М. Майерс― 17.07. Здравствуйте. Это программа «Особое мнение». В этой студии с нами по Zoom политолог Валерий Соловей. Добрый вечер.
В. Соловей― Добрый вечер, Маша. Добрый вечер всем.
М. Майерс― Я представила вас как политолога, потом подумала, что может быть уже вас стоит представлять как политика. Примерно месяц назад вы заявили о том, что вы больше не политолог, а политик. Как ощущение, Валерий?
В. Соловей― Я нахожусь в переходе. Вы знаете, прекрасные ощущения. В России это очень рискованный переход. Но я решил на него пойти, потому что в ближайшее время политика в России будет очень много значить.
М. Майерс― Месяц назад это было теоретическое заявление, а сейчас уже вы можете говорить об этом на практике. Какие внутренние ощущения?
В. Соловей― Внутренние ощущения на самом деле те же самые, что и были. Есть ощущение правильности сделанного шага. И неотвратимости. Это очень важно, когда ты занимаешься чем-то новым. Отрезаются все пути назад.
М. Майерс― А в чем практическая разница?
В. Соловей― Пока ты политолог или политический аналитик или политический комментатор, ты можешь увильнуть, ускользнуть, можешь отступить назад, совершить кульбит. Если ты решил заниматься политикой, в России назад дороги нет. Если ты решил по-настоящему заниматься политикой. А не имитировать политическую деятельность.
М. Майерс― Я вам процитирую, вы, наверное, поймете, кого я цитирую. Может быть, даже прокомментируете это заявление политика. Безусловно. «Меня судят за мечту, за мечту о лучшей жизни для моих сограждан. Но маленький, не очень здоровый мужчина, который стоит за моим преследованием мечтает совсем о другом. Владимир Путин мечтает о продолжении своей личной власти и дальнейшего обогащения своих друзей и подчиненных, которые выполняют его приказы. А это означает бедность и бедствия для всех остальных, для граждан России». Я цитирую Юлию Галямину.
В. Соловей― Прекрасно сказано. Мне очень нравится Юлия Галямина, мне очень нравится ее стиль поведение. Я с удовольствием и с сожалением одновременно отмечаю, что у России очень мало таких людей. Вообще мужчин очень мало таких, как наши женщины. Те, которые занимаются политикой. И в частности Юля. Что касается содержания фразы, в частности о Путине – я знаю, что он уходит. И это как раз то, что меня в частности побуждает заниматься политикой. Потому что зацементированное российское пространство начинает крошиться. И будет оно крошиться быстрее или решительнее, чем в Беларуси сейчас.
М. Майерс― Это довольно любопытно. Но что касается Юлии Галяминой. Как вы оцениваете перспективы этого судебного процесса. На 3 ноября Тверской районный суд перенес заседание. Юля Галямина настаивает на том, чтобы заседание проходило в открытом режиме. Но сейчас коронавирус. Поэтому есть, скажем так, техническая причина, по которой можно не допустить ее сторонников в зал суда.
В.Соловей: Я знаю, что Путин уходит. И это как раз то, что меня в частности побуждает заниматься политикой
В. Соловей― Я думаю, что постараются ограничить присутствие, не то уж совсем не допустят, но постараются ограничить. Постараются избежать публичности. Наша власть в принципе ничего не боится. Кроме публичности. Она и публичности не боится. Но ее это раздражает. Ну, зачем все это, зачем привлекать внимание. Она предпочла бы свои решения и свои темные дела, прошу прощения за невольный каламбур, творить в темноте. Что касается судебного приговора, я, к сожалению, как и Юля, придерживаюсь пессимистической точки зрения. Это все диктуется политическими соображениями. К праву, к закону, к суду это никакого отношения не имеет. Посмотрим, какое решение примут политические инстанции. Если откладывать судебное заседание, это означает только одно – что надо посовещаться. Посовещаться не коллегам с коллегами, не профессионалы с профессионалами, а с политическими инстанциями, которые стоят за этим делом. Не более того.
М. Майерс― А когда против таких политиков как Юлия Галямина власть начинает настолько активные действия предпринимать – это в определенном смысле повышает статус как политика? История с Алексеем Навальным, вы не раз комментировали, что отравление в определенном смысле ставит Алексея Навального на тот же уровень, что и Владимир Путин. Не побоюсь этого слова.
