ВЕЛИКИЙ ФИЛАНТРОП МОРДЕХАЙ ХАВКИН

 Звериную, больную, безумную суть юдофобии ярко высвечивают такие фигуры, как Мордехай Хавкин. Сколько потомков Иакова было убито по обвинению в распространению чумы и холеры, а спас мир от этого ужаса еврей.

Хавкин Владимир Аронович

Великий филантропю, национальный герой Индии, кавалер Индийской империи.

                "Биография этого еврея, столь ненавистного индусам, которые его чуть не убили, в самом деле замечательна, - писал о Хавкине А.П.Чехов.     - В России это самый неизвестный человек, в Англии же его давно прозвали великим филантропом-"

Сказано это было в конце девятнадцатого столетия, но и сейчас "великий филантроп" почти так же неизвестен в России и в Украине.  В Бердянске, городе на берегу Азовского моря, где он родился, есть маленький музейчик при городской санэпидемстанции - единственная дань памяти россиянину, который подарил человечеству надежные методы защиты от чумы и холеры. В Индии же, где он спас тысячи и тысячи жизней, рискуя своей, его именем назван институт в Бомбее. Но тогда почему - "столь ненавистного индусам"?
В самом деле, биография Хавкина столь же замечательна, сколь и загадочна.

Владимир Аронович Хавкин родился 15 марта 1860 года  под именем Маркус—Вольф (евр. Мордхэ—Волф)  в Одессе в семье учителя казённой еврейской школы Арона Хавкина и его жены Розалии Дувид-Айзиковны Ландсберг.

Город Бердянск, куда семья Хавкиных переехала через несколько месяцев после рождения сына, не оставил глубокого следа в истории человечества. Конечно, не все города так знамениты, как Париж или Нью-Йорк, кроме того, как говорится, еще не вечер. Хотя можно вспомнить, что именно в Бердянске, в семье городского головы, родился на свет мальчик, которому суждено было стать лейтенантом Шмидтом – тем самым лейтенантом Шмидтом, который, не задумываясь над последствиями, поднял бунт на «Очакове», протоптав тропинку к русской революции и вселенской кровавой смуте.

Школьные годы каменной кладкой ложатся под всё здание нашей жизни. И бердянская гимназия наверняка оставила след в жизни Владимира Хавкина. Однако, окончив гимназию, Хавкин едет в Одессу – центр свободомыслия и культуры, жемчужину южного побережья Империи. В 1879 году молодой человек привлекательной наружности и недюжинной физической силы поступает на первый курс естественного отделения физико-математического факультета знаменитого одесского Новороссийского университета. Среди его профессоров – Сеченов, Ковалевский, Мечников, Умов. Начинается новая жизнь – студенческая, самостоятельная, замешенная на настойчивых мечтаниях о справедливости и свободе.

    Летом 1881 года он становится активистом "Народной воли" - расклеивает вместе с товарищами листовки, собирает деньги для подпольщиков, следит за военным прокурором генералом Стрельниковым, которого народовольцы решили убить. Но именно убийство этого генерала, которое действительно произошло 18 марта 1882 года, охладило революционный пыл Хавкина. Он порывает с "Народной волей", уходит с головой в науку, проводя целые дни в лаборатории выдающегося биолога Ильи Ильича Мечникова, становится его любимцем.

Жизнь в университете была далека от идиллии. Студенты часто подвергались репрессиям, наказаниям, арестам. В знак протеста против притеснения студенческой молодежи несколько преподавателей, в том числе и Мечников, решили уйти из университета. Студенты, в свою очередь, не захотели с этим мириться, и написали коллективное письмо ректору. Итогом стало исключение семи студентов, в том числе и Хавкина. Вскоре Мечников подал в отставку и уехал в Париж, приняв предложение великого Луи Пастера поработать в его институте. Спустя несколько месяцев учитель позвал к себе и Хавкина. К тому времени тот уже опубликовал во французском журнале две свои работы, посвященные простейшим обитателям моря, однако, несмотря на его научные труды, несмотря на протекцию самого Мечникова, молодого ученого взяли на должность младшего библиотекаря, но зато - во всемирно известном Пастеровском институте.

