ЛЕВИТАН В ПЛЁСЕ набросок сценария

Предстояла поездка в Плёс. Обрадовался - думал сниму фильм о художнике, но в итоге пришлось снять черти что, непонятно зачем и непонятно для кого. Вот только один добрый замысел и остался.

О том, как хороша природа,

Не часто говорит народ

Под этой синью небосвода,

Над этой бледной синью вод.

Не о закате, не о зыби,

Что серебрится вдалеке, -

Народ беседует о рыбе,

О сплаве леса по реке.

Но, глядя с берега крутого

На розовеющую гладь,

Порой одно он скажет слово,

И это слово - "Благодать!".

 Волга и берега с борта какого-либо судна.

«Из Нижнего отправились вверх по  Волге и добрались до Плеса, - писал Иван Евдокимов в своей книге «Левитан». - Маленький, тихий,  красивый, поэтичный городок показался тем мирным уютным и теплым уголком, какого давно жаждала душа художника. 

 Характерный быт города Плёса. Все должно быть просто, привычно, узнаваемо…

 «На географической карте провинциальной России есть пространства, освященные гением человека. Городок Плёс на Волге – именно такой город».

 Природа вокруг  города. «Левитановские места».

« Вновь дадим слово Ивану Евдокимову: «О  Левитане  заговорили  как  о  человеке,  который  понял  и  подметил подлинную  русскую красоту.  На  картинах художника  ожили овеянные глубокой проницательной любовью  поэтические углы  нашей страны. До сих пор ни одному русскому  художнику не удавалось с  такой  интимностью, нежностью, лиризмом, подкупающей правдивостью изобразить русскую природу».

 Музейные экспозиции в Плёсе, связанные с именем Левитана.

 «Исаак Ильич Левитан не был борцом за светлое будущее, хотя на себе самом познал все несовершенства мира, в  котором жил. Левитан боролся за светлое настоящее. Всем своим талантом старался напомнить человеку, в каком прекрасном мире ему довелось родиться. И как пагубна и чудовищна слепота людская к красоте и величию этого мира. Он и се6я самого спасал счастьем единения с тем, что любил:  с природой России.

 Старые открытки: Италия, Швейцария, Финляндия…Можно использовать путеводитель по Европе за 1904 г

 Левитану удалось побывать на севере и на юге Европы, но нигде он не испытал желания раскрыть свой этюдник. Художник остался равнодушен к бесспорным красотам Италии, Швейцарии, Финляндии…Исаак Ильич Левитан был однолюбом.

 «Галерея» разных художников, детали их работы. Или типы жителей Плеса. Магазины, базар и пр.

 «Великий художник не был оптимистом и дважды пытался покончить с жизнью. Природа человека не казалась Левитану совершенной. Он не считал эту природу достойной отображения. Спасал художника восторг и преклонение перед миром Божьим: Небом и Землей».

 Снова уход к природе, к Волге и небу над ней.

 «Небо и Земля Исаака Ильича Левитана полны смысла, значения и радости Бытия. В этом и были его молитва и его вера».

 «Одиночество» белого зонта.

       «Огромный  белый  зонт  стоял  за городом  у дороги, - писал Иван Евдокимов.-  Под ним  приютился Левитан.  День был праздничный. В Плесе на Волге звонили».

 От звона к церкви Плёса. Главное – портреты старух там.

Иван Евдокимов: «Вдруг из  оврага показалась отставшая старушонка.  Она несла в белом платочке просвиру и поминальник. Богомолка доковыляла до Левитана и оперлась на свою кривую клюшечку.  Было много  солнца,  и  черный платок  с  глубоким напуском  на  глаза  не спасал старуху, как  она  его не  поддергивала ниже. Прохожая долго  смотрела  на улыбавшегося художника, жевала губами и  что-то потихоньку  говорила. Потом перекрестилась, поискала в  узелке  копеечку, со страхом положила ее в ящик  с  красками, низко  поклонилась  и  запылила  по дороге. Левитан взял теплую монетку и, не отрываясь, взволнованный, провожал ласковым взглядом древнюю  бабушку. С тех  пор он  свято хранил  ее дар  как талисман и никогда не расставался с ним.

ДЕТИ ПЛЕСА. Студия живописи. Детские рисунки и пр.