В. Соловей― Да, в каком-то смысле Навальный оказался на одном уровне с ним. Может быть, вполне определенном и важном смысле. Да, это повышает статус. Но просто за это, к сожалению, надо платить потерями. Надо быть готовым к потерям. Отнюдь не к приобретениям, надо быть готовым к рискам. И надо понимать, что такая известность, позитивная, в общем, в глазах мыслящих людей репутация необязательно обернется политическим успехом. Это очень важно понимать.
М. Майерс― Простите, вы сейчас про Навального или Галямину. Или про себя?
В. Соловей― Про всех нас. И про Навального, и про Галямину. И про себя. Жизнь несправедлива. Политика – тоже. И если вы очень хорошо в нее входите и добились определенного репутационного успеха, то это вовсе не означает, что вы репутацию сможете конвертировать в политические достижения. И тем более что вы добьетесь успеха в борьбе за власть. Никаких гарантий быть не может. Никаких.
М. Майерс― Хотелось бы понять, можно это конвертировать в безопасность. По крайней мере, в личную.
В.Соловей: Я знаю, что против одного человека хотели спровоцировать ДТП. Другого – отравить
В. Соловей― Публичность дает некоторую защиту. Но как показал случай Навального, я честно скажу, по своей наивности почти был убежден, что его не посмеют таким образом тронуть. Но вот видите, это не дало ему стопроцентной защиты. Публичность – это то, что повышает уровень все-таки безопасности в России. Вот сейчас. Потому что повторять то, что делали с Навальным и другими людьми, а я знаю, что власть это хотела сделать, знаю, по крайней мере, нескольких человек, пару я предупредил. Она сейчас просто не решится.
М. Майерс― Почему?
В. Соловей― Потому что все будет слишком очевидно. Будет привлечено внимание к любой трагической случайности. Я знаю, что против одного человека хотели спровоцировать ДТП. Со смертельным исходом. Другого – отравить. Меня тоже хотели отравить. Я говорил об этом еще в июле, еще до этой истории с Навальным. Тогда я просто не мог поверить, что это всерьез. Мне это казалось какой-то фантасмагорией. Выяснилось, что абсолютно серьезно.
М. Майерс― Подождите. Мне все-таки непонятно, почему тогда власть нажимает на тормоз. Вы говорите: слишком очевидно. И так все слишком очевидно. Кого это напугало? Хотя бы на одно из этапов. Что, репутационные риски, что, у Путина рейтинг из-за этого понизится. Что, у нас есть электоральные какие-то риски у Путина. Санкций испугались.
В. Соловей― Есть некоторые ограничения. Вот мы сказали о санкциях. Те санкции, которые использованы сейчас, они носят, я бы сказал декоративный характер. Но на самом деле существуют более чувствительные способы введения санкций. Они сейчас рассматриваются и обсуждаются. И если продолжать двигаться по этой византийско-средневековой дорожке политических убийств, но еще с помощью отравлений, что любимый, кстати, метод действия спецслужб. РФ. Поскольку не оставляет следов. Практически. То это приведет к введению санкций, которые самым прямым и чувствительным образом скажутся на ближайшем окружении президента РФ и даже на некоторых членах его семьи… Он это знает. Поэтому форсировать не будет. По крайней мере, пока.
М. Майерс― Подождите, так вы имеете в виду личные персональные санкции. Вы назвали их декоративными. Но неужели то, что мы получили после Крыма, после 14-го года – это декоративные санкции?
В. Соловей― Санкции за Крым практически декоративные. Серьезные санкции за Донбасс и связанные с гибелью МН-17. Вот они были по-настоящему серьезные. И это, кстати, демонстрирует разницу в подходах Запада в целом, ЕС в первую очередь к этим двум историям. Крым и война на юго-востоке Украины. Это для них, хотя они формально их связывают – это разные истории.
М. Майерс― А что может быть более жестким сценарием. Вы говорите это какие-то личные санкции против конкретных людей. Тогда они для них будут более чувствительны, но не для экономики…
В. Соловей― Это преследование финансовое, преследование криминальное, это преследование политическое. Я бы сказал так, членов определенных семейств. И глав этих семейств. Это малоприятная штука. Вы ведь жили в США, если мне память не изменяет.
М. Майерс― Нет, не жила. Но бывала.
