СМОТРИТЕ СТАРЫЕ ФИЛЬМЫ!

ЖАК ПРЕВЕР - еще один пример неразрывности кинематографа с поэзией. Превер писал не сценарии, а настоящие поэмы в прозе. Он видел новые возможности в кинематографе. Молчание на бумаге – многоточие и только. В кино – это необходимый прием. Превер, как настоящий поэт, знал цену молчанию, паузе. Вспомним «Набережную туманов». Сколько там этой волшебной ткани, из которой только и слагаются стихи. И сколько отваги. В те замечательные годы «моды» на искусство, а не на вкусы воинствующей пошлости, художник не боялся многословия, как не  боялся говорящего молчания. Выписал из энциклопедии: «Вершиной творчества Превера считается фильм по его сценарию "Дети райка", который был признан жюри из 600 специалистов лучшим кинематографическим произведением века и решением ЮНЕСКО в числе еще трех лент объявлен мировым достоянием культуры».

 Раз в год пересматриваю «Дети райка». Не так важно, о чем этот фильм (он о вечном). Важно, что он сделан в оккупированном Париже 1943 года. Идет война: «Все для фронта, все для победы». Но Париж не желал работать на победу фюрера. Возможно, немцам было плевать, чем забавляют себя французы под гнетом оккупации. Отсюда и  масштаб съемок, лучшие актерские силы и полное отсутствие идеологии от политики. Хотя, сам пафос этой картины отважен для того страшного времени: «Уйдет этот бред злобы, останется любовь и искусство».  Так вот, Жак Превер и Марсель Карне не только в идеологии были отважны («Дети райка» пропитаны духом свободы и национального величия) они творили свой фильм без всякой ссылки на каноны и авторитеты, а, может быть, их и не было в то замечательное время.

Начало фильма: толпы на улицах, праздничная феерия, не вожди перед хаосом толпы, а лицедеи. Жизнью командует искусство, а потому фильм не о массовке и ее прототипах, а о таланте, о личности. Вор ты или актер – авторам это не важно, но сказанное не значит, что толпа в фильме индифферентна – она еще не утратила великую способность сопереживать и радоваться жизни. Она не безлика – толпа в «Детях райка». Раек – галерка театра, актеры – ее дети. Вильям Шекспир, уверен, был бы в восторге от этого фильма. Как и в любви в искусстве нет ничего недозволенного, если это любовь и если это искусство. В «Детях райка» длинные монологи стоят рядом с не менее длинными кусками пантомимы. Мудрость не боится глупости, крик – тишины, чистота – грязи, подлинное – подделки, как не боялся пушкинский Моцарт «фигляра презренного», немилосердно перевирающего его музыку.

 Но урок  шедевра Превера и Карне для меня, для сценариста, не только в этом. Он прост, и в тоже время невероятно сложен: никогда не пиши о сиюминутном, временном, пиши только о вечном. Вот оно - великое преимущество настоящего художника: он способен, хотя бы в творчестве своем, оказаться вне времени. Получится – ты достоин своей профессии. Нет – зря тратишь на нее силы. Сам исходный замысел, сама тема, сам сюжет – не должны, просто не имеют права, спорить с этим простым правилом. Увы, нынешний кинематограф конкретен и страшен, как удар ногой по голове лежащего человека и держится только на том, что бьют на экране бутафорски - и  актера, а не зрителя. Оговорюсь, что в понятии «вечности» нет гордыни, а есть обещание  бессмертия. Искусство без этого обещания – вещатель смерти, Апокалипсиса. Тем и страшна любая халтура, особенно в кино, как в самом массовом из искусств.

 И вот еще что: совсем не случайно Жак Превер писал великолепные "сценарии". Он и в стихах своих был предельно кинематографичен:

      В деревне мрачные лица:

      Смертельно ранена птица.

      Эту единственную проживающую в деревне птицу

      Единственный проживающий в деревне кот

      Сожрал наполовину.

      И она не поет.

      А кот, облизав окровавленный рот,

      Сыто урчит и мурлычет... И вот

      Птица умирает.

      И деревня решает

      Устроить ей похороны, на которые кот

      Приглашен, он за маленьким гробом идет…

 Какой страшный и смешной фильм можно снять по этому стихотворению, не меняя ни строчки:

      Все меньше и меньше остается лесов:

      Их истребляют,

      Их убивают,

      Их сортируют

      И в дело пускают,

      Их превращают

      В бумажную массу,

      Из которой получают миллиарды газетных листов,

      Настойчиво обращающих внимание публики

      На крайнюю опасность истребления лесов.