СКРИПАЧ
На нем был джинсовый, весьма потертый костюм и
широкополая, соломенная шляпа. В общем, настоящий ковбой на пенсии, если бы не
род его занятий.
Никто не собирается требовать от уличных
музыкантов особенного мастерства исполнения, но этот играл на скрипке совсем уж
фальшиво, настолько чудовищно, что не выдержал, остановился, уставился на
скрипача с явным осуждением.
Ему же, судя по всему, только это и было
нужно. Скрипач перестал мучить струны, небрежно засунул инструмент под мышку, принял позу и
продекламировал следующие стихи:
«Счастлив дом, где пенье скрипки наставляет
нас на путь
И вселяет в нас надежду,
Остальное как – нибудь.
Счастлив инструмент, прижатый к угловатому
плечу,
По его благословенью я по небу лечу».
- Ну, как? – спросил музыкант.
- Не очень, - сказал я.
Но он не обиделся.
- Между прочим, - сказал скрипач. – У меня в
руках бессмертное творения Страдивари – один из шестисот экземпляров, известных
на день сегодняшний. Хотите убедиться? –
и он шагнул ко мне, протягивая скрипку.
Ковбой повернул ее к солнцу, и я увидел крупные буквы на задней панели, внутри
корпуса: СТРАДИВАРИ. Буквы были выведены шариковой ручкой, достаточно небрежно,
и почему-то на русском языке.
- Судя по всему, великий мастер знал язык
Пушкина? – спросил я.
- Гений, - не растерялся скрипач. – Полиглот.
- Ну да, - сказал я. – Конечно. Слушай, да
загони ты эту драгоценность. Миллион баксов получишь, не меньше. И не надо
будет стоять тут на солнцепеке, в центре города Тель-Авива, и мучить публику
тележным скрипом.
- Невозможно, - тяжко вздохнул ковбой. –
Прямой предок этого инструмента – кобыз – был создан божеством Нижних Вод,
первым шаманом Тенгранской неличии, великим Каразтом. Он первым сыграл на земле
трепетную мелодию жизни.
- Пусть так, - согласился я. – И все-таки, я
бы загнал, не глядя. И твоя мелодия жизни зазвучит куда как веселей.
- Я бы и рад, но никак нельзя, - нахмурился
скрипач. – Скрипка – наследство любимого деда. Умирая, протянул он мне ее
дрожащей рукой и сказал: «Сема, никогда не расставайся с этим инструментом.
Скрипочка эта тебя прокормит всегда, а деньги что? Деньги - мусор. Деньги
пропить можно, а музыка – бессмертна.
Мне надоела болтовня этого уличного шарлатана,
и я двинулся дальше.
- Стой! – обиженно выкрикнул ковбой. – Я тут
его развлекаю битый час! И никакого навару.
Делать нечего. Что правда, то правда.
Вернулся, положил в футляр, на вытертый бардовый бархат, денежку, отметив, что
моей монете одиночество никак не грозит.
- Ну, вот, а ты говоришь – продай, продай,
продай Страдивари, - ворчливо
напутствовал меня уличный музыкант и снова прижал свою бесценную скрипку к
«угловатому плечу»
ЛОШАДЬ
Когда-то, на этом пустыре, была огромная
свалка. Лет двадцать назад ее закрыли, высокие холмы отходов засыпали тонким
слоем почвы, несколько облагородив жалкий, мусорный пейзаж. Нынче холмы эти
покрыты вялой, бурой летом, зеленью из-под которой, как следы преступления
торчат «кости» - ржавые остатки легковушек и автобусов.
Неподалеку от холмов бывшей свалки расположено
небольшое поселение. Когда-то, неподалеку от вони отбросов, селились здесь не
самые успешные представители рода людского, но теперь их потомки наслаждаются
вполне деревенским бытом, совсем рядом с «каменными джунглями» большого города.
Большая свалка оставила свой мусорный след
вокруг поселка, но за оградой, на участках одноэтажных домиков, жители
стараются соблюдать чистоту.
Моя собака часто выгуливает своего хозяина по
этому, не только загаженному разным мусором, но и полному разнообразной жизнью
пустырю.
На этот раз она потащила меня по неизведанной
дороге, вокруг поселка. Иду, разглядывая аккуратные фасады домишек и вдруг
слышу за спиной тяжкий всхлип, будто кто-то, жалуясь, зовет случайного
прохожего.
Моя здоровенная псина до смерти боится
незнакомый звуков и резко отскочила в сторону. Поворачиваюсь – и вижу
обыкновенную лошадь за прутьями ограды. Стоит она, прижав нос к этим самым
прутьям, и смотрит на меня огромными, человеческими глазами, будто умоляет о
чем-то.
Должен сказать, что сахар давно не употребляю
и по этой причине являюсь самым знаменитым в мире коллекционером одноразовых
пакетиков с сахаром. Имею уникальные экземпляры из 50 стран мира. Некоторыми
раритетами не без основания горд, и часто любуюсь своим сладким кладом.
Так вот, обнаружил в кармане куртки один из
таких пакетиков, вскрыл его, высыпал сахар на ладонь и протянул лошади…
Почти все, горожане, люди дикие, напрочь
утратившие радость общения с живой природой. Я лично не кормил лошадь с ладони
лет сорок, не меньше, а это такое наслаждение чувствовать на своей коже
шершавый язык этого создания, а потом видеть удивительные, полные благодарности
глаза.