В. Соловей― Бывали, я просто наблюдал, как работает американская государственная машина. Это асфальтовый каток. Он движется медленно, но неумолимо. И от него невозможно убежать. Это не мультфильм «Ну, погоди!». От него не убежишь. Это страшно. Она настигает эта машина тебя в самый неожиданный момент и начинает проминать. И ты сливаешься с этим асфальтом. И те люди в РФ, которые потенциально находятся под угрозой – речь идет о ключевой группе российской элиты. Они вообще-то осознают, что это стремно. Они бравируют, храбрятся. Они знают, что у них есть рычаги влияния на ЕС. Это правда. У них есть инструменты повлиять на ЕС. Они их используют. Но они боятся США, еще они боятся Китая. Но Китаю наплевать. На гуманитарные аспекты политики в РФ. А США может не наплевать. Ну и бывают такие события, на которые просто вынуждены реагировать все страны, которые мы привыкли называть цивилизованными. Так что эта история, могущая иметь последствия в случае с Навальным, ведь кроме репутационных последствий серьезных, в том числе позитивных для Навального, прямых политических санкционных она не имела. Не стоит преувеличивать. Там знаете, какая очень смешная вещь. В Кремле вызвало недовольство то, что глава Главного управления Генштаба не попал в санкционный список. Хотя операция проводилась совместно ФСБ и Главным управлением. Это вызвало настороженность некую и непонимание. Но это уже чисто такие внутренние вещи. Внутрикремлевские разборки. Я бы так это назвал.
В.Соловей: В Кремле вызвало недовольство то, что глава Главного управления Генштаба не попал в санкционный список
М. Майерс― Вы сказали, давайте вернемся к вашему довольно резкому высказыванию относительно того, что Путин уходит. А с чего вы взяли?
В. Соловей― Я просто знаю это. Это знает все его ближайшее окружение.
М. Майерс― Не могу сказать, что меня удовлетворяет этот ответ. Объясните.
В. Соловей― Я при этом очень спокойно отношусь, вот как только он объявит о планах транзита, именно о тех планах, которые сейчас обдумываются. Модели транзита. Всем все станет понятно. В принципе если внимательно смотреть телевизор, то уже становится понятно.
М. Майерс― Что именно?
В. Соловей― То, что ему придется уйти.
М. Майерс― Придется уйти или это его собственный выбор?
В. Соловей― Вы знаете, судьба нас толкает порой в такие условия, когда других решений не остается. Судьба неумолима.
М. Майерс― И кто же выкручивает Путину руки в настоящий момент?
В. Соловей― Судьба. Он это очень хорошо знает.
М. Майерс― А персонифицировать.
В. Соловей― Обстоятельства, с которыми он столкнулся. Кстати, об этом знают на Западе, в частности об этом прекрасно знают немцы. Поэтому одна из причин, по которой Германия не хочет форсировать санкции. Они рассчитывают иметь дело с новым правительством РФ.
М. Майерс― А есть какие-то, скажем так, триггеры, на которые вы рекомендуете обратить внимание? В пользу этой версии? Помимо слова «судьба» можно еще какое-то…
В. Соловей― Какие-то индикаторы, ограничение числа людей резкое, с которыми Владимир Владимирович общается.
М. Майерс― Но это коронавирус.
В. Соловей― Да ну что вы, дело разве в вирусе.
М. Майерс― А в чем?
В. Соловей― Нет, конечно. В том, что чем меньше людей увидит – тем лучше.
М. Майерс― Почему?
В. Соловей― Чтобы не возникали такие мысли, которые мы с вами сейчас обсуждаем. Потому что у нас многие хотели бы так подумать, но не решаются себе в этом признаться. Это знаете, история со смертью Сталина. Хрестоматийная, что люди плакали, рыдали, провожали его в последний путь. А я прекрасно знаю, что значительная часть страны заперлась и пела на радостях. Я это очень хорошо знаю. То же самое может произойти и сейчас. Люди суеверны, они боятся обмануть судьбу.
М. Майерс― Сталин все-таки умер. Он не ушел.
В. Соловей― (смеется)
М. Майерс― Есть некоторая разница.
В. Соловей― Есть некоторая разница в том, что если вы знаете некоторые вещи, то вам лучше уйти самому. Надеясь на чудо, допустим.
М. Майерс― Но версию про самоубийство Сталина я, честно говоря, не припомню.
В. Соловей― Нет, не самоубийство, упаси боже. Никакого самоубийства не было. Но то, что его окружение, конечно, этому было радо – это факт.
М. Майерс― Хрусталев, машину! – вы это имеете в виду?
