Ленинградский университет времён оттепели как прообраз университетов после коронавируса во всем мире
Прежде, чем делать прививку от какого либо заболевания, ее необходимо проверить в течение как минимум года на представительной (не менее тысячи человек) выборке добровольцев. После чего еще пару лет смотреть, не приносит ли вакцина больше вреда, чем пользы, в результате побочных воздействий, которые предсказывать без экспериментальной проверки никто не может.
Правило: проверить прежде чем применять – применимо и к неизбежному изменению системы образования во всем мире в эпоху неизбежных при глобализации эпидемий. Между внезапно начинающимися эпидемиями. И после них – если такая эпоха когда-либо навечно наступит.
Однако прецедент изменения образования под влиянием своего рода вируса был. Это был опыт Ленинградского Университета, в частности его Физического Факультета во время Хрущевской Оттепели и вплоть до разрушения университета выселением за черту бывшей Столицы России точных наук. Мера, в результате которой Родная Партия отделила их от студентов-гуманитариев: чтоб не бурлили.
Произошло чудесное преобразование ЛГУ из наполненного кошмарами на протяжении сорока лет в один из лучших в Европе и Мире всего за несколько лет передышки между двумя волнами эпидемии. Имя которой Советская Власть.
Я имел счастье учиться в ЛГУ имени Жданова (был такой Сталинский Сокол, во время ленинградской блокады лоснившийся от переедания деликатесами) в это самое счастливое время сначала студентом, затем и в аспирантуре на кафедре теоретической физики. Поэтому имею все основания считать себя добровольцем, на котором была испытана вакцина системы советского университетского образования. Которой был “привит” физический факультет в эпоху, когда физика считалась главной наукой (математика именовалась Царицей наук, но поскольку в СССР была (или как бы была) демократия, физика была чем то вроде Президента Храма Познания и Созидания. Или - выражаясь языком культа любого бога - Верховным Жрецом Наук.
Великий Петербургский Университет при царях-батюшках был довольно своеобразен. То, что из него (за то, что представил министру петицию недовольных отсутствием свободы выражения своих взглядов студентов) Дмитрий Иванович Менделеев, ученый с мировыми именем, открывший периодичность химических элементов, был изгнан - причем навсегда изгнан! – через одиннадцать лет после того, как его Периодическая Система была признала во всем мире, является характерным примером того, чем являлся университет Столицы Российской Империи. Созданный (кстати сказать) на шестьсот (!!) лет позднее, чем университеты Лондона и Парижа.
После пришествия большевиков высшее образование стало доступно народным массам – что само по себе безусловное достижение. Но если бы только оно... Сразу после Великого Октября, произошедшего в ноябре, профессоров могли убить без суда, арестовав и расстреляв в подвале НКВД, или просто при обыске выбросив из окошка. Кому повезло дожить до 1922 года и быть высланным Лениным на так называемых Философских Пароходах, оказался на Западе, где была возможность продолжить нормальную профессиональную деятельность. Однако большинство тех, кто чести быть высланным удостоен не был, исчезло в жерновах Большого Террора.
Ну а если о достижениях университета одного из Великих Городов мира без зверств - своими глазами видел бумагу, которая мне показала работавшая в архиве университета приятельница, озаглавленную “О ЛИКВИДАЦИИ БЕЗГРАМОТНОСТИ В ЛЕНИНГРАДСКОМ УНИВЕРСИТЕТЕ”, которая была напечатана плакатными буквами и горделиво провозглашавшая это величайшим достижением Советской Власти в высшем образовании в годы Великого Перелома.
В тридцатые, сороковые и пятидесятые годы Ленинградский университет сотрясали нелепости и кошмары. Раиса Львовна Берг (дочь Академика Берга) вспоминала о тридцатых годах на биологическом факультете (переименованном трудами Лысенко в биолого-почвенный). Её мемуары - череда кошмаров, о которых даже не верится, что такое было возможно. Приведем маленький, но характерный отрывок.
“В моей немецкой школе меня научили писать грамотно по-немецки, но не по-русски. Выпускники немецких школ имели шансы поступить в вуз, только обладая прирожденной способностью к языку, либо имея заботливых родителей. На экзамене по русскому языку и литературе — а он был на всех факультетах — меня ждал неизбежный провал.
В 1930 году я подала на биологический факультет Ленинградского университета и была принята. Держать экзамены мне не пришлось. Их отменили. Принимать стали исключительно по классовому принципу. Поступающий должен предъявить документы об окончании школы, рабфака (рабочего факультета при заводе) или школы крестьянской молодежи и свидетельство своей классовой избранности.
