05.01.2018 15:08

Предчувствие «персидской весны»

Волнения в Иране – это начало «персидской весны», антиисламская революция или попытка реставрации шаха? Объясняет востоковед Михаил Крутихин.

скриншот с сайта YouTube

От лозунгов «Смерть высоким ценам» восставшие иранцы перешли к требованиям: «Смерть президенту Рухани», «Смерть Америке» и «Смерть России». Демонстрация против роста тарифов, начавшаяся неделю назад, 28 декабря, во втором по величине городе Ирана – Мешеде, быстро переросла в массовые протесты с политическими и антиклерикальными лозунгами по всей стране. Часто – взаимоисключающими. Одни демонстранты требуют покончить с коррупцией, вывести войска из Сирии, Ирака и Ливана, а деньги от войны направить на социальные нужды. Другие хотят отставки президента Рухани как слишком либерального, ставят ему в вину соглашения с Америкой и ослабление религиозных правил. Третьи подают голос, требуя реставрации шаха. По данным европейской прессы, за время протестов два десятка человек погибли, больше четырёхсот задержаны. Президент Рухани объявил, что народ имеет право на критику правительства. Секретарь Высшего совета национальной безопасности Ирана Али Шамхани, наоборот, обвинил в разжигании беспорядков внешних врагов страны: Америку, Великобританию и Саудовскую Аравию.

Почему у восставших такие разные требования, что за лидер их подстрекает, может ли на Ближнем Востоке, ещё не оправившемся от «арабской весны», вспыхнуть «персидская весна» – рассказывает иранист, работавший в этой стране во время исламской революции 1979 года и видевший свержение шаха, аналитик консалтинговой компании RusEnergy Михаил Крутихин.

- Михаил Иванович, что происходит в Иране? Это похоже на революции, с которых начиналась «арабская весна»?

– Идут выступления – не массовые, но сразу во многих городах. Говорят, что протестами охвачено порядка шестидесяти городов, но проверить это трудно. Идёт волна вранья – или сознательного, или просто из-за некомпетентности обозревателей. Но, судя по всему, от революционной обстановка ещё очень далека. Я видел революцию в Иране в 1978 – 1979 годах, и происходящее сейчас на неё не похоже. Думаю, что сейчас власти что-то предпримут, учитывая, что недовольства всё-таки много.

- Чем именно недовольны иранцы?

– Люди недовольны состоянием экономики, недовольны коррупцией, внешней политикой – авантюрой в Сирии, в Ираке, в Ливане, отнимающей очень много денег у экономики. Кроме того, недовольны люди, хоть и меньшее число, засильем мусульманского духовенства. Их тоже обвиняют во всяких грехах, но тут я бы не верил, что это движение будет иметь сколько-нибудь ярко выраженные антиисламские черты. То есть антирелигиозного, антиклерикального, антиисламского содержания эти протесты пока не несут. И, думаю, ещё долго этого не произойдёт.

- Но я видела публикации о том, как женщины демонстративно срывают платки в знак протеста.

– Да, это есть. Но это незначительная прослойка образованных женщин, молодое студенчество. Их не так много.

- Чего, собственно, хотят протестующие?

– Если смотреть опубликованные списки их требований, там всё очень красиво: справиться с коррупцией, вернуть войска из Сирии, Ирака и Ливана…

- У них там коррупция высокая?

– Я разговаривал с бизнесменами, которые вели или пытались вести дела с Ираном, и все признают: откаты, казнокрадство – всё там имеется в объёмах вполне заметных.

- Чего ещё хотят иранцы?

– Люди выходят с плакатами: «Не Газа и не Ливан, моя душа – это жертва Ирану». Это я дословно перевожу. Они требуют тратить больше денег на социальные нужды. Даже есть такое требование: покончить с принципом Вилаят-и-Факих. Это наместничество богослова, главный государственный пост должен принадлежать авторитетному мусульманскому проповеднику. Это основа исламской республики, как её задумал когда-то аятолла Хомейни.

- Это кто ж на такое покусился?

