ЧУЖИЕ рассказ

 В большой, израильской газете на иврите не нашлось ни одного сотрудника, способного выполнить срочное задание редакции. В одном из террористических актов безумный араб убил, среди прочих,  парня - славянина. Опознали жертву не без труда, а какому из славянских народов этот несчастный принадлежит и вовсе не стали уточнять. Его просто назвали «русским» по общему, бытующему во всех СМИ Израиля, правилу.

 Убитый не был гражданином Израиля, но газета решила опубликовать, как обычно, на первой полосе  фотографию убитого и дать краткую биографическую справку.

 Так вот, именно эту несложную, на первый взгляд, задачу не смог взять на себя ни один репортер газеты. Пришлось искать помощь на стороне. И тут секретарь главного редактора вспомнил, что сын его знакомого – ватика – прошел армию, учиться в университете и хочет стать журналистом.

 Времени было в обрез. Секретарь позвонил знакомому и спросил: знает ли студент русский язык. Знакомый ответил утвердительно и дал телефон Дана, так звали студента.

 Секретарь тут же соединился с парнем и вызвал его в редакцию. Дана подобный вызов обрадовал сверх меры. Он понимал, что не время испытывать подобные чувства, но к стыду своему не мог укротить сильное желание перелететь в редакцию знаменитой газеты на крыльях.

  Ровно через тридцать минут Дан стоял на пороге одного из небоскребов Тель-Авива. Его принял сотрудник газеты и на ходу, занимаясь почтой, объяснил характер задачи:

-          Ты должен получить информацию о семье пострадавшего, если таковая есть, и непосредственно о жертве. Фотография обязательна. Возьми в цвете, постарайся найти, а то у этих русских все, как в 19 веке. Понял?

 Дан молча кивнул.

 Сотрудник покосился на него с недоверием.

-          Слушай, русский, - сказал он. – Ты хоть понял, что я тебе сказал? Если понял, открой рот.

 Дан рот открыл и сказал, что его привезли в Израиль 18 лет назад, а всего ему 23 года.

 Сотрудник удивился отсутствию в речи  Дана акцента и сказал ему об этом. На непрошеном комплименте он счел разговор законченным, а на прощание предупредил студента, что завтра, в час ночи, его материал должен быть в редакции.

 Но тут появился еще один господин, ответственный, как потом выяснилось, за первую полосу завтрашнего выпуска.

-          Слушай, парень, - сказал он. – Вези, что погорячее. Нашему читателю плевать, где твоя Россия, кто и почему оттуда едет? Была мафия и шлюхи, теперь  появились жертвы террора. Твоя задача проще некуда. Вот адрес, нам его дали в полиции.

 В определенном возрасте люди не склонны усложнять жизнь излишними размышлениями. «Философствовать – это готовиться к смерти», - сказал кто-то из мудрецов. В юности человек готовится жить, а не умереть.

 Дану Шумахер, как уже отмечалось, исполнилось 23 года. Его самым серьезным, жизненным опытом была армии. Дан служил в специальных частях морского десанта «Саерэт 13». Рядом с ним в его подразделении были бойцы из разных стран СНГ: «украинцы», «русские», «армяне». Эти ребята выросли в Израиле, и по собственной инициативе пошли в боевые части. Они сами рвались в Ливан. Служили дисциплинированно, сознательно, понимая, что за спиной их дом, их страна. Они знали, что в случае ухода,  проблемы юга Ливана станут проблемами севера Израиля.

 Друг Дана  из Грузии погиб. Многие «русские» ребята были ранены. Тем не менее, все, в те годы, казалось студенту ясным, простым. И жертвы, он верил в это свято, не были напрасными. На войне, как на войне…

 Дан торопился, поднял руку остановил такси, назвал адрес.

  - Что ты там потерял? – вздохнул пожилой человек за рулем.

-          Я журналист. Задание редакции, - с гордостью сообщил Дан Шумахер.

-          Тогда другое дело, - усмехнулся шофер.

