Страдивари-Дюпора, надо признать, красивее, чем моя жена... Поэтому
иногда с ней езжу, когда играю Баха и музыку лирического плана.
(Вишневская: - Любовницу-виолончель я стерплю...)
"Ростропович и Муза", Гавриил Гликман.
Комментариев нет:
Отправить комментарий