– Трудно понять, кто это выдвигает. В том-то и дело, что там мы видим несколько групп участников этих выступлений. Они очень разные, и у них разные лозунги. Во-первых, это ультраконсерваторы, недовольные правительством во главе с президентом Рухани. Они считают это правительство либералами, которые пошли на соглашение с Соединёнными Штатами, а так нельзя делать.

- А нужно корней держаться, духовных скреп?

– Нужно вернуться к очень строгим исламским нормам в политике. Во-вторых, вышли на свет образованные слои населения – студенты, старшие школьники, какая-то часть интеллигенции. У них тоже свои лозунги, непохожие на требования ультраконсерваторов. Третье – откуда-то вылезли леваки. По большей части с ними в Иране давно покончено, они сидят в основном за границей. Но и они начали публиковать какие-то призывы. И четвёртое – выступления на национальных окраинах. Они тоже не очень активные, сильного сепаратизма в Иране не наблюдается.

- Это иранские курды? Они же были довольно тихие?

– Это не только курды. В Иране есть, например, две провинции – Западный и Восточный Азербайджан. Да, есть Курдистан. Есть другие провинции, где живут бахтияры, луры, туркмены, много ещё кто. Есть арабы, живущие в районе Ахваза. Самих этнических персов в Иране где-то половина. И сепаратистские тенденции там несильные. Это сила, которая подключилась, что называется, под шумок.

- Покончить с коррупцией, вывести войска из Сирии, заняться экономикой вместо внешней политики – насколько массовый характер носит эта часть требований?

– Много ли народу выдвигает такие лозунги – неизвестно. Пока выступления имеют разрозненный характер. Нет единого центра, нет политических партий, способных что-то организовать, нет лидеров, которые могли бы что-то возглавить. С другой стороны, правительство и духовенство по первому сигналу собирают свои многотысячные демонстрации, которые ходят по улицам. Им дают напечатанные плакатики, и они скандируют свои лозунги: «Смерть Америке», например, или «Смерть тем, кто сеет раздор в нашей стране». В целом всё происходит довольно тихо, никто ни с кем не сталкивается.

- Это очень отличается от революции 1979 года?

– То была революция крови. Тогда власти не стеснялись подавлять выступления. И выступления очень разных сил тогда были объединены одним лозунгом: «Смерть шаху». Там были и религиозные деятели, и группы торговцев с базара, и люмпен-пролетариат, а вокруг Тегерана было очень много трущобных посёлков. И студенты, и служащие, и политические партии левого толка. Против выступлений были крестьяне – зажиточные фермеры. И поначалу рабочие, но потом им перестали платить зарплату – и они тоже подключились к шествиям. Тогда всех объединил, повторю, общий лозунг. Но развитию революции способствовала кровь. Как только появились первые жертвы, когда пошли похороны, когда начали собираться на девятый день, на сороковой, людей снова жестоко разгоняли – и опять были новые жертвы. В конце концов, всё это и привело к бегству шаха и к захвату шахских гвардейских казарм.

- И случилась та самая исламская революция.

– Революция была тогда не исламская, я бы сказал – она была антимонархическая. Исламской она стала потом по воле единственной силы, которая оказалась способной объединить население и создать инфраструктуру власти. Это было духовенство. Левые этого сделать просто не могли. Я в своё время изучал левое движение в Иране, я только в одном Тегеране насчитал 33 коммунистические партии под разными названиями. Когда я привёл эти цифры в разговоре с Хашеми Рафсанджани, он тогда был председателем парламента Ирана, он засмеялся и сказал, что, по его подсчётам, их двести. Они поначалу очень сильно влияли на молодёжь, но потом их всех разогнали, их внутри Ирана фактически нет. Кроме того, в 1979 году движение было политическим, но оно объединилось с экономическим и с религиозным. Сейчас ничего этого нет, все действуют вразнобой.

- Но как-то они все поднялись ведь одновременно?