Он вел машину, не форсируя скорость, но ловко минуя пробки. Вскоре такси притормозило  на окраине одного из самых бедных районов центра страны. Здесь жили, по преимуществу, иностранные рабочие: африканцы, филиппинцы, румыны….

 Дан стоял перед домом, больше похожим не декорацию из старого черно-белого фильма о войне. Студент однажды видел такой советский фильм. И его, мальчишку, потрясло, что в таких развалинах могут жить люди.

 Ему нужно было подняться на второй этаж. Туда вела узкая, деревянная лестница. Другого пути наверх не было, но Дан не сразу решился ступить на прогнившие ступени.

 Тут появился грузный человек с могучим затылком. Человек этот нес перед собой на руках большой арбуз. Он не испугался лестницы. Привычно поднялся наверх, не касаясь перилл, вместе с арбузом.

 Тогда и Дан решил повторить этот трюк. Шаткая лестница вела на балкон, где сидели люди вокруг стола из пластика. Много людей, и сидели они молча. По атмосфере и по черным платкам женщин Дан сразу понял, что попал он туда, куда следовало.

 Грузный человек положил арбуз посреди стола и сразу же вонзил в него большой, кухонный нож.

 Трое других мужчин за столом казались братьями пришедшего. Те же покатые, могучие плечи, затылки в складку, широкие лица, бесцветные глаза, русые волосы. В огромной бутыли на столе плескалась мутная жидкость.

 На глазах у женщин в платках Дан заметил слезы. Женщины о чем-то живо разговаривали друг с другом. Дан не смог понять о чем. Их язык напоминал русский, но не был им.

 Студент стоял на балконе, перед столом, но никто не обращал внимания на Дана.

-          Здравствуйте, - сказал он. – Добрый день, - и смутился, вспомнив, что этот день никак нельзя набрать добрым.

 Один из мужчин поднял на студента мутные глаза.

-          Тю, - прохрипел он равнодушно, потянувшись к бутыли. – Жидок прийшов.

Дан прожил в России от рождения всего пять лет. Его ни разу в жизни не называли жидом. Он даже не сразу понял характер такого обращения. Он сказал:

-          Моя фамилия Шумахер, зовут Дан. Меня прислали из газеты такой-то. Я выражаю вам свои глубокие соболезнования в связи с гибелью Зинченко Николая. Газета хотела бы напечатать его фотографию и краткую биографическую справку.

 Все молча смотрели на Дана, будто не поняли его слова. Студент решил продолжить свою речь. Он сказал, что террор слеп, как циклоп, пораженный Одиссеем, и убивает всех на своем пути. Он сказал, что традиция государства Израиль состоит в поименной памяти о каждой жертве террора. Он сказал, что в данном случае трагедия чрезвычайна, потому что погибли молодые люди, а , значит, самоубийца-араб уничтожил вместе со своим будущим возможных потомков, целые  поколения своих жертв.

-          Та вин не тильки жид, так щей москаль, - сказал кто-то тихо. Дан был увлечен своей речью и не понял, кто это сказал.

-          На каком языке твоя газетка, парень? – спросила Дана молодая женщина.

-          Я же сказал, на иврите, - напомнил Дан.

Тут поднялся тот, кто принес арбуз.

-          Гроши принис? – спросил он у Дана.

-          Какие гроши, – не понял студент.

-          Тогда вали отсюда! – сказали ему. - Нам здесь ваш брат - израильтос не нужен.  

-          Тоди тикай видселя! – крикнул кто-то невидимый из глубины комнаты.

Дан обернулся. Дверь в жилище этих людей была распахнута, но жилищем то, что он увидел, назвать было трудно. Весь солон был уставлен ветхой, колченогой мебелью, завален тряпьем, одеждой, узлами. Студент заметил у самой двери кучу мусора: рваная газетная бумага, бутылки, объедки…

 Женщина вскочила, чуть не опрокинув стол.