    

 «Под белым зонтом у дороги Левитан сидел часто,- пишет Иван Евдокимов, - любуясь широким, длинным плесом Волги, пригорками,  лугами, городком в  кудрявой зелени. Исаак  Ильич проводил  лето охваченный каким-то спокойным  очарованием. Он  поверил,  что хандра больше никогда не повторится, впереди у него одни  безоблачные  годы, радостные, успешные, счастливые.

 Вновь виды Волги от города.

     «Исаак Ильич целыми днями бродил по окрестностям  городка и бесконечному волжскому берегу, таская за собой нелегкие художнические принадлежности. Его манило развернуть зонт через каждые пять шагов.      Художник  щелкал  пружиной зонта.  Софья  Петровна  садилась  рядом под своим.

 Портреты Софьи Кувшинниковой и Левитана. Снять в Плесе, в музее – заповеднике картины Кувшинниковой. Здесь же два её портрета кисти Левитана.

 (Это Иван Евдокимов пишет о Софье Кувшинниковой – талантливой, яркой,Сам красивой женщине, которой так не повезло быть отображенной в рассказе Антона Чехова «Попрыгунья»).

    

 Вновь по Волге к Плёсу. Сам городок – Плёс, дома, улицы, переулки.  Картины Левитана. Фото старого вернисажа. Портреты Чехова той поры.       

«В Плесе Исаак Ильич открыл ту Волгу, какую создавало его художественное воображение  с  юности, - пишет Иван Евдокимов, -  Вторая  поездка  к великой  русской реке  оказалась удачной. В первое же лето  он написал здесь картины: "Вечер. Золотой Плес" и "После дождя". Антон Павлович увидел их осенью.

     -- Знаешь,  -- сказал Чехов Левитану,  -- на твоих картинах даже появилась улыбка..»

 Плес в сумерки, ночью. Ночная жизнь городка, если такая существует.

    

 «Утро, свет,  солнце,  легкий ветерок... Это лучшие часы  для  живописи, - писал Иван Евдокимов. - Исаак Ильич любил их. Самые дорогие, задушевные мысли, образы тогда вставали перед ним. Белый зонт Левитан складывал грустя: зачем-то наставала ненужная ночь, когда краски спят и вымытые кисти просыхают в ведерке».

Раннее утро в Плесе. Попытаться снять по тексту.

    

«Он  всю жизнь по утрам не ходил, а  почти  бежал, как Алексей Кондратьевич Саврасов, - отмечает Иван Евдокимов. - Плес просыпался позднее художника.  Вместе  с ним  вставала природа. Пели птицы,  радуясь своему пробуждению. Плескалась в Волге рыба,  ловила на золотой глади мошек, стрекоз,  кузнечиков.  Обманутые тишиной и гладью,  они садились  на  воду  и вдруг пропадали  в глубине. Они хотели пить, впиваясь хоботками в воду, и не успевали напиться, погибая.      Кричали кулички  и  чайки на бурых и рыжих отмелях. Трава  после ночной росы  стояла острым ершиком.  Словно  вытянулись  и  выпрямились, помолодели деревья, каждый листок стал тугим и упругим, полным соков. Коршун кружил над левитановским белым зонтом, не узнавая крылатой диковинной птицы, неподвижно рассевшейся на земле и словно стерегущей кого-то.

 Найти и снять сюжеты на ближайшей пасеке.

    «Однажды  на кровлю художника напали пчелы, - рассказывает Иван Евдокимов. - В ясное,  желтое, прозрачное утро, похожее на теплый мед  в сотах, Левитан услышал странный певучий гул в ближней низине.  Шум  и гул нарастали, все густея. Исаак Ильич с недоумением посмотрел кругом. Но не успел  он все  оглядеть, как воздух потемнел, совсем близко раздалось мощное жужжание, по зонту словно застучали крупные градины. "Пчелы!" --  пронеслось  в сознании, и  художник  прижался  к мокрому  лугу. Жужжание  уже оглушало,  оно  поглотило  все другие  звуки,  не слышно  было куликов,  чаек, звонкоголосых ласточек. В глазах  Левитана  почернело. Пчелы летели густо, плотно, садясь на вздрагивающий от тяжести зонт.  Исаак  Ильич лежал не шевелясь, будто придавленный. Зонт подрагивал,  и это было страшно. Левитан боялся, что зонт не выдержит и упадет на него. Художник почувствовал приближение привычной тоски. Надвигалась смерть...  Она висела над  головой. Тысячи  пчелиных  жал  могли  сейчас  вонзиться  в  слабого  и  беззащитного человека.  У  Протекли мгновения, но, казалось, время  тянулось  медленнее,  чем всегда. Исаак Ильич закрыл глаза.Вдруг  где-то  раздался  выстрел.  Зонт  сильно качнуло. Пчелы снялись  -- и черная туча рассеялась.      Левитан  поднялся  с  земли,  вытирая  холодные   капли  пота  со  лба, расстегнул ворот  рубашки: он душил. И сразу Исаака Ильича охватило ликующее чувство освобождения от беды и восхищение перед мудрой природой. Она создала самое совершенное из насекомых -- пчелу. Рождаются молодые пчелы, старый дом им  тесен, они ищут  нового жилья,  и  рой  улетает.  Вечным,  таинственным, великим  повеяло  на  художника.  Невольно  для самого себя,  уже забывая  о пронесшейся  угрозе, Левитан сохранил в сердце навсегда очарование  грозного полета пчел.