Это было время, когда слово "микроб" впервые появилось в журналах, когда Роберт Кох открыл холерную палочку, а Луи Пастер сделал первые свои прививки - бактериология только начинала развиваться. Поиски возбудителей заразных болезней представлялись Хавкину важными и интересными, но возможность всерьез заняться наукой появилась лишь осенью 1890 года: один из ассистентов уехал в Индокитай, чтобы вести изучение чумы, и в институте появилась научная вакансия. Хавкину было тогда уже 30 лет.

Весной 1892 года Хавкин начал опыты со своей противохолерной вакциной. Как раз в это время семьдесят семь российских губерний были охвачены эпидемией холеры и только за три месяца погибли триста тысяч человек. У него были предшественники. Пастер, создавший вакцины от бешенства и сибирской язвы. Кох, сумевший в теле умерших от холеры выявить микроба. Испанец Ферран, пытавшийся получить противохолерную вакцину, но не сумевший дозировать препарат, от чего прививки приводили к болезни и смерти. Сотни, тысячи морских свинок, голубей, кроликов принес Хавкин на алтарь бактериологии прежде, чем был найден порог вводимого яда, который бы не убивал животное, а вырабатывал защитную реакцию. После чего можно было вводить дозу, во много раз превышающую смертельную, но животное оставалось невредимым.

Холера между тем вовсю гуляла по России - от Астрахани добралась до Москвы и Петербурга. Эпидемия началась и в Европе, дошла до Парижа - в "столице мира" началась паника. Таковы были условия, в которых Хавкин принимает решение ввести себе в кровь дозу холерного яда, во много раз превышающую ту, что он вводил кроликам. Он сделал это 18 июля 1892 года, никому не сказав ни слова о своем поступке. Лишь когда ученый на самом себе показал, что вакцина не опасна для человека, он провел подобный эксперимент еще на троих добровольцах, политических эмигрантах из России. Смелые опыты привели Хавкина к выводу, что через шесть дней после второй прививки человек приобретает невосприимчивость к холерной заразе.

Вскоре после доклада в Биологическом обществе Хавкин стал знаменитостью. "Русскому доктору браво!" - писали парижские газеты. Корреспонденты не давали ему прохода. Тяжело больной Луи Пастер передал сотруднику своего института поздравления и благодарность. Уже на следующий день после триумфального доклада Хавкин попросил у Пастера согласия на передачу своего метода по предотвращению эпидемии России. Пастер не только согласился, но и сам написал в Петербург письмо, где хорошо отзывался о Хавкине и его вакцине. Но и в царской России политика часто оказывалась выше человека - на одной чаше весов была опасность тысяч новых жертв холеры, на другой - опасность возвращения неблагонадежного эмигранта. Из двух зол власти выбрали, на их взгляд, меньшее: "Ограничиться лабораторными исследованиями" - таково было решение экспертного совета.

Когда эпидемия в Париже усилилась, Хавкин предложил французскому правительству начать вакцинацию населения, но власти предпочитали замалчивать появление холеры. От применения вакцины решительно отказались и в Гамбурге, и в других городах Европы. Тогда ученый решил отправиться в другую часть света, где тоже свирепствовала эпидемия - в Индию. Английские власти оказались дальновиднее российских, французских и немецких - Владимир Хавкин отбыл в Калькутту, везя с собой не только вакцину, но и множество рекомендаций от официальных лиц Великобритании.

Вакцина Хавкина спасла миллионы индийцев, помогла этой гигантской стране избавиться от основных эпидемий - чумы и холеры. В знак благодарности народ Индии назовет Хавкина "великим белым исцелителем". Но это будет потом. Пока, ступив на индийскую землю, ученый сразу оказался в эпицентре болезни.

Первая экспедиция Хавкина и его четырех помощников, индийских врачей, состоялась очень скоро, болезнь вспыхнула в поселке Каттал Баган недалеко от Калькутты. Однако крестьяне в этом поселке и слышать не хотели ни о каких прививках, были настроены очень воинственно, вскоре из толпы полетели сначала угрозы, а затем и камни. Индийские врачи хотели увести Хавкина, опасаясь расправы, но он вместо этого снял с себя пиджак, поднял сорочку- Его коллега достал шприц и сделал ему укол в правый бок. Это буквально потрясло крестьян. В итоге более половины жителей поселка согласились принять вакцинацию, и ни один из них впоследствии не болел холерой.