 -   Вбылы Мыколу! – закричала она. – За що!? Це ваши разборки з арабами, нас чому? Людей приймаетэ, так треба ж их обороняты! Як працюваты на вас задарма, так можно. За гроши Миколу вбилы.

   Шумахер стоял оглушенный. Он догадывался о смысле сказанного, но не мог поверить до конца в то, что услышал.

-          Та вин не разумее, - сказал девичий, спокойный голос. -  Иди, хлопец, отседа. Ничего не получишь. Твой Израиль поганый нашего Миколу убил. А ты еще приперся. Что твоя газета может? Уходи! Та швидче, а то мужики тебе помогут спуститься.

 Тут случилось и вовсе неожиданное. Заскрипела деревянная лестница, и на балкон вышел грузный фоторепортер, сотрудник  другой, центральной газеты на иврите.

 Судя по всему, он не знал ни слова по - русски. Вежливо поздоровался, представился и обратился к присутствующим с той же просьбой, что и Дан. И тут же, не дожидаясь ответа, растянул молнию на сумке с фотоаппаратом.

 Студент не успел предупредить добродушного репортера. На газетчика вышел из-за стола, заметно покачиваясь, жилистый, небольшого роста, мужичок в шортах, майке, с массивной золотой цепью на груди.

 Мужичок этот прежде молчал. Судя по всему,  и теперь не был намерен открывать рот. В руке на отлете он держал арбузную корку с остатком мякоти. И мякоть эту  размазал по гладко бритому лицу, опешившего репортера.

 У студента появился серьезный повод для отступления. Дан схватил за руку фотографа, и вместе с ним скатился по прогнившим ступеням лестницы.

  Репортер пробовал сопротивляться, бормотал, что его не поняли, произошло недоразумение. Он уже посетил ни одну семью погибших. И везде его встречали, как обычно…. Потом он вдруг стал кричать, что нужно вызвать полицию.

-          Успокойся, какая полиция, - сказал Дан Шумахер.- У них сын и брат погиб. Люди в шоке. Страна чужая…. Понять не могут, что произошло.

-          Допустим, но нас-то они за что, почему? – спросил репортер, вытирая лицо влажной, остро пахнувшей, салфеткой.

Дан не ответил. Фотограф был человеком дисциплинированным. Он полез  в карман, достал записную книжку.

-          Так, эти с арбузом, из Запорожья, нелегалы… Мимо, значит… Пошли, хоть с соседями поговорим.

 Шумахеру совсем не хотелось знакомиться с соседями, но студент покорно поплелся за старшим товарищем. Обидно было уходить, не сделав ничего для такой большой и знаменитой газеты.

 Свет в подъезде не зажигался. Но сама лестница была в исправности. Стали подниматься на ощупь. Дан поскользнулся, ступив в какую-то вязкую лужу, чуть не упал. А фотограф уже стучал кулаком в первую, попавшуюся дверь….

 Двери газетчикам открывали африканцы, рабочие из Таиланда, румыны. Никто из них не говорил на иврите…. Наконец, им попался маленький старичок, еврей из Йемена. Он пригласил студента и репортера войти, предложил воду. Охотно рассказал, что погибший парень приехал на заработки года два назад. Был вежлив, улыбчив, всегда здоровался. Потом он каким-то образом перетащил в Израиль все свое семейство. Эти люди старичку никогда не нравились….Вот и вся информация. Репортер на всякий случай «щелкнул» «йеменца», и они распрощались.

 На улице фотограф смачно выругался. Он сказал, что десять лет ходит «по жертвам», а с такими людьми встречается в первый раз.

-          Раньше, наверно, не было таких людей, - сказал Дан.

Репортер только пожал плечами.

-          Тебя подвезти? – предложил он студенту, открыв дверцу старого «форда».

-          Спасибо, - согласился Шумахер. В этот момент ему совсем не хотелось оставаться одному.

 В газету Дан пришел задолго до часу ночи.

-          Молодец! – похвалил его выпускающий. –Давай, что принес.

