ИВАН ГРОЗНЫЙ НЕ УБИВАЛ СЫНА

Дмитрий Быковобозреватель

14

Петр Саруханов / «Новая»

По мотивам встречи в Лисичанском ГОКе.

Сцена примерно изображает картину Ильи Репина. Иван Грозный прижимает к груди сына.

Иван Васильевич: Какой-то в памяти провал, распад, отказ простейших функций… Сын, я тебя не убивал.

Иван Иванович (слабеющим голосом, но язвительно): А кто же это? Папский нунций?

Иван Васильевич: Не нунций, сына, а легат, плодящий слухи о России… Но я, сынок, не виноват, а просто очень мы большие! Страна большая, лес, сырье, большой простор, большие лужи… И все клевещут на нее, а мы ничем других не хуже! Смотреть на Францию невмочь, небось убили тысяч сто уж в Варфоломеевскую ночь за просто так, а ты тут стонешь! Пускай не сто, а тридцать тыщ, вся гугенотская прослойка — без снисхождения: тыдыщь! Да я мечтать не смел про столько. Опять же Англия, Шекспир — возьми книжонку, обучайся: на этом фоне русский мир вообще какой-то остров счастья! Открой классический сонет: кругом коррупция, чего уж, и чести нет, и правды нет, зову я смерть… А ты тут воешь! Нет, Ваня, не моя вина за эти крайности в России, — такие были времена, такие жесткие такие. Опять же внешние враги со всех сторон большого света… Кому тут скажешь «Помоги»? Друзья — Малюта и вот это… (показывает окровавленный посох). Мы как бревно в глазу у всех, от англичан до Палестины. Как только в чем-нибудь успех — кругом клевещут де кюстины! Поляк, тевтонец, хитрый жид — все посягают на единство, а кто поймет и защитит? Мединский, что ли? Не родился!

Иван Иванович: Отец, мне хуже.

Иван Васильевич: Свят-свят-свят! Кто ж так тебя? Неужто Сталин? Терпи, поедем в Ленинград, там быстро на ноги поставим! Ужель я сыну супостат, ужель я враг родному краю…

Иван Иванович: Отец! Где это — Ленинград?

Иван Васильевич: Не знаю, ничего не знаю! Уже я сам, как большинство, привыкши хлопать очесами, не понимаю ничего: так много раз переписали. И мне оценки не дано, я — от святого до изгоя, приходит лысый — я одно, при волосатых я другое… Налили воду в решето! Как хочешь тут борись и ратуй… Теперь у них неясно кто, не лысый и не волосатый, не миротворец и не кат, и не кровавый, и не белый, и ни вперед, и ни назад, а хуже будет, что ни делай. От русских отвернулся Бог: глядит усталый, безучастный… А заскучает — едет в ГОК.

Иван Иванович: Какой?

Иван Васильевич: Обычно в Лисичанский. Там ждет его рабочий класс, лежит возлюбленная почва — я, говорит, люблю у вас, я, говорит, такой же точно! Там ждет испытанный народ, вопросов нет, а только лепет — никто на понял не берет, никто горбатого не лепит! Все любят родину свою и к ней привыкли, будто к раю…

Иван Иванович (слабея): Я понимать перестаю!

Иван Васильевич: Сынок, я сам не понимаю. Я все бы понял, голубок, обрел бы я себя, несчастный, когда бы мог поехать в ГОК, вот в этот самый, Лисичанский! Сейчас ты, Ваня, замолчишь, но помни, отпрыск мой печальный: не я убил тебя, малыш!

Иван Иванович: А кто же?!

Голос за кадром: Это был Навальный.