В. Соловей― Это известная история о том, как к нему не пускали врачей. Собственно, и врачебной помощи квалифицированной в доступности не оказалось. В силу истории с врачами вредителями. Много чего можно было об этом рассказывать. Часть реальна, часть – спекулятивна. Но это очень показательная история. Скажем, Владимиру Владимировичу очень не нравится, что у Мишустина прозвище «Хрущ». По аналогии с Хрущевым. Почему не нравится, я думаю понятно, какие исторические реминисценции это прозвище вызывает. Поверьте это совсем не случайность. Там целая историческая аналогия уже выстроена теми людьми, которые поддерживают премьера Мишустина.
М. Майерс― Объясните, что называется. В словах, а не в намеках.
В.Соловей: Борьба идет самая напряженная за преемничество. И это не схватка бульдогов под коврами, а уже грызня
В. Соловей― А он считается одним из преемников. Для группы российской элиты, причем высшей он считается самым оптимальным преемником Владимира Владимировича. И они знают, что этот вопрос должен перейти в практическую плоскость довольно скоро.
М. Майерс― Но я работала журналистом и присутствовала в медийном поле, когда обсуждалась операция «преемник» перед 2008 годом. И каких только фамилий ни называлось и все это выглядело как, Путин как Карабас-Барабас, он просто сидел там за кулисами, и этим марионетками за ниточки и дергал кукол, кого за нос, за ручки, ножки.
В. Соловей― Аналогия уместна. Она кое-что объясняет, но не все. Понимаете, нельзя рассматривать будущее как экстраполяцию настоящего. В будущем происходят неожиданные вещи. Более того, они происходят уже сейчас. И если какие-то из этих вещей не видны нам, это не означает, что они не происходят. Борьба-то сейчас идет самая напряженная за преемничество. Вот в режиме реального времени. И это не традиционная для России схватка бульдогов под коврами, а это уже грызня. Скоро ковер будет сдернут. Сделает это, скорее всего, сам президент. Времени не останется. И все это выйдет наружу. Нам будет забавно, страшно, но может быть и полезно это понаблюдать. И даже поучаствовать в каком-то смысле. Это будет время для политики. Когда от нас что-то может зависеть.
М. Майерс― Я все-таки уточню. Поскольку мы вас приглашаем в программу «Особое мнение», это означает, что то, что незаметно нам, простым обывателям, скорее всего, заметно вам. Так вот на какие вещи, намеки, обстоятельства, каких персон вы бы рекомендовали сегодня обратить внимание.
В. Соловей― В принципе все эти персоны известны. Шойгу, Игорь Иванович Сечин. Мишустин, Дмитрий Патрушев я бы советовал тоже обратить внимание.
М. Майерс― Дмитрий.
В. Соловей― Да, Дмитрий Патрушев. Не Николай Платонович, естественно. Дмитрий Анатольевич Медведев. Тоже совсем не потерянная еще в этом плане фигура. Так что все более-менее те, кто на виду. Но есть те, кто не на виду и, честно говоря, я не знаю, кто именно это. Но такие люди есть. Еще два или три человека. В общем, в списке около дюжины находятся.
М. Майерс― Вы, например, обращаете внимание на маршала Шойгу, подчеркивая, что он теперь рисует, что он еще такое делает…
В. Соловей― Пишет.
М. Майерс― С кистью, мольбертом. Пишет красками и словами на холсте. Как вы это понимаете с точки зрения его, наверное, публичного образа.
В. Соловей― Это расширение образа. Появляется новое измерение. Человеческое новое и интеллигентское. Нам же правда интеллигентам приятно иметь дело с людьми, которые немного пописывают…
М. Майерс― Но мы не ключевой электорат, я прошу прощения.
В. Соловей― Мы не ключевой электорат, но мы влияем на общественное мнение. Это очень важно. Есть люди, которые влияют на общественное мнение, которые посылают определенные сигналы. И вот в той ситуации, которая развернется, это будет жестокая бескомпромиссная борьба за власть, мнение этих людей может быть не столь важно как мнение, допустим, генерала Золотова, но все-таки некоторое значение оно имеет.
М. Майерс― Но вот вы называете конкретно Шойгу и анализируете еще как вы интересно его назвали: «Нет более преданного для Путина, чем так называемый Игорь Иванович. Который всей своей деятельностью по справедливости заслужил право стать будущим преемником российского президента». Почему «так называемый»?
