СВИНАРЕНКО СПРАШИВАЕТ КОХА

ИНТЕРВЬЮ

Альфред Кох: "Любой разумный человек вам скажет, что нужно валить куда глаза глядят"

31.03.2016  Автор: Игорь Свинаренко 

Не далее как в 1984 году замыслил я побег из Совка. Уже все было готово: я записался в тургруппу Союза Журналистов (Франция — Португалия), а в Париже по плану пошел в ментовку и просил политического убежища. Работать я собирался идти к Анатолию Гладилину на "Радио Свобода" (корректировать редакционную политику). Меня огорчало, что там был перекос в сторону междусобойчика. Интонация была: "Ну чего еще можно ожидать от кремлевских дебилов? Ждем, когда рухнет кровавый режим партийных козлов!" (Ничего не напоминает?) А по мне, так надо было вещать на более широкую аудиторию: не только на рефьюзников, политзеков и самиздатчиков, но и на тех, кто сомневается и задает вопросы.

Однако ж чекисты не выпустили меня. Не то чтоб разоблачили мой план, а просто подстраховались: зачем пускать на Запад беспартийного пьющего бабника, который изводит подъ*бками знакомых аппаратчиков? 

(Через какое-то время те же самые мудаки не пустили меня в Афган репортером: думали, сбегу к моджахедам?) Короче, "Радио Свобода" обошлось без моих советов, а режим — вы будете смеяться — таки рухнул, чтоб он был здоров.

Ну а сейчас — новая постановка старой пьесы. Для тупых, которые с первого раза не сообразили. Про избиение диссидентов с последующим сжиганием партбилетов охранителями. Нет, нового плана бегства в Париж у меня нет: прошла охота к перемене мест. Да и надо будет — везде найдут, везде достанут. Или, наоборот, оставят в покое. Если что, это я не про человеческую активность (бери выше!). Но опять мне кажется, что стиль междусобойчика актуален: белые дебатируют со своими, а красные перемигиваются друг с другом и с коричневыми. Но на этот раз я уж не надеюсь, что стороны найдут общий язык. Поздно.

Однако ж предлагаемое интервью мы с моим старым товарищем и соавтором Альфредом Кохом все-таки сделали. Много чего мы понаписали за время знакомства! Первая книга наша называлась "Ящик водки": мы ее сочиняли-таки часто под водку, или, бывало, под пиво с воблой. А еще у нас, авторов журнала "Медведь", было заведено обсуждать тексты в богатом новиковском ресторане: он, я, Лера Новодворская. Как сейчас помню, когда выпивали с Борей Немцовым под чебуреки, он ел только мясную начинку, а тесто откидывал в сторону, борясь за здоровый образ жизни и раздельное питание. Иных уж нет, а те далече. Что касается моего соавтора, то он Там, я Тут... Жизнь раскидала.

Игорь Свинаренко Давно не брали мы в руки шашек! Так-то порознь берем, но каждый сочиняет свое. А я вспомнил "Ящик водки". Как бы то ни было, а вошла книжка в историю литературы. Читали не все, но уж слышали. Я вспомнил, как один наш с тобой знакомый олигарх требовал продолжения: типа, зря мы остановились на 2001-м (а у нас же и бонус был, мы и 2002 год описали) — надо дальше писать, ведь там столько было интересного, когда Путин стал разворачиваться! Я ему говорю: если ты уверен, что надо дальше писать, так давай мы с тобой во всех подробностях обсудим новую эпоху и напишем книжку! Он молниеносно отказался…

Настало время нам исполнить что-то в четыре руки. Инфоповод, тем более, есть: ты опять репрессирован (заочно, правда) и снова в эмиграции (на этот раз — во взрослой, ведь прошлые были больше в шутку). Прежде чем приступить к делу о контрабанде, давай мы коротенько минут на 40 расскажем о твоей счастливой эмигрантской жизни в Бундесе, о которой мечтают миллионы людей. Или ты не в эмиграции? Ты ж — немец, живешь на родине, ушел из нашего православия в ихнее лютеранство… Хорошо вам, полукровкам! Жалеешь, что раньше не уехал?

Альфред Кох: Нет, не жалею. Я вообще мало о чем жалею в своей жизни. Жалко, как говорится, у пчелки в жопке. Ты же знаешь, я не собирался эмигрировать. Мне нравилось жить в России. Это моя страна и по языку, и по культуре. Но тут эта "уголовка"… То есть решение было принято за меня и без меня.

А что касается Германии… Ты знаешь… Вот помнишь мою квартиру в Питере? Типа, город моей молодости, воспоминания, старые друзья и т.д. То есть я всегда понимал: если меня Москва отвергнет, то всегда есть Питер. Он мой, он меня не предаст, я всегда могу вернуться туда. Поэтому я всегда держал квартиру в Питере.

