"ЯМЩИК, НЕ ГОНИ ЛОШАДЕЙ"

«Ямщик, не гони лошадей…» Ефим Гальперин, Нью-Джерси Моему Другу Семёну Винокуру  Дело в том, что …вот уже более тысячи лет как в европейской литературе существует особый литературный жанр, относящийся к категории календарной литературы. Это так называемый рождественский, или святочный, рассказ. Как пишут уважаемые источники: …Он берёт свое начало в средневековых мистериях, тематика и стилистика которых была строго обусловлена сферой их бытования — карнавальным религиозным представлением. …Традиционный рождественский рассказ имеет светлый и радостный финал, в котором добро неизменно торжествует. Герои произведения оказываются в состоянии духовного или материального кризиса, для разрешения которого требуется чудо. Чудо реализуется не только как вмешательство высших сил, но и как счастливая случайность, удачное совпадение, которые тоже в парадигме значений календарной прозы видятся как знак свыше. Часто в структуру календарного рассказа входит элемент фантастики, но в более поздней традиции, ориентированной на реалистическую литературу (чуть ли не на критический реализм), важное место занимает социальная тематика, хотя тон повествования всегда умилительный и герой- страдалец обязательно вознаграждается…  К чему бы это я, Дорогой читатель, цитирую весь этот умный текст?! Потому что караул! Оказывается, в еврейской культуре такого литературного жанра нет. Как же так?! Получается, обнесли этим благом нас, бедных евреев. Вот я и предлагаю ввести в оборот жанр «благостный еврейский новогодний рассказ». Правда, прямо таки новогодним он быть не может. Сами понимаете – ну, какой умилительный рассказ в Десять Дней Трепета, в преддверии Судного дня! Но ведь зато уж после… Так что жанр может вполне позиционировать себя как «после йом-кипурный рассказ». И в нём обязательно должен присутствовать каббалистический момент. Потому как сегодня, согласно мнению известного рава Лайтмана, без Каббалы ну никак нельзя. * * * Шмулевич в синагоге появлялся раз в году. На Йом Кипур. Да-да, он был из тех евреев, которые бывают там только раз в году. Ну, чтобы не испортить окончательно отношения со Всемогущим. И просьба у Шмулевича к Б-гу была всегда одна и та же - оказаться в Швейцарии. И ничего больше. Представьте себе, вокруг него стонали, рыдали евреи. Били себя кулаками в грудь, истошно просили простить все накопившиеся за год прегрешения, а потом плавно переходили в этих просьбах к постановляющей части: а) Хорошей записи в Книге Жизни б) Заказам Г-споду на следующий год всяческих благ Ну, что поделаешь. За эти тысячелетия у евреев с Б-гом сложились свои интимные отношения и поэтому просили они у Всемогущего так много, что у бедных ангелов ручки болели всё записывать. А со Шмулевичем всё было просто: - Швейцария. А когда истекал Судный День и тоскливый рожок шофара возвещал, что все записи в Книге Жизни на этот год уже сделаны, и оголодавшие за сутки поста евреи бросались по домам поглощать пищу, Шмулевич шёл и покупал десяток билетов лотереи «Power Ball». А как же. Он понимал, что Г-споду надо давать шанс тоже. Шмулевич уже давно посчитал - сколько нужно выиграть, чтобы купить небольшую квартирку в каком-нибудь недорогом кантоне, оплатить медицинскую страховку, и чтобы хватило на скромное-скромное, но проживание… Почему именно Швейцария? Ни тебе Франция, ни Голландия. Ни Испания, наконец. Всё просто. В юности все мы увлекались Бабелем. Именно тогда в голове у Шмулевича засела фраза, сказанная Мишкой Япончиком: - …И чем было бы плохо, если бы евреи жили в Швейцарии, где их окружали бы первоклассные озёра, гористый воздух и сплошные французы...  