Борис КАМЯНОВ | Утоленный голод
Эли Люксембург и искры Божественного света
Больше месяца прошло со дня смерти Эли Люксембурга, на мой взгляд, одного из лучших русскоязычных прозаиков современности. Мы познакомились с ним в 1976 году, сразу после моей репатриации, и с тех пор не было, по-моему, ни одного его творческого вечера и ни одного юбилея, на которых я бы не присутствовал. Тем больнее мне и обиднее, что я не смог ни проводить его в последний путь, ни приехать на открытие его памятника на тридцатый день после смерти. Пусть моя старая статья о нем и несколько вступительных слов к ней, сказанных сегодня, станут заменой традиционного камешка, который у нас принято класть на могильную плиту.
Вокруг Эли всегда было много людей: большая семья, многочисленные ученики, друзья и почитатели его таланта – но при этом он всегда казался мне очень одиноким и постоянно обращенным в себя, в свой внутренний мир, в котором – и это было очень заметно – происходили какие-то скрытые от посторонних процессы, очень непростые. Вера во Всевышнего и еврейская религия были для него не генетически переданным духовным наследством, но итогом многолетней работы собственной души, раздувавшей в себе искры Божественного света и боровшейся со всем негативным в себе, мешавшим этому процессу. Роман «Десятый голод», самое значительное произведение Люксембурга, – не что иное как хроника происходившего в душе Эли. Движущей силой в его возвращении к Богу и религии отцов было не желание присоединиться к сидящим вокруг костра истины, разожженного далекими предками, то есть не прийти на готовенькое, но самостоятельно разжечь огонь, убедиться в том, что он может и согреть, и обжечь, и только тогда добавить свои горящие угли в общий костер и подсесть к остальным.
Я очень надеюсь на то, что Эли, на которого несколько лет назад обрушилась тяжелая болезнь, все же чувствовал себя счастливым. Во всяком случае, голод своей еврейской души он утолил.
Недавно стало известно о том, что в Тель-Авивском университете появится первая в Израиле кафедра русскоязычной израильской литературы. Хотелось бы надеяться на то, что прозу изучать на ней начнут с творчества Эли Люксембурга.
ТЫСЯЧА ЖИЗНЕЙ ЭЛИ ЛЮКСЕМБУРГА
В рассказе «Муграби», открывающем вторую книгу Эли Люксембурга «Прогулка в Раму», есть любопытная фраза, являющаяся, на мой взгляд, ключом к пониманию всего творчества этого интереснейшего писателя: «К снам своим, надо сказать, я вообще серьезен, внимателен… в душе такие разверзаются бездны, словно прожил тысячу жизней и все их помню».
В темных глубинах человеческого подсознания постоянно прокручивается многосерийный фильм, отражающий потаенную жизнь нашей души. Ночные сновидения – не что иное как отдельные части этого фильма, который, возможно, призван помочь человеку познать самого себя, свою глубинную непреходящую суть.
Большинство из нас, просыпаясь по утрам, мгновенно забывают свои сны, и лишь иногда внезапно какой-то кадр из увиденного всплывет на секунду в памяти – и погаснет вновь, неузнанный и неразгаданный.
Талант Люксембурга – в умении запоминать свои сны и облекать их в художественную форму.
Большая часть «тысячи жизней» Эли Люксембурга прошла в СССР, и неудивительно, что в его сны частенько наведывается прошлое: Средняя Азия, Молдавия, Прибалтика – вехи нашего долгого галутного пути.
В рассказах «Муграби», «Миньян Давида», «Случай на ферме», «Прогулка в Раму» место действия – Израиль. Дневная реальность, зафиксированная цепкой памятью писателя, приходит в его сны, обогащая взрослеющую душу. А душа Люксембурга – иудейская душа, непростая. И толковать ее странные фантазии хватило бы наглости разве только у профессора Карахана, героя повести «Третий Храм» из одноименной первой книги писателя. Галутский еврей Исаак Фудым, объект исследований профессора-психиатра, – человек необычный даже среди обитателей сумасшедшего дома. Фудым вообразил себя архитектором, строителем Третьего Храма. А самое интересное в том, что он-таки этот Храм построил – со всеми переходами и коридорами, с жертвенником и Святая святых – в своей собственной душе. И такова сила писательского убеждения, что уверовал я: Исаак Фудым – единственный нормальный персонаж в повести, Третий Храм воздвигнут и осталось лишь перенести его в Эрец-Исраэль, на родину.
Все сны Эли Люксембурга, глубоко верующего человека, связаны с его еврейством. «Истинным творчеством занимается один лишь Господь Бог. Наше же творчество состоит в постижении Бога», – пишет он в повести «Зеэв Паз». И прав: Всевышнего нельзя увидеть – слишком ослепителен Его лик, слишком ярок. Лишь изучая собственную душу, отражающую Его свет, еврей может получить представление о Нем, не опасаясь быть испепеленным. И первый симптом, свидетельствующий о восстановлении утерянной связи между еврейской душой и ее Источником, – внезапно возникающая у ассимилированного еврея и уже не дающая ему покоя всю жизнь тяга к Сиону. Эта внезапно вспыхнувшая страсть
объединяет всех героев произведений Люксембурга, и в ярком ее пламени сгорают сантименты к чужой земле, на которой мы родились, любовь к чужим женщинам – дикое мясо галута, наросшее на наших костях…
Что снится Эли Люксембургу? Антисемитизм и стукачество гоев (рассказ «Тунеядец»), взаимная ненависть народов, покоренных советским империализмом («Юбилейный матч»), обстановка страха и всеобщей подозрительности среди евреев, решивших подать заявление на выезд («Письма»), попытка с мясом выдрать из сердца старую любовь («Накануне»)…
По ночам герои прозы Люксембурга бредят далеким городом, раскинувшимся на горах Иудеи: «Это и есть Иерусалим, тайный собеседник, с которым беседует он по ночам». И обращается Иерусалим к советским евреям (рассказ «Гуси-гуси»):
«– Жить хотите?