– Боюсь, что правы те наблюдатели, которые говорят, что всё было спровоцировано ультраправыми, ультраконсервативными религиозными кругами. Не случайно это всё началось в Мешхеде: у них в этом городе гнездо.

- Зачем им это?

– Они хотят показать, что народ недоволен правительством во главе с президентом Рухани.

- Считают его сильно либеральным? За то, что с американцами дружит?

– Да-да: с американцами якобы дружит.

- Со стороны семейства шаха есть какая-то реакция на требования реставрации?

– Таких призывов, которые бы шли из-за пределов Ирана, нет, но внутри страны такие лозунги действительно были: давайте вернём нашего шаха. Правда, совсем немного. Я внимательно слежу за тем, что происходит в шахской семье. Они живут в США, наследный принц Реза ведёт блог, пока он только призывает помогать пострадавшим. Ну и – выше знамя сопротивления хомейнистам, словом, очень общие лозунги. Никаких признаков реставрации. Семья живёт спокойно, она не очень богатая. Все разговоры о том, что шах вывез за границу огромные богатства, конечно, ерунда.

- Я читала, что всё началось с совершенно экономических требований, связанных с ростом цен, потом правительство вроде даже цены снизило. У них там что – цены регулируются?

– У них регулируются цены на топливо, а дальше – как у нас: растут цены на топливо – растут цены на всё. И ультраправые действительно в качестве удобного предлога выбрали экономические меры правительства, введённые 17 декабря: были повышены цены на топливо, были сняты некоторые субсидии для населения, в итоге начался рост цен, пошёл рост всевозможных тарифов. Яйца подорожали на 40 процентов. Недовольством народа по этому поводу поспешило воспользоваться это ультраконсервативное гнездо в Мешхеде. У них там есть аятолла, который возглавляет пятничные молитвы, вот он и был, я думаю, одним из главных зачинщиков. Есть ещё бывший мэр Тегерана, есть родственник этого аятоллы. Ребята все очень влиятельные. Они очень недовольны тем, что президент Ирана – «либерал» Рухани. Они спровоцировали выступление в Мешхеде, а потом по всей стране его подхватили самые разные силы. И, кстати, я видел, как во время нынешних выступлений какие-то непонятные силы поднимали лозунги «Смерть России!».

- Россия-то им чем помешала?

– Мы видели такие лозунги после революции 1979 года: «Смерть Советскому Союзу». Тогда на каждом митинге официально полагалось: если ведущий, например, хлопал в ладоши и кричал «такбир», призывая воздать хвалу, все сначала кричали «Аллаху акбар!», потом – «Смерть Америке!», потом – «Смерть Израилю!», потом – «Смерть Советскому Союзу!»... В общем, это была длинная формула, которую полагалось знать наизусть.

- Это список тех, кому смерть?

– Да, всем раздача такая полагалась. А сейчас Россия воспринимается как союзник Рухани в его политике в Сирии, Ираке и Ливане. Что, мол, Рухани с Россией спелся, из-за этого слишком много денег Иран на войну тратит, а на иранских граждан тратят мало. Это лозунги не ультраправых, а более левой интеллигенции, в чём-то даже симпатизирующей Западу.

- Чем это грозит, если действительно всё инициировали ультраконсерваторы?

– Я очень опасаюсь, что в результате мы увидим, что правительство во главе с Рухани не сможет дальше проводить конструктивную внешнюю политику. И страна в итоге начнёт скатываться к ультрареакционному курсу.

- Этих ультраконсерваторов можно назвать словом исламисты?

– Я вообще не понимаю, что такое «исламисты». Есть ислам, есть мусульмане. Я здесь солидарен с турецким президентом Эрдоганом, который сказал, что никакого умеренного ислама не существует, есть просто ислам. Кого называют исламистами? Это люди, которые более жёстко настаивают на соблюдении всяких норм, в том числе и средневековых. А есть люди, которые в какой-то степени нарушают эти нормы, проводя конструктивную и дружескую политику в отношении немусульманских народов, государств и движений.

- А вот здесь – это какой случай? Спровоцировали это всё те, которые более жёстко настаивают?