Но что интересно - при всём при этом Шмулевич в Швейцарии всерьёз никогда не бывал. Только пролётом. Если в своих бизнес-перемещениях должна была случиться пересадка в Европе, он старательно выбирал стыковку именно в Цюрихе. И даже в Китай за сантехникой он летал с пересадкой там же. Но никогда не делал stop-over. И в страну не выходил. Так что Швейцария для него - это коридор транзита с его серо-голубыми стенами. Но знал он про страну всё. Про высоту гор и глубину озёр. Более того, он старательно следил в интернете за климатическими изменениями вплоть до роста снежных шапок в Альпах или наоборот - их таянии. Ну и, конечно, за рынком жилья в Швейцарии во всех её кантонах. Он, как настоящий страстный любовник, жил предвкушением. Он везде выискивал какие-то намёки, символы и знаки. Даже когда его сосед по синагоге, крикливый хасид, обозвал его швицером, Шмулевич хоть и знал про происхождение этого слова от корня «швиц» (потеть), всё равно подумал, что всё не так. Что швицер – это счастливый еврей, живущий в Швейцарии. В Советском Союзе Шмулевич как всякое среднестатистическое лицо еврейской национальности числился в интеллигентской прослойке. Правда, был он не музыкантом и не учителем, а инженером. Женился он ещё студентом. Как тут говорят в Америке - аccidenatally. То есть в результате аварии, которая случилась на втором курсе во время сентябрьского выезда студентов на картошку по неопытности в половых вопросах обоих участников происшествия. Опять же, как формулируют в той же Америке - nothing special. То есть, обычное дело. Для этого и были придуманы в СССР комсомольские свадьбы. И через пять месяцев после бракосочетания родился сынок Шурик. Потом было окончание института и трудовые будни. Правда, только для Шмулевича. Жена не работала. Мол, кто-то должен заниматься ребёнком… Вот и бродила жена сомнамбулой по квартире, листала журналы, смотрела телевизор и всё время вязала кофточки, свитера и шапочки. Но только для себя (!). И материнством не пахло. - Ну, что тут такого, сынок, – защищала её мама Шмулевича – Ещё проснётся инстинкт. Но за всю жизнь этого так и не случилось. Что ж, обычное дело… Так что ребёнком занималась мама Шмулевича. Она же вела хозяйство - бегала по магазинам, готовила еду. А папа Шмулевича учил внука считать, писать и вежливо разговаривать. Все пятеро теснились в двухкомнатной квартирке со смежными комнатами 27, 6 кв. метров. Казалось бы, пространство небольшое, но заметить - что же делает каждый день жена - у Шмулевича времени не было. Потому что воспитан он был в лучших традициях еврейской семьи. То есть человеком добросовестным (добро + совесть). И смыслом своей жизни (раз уж так сложилось) он назначил - быть заботливым сыном, заботливым мужем и заботливым отцом. И он стал торопливым, чтобы соответствовать. Чтобы всё успеть и никого не подвести. Днём он трудился в маленькой конторке водоканала на жалкую зарплату, а по вечерам чертил курсовые работы по теории машин и механизмов для ленивых, но состоятельных студентов. А ещё он подрабатывал переводами с английского на русский. Язык он ухватил ещё в школе. Переводил Шмулевич технические тексты для имевшегося в городе громадного проектного института всесоюзного значения. Именно этот факт - всесоюзное значение - был для секретаря парткома и начальника отдела кадров тем самым мотивом для НЕзачисления человека с такой фамилией инженером в тот самый институт. И жизнь большого трудового коллектива проходила как большой корабль - мимо Шмулевича. Ни тебе комсомольских собраний, ни субботников с воскресниками… Да что там! Даже договор на переводы текстов был оформлен на жену Шмулевича. Потому как она обладала звучной фамилией, оканчивающейся на «ко». Ой! Извините я, кажется, упустил эту деталь - супруга Шмулевича была представителем титульной нации. И