-          У меня ничего нет, - сказал студент.

-          Не понял!? – уставился на него сотрудник газеты.

-          Эти люди отказались со мной разговаривать, - объяснил Дан. – И фотографию не дали. Вот и все.

-          Ты что, студент!? – отступил на шаг выпускающий. – Ты понимаешь, что говоришь. Есть порядок. Утром газета должна выйти с фотографиями жертв. Ты понял!? С фотографиями!

 В ответ Дан Шумахер стал что-то рассказывать о родственниках погибшего, о том, как его встретили. Он даже о фотографе конкурентов рассказал, о корке арбузной, размазанной по лицу репортера.

-          Мафия, - выдохнул сотрудник газеты.

-          Нет, - сказал Дан. – По – моему еще хуже.

-          Ну и черт с ними! – вдруг заорал выпускающий. – Тебе дали задание, должен был выполнить – и все.

 Вот тут Дан не выдержал. Он тоже закричал в лицо немолодому журналисту, что это цинизм так относится к делу, что погибли люди, ужасно погибли, а они здесь, в газете, ведут себя, как чиновники в похоронном бюро. И он, Дан, теперь презирает всю их циничную, лицемерную прессу и политику государства, пустившего в страну толпы чужих людей, ненавидящих Израиль и евреев.

 Сотрудник редакции не перебивал Дана Шумахера, но когда студент выдохся, сказал только:

-          Пошел вон! – и вернулся к своим делам, перестав слышать и замечать Дана.

 Домой студент вернулся поздно. Все спали. Он прошел в свою комнату, сбросил одежду, растянулся на диване во весь рост. Он подумал о том, что за всю службу в армии ему не было так трудно и горько, как сегодня. Потом Дан Шумахер почему-то вспомнил своего деда, умершего пять лет назад.

 Дан очень любил старика. И любви этой он был обязан тому, что не утратил русский язык. Дед говорил с внуком только на языке своей родины. Еще Дан вспомнил, что старик вечно ругал его за нежелание читать русские книги.

 - Данька, охламон! – шипел старик. – Да ты не понимаешь, что проходит мимо тебя!

 Вспомнив об этом, Дан поднялся, прошлепал босиком в салон, включил свет. В салоне, в углу, стоял большой шкаф, набитый книгами деда. Шкаф, похоже, не открывали со дня внезапной  смерти старика.

 Дан вытащил один из томов, не глядя на корешок. Прочел название тома: С.Н. Дубнов «Всеобщая история евреев»  Книга вторая, период талмудический и средневековый. Он наугад раскрыл том ближе к концу. Дан с трудом читал текст на кириллице. Ему мешало отсутствие практики и старая орфография текста. Книга в его руках была издана почти сто лет назад.

 И все-таки Дан прочел почти всю страницу, стоя босыми ногами на холодных, каменных плитках пола.

 « Убийства сопровождались варварскими истязаниями: сдирали с живых кожу, распиливали пополам, забивали до смерти палками, жарили на угольях, обливали кипятком; не было пощады и грудным младенцам. Самое ужасное остервенение выказывал народ к евреям: они осуждены были на конечное истребление, и всякая жалость к ним считалась изменою. Свитки закона были извлекаемы из синагог; казаки плясали на них и пили водку, потом клали на них евреев и резали без милосердия; тысячи еврейских младенцев были бросаемы в колодцы и засыпаемы землей…. Люди-звери нарочно не добивали своих жертв, чтобы они дольше мучились, обрубали им руки и ноги, разрывали детей «как рыбу», или жарили их в огне…»

 Вдруг книга показалась Дану Шумахеру невыносимо тяжелой. Он не смог больше читать. Он держал том историка на опущенных, вытянутых руках и по  щекам студента текли слезы.

 За годы службы в ЦАХАЛе Дан видел всякое. Но там, в Ливане, он не плакал ни разу. Он был солдатом спецназа и держал в руках автомат.

                                                       2001 г.