Как я попала в число будущих интеллигентов нового типа? Счастливый поворот моей судьбы продиктован страхом. На этот раз страшиться пришлось властителям. Боялись они саботажа и вредительства со стороны преподавателей вузов, чьи дети лишены возможности вкушать плоды просвещения.
Мой отец был профессором университета. Ленинский принцип задабривания врага с целью использовать его, прежде чем уничтожить, сработал. Только враг существовал не в действительности, а в воспаленном мозгу пришедших к власти. Страх и власть очень способствуют воспалению мозгов. Я попала в число избранных. Теперь вновь поступивших везут в деревню «на картошку» — копать картошку на колхозных полях. Колхозники не справляются с уборкой урожая. Тогда нас повезли в порт на Ленинский субботник, который длился не менее десяти дней подряд. Мы грузили «балласт» — деревянные чурки на иностранные суда. За простой государство платило валютой. Нам выдавали кусок колбасы и булку. Иной оплаты не полагалось. Данность: мы полны энтузиазма. Энтузиастам не платят.
Что касалось меня, организаторы не ошибались.
Потом были военные занятия. Девушек и юношей разделили. И я оказалась в чрезвычайно изысканной компании. Большинство юношей было из рабочих и крестьян, большинство девушек — из интеллигенции. Тут мне и представился случай вступить, наконец, в комсомол. В конце занятий по административной организации Красной Армии к нам пришла препротивная женщина и предложила членам комсомола остаться. Никто не ушел — все были комсомолками, все — кроме меня. Испытывая угрызения совести за свой обман, я осталась. Вот сейчас, думаю, и попрошу эту женщину помочь мне вступить в комсомол. «Ваша задача в качестве комсомольцев — преданных строителей коммунизма — вести классовую борьбу, выявлять классовых врагов, — сказала эта женщина. — Вы должны разговаривать с вашими товарищами, со всеми, кто окружает вас, и сообщать в партийную организацию обо всех идеологических шатаниях». Девицы молчали.
Все разошлись, ушла и я. Начало и конец моей партийной карьеры совпали во времени и пространстве. Началась «учеба».
- Властвовали студенты.
- Усваивать знания мы должны были, соединившись в производственные бригады.
- Экзамены отменены.
- День расписан с девяти утра и до одиннадцати вечера. Следовать расписанию обязательно, за опоздание грозит исключение из университета. Решение об исключении принимает комсомольская ячейка.
- Проверка знаний производится с помощью «академбоя» — академического боя. Делалось это так: группа разделяется на две подгруппы, и они ведут бой друг с другом. Представитель одной подгруппы задает вопрос. Ну, скажем, экзамен ведется по зоологии беспозвоночных. Вопрос — строение медузы. Отвечать может любой из членов вражеской подгруппы. Ответ дан. Наступает очередь отвечавших спрашивать.Академбой сводился к соревнованию двух лучших представителей подгрупп. Зачет получали обе враждовавшие стороны, все члены обеих подгрупп без исключения.
В нашей группе была очень сильная студентка, Нина Рябинина. Нас с ней всегда в разные подгруппы помещали. Победа обеспечена тем, среди кого она.
Ни администрация, ни сами студенты не стремились к равенству. Деление на чистых и нечистых не ограничивалось классовым принципом. Среди угодных были особо угодные — ударники, выделяемые из своей среды студентами. Это мелкая рыбешка по сравнению с китами — выдвиженцами. Ударник добывал привилегии усердием, если не в учении, то по части выявления чуждой идеологии. Выдвиженцы назначались какими-то органами свыше, и их будущее обеспечено.
Полный текст мемуаров Раисы Львовны Берг, находящиеся на интернете в открытом досупе, можно прочитать здесь: СУХОВЕЙ. Мемуары
Не меньшие, хотя и другие кошмары происходили в университете Ленинграда в сороковые годы, во времена Ленинградского Дела[i] и антисемитского “Дела Врачей-вредителей”. Приведу только один пример.
