УСТРИЦЫ.
Шторм совсем недавно случился чудовищный. Волн такой высоты и бешеной силы ни разу не видел. Каждый раз после такой бури море выбрасывает на берег удивительные подарки. В прошлом году – гигантскую черепаху. В этом – настоящего кита и огромное количество устриц.
Надо признать, что наш тупиковый участок Средиземного моря беден и флорой и фауной. Рыба, кое-какая, все еще водится, медузы отравляют жизнь купальщикам, а вот моллюски – большая редкость, особенно годные в пищу. Видимо, знает это лакомство, что по законам кашрута потреблять его запрещено.
Все дары моря без чешуи и плавников не годятся в пищу. Мудрый, кстати, закон, пробующий спасти от уничтожения дельфинов и китов. ( Плавники у них есть, а чешуи нет). Надо бы вспомнить еще акул, но и эти чистильщики моря, волки глубин, совсем не такие враги человечества, как это продемонстрировал известный фильм ужасов «Челюсти».
Моллюски (осьминоги, омары, креветки, устрицы) и ракообразные (крабы, раки) не имеют ни чешуи, ни плавников, и также некошерны. В наших рыбных ресторанах вы этих лакомств не встретите.
Но это так, к слову. Хочу рассказать о другом. Каждый раз, зимой, после бури мы с дочерью отправляемся к морю. На этот раз даже внучку двухмесячную с собой прихватили. Пусть подышит чистым воздухом.
Мы знали, по опыту, что увидим другой берег, другой песчаный пляж, «перепаханный» волнами и способный удивить неожиданными дарами любопытного человека. Так и оказалось. Мы сразу увидели под ногами не обычный, ракушечный мусор, а самых настоящих устриц в сером панцире.
Откуда-то, из каких-то глубин, принесло их бурное море, выбросило на наш берег живых моллюсков. Смотрим, бродят по приливной полосе люди и собирают устриц в пластиковые пакеты. У некоторых сумки уже битком и не один пакет, а по нескольку.
Слышим, сборщики устриц переговариваются по-французски. Очень удивилась моя дочь.
- Зачем это им?
- Живыми устриц едят, - сказал я. – Польют лимонным соком и глотают. Сам сидел в таком парижском ресторане, все видел.
- И ел? – с ужасом спросила дочь.
- Не смог, противно.
- Правильно, - успокоилась дочь, без всякой симпатии наблюдая за алчными сборщиками дармового корма. – Это не питание, а живоедство какое-то.
Тут мы увидели совсем другую публику и сразу вспомнили, что на Святой Земле никакое действие не остается без противодействия. Бравые ребята в кипах тоже собирали устриц, но сразу же забрасывали их подальше в море, спасая от неизбежной смерти в желудках ненасытных сограждан, не думающих соблюдать кашрут.
Понятно, что сборщикам устриц поведение спасателей не должно было нравиться, как и спасателям вряд ли были симпатичны будущие пожиратели моллюсков. Однако, никакой перебранки или агрессии не заметил. Каждый спокойно занимался своим делом: одни собирали раковины, другие забрасывали их в море.
Вот и подумал тогда о великой мудрости: «Делай, что должно и пусть будет, что будет». А потом мы с дочкой тоже стали собирать раковины и забрасывать их в море. Я тогда еще вспомнил, что делают эти моллюски прекрасную работу: фильтруют соленую воду, истребляя разный биологический мусор.
Мы забрасывали раковины в море, а внучка моя, счастливо и крепко спала, не зная, что есть на свете люди, глотающие живых устриц и те, кто, кто готов без устали спасать их.
ТРАВА.
Газонная травка замерзла в холод. Получился серый, тоскливый ковер вместо веселой зелени. Говорят, тридцать лет не было в наших южных краях заморозков на почве. Естественная, дикая, травка выжила, как будто стала еще сочней, ярче.
Сколько раз слышал: Израиль – государство искусственное, надуманное, возникшее «на кончике пера». Что там Израиль - сами евреи из той же категории: народ «идеологический», умышленный, а не нормальный, коренной. Ну, что-то вроде той газонной травки.
Согласен, но почему не убивает еврейский народ жара и холод, пожары и наводнения. Почему он жив, вопреки всему?
Всевышний знал, что «газонная травка», которую он посеял не чета «траве дикой». Вот и начал ее воспитывать чуть ли с первого шага Авраама, праотца нашего. Воспитывать жестко, даже сурово, не очень тревожась о количестве, а беспокоясь о качестве «избранного народа».
Приемы Его властной дрессуры не перечесть. Назвать их щадящими, либеральными никак нельзя. Загляните в «Книгу Иова» - там самые ходовые методы воспитания-испытания перечислены. Некоторые исследователи убеждены, что и Холокост был закодирован в Торе.
Иной народ уж как был избалован судьбой: воинской славой, богатством недр, лаской климата, а нет его – исчез, испарился, а битый, измученный народ еврейский жив, шумит, создает бесчисленные проблемы себе и соседям.
