Cергей Беседин | Шестеро
Лето 2019 года в деревне Собакино, что затерялась где-то на границе Томской и Тюменской областей, выдалось жарким. Изнывала пересохшая земля под солнцем, жужжали мухи, изнывали и люди, особенно те шестеро, которые уже второй год принудительно находились здесь по программе трудового перевоспитания интеллигенции и были сосланы из Москвы и Петербурга. С трудом перенося друг друга, они, тем не менее, каждый вечер собирались вместе на ужин, в просторную избу за чисто выскобленным столом. Просто потому, что здесь было больше некуда пойти.
– Какая адская выдумка, – бормотал историк, профессор Горлов, седой мужчина со старорежимной бородкой, который, несмотря на деревенский антураж, продолжал ходить в белой рубашке с бабочкой и подтяжках. – Какая гнусная пародия на маоистский Китай! Перековка, понимаете ли, интеллигенции! Мне уже шестьдесят семь, на что они меня надеются перековать?
– Скажите спасибо, что на Китай, а не на Кампучию времён Пол Пота, – вмешался ещё один бородач с растрёпанными волосами, бывший главный редактор радиостанции «Ухо Москвы» Венедикт Алексеев. – Выстроили бы в ряд, всех тяпкой по башке и привет!
– Типун вам на язык, Венедикт Александрович, – засуетился очень рыхлый, но верткий мужчина, всем своим видом и галльским жизнелюбием похожий на Дюма-отца. Это был некогда знаменитый поэт Телятников. Даже в ссылке он не прекращал без устали рифмовать. – Во глубине сибирских руд несладко, братья, нам бывало, попробуй соблюдай кашрут, когда вокруг свиное сало…
– Ну, полно, полно, – поморщился Алексеев, – иногда вы, Лев Владимирович, утомляете.
– Да? – А у себя на радиостанции вы так не говорили. Давали мне прайм-тайм и хвалили за хорошие рейтинги.
– У нас не радиостанция, – оборвал его Алексеев.
– Да уж, – вмешался четвёртый, жёлчный писатель с мышиным лицом Самуил Триллер, – дерьмо ваша радиостанция! Потому я оттуда и ушёл! Привыкли там затыкать всем рот и тут продолжаете. Знаете, я, конечно, не ожидал, что окажусь вместе с вами в ссылке, но теперь даже рад понаблюдать за вашими мучениями. Хоть что-то вам приходится делать ручками-с! Копать картошку, доить корову, починять одежду на зиму.
Сам Триллер, считая себя на голову выше остальных, не делал вообще ничего. Целыми днями он бродил по полям, а затем приходил за стол с хозяйским видом и требовал его накормить.
– Нет, я все понимаю, – вздохнул пятый из компании, Сергей Молодцов, убеждённый левак, – но меня-то за что с вами? Я так полюбил президента, когда вышел из тюрьмы. Я везде и всюду говорил, что Крым теперь наш. Я чтил Ленина и Сталина…
– За это и выслали, – сказал Телятников, – что уклонился от генеральной линии партии. В другую сторону.
– Мрази ваши Ленин и Сталин, – брезгливо сказал профессор, поправляя пенсне, – дай мне волю, я бы вас с вашей гремучей смесью в голове отправил вообще в Анадырь! Или на плато Путорана!
Молодцов вскочил и приблатненно ухмыльнулся, продемонстрировав золотую фиксу. В прошлой жизни он отсидел четыре с половиной года на зоне за антиправительственную агитацию.
– Ну ты, папаша, – сказал он с оттяжечкой, – рамсы попутал, что ли? Я тя щас урою!
И он замахал в воздухе ложкой, из ручки которой сделал острую заточку.
– Слышь, …, – рявкнул из угла шестой, который до сего момент сидел молча и ел щи. Это был легендарный певец-матерщинник Шныров. В одном из интервью он нелицеприятно отозвался о президенте и тоже загремел под фанфары. – Сядь на место, сука! Я тебе за профессора глаз на … натяну! Он тут один порядочный человек, б…, среди вашей шоблы!
И он свирепо посмотрел на Молодцова, буквально придавив того к скамейке взглядом.
– Очень уж вы грубы, Шныров, – озабоченно сказал Телятников, промокая жирные губы после блинов. – Нельзя так. Обстановка и так взрывоопасная… Вы, как поэт поэта, меня понимаете.
– Да какой ты поэт! – скривился Шныров. – Ты хоть раз стадионы собирал? В тебя девушки трусами кидали? Ты по три лимона снимал за один концерт? Это меня народ любит, а ты так, хлюпик… Надсон недоделанный.
Телятников покраснел. Со Шныровым у него была неприязнь и на личной почве. Целых две недели он обхаживал одну скотницу, читая ей самые лучшие свои стихи, а Шныров в итоге просто пришёл и повалил ее на сеновал.
– Я теперь, господа, на своей шкуре понимаю, какой была обстановка в Туруханской ссылке, – горько усмехнулся Горлов. – Немудрено, что Сталин и другие большевики вернулись оттуда тронутыми.
– Уёнутыми! – огрызнулся грубиян Шныров. – Профессор, не искушай судьбу! Все, что нужно, у нас тут есть – парное молоко, сметана, речка и девки.
– Да какие девки, – махнул рукой профессор, – у меня душа болит, как там в Москве… мои студенты, аспиранты… мои научные исследования… все ведь брошено… такая научная школа погибает…
И он внезапно разрыдался.
– Да ладно, – смутился Шныров, – извини, профессор, если что не то сказанул. Я тебя очень хорошо понимаю, это я так, для смеху грублю. Чтобы мы совсем тут не скисли.
– И я вас понимаю, – подал голос Алексеев, – я ведь тоже в прошлом историк.
– Историк? – сверкнул глазами Горлов. – Да вы жалкий учителишка! Как назывался ваш журнал на «Ухе»? «Дилетант»? Вот очень правильный термин!
– Давайте лучше посмотрим телевизор, – примиряюще сказал прекраснодушный Телятников и включил первый канал. На экране показался ещё более полысевший, с остатками цыплячьего пуха на голове, президент.
– Опять Уткин! – разочарованно сказал Телятников.
– Уюткин! – огрызнулся грубиян Шныров.
– Засиделся на троне наш Вадим Вадимович, – разочарованно сказал Алексеев. – Пора бы и честь знать.
– Знаете, господа, – заговорил начитанный Горлов, – теперь я наконец ощутил чувства героев Оруэлла, когда им принудительно включали телекран на весь день и вливали в уши эту мерзость. По сути дела, это же единственный канал связи у нас с внешним миром, причём односторонний. Сотовая связь тут не работает, интернета нет.
– Но я верю, что наше хождение в народ даст свои всходы, – оптимистично сказал Телятников. – Мы – новые декабристы! Товарищ, верь, взойдёт звезда!
Грубый Шныров немедленно срифмовал это слово, завернулся в одеяло и лёг спать лицом к стенке.
Жёлчный Триллер плюнул на экран, где президент, хитро ухмыляясь, что-то рассказывал. И только блаженный Молодцов, глядя на первое лицо, бубнил себе под нос:
– Меня-то за что, Вадим Вадимович? Произошла колоссальная ошибка! Ведь я же люблю вас! Ведь Крым же наш! Я верю, вы обязательно разберётесь и вызволите меня отсюда…
Cергей Беседин
Комментариев нет:
Отправить комментарий