Известнейший социолог, почетный профессор Корнелльского университета Игорь Семенович Кон (поступивший на исторический факультет в пятнадцать лет, сразу после возвращения из эвакуации из Ленинграда в Чувашию окончив школу экстерном) рассказал мне следующую доподлинную историю, характеризующую послевоенное университетское время. По какому-то поводу (который Игорь Семенович не уточнил, а сейчас уже уточнить не у кого) он оказался в кабинете секретаря партийного комитета исторического факультета ЛГУ в тот момент, когда в него ворвался один из преподавателей коммунистических дисциплин с куском газеты в руках. Сообщивший, что когда за день до этого он был на дне рождения профессора (фамилия мне была названа, но я ее называть не буду по причине, которая будет ясна из продолжения повествования) пошел в туалет по-большому делу (оно же и главное), и собрался подтереться (как все советские люди) газеткой, куски которой висели на гвоздике, случайно взглянул на то, чем собрался подтереть свою патриотичную задницу, и пришел в состояние патриотичного негодования. Бдительности. И разоблаченья врагов. Потому что обнаружил на висевшем сверху и взятом им в руки с гвоздя куске от газеты портрет товарища Сталина. Коим из высочайшего уважения к Гению всех времен и народов подтираться не стал, равно как и другими частями газеты с речью Вождя и Учителя, а принес этот отрывок в партком для принятия мер. Которую и протянул Секретарю Партийной Организации.
Подтер ли бдительный преподаватель Марксистско-Ленинской истины задницу чем-либо (в гостях и впоследствии), или же его ж...а так и осталась заср...ой, сигнализатор о вражеской деятельности на Истфаке не уточнил.
Секретарь парторганизации (поставленный в чертовски трудное положение, поскольку запросто мог стать еще одним фигурантом ленинградского дела, допусти малейшую неверность в реакции на сигнал) сделал патриотическое лицо. Взял в руки кусок от газеты с речью Товарища Сталина, начинавшейся изображением Дорого Вождя, скрывая брезгливость и изображая на лице патриотичную бдительность смешанную с благоговением. Мгновенно сообразив, что если делу о портрете Товарища Сталина, употребленным профессором руководимого им факультета для спускания в унитаз, будет дан ход, то следующим арестованным будет он сам за потерю бдительности, произнес.
- Спасибо, товарищ сотрудник, что обнаружили антисоветскую деятельность. Скажите только: видели ли Вы, что профессор (фамилия, имя, отчество) сам рвал газету с портретом Товарища Сталина и сам же повесил куски бумаги с речью Дорогого Вождя и Учителя, на гвоздик, висящий у унитаза?
- Конечно не видел. Видел бы, точно не допустил б.
- А вот это жаль, товарищ коллега. У Ивана Ивановича (имя и отчество приводим не те, что назвал Кон) насколько я знаю имеются дети?
- Так точно. Ребенки в количестве двух. Мальчик Вася и девочка Катя.
- И сколько им лет?
- Точно не знаю, но Васе на вид три годика, а Кате и все четыре.
- Так может быть, газету порвал не профессор Иван Иванович, а его малолетние дети?
- Не думаю.
- В таких патриотичных вопросах, донося об антисоветской деятельности на Историческом Факультете Ленинградского Университета, сигнализатору надо не думать, а быть абсолютно уверенным. Возвращаю Вам вещественное доказательство возможного преступления. И поручаю Вам выявлять, кто именно его совершил. В данном случае кто именно рвал бумагу. Когда у Вас такие неопровержимые свидетельские обвинения будут, приходите опять. С вещественными доказательствами того, кто именно совершил антисоветский акт. Выражаю благодарность за бдительность.
И пожал руку. На том дело и кончилось. А ведь могло повернуться абсолютно иначе. Причем для всего факультета. - закончил рассказ Игорь Семенович. Который он рассказал мне, тогда еще школьнику, когда мы сидела на травке в Павловском Парке.
Таким образом, и для студентов первого десятилетия после захвата власти Большевиками, и в 30-ые, и в сороковые годы, и в начале 50-ых годов воспоминания о студенческой молодости были потоком кошмара. Именно такими словами характеризует свои впечатления о студенческих годах в ЛГУ академик Аполлон Борисович Давидсон, выдающийся африковед. А также преподаватели, которые меня обучали на факультете, говоря с глазу на глаз. Однако когда в университет в начале 60-ых годов поступил я, все проведенное в нем время было непрерывным непрекращающимся счастьем! Бескровная Революция, ставшая возможной после XX съезда Партии. Но в не меньшей степени благодаря действиям руководства Физического Факультета времен Оттепели. То есть (в терминах 21-ого века) глокальная революция. Ставшая возможной благодаря глобально созданной после XX съезда Партии атмосферы, и локально - мудрым руководством физического факультета. На котором по всеобщему в СССР убеждению учили Главной из всех наук.