Вот почему понимать великие жертвы народа еврейского, как наказание, не хочу. Как воспитание – это точнее. Строгое, даже суровое, но воспитание, без которого первый же заморозок способен убить «траву», превратить ее в серый, безжизненный ковер.
Вот почему не горюю, наблюдая на экране телевизора милые лица наших нынешних правителей. Ничего, переживем и эту воспитательную акцию. Утешимся тем, что подобный «заморозок» бывает раз в 30 лет.
КНИГИ.
Еще одно событие зимы: приобрел полное собрание сочинений Бориса Пастернака. Давно пытаюсь разгадать странное бегство от самого себя этого талантливейшего поэта и достойного, мужественного человека. Почему в «еврейском вопросе» проявил он столь очевидное малодушие? А тут целых четыре тома писем! Есть возможность разгадки. Но эта работа впереди, а пока хочу поделиться любопытным, на мой взгляд, наблюдением.
"С тех пор, как он себя помнил, он не переставал удивляться, как это при одинаковости рук и ног и общности языка и привычек можно быть не тем, что все, и притом чем-то таким, что нравится немногим и чего не любят? Он не мог понять положения, при котором, если ты хуже других, ты не можешь приложить усилий, чтобы исправиться и стать лучше. Что значит быть евреем? Для чего это существует? Чем вознаграждается этот безоружный вызов, ничего не приносящий, кроме горя?" «Доктор Живаго».
Поэт Борис Пастернак всю свою жизнь провел в поисках радости, исповедуя вполне еврейский хасидизм. А тут ничего, «кроме горя». Бежать от своего еврейства – нет выхода и бежать, как можно быстрее.
Любопытно, что любимый писатель Пастернака Лев Толстой с тем же маниакальным упорством бежал от своего, аристократического происхождения, опрощался, пробовал переродиться. Таким было время великих иллюзий. Граф мечтал стать крестьянином, земледельцем. Еврей – русским поэтом, христианином. Все это на таком желанном, но мнимом и недостижимом пути к равенству и всеобщей любви.
Нужно было миновать ХХ веку со всеми его зверствами, чтобы, хоть в какой-то степени была понята причина бедствий людских. Равенство не способно уничтожить зависть людскую, а вместе с ней и ненависть. Тот же Толстой мог сколько угодно земельку пахать и ездить в третьем классе, но в любом состоянии оставался он графом, гением. Не подумал о том, что подлинная причина неравенства в способностях, в происхождении человека, в его личных качествах. И здесь никакими революциями, проповедями или реформами дело не исправишь.
« Я один, все тонет в фарисействе». Увы, и сам Борис Леонидович не был свободен от фарисейства, как он его понимал. В «Докторе Живаго» читаем: «Всякая стадность-прибежище неодаренности». Но вот слушаю авторское чтение стихов на диске, приложенном к собранию сочинений : « У микрофона русский поэт Борис Пастернак».
Мандельштам, Маршак, Бродский – могли бы так сказать? Нет, конечно. Пастернак сказал. И не просто сказал. Это был крик отчаяния, крик недосказанный. Под словом «русский» надо бы подразумевать еще определение «православный». Страсть к полному перерождению? Но, возможно, в этой страсти и кроется причина спасения Бориса Леонидовича от пыточной камеры сталинского террора. Он не смел тогда быть «один», вне стада. Умер «отец народов» и поэт осмелел настолько, что от слов о своей «русскости и христианства» перешел к поступкам, опубликовав за кордоном свой манифест перерождения - «Доктор Живаго». Но не смог он уйти от самого себя, как не получилось это у Льва Николаевича. Толстой остался графом, аристократом духа. Борис Леонидович – евреем. Власть была безразлична к его попыткам ассимилироваться. Она признавала одну национальность: человек советский. Пастернаку указали, кто он такой есть, загнав поэта в смертную муку рака легких. Да и сам его роман, как попытку «исхода из еврейства» нельзя признать удачным. В одном из писем, кстати, наткнулся на точную рецензию «Доктора Живаго», сделанную самим автором: «Но все более преследующее меня стремление писать скромно, без эффектов и стилистического кокетства завело меня наверно слишком далеко, в область добродетелей, противоположных искусству, и, оставив нервное, отмеченное энергией письмо, обязательное для художника, я усвоил рыхлую, водянистую обстоятельность, которая губит мои лучшие намерения».
Все правильно. Только вот ассимиляторские намерения великого поэта трудно назвать лучшими намерениями. Отсюда и очевидная слабость романа.
Исход Льва Толстого убил классика. «Исход» Бориса Пастернака тоже кончился трагедией ухода не только от своего еврейства, но и «гениальной неудачей» в конце творческого пути, как назвала «Доктора Живаго» Анна Ахматова.
Устрицы на пляже Ашдода, газонная трава собачьей площадки, трагедия великого поэта. Странное, признаюсь, сочетание, но ничего не поделаешь – все это приметы зимы 2008 года, моей зимы.
Комментариев нет:
Отправить комментарий