 Храмы Плеса. Служба, детали. Хорошо бы хор.

    

     В Плесе  нравилось  Исааку Ильичу  все, - считал Иван Евдокимов. -  Казалось,  свежих  впечатлений хватит  здесь на  всю  жизнь. Когда любишь -  преувеличиваешь.  На  окраине города стояла  одинокая  старинная деревянная  церквушка  со  звонницей. Она доживала свой век, никому не нужная. За ветхостью служить в ней было опасно.

Древнюю  церквушку  Левитан  заметил  в день  своего приезда в  Плес и сразу очаровался ее  оригинальной архитектурой. Маленькая, удивительных пропорций, с двухскатными  крутыми  крышами, она  была созданием талантливой плотничьей артели,  какие   обстраивали  избяную,   церковную   и   мирскую   Русь  лет четыреста--пятьсот назад.

Найти развалины церквушки. Снять все в деталях.

    

 О дальнейшем Иван Василевич рассказывает так, будто сам был свидетелем происходящего с Левитаном: «Вскоре  Исаак  Ильич пришел  к приходскому священнику, прося разрешения сделать этюд  церквушки снаружи и внутри. Здесь, как и снаружи, на всем, сверху донизу, словно мелкая сизая шерстка,  был  мох, плесень; почернелые образа  с еле проступающими  ликами. Пауки покрыли  своими искусными серыми вуалями; кое-где стоял кривой древний подсвечник, резной, крашеный, в каплях воска. Левитан втянул какой-то особый запах,  смешанный с  сыростью, точно  древний  ароматный ладан  не рассеялся через столетия, впитался в дряхлые стены и запоздало благоухал.

 Служба в церкви. Картина Поленова, на которой запечатлен Левитан в образе Христа

     Исаака Ильича  оставили одного. Он стал писать,  волнуясь,  представляя себе  отдаленных  временем  людей,  когда-то  заполнявших  церквушку.

 Старики и старухи в церкви.

 После Левитана  каждый  художник, посещавший  Плес,   непременно  писал  эту  церквушку.  Было  в  ней  что-то притягательное, поэтическое, создаваемое  прекрасным расположением памятника старины, красивой и оригинальной его архитектурой.

 Портреты Левитана, снова фрагмент картины Паленова.

     «В  сложной  душе  Левитана  уживалось  несоединимо  ясное,  пушкинское, реальное представление о мире и, одновременно, таинственное, мистическое, - пишет Иван Евдокимов. - Он не  раз стоял где-нибудь в глухой деревенской церквушке за вечерней службой, его знобило, он находил какую-то для  себя особую прелесть в этом безмолвном забытьи».

 Служба в церкви.

 Исаак Левитан никогда не крестился, но красоту церковной архитектуры, величие православного богослужения он понимал сердцем, как мало кто из русских художников до него, а, возможно, и после.

Фотографии Левитана-охотника и старинной охоты с собаками.

     Исаак Ильич жил полной жизнью. Огромная художественная работа сменялась страстью  к  охоте.  Любимица  Веста вскакивала,  едва  он  брал  ружье. Она сопровождала его  всюду на  этюдах,  ленивая  и   сонная, почти  как мертвая, лежала в  тени зонта,  поднимала  голову только  на  громкоголосых прохожих. Теперь  она мгновенно преображалась, начинала скулить, носиться  по  дороге, прыгать на охотника, ставя ему  мохнатые,  крупные лапы  на грудь.

 Фотографии колесных пароходов, затем старой Москвы.   

