ДЕПОРТАЦИЯ ЕВРЕЕВ СССР БЫЛА ДЕЛОМ РЕШЕННЫМ

 Нынешняя большая любовь народа России к призраку усатого людоеда многие объясняют ненавистью Сталина к евреям, его плану нового Холокоста.

Михаил Зорин, Рига

Взяться за перо меня заставила статья С. Мадиевского «Предстояла ли советским евреям депортация» (Лехаим, № 1 за 2001 год).

Я пишу как современник тех событий, которые теперь изучают историки. К весне 1953 года я уже был бывшим корреспондентом «Литературной газеты» по всей Прибалтике: сняли после публикации в «Правде» 25 февраля 1952 года статьи за подписью «Группа читателей» по поводу романа В. Лациса «К новому берегу». Об этой истории я расскажу в другой раз. За «Группой читателей» стояли Сталин, Молотов, Маленков, Берия.

Однако вернемся к статье о депортации евреев. В декабре 1952 года мне позвонил друг нашей семьи Карл Мартынович Граудин – член ЦК компартии Латвии, начальник политотдела Прибалтийской железной дороги, бывший корреспондент «Правды» по Латвии в первые послевоенные годы.

– Миша, нет ли у тебя настроения погулять в Верманском парке? Рад буду тебя видеть, – сказал Карл.

Карл Граудин встретил меня на дорожке парка и начал: 

– Мне необходимо тебе кое-что сказать... Вчера я провожал Бориса Полевого (Карл дружил с Полевым), и вот что он мне поведал... Ты только не волнуйся, Борис сказал, что готовится операция еще страшней, чем с народами Кавказа... Готовится депортация всех евреев на Дальний Восток.

– Это произойдет и в Латвии? – спросил я Карла.

– Везде, в том числе и в Латвии, – ответил он.

Карл любил выпить, и мы зашли в ресторан «Кавказ», где его хорошо знали.

– Что же делать? – спросил я друга.

– Ума не приложу, куда ехать... Будут снимать и в поездах, требовать паспорта, но тебе не нужен паспорт... Во всяком случае, надо быть готовым.

По словам Бориса Полевого (он работал в «Правде» и был близок к высшим партийным кругам), был создан штаб во главе с Сусловым, который и готовил эту операцию. Зима проходила в тревоге и горьких раздумьях..

Карл Граудин почти каждый вечер звонил. Моя судьба осложнялась еще и тем, что я был заклейменным журналистом Михаилом Зориным.

Зорин – мой литературный псевдоним, под этой фамилией я публиковался в «Литгазете» и других изданиях, а по паспорту я Симхович Михаил Израилевич. Моя семья – это жена, литератор, переводчица с идиша Шулькина Ида Захаровна, моя мать, женщина преклонного возраста, Фаня Моисеевна Симхович, сын Захар, школьник, старший брат – доктор-рентгенолог Залман Израилевич, старший научный сотрудник института травматологии в Риге, и младший брат Илья Израилевич – известный артист цирка, дрессировщик медведей (на афишах писали: Леонид Дубровский – первый еврейский укротитель медведей).

Я заказал телефонный разговор с младшим братом Ильей (он гастролировал в Саратове) и рассказал ему о наших опасениях. Дело в том, что Илья был женат на русской, кроме того он разъезжал по стране. 

– В цирке нет антисемитизма, – сказал он. – Меня никто не тронет, – в этом он был убежден. – Я в цирке – Дубровский. 

А у жены моей Иды брат Абрам Захарович был директором ремесленного училища, он участник войны, как и мы. Словом, вся наша большая семья жила в тревогах и волнениях.

События назревали грозно. 18 февраля 1953 года был арестован коммунист, член партийной организации Союза писателей Латвии профессор Макс Юрьевич Шау-Анин. Ему шел шестьдесят девятый год; полуслепой литератор, в годы буржуазной Латвии он был большим другом Советского Союза, активно работал во время войны в Еврейском комитете защиты мира. 