до учёбы жила в маленьком районном центре с наличием числительного в названии - Пятихатки. Обычное дело... В эмиграцию в Америку Шмулевичи приехали вчетвером. Маленький сын, жена и мама. Папа не дождался. Похоронили его в Украине. Слава Б-гу, мама Шмулевича ещё успела пожить обустроенной старостью. Вкусить все радости «эсэсая» - «фудстемпы», «хоматенды» и толпы жадных врачей, придумывающих немыслимые тесты и процедуры, чтобы только урвать побольше денег, которые добрая Америка выделяет на призрение пожилых людей. И, кстати, отошла мама Шмулевича в мир иной, тоже принеся доход дельцам от медицины. Случилось это в Доме для престарелых. Это такая система учреждений, где медперсонал максимально продлевает обветшавшие жизни стариков. Потому что каждый день работы аппарата искусственного дыхания, прокачивающего воздух в теле, находящемся уже в состоянии овоща, - это ещё тысячи долларов, откачанных у государства. Обычное дело - капитализм… И в него надо было Шмулевичу вписываться. С самого начала стало понятно, что инженеры здесь не очень-то нужны. Как и переводчики технических текстов. И Шмулевич заторопился опять. Бросился, как и все, учиться на программиста. Сначала учил язык Cobol и CICS. Потом оказалось, что знатоков уже много. Начал учить язык DIBITWO. Но тут случился переизбыток этих программистов-скороспелок, и Шмулевич бросился в бурное море частного предпринимательства. Четыре раза он открывал корпорации. В каждой он был один, но президентом. Возил столовые сервизы из Житомира, костюмы из Винницы и даже паркет из Таиланда. Да, ещё в Израиль бытовую электронику. Открывал автомойку и детские летние лагеря, медицинские офисы и даже один раз фабрику по чистке пуховых подушек. Как же - ведь надо было быть заботливым мужем и заботливым отцом. Он суетился, спрессовывал сутки, загонял себя. И всё время прогорал. К этому времени стало ясно, что они с женой совершенно чужие люди. Вернее, это было открытием только для Шмулевича. А жене с самого начала всё было ясно. И она не сильно заморачивалась (слово из её лексикона). Кстати, в США она, ощутив себя в огромном платяном шкафу, полном шмоток, вдруг проснулась – ведь вязать уже не надо было! И кинулась с размахом в социум. Устроилась на работу в «трэвэл»-агентство. Сразу же стала спать с хозяином - жовиальным евреем из Кишинёва. Потом с приятелем хозяина. Потом… Короче, обычное дело. Да и сын Шурик (Alex), вкусив свобод, папу ни в грош не ставил. Подростковым максимализмом он так до конца и не переболел, хотя уже вымахал к своим тридцати годам в рослого детину. - В моего деда пошёл, – гордо говорила жена, снисходительно меряя взглядом щуплого Шмулевича. Да и сомнамбулировал сын Шурик, как мама. Учиться не хотел, перебивался случайными заработками. А отца рассматривал как неудобного ворчливого соседа по дому и по жизни, которого приходится терпеть. Потому как пусть нестабильный, но источник финансирования. Вот все говорят о кризисе среднего возраста. Дескать, мужчина в свои 40-45 лет должен… Нет, кризиса не было. Шмулевич плавно понимал, что он уже не нужен этой ошалевшей до ужаса от наступающей старости женщине, ни этому чужому по духу оголтелому пацану, пытающемуся справиться с наваливающейся на него жизнью. И что интересно - Шмулевичу тоже никто не был нужен. Он устал торопиться. Соответствовать. Захотелось забиться в теплую уютную квартирку с видом на Альпы. И чтобы вокруг были горы, озёра и первоклассные французы. Так что на все эти крики, претензии жены… И даже когда сын разбивал машину, попадал в скандалы, подсаживался на наркотики, приводил в дом девушек разного цвета кожи, да и когда «кидали» партнёры по бизнесу, хамили поставщики, Шмулевич молчал. Нет! Не совсем. Он в эти моменты