Только за первый год в Индии Хавкин своими руками вакцинировал 25 тысяч человек. Это был настоящий подвиг. Жара и тропические ливни, голод, жажда, скверные дороги, забитость крестьян, которых каждый раз приходилось подолгу убеждать. Не однажды он бывал на грани смерти - на него совершали покушения воинствующие поборники ислама, он заболел злокачественной лихорадкой, но даже тогда, когда врачи запретили ему оставаться в Индии, не спешил передавать начатое дело в руки индийских медиков.

Однако непрекращающиеся приступы вынудили Хавкина в августе 1895 года вернуться в Париж, где он застал своего великого учителя Луи Пастера при смерти. Докладывая о результатах экспедиции в Индию в Королевском медицинском обществе, Хавкин сказал: "Как бы сам Пастер ни оценивал мою работу, у меня только одно желание - чтобы все почести и похвалы результатам, которых, возможно, удалось добиться благодаря моим усилиям, были бы отнесены в первую очередь лично к нему, к его святой памяти".

В марте следующего года Хавкин возвращается в Индию и за семь месяцев делает еще около 30 тысяч прививок. Неожиданная вспышка чумы в Бомбее заставила индийское правительство обратиться к Хавкину с просьбой направить свой опыт на борьбу с новой эпидемией. Он прибыл в Бомбей 7 октября 1896 года, сразу же создал противочумную лабораторию и создал первую в истории человечества античумную вакцину за три месяца. Но где и как отыскать добровольца, который рискнул бы испытать ее на себе? Сделать это в городе, охваченным ужасом перед "черной смертью", было невозможно. Выход оставался только один. 10 января 1897 года Хавкин сделал себе инъекцию, вчетверо превышающую ту дозу, которая была необходима для прививки. Через час у него началось лихорадочное состояние, поднялась температура, он обнаружил у себя все хорошо ему известные симптомы чумы. Однако он продолжал работу, не говоря никому о своем состоянии. Пока признаки болезни не исчезли, никто из окружающих и не догадывался, что Хавкин ставит на себе опыт.

В 1897 году в Бомбей приехала группа русских врачей, направленных правительством для наблюдения за эпидемией чумы. Хавкин встретил своих земляков с большой теплотой, рассказал им о своем методе и продемонстрировал его в одном из госпиталей. Но русские медики к вакцине отнеслись весьма скептически. Когда Хавкин узнал о вспышке чумы в России, он предложил безвозмездно передать свой метод русским врачам, обучить их способу приготовления вакцины. Но и на этот раз его добрая воля была отвергнута.

Тем не менее, в 1898 году в Петербурге была создана первая в России лаборатория, где приготовлялась вакцина или, как она тогда называлась, лимфа Хавкина. Она спасла тысячи жизней русских людей. Один из основателей лаборатории врач А.Ф.Вигура писал: "Что бы ни случилось с "лимфой Хавкина" в будущем, имя этого неутомимого исследователя навсегда останется памятно в науке-"

К началу 20 века в Индии число вакцинированных по методу Хавкина достигло четырех миллионов человек. Привитые болели в семь раз меньше и умирали в десять раз реже. Хавкин был назначен главным бактериологом Индийского правительства и директором Бомбейской противочумной лаборатории. Судьба, однако, готовила ему новое испытание.