В Риге пошли аресты евреев. Примерно 20 февраля в Союзе писателей Латвии состоялось закрытое партийное собрание, на котором я присутствовал как член партии (вступил в компартию в 1942 году в армейской газете). Секретарь партбюро Карл Краулинь сказал: «В нашей среде много лет маскировал свое лицо сиониста Шау-Анин. Теперь он разоблачен». Был снят с работы в ЦК партии Латвии друг нашей семьи главный редактор журнала «Блокнот агитатора» герой войны Исаак Соломонович Лившиц. Арестовали еврейского писателя Мовшу (Марка) Разумного. Арестовали участника гражданской войны в Испании и Второй мировой войны Бориса Клеймана...

Мы с женой каждую ночь ждали ареста. На нашей площадке жил прокурор города Риги Романовский. Его сынишка школьного возраста приходил играть с нашим сыном. Как-то он сказал: «Папа говорит, что в Риге будет много свободных квартир, потому что арестуют всех евреев...».

Я с волнением ждал приезда из Москвы Карла Мартыновича Граудина. В конце февраля он позвонил, и мы, как всегда, встретились в парке. Вот что рассказал Карл. Он принимал участие в совещании руководителей железных дорог страны и начальников политотделов дорог. Руководил совещанием М.А. Суслов. Присутствовал Г.М. Маленков, но не выступал: сидел угрюмый и молчаливый. Суслов сказал, что в ближайшее время в стране будет проведена серьезная акция, к которой нужно готовиться руководителям железных дорог в отдаленных районах страны. Речь шла о Сибири, Казахстане, Оренбурге, Забайкалье. Слово «евреи» не произносилось. Суслов сказал, что за акцией, ее подготовкой и проведением внимательно следит товарищ Сталин.

Карл Граудин пользовался большим уважением. Член ЦК партии Латвии, ученый, член-корреспондент Академии наук Латвии, журналист «Правды», блестяще владевший пером. На совещании он не выступал. Но после совещания его друг из партийных кругов Сибири сказал: «Речь идет о депортации евреев в наши сибирские края».

– Что с нами будет? – спросил я Карла. 

– Ума не приложу... – повторял он.

Граудин рассказал, что он побывал в редакции «Правды», от которой в послевоенные годы был собкором в Латвии, и встретился с ее главным редактором Леонидом Ильичевым. Ильичев в разговоре касался предстоящей акции, но слово «евреи» тоже не произносил. Он заметил, что Латвия и особенно Литва – это «сионистские гнезда в Прибалтике». На прощание Ильичев подарил Граудину свою блестяще изданную монографию «Фридрих Энгельс».

Томительно шли дни февраля и марта. Директор Латгосиздата Петерис Баугис в один из таких дней рассказал нам, что был вызван в ЦК Латвии, где ему предложили уволить всех работников еврейской национальности и всем авторам-евреям вернуть рукописи.

Любопытно, что начальник политотдела Московской окружной дороги рассказал Граудину, что провели дезинфекцию в товарных вагонах огромного эшелона, в которых везли на Восток пленных немцев. 

– Теперь эти эшелоны будут двигаться без остановок на Восток, за редким исключением для поездной прислуги, – сказал начальник политотдела.

В Москве Граудин, конечно же, встретился со своим другом Борисом Полевым (они в соавторстве написали небольшую книжицу). Борис Николаевич горестно заметил, что по Москве ходят слухи о депортации евреев.

И вдруг неожиданность – в первых числах марта болезнь и скоропостижная смерть Сталина!

31 марта я выехал в Москву. Пришел в редакцию «Литературной газеты». У всех членов редколлегии во главе с Симоновым, Рюриковым, Гулиа, Атаровым – перекошенные лица.

Я навестил семью Михаила Матусовского, с которым в Донбассе молодыми начинали литературную жизнь. Миша жил в районе Сивцева Вражка. Они с женой Женей рассказали, что каждую ночь ждали «гостей».

– Смотри, мы готовились к печальному отъезду... – Они показали мне валенки, тулупы, теплые вещи, мешки для постели...

Миша скорбно качал головой. Он – известный поэт, участник войны, получивший тяжелое ранение, большой друг Константина Симонова, написавший с ним поэму о революционном Луганске, член партии, жил в тревоге за свою семью, малолетних дочурок, за свою жену, бывшую с ним на фронте.

– Мы перезванивались каждую ночь с Алигер, Долматовским, Казакевичем, Гроссманом...