В. Соловей― Я вряд ли произнес «так называемый». Я думаю, что это, скорее всего, описка, может быть оговорка моя. Игорь Иванович считает, что он заслуживает по праву лучшего. Лучшей участи, чем та, которую он имеет. Он очень влиятельный человек. Это мы знаем, это факт. И своими амбициями он очень многих пугает, естественно. Иначе бы и быть не могло. Потому что он человек сильный. Это важно понимать. Он хотел возглавить ФСБ еще в прошлом году, у него было такое желание. Сейчас у него желание стать вице-премьером, куратором силовых структур. Якобы он тоже получил такое обещание. Но другое дело реализуется оно или нет. И всю свою жизнь он подминал всех своих оппонентов, убирал их и довольно успешно. С некоторыми оппонентами он даже умудрился договариваться через вторые-третьи фигуры. Это качество у него есть. То есть он склонен к неким комбинациям. Хотя выглядит таким форвардом таранного типа, но он способен и к комбинационной игре. Но он пугает. Вот есть люди, которые пугают. И очень интересно, что две-три фамилии в российском истеблишменте, среди российского истеблишмента принято, когда их произносят – почему-то понижать голос. И начинать знаете, вприглядку, полуоборотившись, это очень смешно. Вот фамилия Сечина – одна из них.
М. Майерс― А еще назовете?
В. Соловей― Естественно, Владимир Владимирович. Его из такой суеверной привычки даже по фамилии-то не называют.
М. Майерс― А папа?
В. Соловей― Папа – близкие друзья. Называют его Иваныч. Я, кстати, очень хорошо знаком с человеком, который это прозвище внес в оборот. Называют его Иваныч. Михаил Иваныч. Обычно Иваныч.
М. Майерс― Путина – Михаил Иваныч? А, тот самый. Из кино который.
В. Соловей― Совершенно верно. Тот самый из кино. Вот так и появилось это. С человеком, который автор использования этого прозвища, я в очень хороших отношениях. Тесных.
М. Майерс― Какие у вас источники любопытные.
В. Соловей― Да. Совершенно верно. Очень скромные, но в высшей степени достойные люди.
М. Майерс― С вами делятся информацией. Это любопытно. Скажите, а почему в этот список попала фамилия Дмитрия Медведева? Которого в определенном смысле многие ваши коллеги списали со счетов. После отставки. И насколько для вас вероятна история про то, что он может возглавить КС?
В. Соловей― Списали его напрасно. Исходя из того, что он кажется слабым, но на самом деле слабость – это его достоинство. Представьте себе ситуацию клинча, когда все противоборствующие группировки после ослабления Владимира Владимировича или его внезапного, хотя и запланированного ухода вступают в конфликт. Они останавливаются на промежуточной фигуре. Вот такая фигура Мишустин и такая фигура – Дмитрий Анатольевич Медведев. Что касается его ухода на Конституционный суд — да почему бы и нет. Это сколько лет уже обсуждается. Вы же прекрасно помните. Я думаю, всю вашу журналистскую карьеру, по крайней мере, это обсуждалось. Тем паче сказать, что он все-таки юрист.
М. Майерс― Позвольте я вас на этом любопытном размышлении прерву и мы вернемся к Дмитрию Медведеву после паузы.
НОВОСТИ
М. Майерс― Мы возвращаемся. Много вопросов. Я обещаю, что почитаю. Потому что ваше мнение крайне интересно нашей аудитории. Но я обещала вернуться к истории с Дмитрием Медведевым, его политическим будущим. И к истории с Конституционным судом, который сегодня довольно активно обсуждается. Во втором чтении приняла ГД поправки, в которых в том числе, это Клишас и Крашенинников, это понятно. Запрет публикаций особого мнения судей КС, публичная критика ими решений Конституционного суда. И еще история про Медведева, косвенно подтверждающая. Председатель суда и его зам. необязательно будут назначаться из числа судей КС. Как вы расцениваете эту новость?
В. Соловей― Я расцениваю это как возможность назначения не только Медведева, но и какого-то другого человека. Амбиции Дмитрия Анатольевича все-таки не сходятся на том, чтобы возглавить Конституционный суд и формально войти в первую пятерку.
М. Майерс― Мелковато.
В. Соловей― Да. И тем паче, что амбиции его и его жены значительно больше. Кстати, очень важно.
М. Майерс― Серьезно?