30 октября 1902 года в деревушке Малкавал девятнадцать крестьян после вакцинации умерли от столбняка. Следствие доказало, что все они получили лекарство из одной бутыли. Легко можно было убедиться, что причина трагедии не в вакцине, а в небрежности исполнителей. Но правительственная комиссия поспешила обвинить в случившемся директора лаборатории и отстранила его от должности. В мае 1904 года Хавкин покинул Индию, прибыл в Лондон и- исчез. Три года никто и ничего не слышал о нем. Индийское правительство не смогло отыскать его, чтобы принести свои извинения в связи с признанием его полной невиновности и вынуждено было сообщить об этом через газеты. В 1907 году Хавкин вернулся, работал в Калькутте, но так и не сумел забыть несправедливости. Едва достигнув пенсионного возраста, Хавкин поспешил навсегда оставить Индию. Но страна, которой он оказал неоценимую помощь, не забыла его. В 1925 году Бомбейская бактериологическая лаборатория стала Институтом Хавкина. Лучшей награды для ученого быть не могло-

Владимир Хавкин был избран почетным членом многих научных обществ и академий многих стран Европы и Азии. За год до смерти он завещал все свое состояние, 500 тысяч долларов, на создание фонда для поощрения молодых талантов в еврейских религиозных школах Восточной Европы. Фонд Хавкина существует до сих пор.

Он умер в Швейцарии 26 октября 1930 года и похоронен на еврейском кладбище Лозанны. Сорок лет спустя Международный комитет памяти Хавкина организовал в Израиле, в районе знаменитого Леса мира имени Кеннеди торжественную посадку тысячи деревьев. Так была заложена мемориальная роща Хавкина. 

---

Яков Ольшан

***     ****    ***
Родился Владимир Хавкин 3 марта 1860 года в Одессе в многодетной семье учителя. Детство и юность провел в Бердянске, куда семья переехала из-за материальных трудностей.

Уже в Бердянской гимназии у Володи проявилась склонность к естественным наукам. Поступить в университет было сокровенным желанием Владимира, несмотря на то, что его отец не имел никаких средств на обучение младшего сына. После долгих переговоров десять рублей в месяц на время занятий согласился давать Владимиру старший брат. Да двадцать копеек в день на обед ссужал неимущему студенту Новороссийский университет. Не очень-то сладко жить на подачки, но что делать, если в науку для бедняка не было иного пути.

В Одессе вторым домом для юноши стала лаборатория профессора Ильи Мечникова, который всячески поощрял научные интересы целеустремленного студента. Каждый опыт, каждая новинка биологии, открытая в России или за рубежом, становились предметом горячих споров и дискуссий между педагогом и учеником. Хавкин был любимцем Мечникова, его постоянным спутником в зоологических экскурсиях. С самого начала учебы стало ясно: Владимир будет зоологом, исследователем микроскопической морской фауны. И вдруг — крушение всех надежд…

Новые идеи, новые друзья… И молодой студент попал в самый водоворот интересов, которыми жила революционная Одесса 1879 года, периода расцвета народовольческого движения. Неудивительно, что он сразу же попал на заметку жандармских соглядатаев. На «Списке лиц, неблагонадежных в политическом отношении», составленном не позже января 1880 года, полковник Першин делает пометку: «Все перечисленные студенты принадлежат по политическим взглядам к так называемой партии «Черного передела». Сведения эти добыты агентурным путем, но источник достаточно оправдал себя в отношении Матвеевича, Хавкина, Романенко и других».

«Досье» постоянно пополнялось новыми сведениями. Студенты устроили несколько сходок и демонстраций по поводу новых внутриуниверситетских правил. Собирались на квартире у Хавкина, вожаками были братья Романенко, близкие друзья Володи. По доносу предателя были схвачены Степан и Владимир, а Герасим Романенко успел бежать за границу. Пухлое «дознание» о студентах Хавкине и Романенко, обвиняемых в политической неблагонадежности, до сих пор хранится в областном архиве.
— У Степана Романенко к тому же нашли подцензурное женевское издание шевченковского «Кобзаря», а у Хавкина — написанные им два письма «подозрительного и двусмысленного содержания», — рассказали в архиве. — На первый раз генерал-губернатор приказал «ограничиться учреждением полицейского надзора». Таковой, постоянно продлеваемый по срокам, почти восемь лет велся за Хавкиным в Одессе. Общение с товарищами, научная работа, дружба с Мечниковым — все оказывалось объектом слежки и доноса.

1 марта 1881 года в Петербурге прогремел взрыв, прервавший царствование Александра Второго. Казнили самодержца народовольцы (их называли еще «бомбометами»). Одновременно с массированным террором, предпринятым властями, распускается слух о том, что убийство царя — дело рук евреев, пытавшихся захватить власть. По южным и западным губерниям прокатилась волна погромов. В схватке с погромщиками был задержан с пистолетом в руке Хавкин.