думал про Швейцарию и мурлыкал себе под нос: - Ямщик, не гони лошадей, нам некуда больше спешить, нам некого больше любить. И даже в этом году на Йом Кипур он тоже пару раз промурлыкал в синагоге про ямщика. Бдительный сосед - тот самый хасид, который был родом из подмосковной Малаховки и поэтому был знаком с песней по той жизни, удивился: - Что так?! Эта же «гоише» песня! И тогда Шмулевич сказал ему, что песня-то хоть и считается русской народной, но слова написаны обрусевшим немцем, а музыка - евреем. Хасид удивился ещё больше. Потом, когда закончился Судный день и голодные евреи рванули гурьбой за кошерной пиццей, Шмулевич терпеливо, как всегда, пошёл и купил опять на двадцать долларов билеты американской лотереи Power Ball. Увы. Хотя нет. На одном билете три цифры совпали. Выигрыш - целых 25 долларов. А спустя месяц Шмулевич наладился в очередную вылазку по своим, аз ох ун вэй, бизнес-делам. На этот раз - в Молдавию. Повидло сливовое и фаршированный перец в томате для русских магазинов Брайтона и окрестностей. И пересадка, опять же, как раз была в Цюрихе. В серо-голубом коридоре транзитного перехода Шмулевич глубоко вдохнул, но вдруг уже не выдохнул. «Ямщик, не гони лошадей». Служащий соответствующего отдела международного аэропорта города Цюриха позвонил в США в семью месье Шмулевича, чтобы поставить в известность о случившемся и согласовать действия. Дескать, есть ли какие-то пожелания. Когда и кто прилетит за телом для транспортировки и дальнейшего захоронения по месту жительства… Выяснилось, что лететь никто не собирается. Но служащий видал виды: - Да, действительно, Америка - это далеко, господа. Может быть, есть у месье Шмулевича родственники или друзья в Швейцарии или ещё где-то поблизости в Европе. И он услышал, что там, в Америке, сын переспрашивает: - А у «него», что, мама, были какие-то друзья? И слышно было по телефону, что женщина пожала плечами: - Да откуда?! - Готовы ли вы оплатить транспортировку тела в США? - спросил служащий. На том конце провода замялись. Тогда педантичный швейцарец вежливо объяснил, что страховка месье Шмулевича покрывает утилизацию тела на месте. И что это обычно осуществляется путём кремации тела во всемирно известном цюрихском крематории в Нордхайме, который существует с 1889 года на кладбище Зильфельд. - Но дело в том, что месье Шмулевич – еврей, – сказал он осторожно - А у евреев положено захоронение тела в земле… Но сын Шмулевича – Шурик - не заморачивался: - Да чё там, сжигайте. Ещё дотошный служащий предупредил, что урна с прахом хранится в крематории всего три месяца. - Ну, если будет оказия, – ответил ему сын Шмулевича. Потом, месяца через два, звонила, видно, очень обязательная работница крематория и предупредила, что спустя неделю срок хранения праха месье Шмулевича истекает, и если урна не будет востребована, то прах будет подлежать безличностному захоронению. В Америке на том конце провода просто хмыкнули и положили трубку. И согласно инструкции спустя неделю, прах Шмулевича был закопан на участке №14 кладбища Зильфельд города Цюриха. А! Сподобился-таки Шмулевич! В Швейцарии! Навсегда. Услышана, значит, была просьба. «… Дивны дела Твои, Господи». Кстати, а ведь у Шмулевича был друг. И про истечение срока хранения праха я узнал вовремя. Более того, я был в это время на юге Германии, в Базеле. Сто километров до Цюриха. Час на машине. Так что вполне можно было съездить, забрать прах и, соблюдая приличия, одну часть захоронить в Америке на кладбище рядом с могилой мамы, вторую - в Украине около папы и дедушек с бабушками, а третью, учитывая то, что Шмулевич любил поговорить о своём еврействе, развеять в Иудейской пустыне в Израиле… Но кто я такой, чтобы вмешиваться в деяния Г-сподни?