Вот и с Германией также. Я как немец-полукровка всегда (сколько себя помню) думал так: вот где-то там, далеко (в советское время это была полумифическая страна из сказок братьев Гримм), есть земля моих предков. Где я всегда могу укрыться. Где я — свой. Неважно, что реально меня здесь считают русским. Однако я — свой русский. Это мой Израиль. Может, только евреи понимают меня в этом вопросе….

Германия — как дополнительная опция. Она есть. Она всегда с тобой. Она никуда не денется и в нужное время подставит плечо, а ты сможешь спокойно опереться на эту силу: она тебя защитит. Это очень важно для человека. В любом возрасте.

Поэтому у меня не было никаких раздумий по поводу страны, хотя у меня была возможность и в Штаты уехать. Но нет. Только Германия. Здесь я в своей тарелке. Многое здесь мне непривычно и многое удивляет до сих пор, но это понятная непривычность, которая меня не тяготит.

Во всяком случае, перспектива здесь умереть меня не пугает. Она абсолютно органична и даже в каком-то смысле закономерна. И то, что мой сын вырастет немцем (уже настоящим), тоже мне кажется правильным и справедливым.

Игорь Свинаренко: Очень важный попутный вопрос. Щас некоторые проснулись и начинают думать про отъезд: пытаются распродать недвижимость, а цены уж не те. Ты, однако, успел, так? То есть надо смотреть, что делаешь ты, и повторять. В этом смысле: какие у тебя сейчас финансовые рекомендации?

Альфред Кох: Ну, не то что бы я финансовый гуру… Не преувеличивай! Я продал свою недвижимость не на пике рынка. Но, конечно, по сравнению с нынешними ценами я хорошо отделался. Даже с небольшой прибылью. Но это не повод давать другим какие-то рекомендации. Я едва ноги унес! Какие уж тут рекомендации…

Стратегически в России сейчас нет бизнеса: коммодитиз в заднице, банки валятся, недвижимость лежит, потребительский спрос упал… Остается только дербанить бюджет. Но это бизнес ограниченного круга допущенных до кормушки лиц. Соответственно, сегодня любой разумный человек вам скажет, что нужно откэшиться и валить куда глаза глядят. Но я к вам с советами не лезу. Пусть каждый решает сам.

Игорь Свинаренко: Ты перевел бизнес в Германию. Вот расскажи: у них там все, как у нас, или иначе? Тоже получают 200 процентов прибыли? Как ты там зарабатываешь, если не секрет?

Альфред Кох: Нет. Маржа 5% считается достойной. Из-за нее можно покорячиться. Чем ведение бизнеса в Германии отличается от ведения бизнеса в России? Первое, что бросается в глаза: нет государства! Вообще. Никакого государства я не чувствую. В налоговой сидят какие-то ангелы: сейчас я сдаю отчет за 2013 год! И это нормально: куда торопиться? Человеку нужно все подсчитать! Пожнадзор, санэпидстанция, менты — я их не видел ни разу! Ни, ф*кинг, разу ни в одной из своих гостиниц или доходных домов за 10 лет бизнеса. Они, конечно, существуют. Но вообще не показываются: только если позовешь или случится какая-нибудь авария.

В Германии чиновник взяток не берет. Я даже ни разу не слышал об этом. В этом есть определенное неудобство. Вот, например, я пытаюсь получить разрешение на новое строительство или реконструкцию. Я знаю, что я его рано или поздно получу: все мои документы в порядке, проект — нормальный, почему нет? И чиновник — тоже. Но он мурыжит меня месяцами! Смотрит, смотрит, тянет… В России бы дал на лапу и давно уже строил. А в Германии нужно ждать. Ускорить невозможно. Никак. Чиновник медленно ползет к результату.

То же самое с судами. Первым делом судья предлагает мировое соглашение. Ты на дыбы: какое мировое? Он у меня деньги украл! Как простить ему 50%? Вы в своем уме? "Ах, нет? — отвечает судья. — Ну, тогда мы будем смотреть материалы дела. Приходите через годик…" Немая сцена…

То есть вот это отсутствие государства — к нему нужно привыкнуть. Оно, с одной стороны, очень удобно, а с другой — непривычно. То есть нужно аккуратно подходить к выбору партнеров, внимательно читать договора, получать правильные гарантии и т.д. Это все очень важно, когда государство не лезет в каждую дырку, а предоставляет тебя самому себе и стихии рынка…

Игорь Свинаренко: Первая твоя ("маленькая") эмиграция была в Нью-Йорк. Ты еще оттуда (кажется, бухой) дал интервью, в котором рассказал, что Россия — сырьевой придаток Запада, что она никому не нужна, без нее обойдутся. Еще у тебя по этому поводу была бурная полемика с Минкиным. Тогда тебя за что форшмачили? За дело писателей? Тогда ты еще не вступил в СП (куда тебе рекомендацию дала сама Римма Казакова, а вторую — сам я), и писатель ты был в кавычках.