Вообще весна 1881 года принесла Владимиру немало неприятностей. Из его жизни надолго «выпали» два самых близких человека — Степан Романенко и Илья Мечников. Первый подал властям прошение с просьбой отпустить его лечиться в Италию. У него действительно открылся туберкулез. Однако, как утверждает исследователь Марк Поповский, Хавкин знал, что тяжело больной Степан едет вовсе не в Италию, а в Берн, где собиралась большая группа народовольцев. Вскоре после этого заболел возвратным тифом И.Мечников. Вернее, как стало известно друзьям профессора, он нарочно заразил себя ради эксперимента. Болезнь, граничившая с самоубийством, тянулась мучительно долго.

Осенью того же года Хавкин был исключен из Новороссийского университета.

За него ходатайствовал сам Мечников и другие профессора — удалось отстоять. Преследования, аресты, тюремное заключение, постоянные слежки и моральные издевательства могли сломить кого угодно. Однако Хавкин и его товарищи продолжали расклеивать в Одессе фиолетовые листки прокламаций. В подпольной мастерской Хавкин изготавливал фальшивые паспорта, собирал деньги для нужд народовольцев.
Атмосфера в университете все больше накалялась. Новый устав полностью отдавал студентов и профессоров в руки полиции. К весне 1882 года гнет реакции стал совершенно нестерпимым. Наиболее прогрессивные, любимые студенчеством профессора, как могли, старались помочь своим питомцам. Знаменитый эмбриолог профессор Александр Ковалевский, профессор-физик Николай Умов обратились к властям с просьбой вернуть в университет арестованных и высланных студентов. Внесли залог — две тысячи рублей, чтобы взять на поруки студента-народовольца. У преподавателей-шпионов подобные поступки вызвали дикое озлобление.
Не выдержав травли, демократическая часть профессуры во главе с Мечниковым решила покинуть университет. Они обратились с письмом-протестом к ректору Семену Ярошенко: «Ваше правление вредно университету». Подписи поставили девяносто пять человек, в числе которых будущие знаменитости: академики Николай Зелинский, Николай Андрусов, ректор МГУ Александр Мануйлов. Был среди них и Владимир Хавкин, который не мог не знать, что его-то уж точно выгонят (ведь после первого восстановления он вынужденно подписал обещание не нарушать устав университета). Расправа не заставила себя долго ждать: семь студентов, в том числе Хавкин, были исключены, восемьдесят восемь получили выговор. Неделю спустя, подал в отставку и навсегда покинул университет Илья Мечников.

В июне 1882 года градоначальник Косаговский писал одесскому генерал-губернатору: «Состоящий под гласным надзором полиции в Одессе бывший студент Императорского Новороссийского университета Владимир Хавкин обратился ко мне с просьбой о разрешении ему переехать на жительство в Санкт-Петербург для поступления в число студентов того университета».

Гибель товарищей, изгнание из университета сделали Хавкина замкнутым и нелюдимым. Угнетала бедность. Кое-как нашел он место репетитора в нескольких состоятельных семьях. Днем бегал по урокам, а вечерами занимался научными изысканиями. Упорство бывшего студента пробило стену недоброжелательства и канцелярского равнодушия. Его возвращение в университет в 1884 году завершилось триумфом: блестящей сдачей экзаменов за весь курс и защитой диссертации на соискание звания кандидата естественных наук.
Глубокие знания, незаурядный талант экспериментатора все же не находили должного применения в родном городе, стране. Власти постоянно «разъясняли» ученому, что его «положение» по существу не изменилось и не изменится.