В. Соловей― Да. Что в этом такого. Помните: за каждым сильным мужчиной стоит сильная женщина. За слабым мужчиной стоит сверхсильная женщина. Я бы сказал: суперженщина. Это возможно как раз тот случай.
М. Майерс― Я это оставлю без комментариев.
В. Соловей― Конечно.
М. Майерс― Так что там с Конституционным судом?
В.Соловей: Потребность в таком единстве возникает и законодательно подтверждается, когда дело обстоит не очень хорошо
В. Соловей― А что касается запрета на комментарии, уже очевидно, сор из избы не выносить. Мы едины как никогда. Но понимаете, потребность в таком единстве возникает тогда и законодательно подтверждается, когда дело обстоит не очень хорошо. Когда на самом деле внутри есть какие-то трения, внутри возникают проблемы и очень великие риски того, что люди перестанут себя сдерживать. Даже эти представители (неразборчиво)
М. Майерс― В какое интересное время мы живем. Тут был вопрос на Ютубе вам. Быстро бежит чат. Я его по памяти процитирую: кем вы видите себя в постпутинской России?
В. Соловей― Я отвечу словами одного украинского анекдота: а я закажу себе чашечку кофе с рюмочкой коньяка и подумаю, кем бы я хотел себя видеть в постпутинской России. Когда постпутинская Россия настанет.
М. Майерс― Если бы вы были политологом, я бы вам поверила. А как политик мне кажется уже немного лукавите.
В. Соловей― Нет, я нисколько не лукавлю. Я решаю задачи по мере их поступления. Сейчас задача максимум – демонтаж режима. Дальше будет видно.
М. Майерс― Вы эту задачу воспринимаете как свою личную задачу…
В. Соловей― Да, это моя личная…
М. Майерс― Или вы, сидя на берегу реки, смотрите, как мимо проплывают трупы.
В. Соловей― Нет, я воспринимаю это как личную задачу. Как человеческую задачу, как задачу для меня как гражданина. Гражданина России. Я считаю, что это абсолютно необходимо сделать, и я приложу для этого все возможные усилия. Невозможные тоже. У меня есть способность приложить и невозможные усилия.
М. Майерс― А какие у вас есть инструменты?
В. Соловей― Самые разнообразные. Начиная со способности влиять на людей. Она очень велика.
М. Майерс― Но вот неслучайно коллеги, не побоюсь этого слова – телеканала «Царьград» назвали вас политическим Нострадамусом. Я не знаю, льстит вам это или наоборот оскорбляет.
В. Соловей― Забавляет, Маша. Такие характеристики забавляют естественно.
М. Майерс― Если вы говорите, что можете влиять на людей, то может быть вы маг и волшебник. Я вас процитирую еще раз: «Я боюсь, что мы вступили в некую черную воронку в начале этого года, и скорость движения в этой воронке будет только убыстряться». Что вы имели в виду?
В. Соловей― Я говорил в конце прошлого года, что заканчивается последний спокойный год жизни РФ. Что мы вступаем во всеобъемлющий кризис. Я просто знал, что будет происходить в политике. Более-менее понятно, что будет происходить в экономике. Не все, но больше. Я могу сказать, что система, в которой мы сейчас находимся, политическая система, по крайней мере, она доживает последние месяцы. Она рухнет. В следующем году ее уже не будет. И кстати, скорее всего, претерпит очень серьезные кризисные потрясения и финансово-экономическая система. Гораздо более серьезные, чем сейчас. К этому тоже надо готовиться.
М. Майерс― То есть это такой 17-й год или похлеще? 1991.
В. Соловей― По счастью нет, по счастью значительная часть будет занята, по счастью может быть для власти проблемой выживания. Как занята сейчас. Не будет никакой гражданской войны, хотя без крови и без стрельбы не обойдется. Это уже понятно. У нас будет не так как в Беларуси. Не так мирно, не так вегетариански. Хотя и там еще не закончилось. Неизвестно, к чему там приведет развитие событий. Но у нас демонтаж режима будет осуществляться именно таким образом. Причем инициатором выступят сами элитные группировки. В этом можете не сомневаться.
М. Майерс― А почему, а что их не устраивает. Именно в контексте политического противостояния они начнут грызть друг друга?
В. Соловей― Да, как только станет понятно, что есть выигравшие и есть проигравшие — они тут же схватятся не на жизнь, а насмерть, и попытаются вовлечь в эту игру общество.
