АЛЕКС ТАРН ОБ АРХИВЕ МИТРОХИНА

Aleks Tarn

8 ч · 

Сегодня повсюду обсуждается статья, опубликованная в «Едиот Ахронот» известным журналистом Роненом Бергманом по итогам его близкого знакомства с ближневосточной частью так называемого «архива Митрохина». Этот архив, попавший на Запад в 1992 году и содержащий рукописные копии из внутренних документов КГБ, долгое время оставался закрытым – пока соответствующие органы соответствующих контрразведок не решили, что выдоили из него все, что требовалось, и можно наконец отдать документы на поживу изнывающей от нетерпения прессы.

Израильтян, естественно, интересует ближневосточная часть архива. Несколько недель назад мы увидели первую ласточку, которая оповестила нас, что Махмуд Аббас (ака Абу-Мазен), возглавляющий ныне арабскую автономию на земле Иудеи и Самарии, был (и наверно остался - ведь чекисты бывшими не бывают) агентом КГБ с кодовым именем «Кротов». В принципе, об этом говорили давно, но одно дело предполагать, пусть даже с высокой степенью вероятности, и совсем другое – получить документальное подтверждение.

Эта ласточка и в самом деле предвещала весну. Опубликованный Бергманом список включает довольно известные имена: 

Моше Снэ – начальник штаба Хаганы, депутат Кнессета от партий МАПАМ (ныне часть партии МЕРЕЦ) и МАКИ (Компартия Израиля, ныне часть арабского Объединенного списка).

Элиэзер Гранот – генсек МАПАМ и депутат Кнессета от этой партии.

Яаков Рифтин – депутат Кнессета от МАПАМ. На могиле этого откинувшегося в 1978 году шпиона написано «Коба» - как видно, он позаимствовал у своего кумира не только мировоззрение, но и кличку.

Людей, не слишком знакомых с историей Страны, это может удивить, но только не тех, кто хотя бы немного интересовался этой тематикой – даже не всерьез, а лишь чуть-чуть глубже школьной программы. Мне хотелось бы привести тут выдержку из моей книги «История, оперенная рифмой», которая, похоже, выходит-таки в московском издательстве Книжники. Вижу-вижу ваши скептические усмешки: я действительно обещал это еще год тому назад, а воз и ныне там. Причина тому: долгие переговоры с правообладателями (издательством «hа-Кибуц hа-Меухад» и внуком Альтермана Натаном Слором), которые сейчас вроде бы подошли к концу.

Отношениям израильской культурной общественности к антисемитским кампаниям Сталина посвящена в этой книге довольно значительная часть. Альтерман писал об этом много и страстно в рамках своей «Седьмой колонки». Сражение разворачивалось преимущественно на страницах двух газет: «Давар» (орган бен-гурионовской партии МАПАЙ) и «Аль hа-Мишмар» (орган сталинистской партии МАПАМ, которая, как стало официально известно сейчас, кишела советскими шпионами). В то время ревизионисты (последователи Жаботинского) были загнаны в полуподполье, и левые партии представляли собой главную политическую силу Израиля (45 мандатов у МАПАЙ + 20 у МАПАМ и коммунистов).

Итак, осень 1951 года. Прошло почти три года после «странной» смерти Соломона Михоэлса. В СССР один за другим «исчезают» еврейские писатели. То есть «исчезли»-то они уже в январе 1949-го – но только для своих соседей по дому; до Израиля же известия о геноциде остатков еврейской культуры на территории России добрались значительно позже. А добравшись, натолкнулись на глухую стену молчания.

Лишь в декабре 1951 года на Конференции ивритских писателей кто-то из участников осмелился предложить резолюцию, которая выражала – не протест, нет! – а всего лишь «боль и гнев в связи с исчезновением еврейских писателей в Советской России». Но и это весьма скромное предложение вызвало резкий отпор со стороны членов группы «Молодая гвардия», связанных с просоветской партией МАПАМ. Один из «молодогвардейцев» в знак протеста покинул конференцию. Резолюция была все же принята большинством голосов, но, к сожалению, не помогла (как, впрочем, и остальные, гласные и негласные, протесты мирового еврейства): «исчезнувшие» писатели Перец Маркиш, Лев Квитко, Давид Бергельсон, Ицик Фефер и их товарищи по Еврейскому антифашистскому комитету были расстреляны сталинскими палачами спустя семь с половиной месяцев, 12 августа 1952 года.

Тогда-то, по следам скандала на вышеупомянутой Конференции, Альтерман и написал колонку с длинным названием «Почему запрещено спрашивать о судьбе еврейских писателей в России?» (газета «Давар», 28.12.1951). Обратите внимание: не протестовать, не защищать – спрашивать!