После отъезда И.Мечникова на работу в Пастеровский институт (Париж) Хавкин остался один и в 1888 году вынужден был эмигрировать. Начинает работать в Лозаннском (Швейцария) университете, где его и застает письмо Мечникова, решившее его дальнейшую судьбу.
Илья Ильич не обещал золотых гор, желающих работать у Пастера и без Хавкина, хоть отбавляй. Но ему предложили должность младшего библиотекаря, которую молодой исследователь стремился совместить с настоящей, живой наукой, работой в лаборатории. Приходилось вставать с рассветом, чтобы успеть поэкспериментировать в лаборатории прежде, чем откроется библиотека. Вечером, после закрытия библиотеки, он вновь возвращался в лабораторию.
Сводному брату Александру Хасту, который осенью 1890 года находился в Париже, Владимир советовал: «Езжай в Россию, а то просрочишь паспорт, потеряешь право вернуться назад и будешь так же, как и я, тосковать по дому». На предложение брата похлопотать о разрешении вернуться в Одессу, несмотря на просроченный паспорт, Владимир с грустью ответил: «Поздно. Лучше умереть от ностальгии, чем покинуть науку. У Мечникова, у Пастера, если надо, я согласен работать просто лаборантом… Ведь они творят науку!».

Единственным развлечением Хавкина, кроме книг и бесед с узким кругом эмигрантов, была тогда скрипка, висевшая днем на стене бедной комнатки на улице Вожнар.
Пожалуй, только Мечников понимал душевное состояние своего земляка. Более того, в многонациональном по составу Пастеровском институте одесситов отличала любовь к музыке, к песне. Приходя в лабораторию, едва успев надеть белый халат, Мечников начинал петь, сопровождая оперными ариями наиболее ответственные свои опыты.
После трехлетнего напряженного труда Хавкин создал противохолерную вакцину, успешно провел испытания на лабораторных животных. Чтобы доказать высокую эффективность изобретения, он 18 июля 1892 года втайне от других сотрудников института ввел себе противохолерную вакцину. Доза многократно превышала ту, что вводили подопытным животным. Сразу же поднялась температура, разболелась голова, началось недомогание, лихорадка. Однако бактериолог не покинул лабораторию. Шесть дней спустя доктор Явейн впрыснул Хавкину в правый бок вторую вакцину — усиленный холерный яд, колонию живых холерных «запятых». Температура поднялась еще выше, но недомогание продлилось немногим более суток. Вечером 25 июля экспериментатор уже твердо знал: вакцина безопасна для человека. К этому времени «холерный заряд» получили врачи Георгий Явейн, Михаил Томашев и инженер Иван Вильбушевич.
Об успехе неординарного эксперимента немедленно оповестила мир пресса. За одну неделю скромный научный сотрудник, вчерашний библиотекарь, стал знаменитостью. Более всего взволновали первооткрывателя поздравления Луи Пастера и Ильи Мечникова.

Это была первая эффективная вакцина против холеры, однако она несколько месяцев оставалась невостребованной ни в России (Хавкин немедленно ее предложил, поскольку там свирепствовала серьезнейшая эпидемия — свыше шестисот тысяч человек заболели холерой), ни в Европе.
Полгода спустя по просьбе английского правительства Пастеровский институт направил Владимира Аароновича в Калькутту — центр эпидемии холеры, стремительно распространявшейся по Индии. Мужественно преодолевая сопротивление населения, не воспринимавшего прививки в силу религиозных воззрений, труднопроходимость индийских лесов и болот, тропический климат, усталость и болезни, Хавкин проводит массовые прививки. Число заболевших сократилось в четыре-семь раз, смертность — в пять-восемь раз. Сделанные сорок две тысячи прививок полностью себя оправдали, несмотря на то, что противники вакцинации угрожали ему убийством.

Спасший жизнь сотням тысяч людей, Хавкин сам серьезно заболел злокачественной формой малярии и был вынужден вернуться в Париж. Но ненадолго. В 1896 году в Бомбее вспыхивает завезенная из Гонконга эпидемия бубонной чумы.

Новая индийская эпопея доктора Хавкина была еще драматичнее первой. Буквально через три дня он организует в маленькой комнате Центрального медицинского колледжа баклабораторию. Спустя три месяца напряженнейшей работы противочумная вакцина была готова, испытана на животных. Но кто же из людей отважится апробировать ее? Для Хавкина этот вопрос не стоял: он сам и только он!