Протянул руку сквозь прутья, погладил белое
пятно на лбу этого друга человека, но тут выскочил из дома совершенно лысый
хозяин этого строения в цветастой пижаме и с порога обрушил на меня водопад
злобной брани. Он обозвал незнакомца полным кретином, вспомнил о моей маме и
пригрозил размозжить мне голову дубиной, если я сейчас же не оставлю в покое
его коня.
- Извини, - сказал я, отдернув руку и как
можно мягче. – Такое чудное животное, просто не смог пройти мимо.
Забыл, что в таких ситуациях вежливость
никак не помогает, а только вредит. Пижамный
тип в ответ, вовсе озверев, метнулся к ограде, захватив с собой обещанную
палку…
И тут я услышал новый вздох бедной лошади, и
столько было подтекста в этом звуке, столько жалобы на хозяина - хама, на одиночество за оградой, на однообразный корм,
что махнул рукой, и двинулись мы дальше, через мусорные прелести пустыря.
- Знаешь, - сказал я своей собаке. – Чем
больше я узнаю людей, тем больше люблю лошадей.
КНИЖНЫЙ ШКАФ
Библиотека наша с годами приобрела вид
внушительный, а ютились книги на каких-то убогих, соломенных полках и совсем не
приспособленных для этой цели стеллажах. А потому мы, наконец, решили
раскошелиться и приобрести настоящий книжный шкаф, чтобы спрятать наше книжное
сокровище в приличном убежище, за стеклом.
Долго мы бродили по огромному, четырехэтажному
мебельному магазину. Здесь было все: одних диванов для салона разнообразных
моделей тысяча, не меньше. А вот книжного шкафа нам обнаружить не удалось.
Полки были, но этот товар нас не интересовал.
Наконец, нам надоело бродить без толку по
этажам этого здания и решили мы воспользоваться помощью продавца. Нашли
симпатичного парня в отделе кухонь и спросили: не знает ли он, где можно купить
книжный шкаф.
- АРОН СФАРИМ – сказали мы. - Нам нужен шкаф
для книг.
Продавец
глянул на нас с недоумением, будто ничего не понял. Я повторил свой вопрос
по-русски. Нет, этого языка он не знал. Вновь повторил вопрос на иврите.
- Нет у нас такого, - отвечал продавец, пожав
могучими плечами.
- Дожили, - подумал я с раздражением. – Все,
полный конец империи Гуттенберга! Хваленный народ Книги даже настоящую мебель для книг не выпускает и не покупает за
границей. Позор!
Раздражение ложилась на схемы, давно мной же
выстроенные. Я даже обрадовался, что нет в огромном «Доме мебели» обычных
книжных шкафов.
Но дети мои отступать так просто не привыкли.
Стали они растолковывать продавцу, что нам нужно, упомянули о стеклянных
дверцах, и тут этот парень просиял, все поняв.
- Арон кодеш! – заорал он. – Арон кодеш!
Ничего себе поворот. Оказывается, обычный
книжный шкаф в Израиле зовут святым шкафом. Тут я резко изменил свое
умонастроение и стал гордиться еврейским народом, который и здесь проявил свое
высочайшее уважение к книге.
Гордился я весь немалый путь до дальнего,
указанного отдела. Роскошный книжный шкаф стоял в темном углу – и это было как
раз то, что мы искали: пять стеклянных дверей, толстые полки из настоящего
дерева, красивый корпус, ящики – что еще нужно?
- Выписывайте! Берем арон кодеш, - сказали мы
скучающему старичку-продавцу.
Позевывая, он начал заполнять сопровождающие
документы. Смотрю - на квитанции нет никакого «Арон кодеша», а есть «Сефрия
иерушалайми». Шкаф иерусалимский. Значит, тоже святой, шкаф от вечного города.
Тут я и вовсе выпятил грудь от гордости.
Только потом, когда этот красавец, занял свое
место в холле нашей квартиры, задумался. Шкаф-то мы купили специальный, для
литературы религиозной, которую и нужно хранить за стеклом, спрятав от пыли и
грязных рук случайных посетителей, а наши, часто некошерные книжонки, вполне
могли стоять и на обычных полках. В общем, и в очередной раз, явились мы со
своим уставом в чужой монастырь.
Все–таки уникальный народ евреи, совершенно
отдельный, даже на просторах «Мира мебели».
ГАРАНТИЯ
Я эту скамейку в парке всегда обхожу стороной.
Сидят на ней, как правило, брюзгливые старики, безбожно поносящие Еврейское
государство. Согласен с тем, что, старея, известная часть человечества пытается
измазать все сущее черной краской, чтобы не так было обидно покидать Божий
свет.
Но тут даже остановился, услышав бодрое:
- Нет, со вчерашнего дня я, ребята, поверил в
будущее нашего государства.
Произнес эти оптимистические, бодрые слова
старичок хлипкий, маленький, с палочкой.
На него другие деды уставились в полном
недоумении, а оптимист незамедлительно раскрыл свои карты, рассказав одну
короткую историю.
Дело в том, что его внуки получили в банке
ссуду на покупку квартиры. Срок выплаты им поставили 32 года.
- Каково! – фальцетом вопрошал оптимист –
старичок. – В банке не дураки сидят, я бы даже сказал, - самые хитрые и
дальновидные люди, а тут 32 года! Значит, Израиль просуществует никак не меньше. В любом случае, ребята, на наш век
хватит!
- Да они тебя найдут в любом варианте, -
заметил кто-то из брюзгливых. – Хоть завтра, хоть через 32 года.
Нет, все-таки зря я остановился у этой скамейки,
нарушив свое правило: ни при каких условиях не примыкать к тем, кто прощается с
миром нашим таким, невеселым образом.
2001 год. Холон.
Комментариев нет:
Отправить комментарий