Как там протекала жизнь? Помнишь, в "Ящике" мы вспоминали, что к тебе применили амнистию после того, как Лужков, желая помочь, наградил тебя медалью за 850-летие Москвы. А щас некому и вступиться из русских начальников, да?

Альфред Кох: Да не был я бухой. Если только слегка с похмелья. Я накануне того интервью был в "Русском Самоваре" у Ромы Каплана, нашего с тобой товарища. Но я тогда был злой как собака, и отсюда вся страсть моего спича… А форшмачили меня тогда за "Связинвест". И Минкин, и все остальные… Что не продал его Гусинскому за меньшие деньги, а продал Соросу — за большие…

А про медаль: да, Юрий Михайлович был самостоятельный мужчина. Мог позволить себе такую вольность. Поэтому он теперь мой сосед. В австрийском Кицбуэле обитает… Мы, правда, с ним еще не виделись. Хотя и живем в сорока минутах езды друг от друга…

Игорь Свинаренко: Кстати, у меня создалось впечатление, что без меня, в одинаре, ты пишешь хуже, чем дуэтом. Мы с тобой в паре выступали искрометно, весело, стебались над всем, а щас ты пишешь сурово и угрюмо. Тогда мы и про водку, и про баб говорили, и про литературу, и про искусства, и про путешествия, и про случаи из жизни, а щас у тебя только пафос обличения. Типа, в РФ кровавый режим, и пусть всем там будет х*ево. Чем хуже — тем лучше. Помню, ты даже Ленина цитировал где-то: честный человек должен желать поражения своей стране. Однако ж Ленин х*ево кончил. Наши с тобой общие знакомые, которые в Москве, считают, что ты уж слишком мрачен и недобр.

Альфред Кох: Пошли их на хер, наших общих знакомых. Как хочу, так и пишу. Не вижу причин для щенячьих радостей, вот и пишу мрачно. Если они видят, то пусть и пишут радостно и весело, как Прилепин с Шаргуновым. Как говорится в старом анекдоте: сейчас их сдача. Вот когда будет моя сдача (а я глубоко уверен, что будет), вот тогда и я постебусь. Вот тогда и мне будет весело.

Я вообще очень примитивно устроен. Когда мне весело, я смеюсь. Когда горько — грущу. В этом отношении я так и не поймал этот лейтмотив московского снобизма: похохатывать над всем, что случилось… Мне кажется, что московский сноб — самое убогое существо на земле. Он живет в интеллектуальной и культурной дыре, а форсу у него, как у капитана вселенной.

Я всегда это подозревал, а сейчас убедился воочию: Москва дико провинциальна и вторична. Все тренды и фишки туда доходят с отставанием лет на десять минимум. Ничего своего. Ничего оригинального и нового. Ничего даже в действительности русского. При всем нынешнем патриотическом угаре.

Какой-то мир унылых резонеров, усиленно изображающих веселье и отчаянно боящихся заглянуть хоть чуть-чуть в свое будущее, будущее страны…

Игорь Свинаренко: А почему ты не пишешь про Бундес, про Европу и о том, как там люди живут? Мы б почитали записки нового русского путешественника (или — "нового немца"). Про Россию мы и так много чего знаем… Мне кажется, я про Германию написал больше, чем ты.

Альфред Кох: Быть может, через какое-то время я и напишу какие-нибудь записки про Германию или про Европу в целом. Но сейчас меня поражает какая-то чрезвычайная нормальность окружающей меня жизни. Вот иногда удивишься чему-нибудь: типа, вон оно как тут устроено! А потом подумаешь: а ведь именно так оно и должно быть устроено! Это же нормально! И как-то писать про это уже нет сил… Про то, что все нормально, не пишется… Это получится не описание того, как нормально все устроено в Германии, а — как ненормально в России. То есть опять про то, за что ты меня ругаешь…

Впрочем, тут нужно сделать поправку на то, что я живу в Верхней Баварии, в деревне. Меня окружают немецкие крестьяне, работящие, как кони, и упрямые, как ослы. В основном католики. Это оплот европейского консерватизма. Его концентрат. Это и есть цитадель католических ценностей, столь любимых Пиночетом. Отсюда родом, из Траунштайна, предпоследний Папа Римский. Здесь он был епископом. Отсюда уехал в Рим. Именно здесь, в этих краях, в Берхтесгадене, Гитлер свил свое знаменитое "Орлиное гнездо".

Когда ко мне в гости приехал Юра Шевчук, он погулял, посмотрел, как живут люди и сказал: "Это — "Крепость Европа", она падет последней". Поэтому не исключено, что не покидающее меня ощущение чрезвычайной нормальности окружающей жизни — оно непоказательно для Европы в целом.

Хотя когда я приезжаю в значительно более космополитичный и лютеранский Берлин, то это ощущение нормальности жизни все равно не покидает меня. Черт его знает, все это очень субъективно… Может быть, по сравнению с абсурдом и иррациональностью русской жизни любой европейский канон — хоть католический, хоть протестантский — покажется образцом порядка и здравомыслия?