10 января 1897 года Владимир Хавкин (к тому времени назначенный главным бактериологом правительства Индии) провел опыт самозаражения. Вот как описал этот момент английский писатель и врач Джон Мастерс: «Ученый спокойно обнажил левый бок, врач ввел под кожу иглу шприца и сделал смертоносное впрыскивание. Затем он обнажил правый бок, была сделана вторая прививка. Хавкин оделся и со спокойным мужеством стал ожидать своей судьбы. Через час у него началось лихорадочное состояние. Через девять часов температура поднялась до 39 градусов. Он сидел и работал, никому не говоря о случившемся. На следующее утро он, с трудом поднявшись с постели, присутствовал на очень важном заседании»… Дабы убедиться в безвредности больших доз вакцины, Хавкин попросил ввести себе десять кубиков сильного раствора — чудовищное количество яда (доза, вчетверо большая, чем вводили затем жителям Бомбея). Сотни тысяч людей вакцинировали в Бомбее, Калькутте, Карачи… После этих процедур смертность, как свидетельствовали результаты, уменьшилась в пятнадцать раз.

Любопытно, что почти в то же время в России издатель газеты «Новое время» Алексей Суворин обратился с письмом к доктору Антону Чехову. Его интересовала «чумная» проблема, что предпринять, если эпидемия, поразившая Индию и уже замеченная кое-где в Европе, вторгнется в Петербург? Есть ли средство против «черной смерти»?

«Чума не очень страшна, — писал А.Чехов. — Мы имеем уже прививки, оказавшиеся действенными, которыми мы, кстати сказать, обязаны русскому доктору Хавкину. В России это самый неизвестный человек, в Англии же его давно прозвали великим филантропом».
В другом письме Чехов снова издевается над черносотенцем и мракобесом Сувориным: «Надежду подают прививки Хавкина, но, к несчастью, Хавкин в России непопулярен: «Христиане должны беречься его, так как он — жид». (Чехов нарочно цитирует высказывание Суворина. — Авт.).

Вместе с тем доктор Хавкин отказался следовать инструкциям вышестоящих индийских инстанций, требовавших подогрева карболизированной вакцины после того, как ее поместили в пробирки. Он конкретно доказал, что это приведет к полному уничтожению предохранительных свойств вакцины. Как выяснилось позже, эти «требования» — не более чем придирки религиозно настроенных чиновников, стремившихся «перекрыть дорогу» прогрессивному медику. Справедливость теоретических, а главное — практических наработок В.Хавкина доказала сама жизнь.

Восемнадцать лет провел Владимир Ааронович в Индии, верой и правдой служа ее народу. Поэтому добрая память о нем сохранилась там навсегда. В Бомбее ему установлен памятник, его именем назван Бактериологический институт (та самая баклаборатория, которую организовал наш соотечественник, была существенно расширена и преобразована в институт в 1925 году, за несколько лет до смерти врача), выпущены почтовые марки и конверты с его изображением. Не говоря уже о том, что в 1897 году английская королева Виктория вручила Хавкину орден Кавалера Индийской империи, а в 1909 году Парижская академия своей премией отметила вклад ученого в развитие медицинской науки.

Институт Хавкина сегодня — крупнейшее научно-исследовательское учреждение Юго-Восточной Азии. За годы своего существования отсюда разослано по всему миру более 410 миллионов доз противочумной вакцины. При этом метод изготовления препарата, разработанный основателем института, остался практически неизменным.

Вакцина, которую назвали «лимфой Хавкина», применялась во многих странах. В том числе в Одессе, где ее использовал Дмитрий Заболотный, будущий президент АН Украины, во время вспышки эпидемии чумы.
Говоря о том, что Индия не забыла своего спасителя, характерный пример приводит все тот же Марк Поповский.

В 1935 году, когда бактериолога уже не было в живых, а чума поразила провинцию Гуджерат, в институт приехал уроженец этой провинции Махатма Ганди. Он искал средство помочь своим соотечественникам. Высокого гостя принял директор генерал-майор медицинской службы доктор Сахиб Сингх Сокхей.