Осторожно-примирительный тон альтермановского стихотворения наряду с искренним недоумением и возмущением по поводу сути вопроса, вынесенного автором в заголовок, кажется сейчас странным: разве в Израиле не было построено демократическое общество западного типа, свободное от подобных страхов и опасений? В том-то и дело, что нет – не было.

Существующий сегодня уровень свободы мнений и высказываний (сам по себе отнюдь не максимальный) является результатом долгой и сложной борьбы за свободный характер израильского общества. Это теперь, в начале XXI века, тоталитарные убеждения (в форме левых, коммунистических, анархистских и подобных им людоедских взглядов) свойственны лишь незначительному проценту избирателей, но в первые годы существования Израиля ситуация выглядела совершенно иначе. Сталинистские силы («hа-Шомер hа-Цаир», «Ахдут hа-Авода», ПАКАП, МАКИ, МАПАМ и другие группы и объединения), целиком или большей частью ориентированные на Советский Союз, пользовались тогда серьёзным общественным влиянием.

Вот как характеризует тот период известный израильский литератор Хаим Гури (пальмахник, боевой офицер, сам разделявший взгляды левой партии «Ахдут hа-Авода»):

«МАПАМ тогда была силой! 20 депутатов кнессета первого созыва! Она включала в себя "hа-Кибуц hа-Арци", относящийся к партии "hа-Шомер hа-Цаир", большую часть другого кибуцного объединения "hа-Кибуц hа-Меухад", многих рабочих из городов и сельскохозяйственных поселений (мошавов), лучших бойцов Войны за независимость, интеллектуалов, писателей и поэтов. Это был лагерь сионистов-социалистов в сердце молодой Страны Израиля – лагерь, который искал в те дни связь с коммунистическим движением, с революционным миром и всем сердцем желал стать частью этого мира. МАПАМ верила в сионизм, действующий совместно с Советским Союзом, а не против него».

По реакции израильских сталинистов на более чем невинную (учитывая обстоятельства) резолюцию писательской конференции хорошо заметно, что их целью было внедрение сугубо советских тоталитарных методов управления: умолчания, забвения, лживой пропаганды и постоянного «исправления» истории в требуемом духе. Протест Альтермана в тот период стал важной частью борьбы за умонастроения, за общественный облик новорождённого государства. Любопытен довод, которым поэт оправдывает своё право на «неудобный» вопрос: по мнению Альтермана, прояснение ситуации послужит лишь на пользу оплоту социализма – в то время как «умолчанье и взгляды косые», будучи «хуже самых тяжёлых клевет и обид», выгодны лишь врагам Советской России (к которым сам автор никоим образом себя не причисляет).

Ну а нам сейчас очень полезно прочитать это – хотя бы для того, чтобы прочувствовать атмосферу того времени и понять, в какой ад могло превратиться израильское общество, если бы здесь возобладало-таки левое мировоззрение.

Что ж, давайте сегодня сметём со стола

провокации, ложь и доносы,

чтоб на сцене осталась, проста и светла,

лишь конкретная сущность вопроса.

Эти люди как будто пропали в дыму,

словно канули в тёмную Лету.

Испарились… – куда, отчего, почему? –

ни ответа, ни весточки нету.

Ну, а кроме того, я никак не пойму:

эта тема у нас под запретом?

Отчего невозможен простейший вопрос

о судьбе запропавшего друга

без того, чтоб не вызвать всеобщий психоз,

и плевки, и глумленье, и ругань?

Отчего тут же следует окрик: «Не смей!»

будто помыслы наши нечисты,

будто прячем в мешке скорпионов и змей,

будто впрямь мы враги и фашисты…

Кто-то скажет: слова резолюции той

с выражением «гнева и боли»

были слишком резки – не совсем клеветой,

но, допустим, вмешательством, что ли.

Коли так, то признаем вину, господа,

поменяем слова и мотивы

и со всей осторожностью спросим тогда:

эти люди мертвы или живы?

Чтоб не приняли этот вопрос за нажим, 

спросим шёпотом, тихо и кратко,

не желая обидеть советский режим,

злобных чувств не питая украдкой.

Потому что, друзья, не бывает нигде,

чтобы пласт богатейшей культуры

вдруг исчез, словно камень в болотной воде,

словно брошенный в яму окурок.

Да и кто ещё спросит о них, как не мы –

их коллеги по вере и слову?

Отчего ж мы бежим, как от чёрной чумы,

от вопросов прямых и суровых?

Тот, кого от таких разговоров знобит,

должен знать: для Советской России

хуже самых тяжёлых клевет и обид 

умолчанье и взгляды косые.

Тем, кто честен, негоже таить и скрывать –

мы обязаны этот вопрос задавать!

(перевод с иврита Алекса Тарна)