– Они не просто более жёстко настаивают. Она настаивают на радикальных мерах и внутри страны, и за её пределами. То есть, боже упаси, никаких переговоров с американцами, лозунг «смерть Израилю» должен быть во главе угла, "да здравствует ислам" и так далее.

- Иран сейчас – это ведь очень молодая страна?

– Очень молодая. Когда я уезжал из Ирана в 1981 году, её население составляло примерно 37 миллионов человек. Сейчас восемьдесят. Очень много молодых людей. У части есть хорошее образование, даже прозападное. И эти люди не видели ни шахского режима, ни революции. При этом уровень безработицы в стране – порядка 20 процентов, то есть этим молодым людям ещё и делать нечего. Это, конечно, пороховая бочка.

- Большое количество молодёжи, студентов и безработных – это была «пороховая бочка», на которой подорвалась «арабская весна».

– И во время свержения шаха в Иране – то же самое.

- То есть такая постоянная пороховая бочка. Это может привести к «персидской весне»?

– У меня всё-таки ощущение, что исламская революция, вся эта исламская республика сильно придавила в людях всякие прозападные настроения. Есть признаки того, что молодые люди способны воспринять ростки западной цивилизации, но признаки очень слабые. Посмотрите на соседнюю Турцию: там же были заповеди Ататюрка о том, что государству нельзя идти по пути ислама, что религия должна быть отделена от государства, армия всё время была гарантом от клерикализации. И что? Турция со всем этим распрощалась и идёт по пути исламизации. А в Иране исламизация давно состоялась, и путь назад, к секулярному обществу, представить очень трудно. И молодёжь очень разная: национальная – одна, деревенская – другая. Очень много религиозной молодёжи, которая идёт за муллами. Именно молодёжь составляет основу Корпуса стражей исламской революции и Басиджа – гражданского ополчения, которое следит за исламскими нормами на улицах.

- Раз эта молодёжь такая религиозная, а протесты могли спровоцировать как раз ультраправые, могут ли молодые иранцы стать движущей силой протестов как раз в сторону ещё большей клерикализации страны, против «либерала» Рухани?

– Пока там можно увидеть молодых людей только на каких-то разрозненных выступлениях: где-то что-то подожгли, где-то на кого-то напали. И трудно сказать, что это за молодёжь. Может, сепаратисты с национальных окраин, может – люди с прозападным образованием, может – остатки леваков.

- Как ведёт себя армия?

– Слава богу, пока более или менее сохраняет нейтралитет. Но она была нейтральна и во время той революции.

- Если протестующие добьются своего и Иран выведет войска отовсюду, где воюет, как это повлияет на ситуацию в регионе?

– Боевики, которые сейчас воюют в Сирии, вернутся в Иран – в страну, где безработица. И что они там будут делать? Я очень боюсь, что будет нарушен этот хрупкий баланс, начнётся хаос уже и внутри Ирана. Мне бы очень не хотелось это видеть, потому что на протяжении двух с половиной тысяч лет Иран был более-менее стабильной географически и этнически страной.

- А на сирийском конфликте это как отразится, на участии в нём России? Мы же союзники там с Ираном?

– Иранская армия очень серьёзно воюет в Сирии, у Ирана больше влияние на Асада. Да и на иракский режим, и на ливанскую Хезболлу. Если иранцы уйдут из Сирии и перестанут поддерживать Асада, ему будет очень туго. Тогда российским войскам или придётся влезть в Сирию уже по полной программе, или тоже уходить. Конечно, надо будет уйти, у нас в Сирии нет никаких интересов, кроме надувания щёк.

- Асад тогда останется с оппозицией один на один при поддержке одной Хезболлы.

– Хезболле тоже придётся очень трудно. А оппозиция, которая с Асадом воюет, она ведь ни на какие соглашения не пошла, она продолжает воевать, и подтверждение тому – недавний обстрел российской базы. Так что режим Асада тогда, скорее всего, падёт.

Беседовала Ирина Тумакова, «Фонтанка.ру»