— Нам, сотрудникам института, очень хотелось, чтобы Ганди, этот великий человек Индии, поддержал наши усилия в борьбе с эпидемией, — вспоминал впоследствии доктор Сокхей. — Но мы знали: Ганди — страстный поборник индуизма, его убеждения запрещают убивать животных. А ведь противочумная вакцина выращена из микробов, на мясном бульоне… Все же я подробно рассказал Ганди об идеях метода Хавкина, демонстрируя «страшные» для истинного индуса картины: как наилучшим образом отлавливать и убивать грызунов, распространителей чумы. Внимательно выслушав, ничего не комментируя, Ганди несколько часов обдумывал выводы, а затем выразил желание подвергнуться вакцинации.

Сутки спустя любимец Индии призвал жителей провинции Гуджерат делать противочумные прививки и истреблять грызунов. Дело доктора Хавкина снова восторжествовало, на сей раз — над запретами религии. Затем неоднократно восхищенно высказывались о «спасителе Индии» первые лица государства, в частности, Радхаришна и Неру.

Под конец жизни Владимир Хавкин вернулся во Францию, где прожил последние двенадцать лет, в городе Булонь-на-Сене, занимаясь благотворительной деятельностью. В архиве И.И.Мечникова сохранилось письмо, отправленное Хавкиным его супруге Ольге Мечниковой в Париж осенью 1925 года, в ответ на ее письмо. В нем она просила Владимира Аароновича, тогдашнего директора благотворительного фонда для студентов, похлопотать за двух юношей, нуждавшихся в стипендии. Он исполнил просьбу. Добрая слава, как видим, не оставила «великого филантропа».

Осенью 1927 года ученый побывал на родине, в Одессе. Здесь он посетил до боли знакомые места: дом №38 по улице Коблевской в котором жил, будучи студентом, и соседний дом, в котором некогда помещалась одесская Пастеровская станция, навестил также университет.

26 октября 1930 года агентство «Рейтер» распространило информацию о том, что на семьдесят первом году в Лозанне (Швейцария) скончался знаменитый бактериолог уроженец Одессы Владимир Хавкин. Гостиничный номер, столько лет в разных странах служивший ему единственным пристанищем, оказался и местом его кончины. День смерти Хавкина стал в Индии днем глубокого национального траура.

Разными путями попадают люди науки в список вечного почета. Одни благодаря личному мужеству, другие — многолетнему тяжелому труду, третьи — таланту наблюдателя. Однако неизменным условием для каждого, кто входит в пантеон бессмертия, является польза, которую они принесли людям. Когда-то известный английский профессор Алморт Райт, подчеркивая значения работ Хавкина, сказал, что его опыты были важнее даже, чем их результаты — спасение миллионов человеческих жизней, — ибо они привели к развитию идей вакцинации, натолкнули других ученых на создание бактериальных препаратов против ряда заразных болезней.

Как ни парадоксальны слова английского бактериолога, они выражают совершенно верную мысль: Хавкин спас не только тех, кого прививали его вакциной, но и тех, кого прививали от тифа вакциной Райта, и многих других, избавленных от гибели благодаря победе идеи вакцинации. Вот она — большая польза, высокий порог истории человечества, переступить через который дано далеко не каждому.

Его имя вписано золотыми буквами в историю медицинской и биологической наук. Наряду с такими корифеемя, как нобелевский лауреат Илья Мечников, а также основоположник современной микробиологии и иммунологии Луи Пастер. Учеником, а затем соратником и другом первого, собственно, и был Владимир Хавкин, у второго — работал в крупнейшем институте, сделав мировые открытия.

…Разную память оставляют о себе на земле исторические личности. Когда в июле 1904 года в Париже неподалеку от Дворца инвалидов проходило торжественное открытие памятника Пастеру, один из ораторов, указывая на могилу Наполеона, находящуюся рядом, воскликнул: «Среди разного вида славы та, которую завоевал Пастер, самая благородная и чистая».
С этим сложно не согласиться, как, впрочем, и с тем, что людям чистой славы весьма редко удается дождаться народного признания. 

 Звериную, больную, безумную суть юдофобии ярко высвечивают такие фигуры, как Мордехай Хавкин. Сколько потомков Иакова было убито по обвинению в распространению чумы и холеры, а спас мир от этого ужаса еврей.