Прежде всего уникальное место, на котором физ-фак находился. Он был в двухстах метрах от Исторического Факультета, и в пяти минутах ходьбы от факультета Филологического. В четырехстах метрах от Университетской Набережной Невы, на противоположной стороне которой красовалось Адмиралтейство, Медный Всадник, Сенатская Площадь и другие исторические красоты. В одной остановке автобуса от Эрмитажа (вход в которых студентам был бесплатный). То есть – в центре одного из самых красивых городов Мира. И даже можно сказать в одном из эпицентров Его.
Одновременно с этим установилась традиция, согласно которой любой студент физфака мог посетить любые лекции на любом факультете по предъявлению студенческого билета. Которая сама по себе возникнуть, само собой разумеется, никак не могла.
В третьих – и это важно – образование было не только бесплатным, но каждому студенту даже платили стипендию (28 рублей обычная, 35 повышенная). На которую те, кто был ленинградцем, вполне могли неплохо питаться в университетской столовой (на пятьдесят копеек можно было очень прилично поесть). А также посещать ленинградские театры (к примеру, билет на галерку Академического – бывшего Императорского – Пушкинского театра и в Кировский – при царях и после Советской Власти Мариининский - стоил тридцать копеек. На хоры Большого Зала Филармонии, в котором играл оркестр Мравинского – столько же. А если учесть что в театральных буфетах шамапанское, красная и черная икры продавались без наценок в сравнении с ценами, которые они стоили бы в магазинах, если бы появлялись – в них можно было прекрасно провести вечер. Я например, регулярно ходил таким образом (нередко даже не посещая спектакли) в кафе Капеллы и ресторан императорской Александринки. Которые были открыты все время с семи вечера до 11-и без перерыва на то, что показывали на сцене.
Но все это было бы бесполезно, если бы занятия – включая дурацкие типа марксистко-ленинской философии – нужно было обязательно посещать. Руководство физического факультета ввело систему свободного посещения любых лекций для тех, кто сдал сессию на отлично. А также право досрочной сдачи экзаменов. Что в комбинации означало, что получить можно замечательное образование. Бесплатно! Выбирая лекции во всем университете по своему усмотрению. И не только в университете! Я, например, подобным же образом посещал занятия в Консерватории и Театральном институте - когда хотел. И только самых замечательных профессоров!
В дополнение к этому деканы всех факультетов потихоньку договорились назначать лекции марксистско-ленинской философии, Истории КПСС и им подобные бесподобные, на всех курсах всех факультетов на одно и то же самое время. Это было сделано для того, чтобы студенты, мотая бессмысленные обязательные предметы на законных основаниях, могли общаться друг с другом в столовых (академической и “восьмерке”), кафе, сидя на подоконниках, в Эрмитаже, в Летнем Саду, в мастерских друзей-художников и вообще где угодно. Это общение математиков, филологов, физиков, историков, журналистов, биологов, искусствоведов, учило не меньше, чем лекции. Поскольку студенты были ох как нетривиальны! К тому же красавицы-девушки, бескорыстные в те годы, для которых интеллект был важнее достатка, вдохновляли не хуже, чем Пушкина. А если учесть, что страха не было (хотя опасность ареста была реальна и некоторых наших студентов арестовали, но преследования были редкими а бесшабашность большая) возникла абсолютно уникальная интеллектуальная среда. Пространство свободного интеллекта! В результате в этот период в ЛГУ, как выяснилось впоследствии, учились математики, физики, филологи, историки, искусствоведы мирового масштаба! А одновременно с нами художники, музыканты, артисты, режиссеры, писатели, впоследствии ставшие гордостью не только России.
И достигнуто это было всего лишь а) созданием либеральной атмосферы в государстве (которая вскоре начала исчезать) б) красотой и одухотворенностью города и в) мудрой политикой деканата.
Это великое время закончилось после того, как по инициативе Горкома Партии факультеты естественных наук (физический, математический, химический, программирования и computer science) были выселены за черту города. Результатом чего стало разделение физиков от лириков, и отделение студентов, специализировавшихся в точных науках, от города, который вдохновлял сам по себе.
Прошло около полувека. Настала эпоха коронавируса. И вдруг обнаруживается, что многое из того, что было создано в Ленинградском Университете времен оттепели, может стать основой образования в эпоху наступления эпидемий. Опробовано на практике. И успешно претворено в явь. Быстрее и эффективнее, чем вакцины.
=============================
[1] Ленингра́дское де́ло» — серия судебных процессов в конце 1940-х в начале 1950-х годов против партийных и государственных руководителей РСФСР в СССР. Жертвами репрессий стали все руководители Ленинградских
Читайте также:
Три главные способности, отсутствующие у других видов живых существ, которые могут тренироваться и улучшаться
Комментариев нет:
Отправить комментарий