Не совет да не любовь

Саратовская история на еврейскую тему с татарским акцентом Захар ГЕЛЬМАН, Реховот   Думает парень ночь напролет: Ту ли девчонку в жены берет? Можно влюбиться – и ошибиться, лучше бы правду знать наперед.   Римма Казакова Полвека назад еврейский супруг или супруга еще не стали в массовом сознании населения самой большой страны мира «средством передвижения» из страны за «железным занавесом» на историческую родину иудейского племени или просто в свободный мир. Наоборот, еврейская жена или муж какого-либо перспективного номенклатурного работника или военного могли стоить им служебной карьеры. Римма Казакова, строфу из стихотворения которой я сделал эпиграфом этого очерка, в одном из своих интервью вспоминала: «Мой простодушный папа скрывал, что наша мама – еврейка. Когда война кончилась и мы поехали в Германию, его вызывает генерал и говорит: «Федя, у тебя что, жена – еврейка?» Он отвечает: «Никак нет, товарищ генерал, караимка». – «А, ну тогда ничего…». Мне с детства внушили, что мать-еврейка – это стыдно». Советская действительность послесталинской эпохи сделала еврея и еврейку неравнородными сторонами в супружестве. Если в морганатическом браке особа королевских кровей, взявшая себе не равного по статусу супруга, теряла права наследования, то в советском варианте гражданин нееврейской национальности, женившийся на еврейке, вполне мог потерять возможности выстраивания своей профессиональной будущности. Что же говорить о тех, кто и сам был евреем, и в жены брал евреек. Конечно, наперед мало что можно узнать. А предсказывать счастливую или не очень личную жизнь – дело совершенно неблагодарное. И, тем не менее, профессионально занимаясь историей науки, изучая жизнь и творчество ученых, великих и не очень, я поразился одному факту: семейная жизнь тех из них, кто встретил своих суженых в ранней молодости или даже в юности, обычно складывалась счастливо. Возникшая искра любви не гасла. Не всякая юношеская любовь уходит вместе с юностью. Именно такой любовью – не с юности, а даже с детства – была пронизана жизнь моей тещи и тестя – Исаака Федоровича (Файвелевича) Чернина (1933–2017) и Фаины Борисовны (Боруховны) Милявской. Они познакомились сразу после войны в начальных классах школы, вернувшись с родителями из эвакуации в свой родной Мозырь в Белоруссии. Вместе теща и тесть прожили 58 лет. И все-таки… И все-таки. Замечательному советскому русскому писателю Вениамину Каверину, выходцу из еврейской семьи Зильбер, который женился в 20-летнем возрасте на своей ровеснице Лидии Тыняновой и прожил с ней 62 года, принадлежит такая максима: «… никогда нельзя быть слишком уверенным, что тебя любят. Что тебя любят, несмотря ни на что. Что может пройти пять или десять лет и тебя не разлюбят». Эти слова не просто фигура речи. История, которую поведал мне мой старинный друг Дима Мустафин, подтверждает верность этой максимы. Но вначале несколько слов о самом герое. Это для меня он – Дима. В научном же мире его знают как крупного ученого, доктора химических наук, заслуженного деятеля науки Дмитрия Исхаковича Мустафина. Дима – уроженец Саратова, и, когда он в тамошней специальной английской школе № 42 завершал свое среднее образование, с ним произошла история, которую можно определить как национально-окрашенную, а если называть вещи своими именами, вполне антисемитскую. Однажды я уже рассказывал об этом, но для понимания ситуации придется повторить. Дело в том, что на соответствующей странице в школьном классном журнале Димины инициалы раскрывались как Дмитрий Исаакович. Имя и отчество его папы (для некоторых – о ужас!) звучало совершенно по-еврейски – Исаак Савельевич. Вкупе с весьма подозрительной фамилией Диму заподозрили в «сокрытии» своего еврейства. Об этом ему и его маме Татьяне Федоровне объявила неожиданно заглянувшая к ним директор той самой школы Вера Филипповна Эчбергер. Не знала на тот момент возмущенная руководительница педагогического коллектива советской школы, что отец Димы – татарин по происхождению, первый представитель этой национальности, ставший профессором химии в Саратовском государственном университете. По документам, точнее говоря, по метрике, выписанной ему еще в царские времена, он звался Исхаком Салеховичем (1908–1968). Вполне обычные татарские имена. Но беда в том, что когда Дима оканчивал школу, отца уже не было в живых, и документы, подтверждавшие его не еврейскую национальность, долго не могли найти. По словам Димы, папу все знали как Исаака Савельевича, и никаких неудобств от этого он не испытывал. Но Веру Филипповну Эчбергер, поменявшую через некоторое время свою «подозрительную» фамилию на Черняеву, такие нюансы не интересовали. Она открыто заявила Диме: если документы, подтверждающие «нееврейство» профессора Мустафина, найдены не будут, золотой медали ему не видать. К счастью (каким же по существу позорным иногда бывало в Советском Союзе счастье!), нашлись эти самые метрики-документики. И Дима золотую медаль, которую действительно заслужил, получил. Но не всем так везло. Не повезло Алле Кинзберг, ученице из соседней саратовской школы № 37. Эта девочка тоже шла на медаль, но очевидность ее еврейства была настолько бесспорной, что никто не предлагал ей доказывать недоказуемое. «Да и в спецшколу, которой руководила Вера Филлиповна, – рассказывал мне Дима, – принимали не всех, и только во второй класс после специального экзамена-собеседования, во время которого выявляли не только способности ребенка, но и интересовались соответствующими графами паспортов его родителей. Я знаю, что мой талантливый сверстник, будущий победитель всесоюзных олимпиад по химии, ставший известным ученым квантовохимиком и специалистом по прикладным информационным технологиям Борис Файфель, сын папиной коллеги по университету Наталии Соломоновны Фруминой, не прошел это собеседование. И Аллочка Кинзберг даже и не пыталась поступать в эту спецшколу для «специальных» детей». Вера Филипповна – сама по себе фигура трагическая. Согласно разным источникам многие ее близкие родственники были репрессированы по национальному признаку (как немцы) в первые два года Великой Отечественной войны. Она – первый директор спецшколы № 42, перешла на эту работу с должности заведующей отделом образования в одном из районов Саратова. Примечательно, что ее отец в досоветские времена был директором еще земской школы в Саратовской губернии. Один из бывших ее учеников вспоминает: «Вера Филипповна Эчбергер (прозвище – ВЭФ) не была человеком в футляре, но обладала здравым смыслом в достаточном количестве. Она, с ее властным характером и мощным темпераментом, думаю, и прокуратуру могла бы наставить на путь истинный, если бы ей попытались объяснить, что она нарушает наши человеческие права». Другой ее бывший ученик, Владимир Свечников, пишет в своих воспоминаниях: «На всю жизнь я запомнил урок истории поздней осенью 1964 года. Вера Филипповна Эчбергер, которая вела этот предмет в нашем классе, прошла в аудиторию насупленная и молчаливая. Затем она… медленно, но отчетливо выговаривая все слова, произнесла: «Откройте ваши учебники. Начиная со слов «…верный ленинец», все, что там написано про Никиту Сергеевича Хрущева, можете не читать». Пикантно звучит обобщение, которое делает Свечников: «Вот так главная и широкая река истории на моих глазах изменила свое русло…». Источник