Игорь Леш - Юрка Авторский материал

Юрка Юрка Столкинер королевал на Ивановке. Среди шальной пацанвы послевоенного харьковского пригорода он всегда имел, что сказать и что ответить за сказанное. Пригороды жили зло и голодно. Матом не ругались, на ём разговаривали. Рождённые ползать просочились. Война брала тем, что ей меньше всего хотелось отдавать – лучшими. Ворьё не только пропол-зло, оно сильно размножилось и цвело ядовито-ярко. Ворьём были и бандиты, и генералы, и чины пониже. (Конечно, чины – и военные, и гражданские – с некоторыми исключениями.) Из совсем дальних пригородов ездили на работу по 5-6 часов. Спали, ели, а иногда и делали детей там, где ехали. Делать же налёты на поезда одна из банд приурочила к праздникам: дням аванса и получки. Страшнее, чем медленно умирать от голода, было смотреть, как медленно умирают от голода дети. Самые хилые и бесстрашные сидели внизу. Но и у них было, чем ответить. Когда в вагон ввалились не лучше, чем фашисты, перо (нож) или «мальчиков» (пистолеты) они не успели достать. Их достало с верхних полок то зло, которое они посеяли за предыдущие налёты. Добитых и недобитых урок спускали под колёса головой вперёд между вагонами. Романтика, ёж её бабушку… Юрка был королём не потому, что дрался так, как вам лучше было проверять не на близких родственниках. Он родился в еврейской семье, где дети знали, как их надо любить. И понимал справедливость, как её надо было понимать. А в молодых душах вокруг него всё равно жила тяга к справедливости. По закону «не делай другому того, что ты не хочешь, чтоб сделали тебе». Детство, юность и молодость – недостатки, которые со временем проходят. Когда время стало требовать крови, Король сказал: финита. И никто не возразил. Потому, что это сказал Король. Уходила бесконечно любимая мама. Боль отпустила. Мамино лицо стало, как обычно, ласковым и светлым. Юрка отчаянно знал: если разбудить, она обнимет его. И так же отчаянно знал: боль вернётся. Он не стал будить маму. Он был Король. В армии цвела дедовщина. Присягу принимали официально, торжественно и на плацу. В ночь перед этим присягу принимали зло и унизительно: «старики» избивали «молодых» ложками. Так было принято. С Юркой в часть попало много харьковчан. В ночь перед присягой ложки гуляли по «старикам». Король – он и в армии Король. Страна рвалась в Космос. Надо было сделать, откуда ей рваться. Место назвали Байконур. Там работали краны, и их макушки были на 140 м ближе к небу, чем если просто стоять на земле. С одним из этих гордых красавцев каждый свой трудовой день делил сержант Юрий Столкинер. Байконур – бесконечные казахские степи. И бескрайний ветер среди них. Иногда он становился совсем сумасшедшим. Юркин кран сорвался. В этот же момент к нему сорвался его Король. Он стал карабкаться на немыслимую высоту, каждой клеточкой понимая, что будет, если не успеет. Он успел. Включил моторы на краю своей пропасти. Колёса высекали искры, и колосс раздумывал. Его успели закрепить раньше, чем он надумал падать. Благодарность была: – Спасибо, – сказал Юрка, когда его не стали наказывать. – Столкинер, как ты мне надоел! Рука зелёного литера (лейтенанта) вальяжно отошла назад, чтобы привычно отметиться на лице очередного подчинённого. Ошибка: отводить руку нельзя! Если бьёшь, бей без лишних судорог. Король таких ошибок не прощал. Через долю секунды литер с вывихнутой рукой выл у ног сержанта. Дисбат*. Мерзость хуже тюрьмы. Там Королей не бывает. Там бывают их трупы. Юрка перетащил чемодан своего товарища и попросил объявить кражу. Чемодан нашли под кроватью Юрки. Дисбат скрипел зубами: тюрьма таки была главнее. Прежде, чем пришло освобождение – ну, не все в следствии были авдиётами, как говорила Юркина бабушка, он «построил» камеру. В неравном бою (что бой неравный, прежний «смотрящий» понял быстро) Юрка занял своё место. Место Короля. Камера стала чистой – усилиями всех по очереди, без беспричинных унижений, кое-кто даже бросил курить. На гражданке тоже были краны. Смешные таки больше, чем маленькие! И Юрка смеялся об инструкциях, и минимум три движения жили у него в одном: кран и ехал на рельсах, и поворачивал голову, и тянул груз. А иногда ещё голову и поднимал. Поэтому отпускал вагоны завод даже раньше графика, за что имел от железной дороги небольшие премии. Но главное, завод не имел огромные штрафы за задержки. Юрка работал если не за троих, то за четверых, так точно. Он безропотно оставался не только на разрешённые законом четыре часа, нередко он, привыкший смеяться над инструкциями, работал по две смены подряд, а иногда и дальше. И тут уже было не до смеха. Тут он просил своего замдиректора платить хотя бы полторы ставки. Но зам директора был твёрд: он делил ставки, сэкономленные Юркой, с кем угодно: директором, проверяющими, любовницей, но только не с виновником этой экономии. – Я не буду работать две смены подряд, – говорил очередной раз Юрка и… очередной раз оставался. – Юрочка, – привычно заканючил Погосян, зам директора, – Ну войди в положение! Конец месяца, план… Если мы не отгрузим… А штраф за простой вагона! А… Арам Ашотович был сволочью совсем не потому, что был армянином, он был сволочью потому, что был сволочью. И среди везде: русским, евреем, англичанином или зулусом он был бы сволочью. Русской, еврейской, английской или зулусской. Последнее его «А-а-а-а…» тянулось долго. Оно не только провожало Юрку, оно взывало о спасении к «скорой», которая везла инфаркт Арама Ашотовича и выла уже за воротами и уже вместо него. Двенадцать крановщиц работали на злосчастном месте Юрки. Восемь работали посменно, двух держали на подмены – кто-то из восьмерых или болел, или уходил в декрет, или прогуливал-загуливал… А ещё постоянно учили двух на курсах крановщиков, и завод, кроме зарплаты, оплачивал их учёбу. Я уже молчу вам за железнодорожные штрафы! Жлобы стали платить не дважды, а десять раз по дважды!   А потом я ушёл с завода, и мы стали встречаться с Юрой очень иногда. А совсем потом я стал записывать кое-что из того, что узнал и услышал. И понял, что свой главный роман пишет каждый человек. Своей жизнью. Роман, написанный Юркой – Юрием Борисовичем Столкинером – слишком яркий. Поэтому прости меня, читатель, за короткие эпизоды, не передающие и сотой доли того, что заслужил их удивительный, благородный и неповторимый автор. Спасибо тебе, моя судьба, за Юрку!   * Дисбат – дисциплинарный батальон – место отбывания наказания, вернее, место беспредела и унижений проштрафившихся военнослужащих. Не оставлял в биографии судимость, но оставлял в душе и на теле шрамы пострашнее тюремных. Автор: Игорь Леш Автор: Игорь Леш Израиль