М. Майерс― А какие на ваш взгляд возможны мезальянсы между элитами и обществом? Например. Я себе с трудом представляю, как на улицу выйдут эти за Сечина, эти за Шойгу.
В. Соловей― Маша, давайте я вам приведу очень простой пример. Вот сейчас в Москве вы не можете организовать коллективный пикет и индивидуальный тоже. А теперь представьте себе, что каким-то чудодейственным образом на самом деле очень простым мэрия де-факто снимает все ограничения. Просто снимает их. Что произойдет с теми, кто имеет амбиции, у кого есть гражданский темперамент, обычная человеческая порядочность. Те, кто сидел дома. Где они окажутся в этот момент? Мы все окажемся в одном месте. И нас будет очень много. И счет пойдет не на десятки, а на сотни тысяч. В мгновение окно в течение 2-3 суток. Вот вам, пожалуйста, возможность для элитной группировки участвовать в конфликте, не прибегая даже ни к каким действиям. Отказываясь от определенного сорта действий. И при этом московская полиция получит распоряжение не противодействовать народу.
М. Майерс― Это хабаровский сценарий?
В. Соловей― Он будет покруче. Потому что от динамики в столице будет зависеть общенациональная динамика. Хабаровск к великому сожалению не смог вызвать чувства общегражданской солидарности. Это большая беда.
М. Майерс― Может, задачи такой не было.
В. Соловей― Нет, они старались, к сожалению, мы не смогли их в полном смысле поддержать.
М. Майерс― То есть на ваш взгляд протест в Хабаровске уже сдулся и можно поставить точку.
В. Соловей― Нет, он не сдулся. Он несомненно будет продолжаться. Более того, я не исключаю его реанимации при некоторых обстоятельствах. И она может оказаться очень резкой. Но пока он просто не вызвал общенациональной реакции. Я же говорю не о самом протесте, а его последствиях. Отдаленных. И масштабных. Любой серьезный протест в Москве может вызвать общенациональную реакцию. В принципе Россия уже к этому готова.
М. Майерс― Спрашивают у вас в Ютубе: какое будущее у Путина? Если не политическое. То какое.
В. Соловей― Вы знаете, это…
М. Майерс― Жгите, жгите, Валерий Дмитриевич, я уже готова к этому.
В. Соловей― Маш, я понимаю, но это очень интимный вопрос. На который, исходя из я бы сказал обычной человеческой порядочности, минимальной этики я просто отвечать не стану.
М. Майерс― До такой степени.
В. Соловей― Да. До такой степени.
М. Майерс― Вот, уважаемый, кто там вопрос этот задал, извините, пожалуйста, пропустила ваше имя. Вот остались вы без ответа. Или пускай такой ответ Валерия Соловья удовлетворит. Анжелика спрашивает: а что будет с рублем на ваш взгляд?
В. Соловей― Я думаю, что рубль будет в любом случае снижаться. А после того как власть приступит к девальвации такой массированной, не ползучей, как сейчас, не девальвации по синусоиде, а настоящей массированной, то он рухнет.
М. Майерс― Давайте блиц устроим. Зачем Минфин выступил с заведомо непроходными предложениями по сокращению армии в МВД и Росгвардии? Зачем им проблемы?
В. Соловей― Затем, чтобы показать, что они нашли источник сокращения, но вот силовики мешают. Сейчас многие стали думать о будущем. И это в том числе пас в будущее.
М. Майерс― Это от Клео был вопрос. Илья: как вы думаете, возможна ли в будущем маленькая победоносная война, чтобы списать на нее все проблемы и поднять рейтинг?
В.Соловей: Владимир Владимирович не тот, что был в 2014 году
В. Соловей― Она уже маловероятна, поскольку главный драйвер этой войны сейчас войны не хочет. Главный драйвер потенциальной войны. Владимир Владимирович не тот, что был в 2014 году.
М. Майерс― Липкин: я не первый раз задаю этот вопрос. Назовите, пожалуйста, ваши предсказания, которые сбылись.
В. Соловей― А вот, пожалуйста, в августе я несколько раз говорил о том, что есть договоренность между Путиным и Лукашенко о том, что начнется конституционный процесс. И Лукашенко в следующем году уйдет. Что вчера заявил президент Лукашенко? Что он…
М. Майерс― Мне кажется, что вы еще были довольно точны в ваших предсказаниях о победе Трампа. Теперь вы ставите на Трампа? Или на Байдена.