– Да-да-да!
– Так летите!»
И улетают одни, спасая свою душу, а может быть, и жизнь, и погибают другие, у кого не хватило решимости: «Так и сгниет Наум Шац в лютых снегах, будто и не жил на свете белом» («Письмо»).
И взывает старый ребе к своим собратьям в страшные часы ташкентского землетрясения: «Бог… разрушил Кажгарку, чтобы нам не было за что цепляться, чтобы взоры свои мы обратили на Иерусалим… В содомский этот час давайте увидим свое предназначение» («Шамес Кажгарки»).
И переселяются герои Эли Люксембурга в Эрец-Исраэль, и обретенная родина раскрывается перед ними во всем многообразии своих проблем. Вот одна из них, сложная и болезненная: взаимоотношения евреев с арабами. Точную оценку этой проблемы автор вложил в уста одного из своих героев, Зеэва Паза, который постоянно ощущает «близость чужого, враждебного мира, затаившегося в обиде за уходящую родину…»
В последнем сборнике этой теме посвящен рассказ «Муграби». У героя этого рассказа нет сомнений в праве евреев селиться на земле своих предков. В драматическом конфликте столкнулись две силы: начало созидательное, характерное для праотца Ицхака, и разрушительное начало, свойственное бесплодной, как пустыня, душе Ишмаэля. За подтверждением этой мысли автор отсылает героя к Торе, к притче о Ноахе (Ное): «Ворон с разведки пустым прилетел к ковчегу, а голубь – этот масличный листок принес в клювике… Голубей убивать никому не пройдет даром».
Герои рассказов Люксембурга служат в израильской армии, много и тяжело работают, завязывают знакомства с евреями – выходцами из многих стран мира, представителями разных слоев общества, и прошлое в их снах уступает место настоящему, а порой – и будущему.
Герой рассказа «Миньян Давида», например, который репатриировался, поддавшись уговорам русских баптистов (какие только способы ни избирает Господь, чтобы наставить нас на путь истинный!), видит пророческий сон, обещающий нам неуязвимость в грядущей войне с Россией.
Идеология героев прозы Эли Люксембурга далека от официозного бело-голубого, а на самом деле розового сионизма. Писатель прекрасно понимает, что обретения евреями государственности недостаточно для национального возрождения. Совсем недавно он закончил свой первый роман – «Десятый голод», – который мне посчастливилось прочитать в рукописи, и в нем эта тема – одна из центральных.
Могучая сила Провидения движет миром, и в истории нашего народа писатель пытается угадать направляющую волю Творца.
В рассказе «Прогулка в Раму» Люксембург размышляет над иррациональной природой антисемитизма: «Но немецкие язычники – откуда они взялись? Откуда их лютая ненависть к нам? Что за образ сатанинского потустороннего мира – в наши вдруг дни?» И отвечает на этот вопрос ребе Цви-Гершон: «В немецких язычниках живет Амалек, этим все объясняется». Царь Шауль не послушался в свое время пророка Шмуэля, велевшего ему уничтожить Амалека, и последствия этого, по версии писателя, ощутили на себе евреи двадцатого века. «Так говорит Агада в подобных случаях: кто милосерден к злодеям, тот оборачивается впоследствии злодеем к милосердным». Не правда ли, кощунственная для гуманистических традиций русской литературы мысль? Но в том-то и дело, что пишущий по-русски Эли Люксембург – еврейский писатель и его
мировоззрение основано не на слюнявой и лживой христианской морали, а на жестокой правде Торы.
Проза Люксембурга богата метафорами, изобилует тонко подмеченными деталями, язык ее сочен, стиль уникален. Если в ранних произведениях писателя чувствуется влияние таких не похожих друг на друга гигантов, как Бабель и Булгаков, то в последних рассказах – а особенно в романе «Десятый голод» – он предстает перед читателем как зрелый и абсолютно самостоятельный мастер.
…Вышел в свет второй сборник рассказов, издана книга в переводе на иврит, закончен и готовится к печати новый роман, а Эли Люксембург, возвратившись из школы, где преподает физкультуру, садится за письменный стол и торопится записать свой очередной сон. О чем он поведает нам с вами? Наверняка снова о главном: о добре и зле, о грехе и наказании за него, о любви и ненависти – а в конечном итоге об одном: о еврейском народе и его Боге.
«И снова встречаются – Шауль со Шмуэлем… и славят Господа, Бога Израилева: благословенно Имя Его вовеки и во веки веков».
1983
Комментариев нет:
Отправить комментарий