Казакевич – этот бесстрашный человек, боевой разведчик, любимец армии, автор военных книг, лауреат Сталинской премии, сказал Матусовскому: «Я им не дамся...». Что он имел в виду, говоря это, трудно сказать.

В ту пору дружбой с Казакевичем гордились многие писатели. Это можно судить по записям Твардовского, Юрия Олеши, упомянувшего его в книге «Ни дня без строчки...». Матусовский говорил мне, что Казакевич поделился своими тревогами с Олешей. Юрий Карлович – великий художник, затюканный в советское время как «исписавший себя писатель богемного типа», сказал: «Если это случится, я тоже еврей...».

Матусовский рассказывал, что Василий Семенович Гроссман, который в то время жил на Беговой улице, почти не спал ночами. Гроссман – летописец войны, особенно Сталинградской битвы, человек мужества и отваги, чьи статьи, написанные во время войны, перепечатывались в США, Англии, распространялись листовками, сказал Матусовскому: «Они не остановятся ни перед кем...». Гроссман был просто потрясен в те дни.

А Москва словно потеряла чувство времени. 4 апреля вечером я поехал к Сергею Островому. Сергей Островой – еврей, известный поэт. Едва я вошел в дом, он сказал: 

– Только что сообщили – врачей освободили... Рюмина арестовали...

Когда я вернулся в Ригу, профессор Шау-Анин был освобожден, освобождены и другие евреи, широко известные в Латвии.

Вот какие воспоминания вызвала во мне статья С. Мадиевского «Предстояла ли советским евреям депортация». 

Карл Мартынович Граудин говорил потом в нашем доме:

– Я вас очень жалел и не все рассказывал... Когда я был на совещании в Центральном Комитете партии, начальник политотдела Московской окружной дороги сообщил мне, что вагоны, в которых возили пленных немцев, так промыли дезинфекцией, что пробыть в вагоне пять-десять минут опасно для здоровья – кружится голова, болят и слезятся глаза, душит кашель, начинается рвота. И в этих вагонах собирались везти евреев! Нам с Харьей (русская жена Граудина, – М.З.) было вас жаль до боли...

В 1953 году после ареста Берии я и моя семья жили в Москве, в писательском доме в Лаврушинском переулке, № 17, в квартире писательницы Валерии Герасимовой – первой жены Александра Фадеева. И Герасимова рассказала нам, что Саша, как она называла Фадеева, в один из февральских дней ей сказал, что «замышляется страшная акция против евреев...». Как известно, после развода с Фадеевым Валерия Герасимова вышла замуж за Бориса Левина – талантливого писателя, погибшего во время финской войны. У нее остался ребенок, рожденный уже после гибели Левина, – девочка Анечка.

– А в нашем доме, – говорила Валерия Анатольевна, – столько писателей-евреев – Кирсанов, Каверин, семья Михаила Голодного, поэт Юрий Левитанский, Кирилл Левин... Даже Миша Светлов готовился к худшему.

И еще одно доказательство, что такая акция готовилась. Граудин рассказал, что он как начальник политотдела Прибалтийской железной дороги (то есть Латвии, Литвы и Эстонии) получил письмо из Центрального Комитета партии Советского Союза: по линии политуправления Министерства путей сообщения подготовить список лиц не коренной национальности – инженеров, техников, руководителей различных отраслей дороги, их домашние адреса, номера телефонов. Насчет «лиц некоренной национальности» – это была маскировка. Более того, из Москвы приезжали сотрудники аппарата ЦК и политуправления, перечитали этот список и взяли с собой. Один из них даже заметил Граудину: «У вас на дороге все руководящие посты занимают не национальные кадры, а евреи...»

Сегодня в Москве, если она не уехала, должна проживать дочь Карла Мартыновича – Людмила Карловна Граудина, доктор филологических наук. Она знает о нашей дружбе с ее славным отцом. Живет там и семья Михаила Матусовского – Инна, Евгения. Живет дочь Валерии Герасимовой – Аня Шаргунова, которую мы знали ребенком.

Как сказал мне Вениамин Александрович Каверин (мы были связаны двадцатилетней дружбой): «Только смерть палача спасла евреев еще от одной трагедии».