В. Соловей― Не знаю, ничего, к сожалению, не могу сказать. Когда я что-то знаю – я говорю. Когда я чего не знаю – я просто этого не делаю.
М. Майерс― Валерий Дмитриевич, как вам видится переход власти в регионах? В Москве и Питере, по-видимому, майданный сценарий, а вот в Сибири как? Владник спрашивает.
В. Соловей― В Сибири это будет зависеть от региона. В некоторых случаях это будет происходить как в Москве. Хотя и гораздо меньшего масштаба. В других случаях просто власть покинет областные администрации, как это было при коммунистах. Когда райкомы опустели. Райкомы закрыты – все сбежали. Просто придут новые люди и займут эти здания.
М. Майерс― А кто будут эти люди? Давайте разберемся.
В. Соловей― А вот те, кто захотят, это очень важно понимать. В чем сейчас смысл занятия политикой. Вы должны понять, что через год вы можете стать властью. И не скандируя «мы здесь власть», а просто стать ею. Реально. Прекратиться в действующую власть. В общенациональном или региональном масштабе. Вот сейчас такой шаг начинает открываться.
М. Майерс― А вы можете?
В. Соловей― Могу. Но хочу ли я – это уже другой вопрос. Конечно, могу.
М. Майерс― А я?
В. Соловей― Не знаю, Маша. Это вам надо ответить. Хотите ли вы. Потому что до всяких действий лежит воля. Мы совершаем волевой выбор. Мы готовы встать на этот крайне опасный рискованный путь.
М. Майерс― Но политик здесь вы, а не я. Поэтому ответ, наверное, очевиден. По крайней мере, в этой студии.
В. Соловей― Совершенно верно. Я встал, да.
М. Майерс― Андрей из Москвы: в стране наряду с властью, условно говоря, рядовым обществом есть третья сила – бизнес. От мелкого до олигархов. Может ли эта сила или какие-то ее части сыграть сколько-нибудь важную роль в период грядущих трансформаций. Что происходит в среде крупного бизнеса за пределами близких к Путину олигархов.
В. Соловей― Все ужасно напуганы. Если говорить о крупном бизнесе. Никто не будет сейчас инвестировать в политику. Они готовы будут рискнуть только в том случае, когда они поймут, что верховная власть распадается. Их никто не накажет. В настоящий момент нет, никакого участия в политике, только крайне-крайне завуалированное, и то вряд ли возможно.
М. Майерс― А почему?
В. Соловей― Страх. С 2012 года существует специальный отдел ФСБ, именно с 2012, который наблюдает за первыми 150 членами списка «Форбс». На предмет их участия или не участия в политике. И в случае не дай бог участия несанкционированного, могут последовать очень серьезные наказания. Очень серьезные.
М. Майерс― А почему именно с 12-го?
В. Соловей― С протестов 2012 года.
М. Майерс― С Болотной. Я поняла.
В. Соловей― До этого такого отдела не было. В 2012 году он и появился. И он работает. Их не интересует, дают взятки, берут взятки. Только одно – чтобы не было политического инвестирования. Несанкционированного политического инвестирования. Так что бизнесу есть чего бояться. Я знаю доподлинно две истории, когда это могло закончиться не просто драматически, а трагически в полном смысле слова. То есть не потеря состояний, а потеря свободы. Это речь идет о людях, которые в первую сотню списка «Форбс» входят.
М. Майерс― Знаете, далеко ходить не надо. Если покопаться, мы примерно понимаем, кто эти люди. Правда же.
В. Соловей― Не факт. Вы знаете, как ни странно – не факт.
М. Майерс― А там так много сидельцев, что есть еще возможность погадать.
В. Соловей — В 11―12 году многие рассуждали или раздумывали о том, чтобы рискнуть. Готовность была. Сейчас нет.
М. Майерс― Представим маловероятное: вы участвуете в теледебатах с Путиным. Он предлагает вам пожать руку. Пожмете?
В. Соловей― Да, потому что есть определенная еще раз – этика. И Путин избран президентом РФ. Это не вопрос моего отношения к нему. Это вопрос общенационального выбора. И надо отдать все-таки должное или недолжное людям, в общем, он был избран.
М. Майерс― Извините, у нас остается две секунды. Считаете ли вы возможным баллотироваться в президенты РФ? Да или нет.
В. Соловей― Да, считаю возможным.
М. Майерс― Спасибо большое. Политик Валерий Соловей был в программе «Особое мнение».
Комментариев нет:
Отправить комментарий