     «Исаак Ильич оставил Плес с последними  пароходами перед заморозками. Он ехал  в  Москву с  таким большим  багажом, какого еще ни разу  не  привозил, - рассказывал Иван Евдокимов.

  Снова Плес во время дождя. Картина «Тихая обитель». Здесь пусть говорят разные художники о живописи Левитана.

 «Следующей ранней весной, в самую распутицу, Левитан был  уже  на старом месте. В  то  лето Исаак Ильич  написал знаменитую  свою картину "Тихая обитель". К  нему пришла подлинная, настоящая слава. Зрителей поразила необыкновенная  теплота, уют, задушевность,  с какой художник сумел

передать скрытую поэзию русского пейзажа. О  Левитане  заговорили  как  о  человеке,  который  понял  и  подметил подлинную  русскую красоту.  На  картинах художника  ожили овеянные глубокой проницательной любовью  поэтические углы  нашей страны. До сих пор ни одному русскому  художнику не удавалось с  такой  интимностью, нежностью, лиризмом, подкупающей правдивостью изобразить русскую природу. После  "Тихой  обители" во  всех новых произведениях Исаака Ильича  уже находили  эти типичные черты национальной пейзажной живописи.

 Фото Чехова и Григоровича.

    

 «Антон Павлович Чехов и старик Григорович  стояли перед "Тихой обителью" на  очередной передвижной выставке. Чехов  внимательно слушал  восторженного Григоровича и, по своей привычке, отмалчивался. К ним подошел поэт Плещеев и быстро заговорил:

     -- "Тихая  обитель" на  устах всей интеллигенции  Москвы. По  заслугам, вполне  по заслугам, но  с  одним я никак не  согласен.  Я вижу разлад между названием картины и ее содержанием. Помилуйте, называют это  тихой обителью, а тут все  жизнерадостно. Горят, тлеют на закате купола лесного монастырька. Тишь. Свет. Безмолвствует  лес, река,  лавы.  Кто-то  нашел в картине тоску,печаль, грусть...  Даже сладость.  Не понимаю. Художник неверно назвал  свою вещь.

     Григорович и Плещеев заспорили, долго  не отходя  от  облюбованной  ими картины. В тот день вечером Чехов написал сестре  Марии  Павловне:  "Левитан празднует  именины своей великолепной музы.  Его  картина производит  фурор. Успех у Левитана не из обыкновенных.

 Здесь и живая природа, и живопись и романс: «Вечерний звон».

    

 «Исаак  Ильич  очень любил  это свое произведение. – писал Иван Евдокимов. - Через  два года после окончания  "Тихой  обители" Левитан  снова вернулся к  тому  же  мотиву.  Он разработал  его по-новому, ярче,  светлее,  жизнерадостнее.  Он населил  его людьми, едущими в лодке по спокойной воде. В ней отражаются  розовые облака. В ясную  глубину опрокинуты бело-розовая колокольня,  стены, церковь,  рыжий кустарник,  зеленые деревца на низком берегу, голубая лазурь.  Убраны  лавы, здесь ненужные. В "Вечернем  звоне",  как назвал художник эту  вещь, столько простой   ликующей  радости,  очарования,  восторга  перед  миром,   который действительно кажется звенящим и поющим на закате».

 Здесь могут быть наблюдения за современными художниками в Плёсе.

 Вновь слышим автора книги о Левитане. «Всякому  художнику  дороги  воспоминания, встречи, находки, дни,  когда зарождаются  замыслы. Так  было  с  Исааком Ильичом.  За  недолгую жизнь, за двадцать  творческих  лет,  он  написал  до  тысячи  холстов.  Почти  тысяча разнообразных мотивов. Левитан ходил своими большими ногами по русской земле с постоянно зорким и пытливым взглядом. Плеса на Волге хватило бы на поколения живописцев.

 Съемки в Юрьевце.

    

 «Однажды  около  городка  Юрьевца, - рассказывает Иван Евдокимов, -  недалеко  от Плеса,  на  прогулке  в пригородной роще  Левитан  заметил некрасивый захудалый  древний  монастырь.Бездарная  и  убогая   рука  размалевала  его  причудливыми   колерами.  Они раздражали  и  вкус и глаза художника. Но был чудный вечер,  мир лежал перед

взором таким тихим и мудрым, что красоте его ничто не могло повредить… Левитан остановился.  Даже  сильнее  забилось  сердце.  Потребовалось положить руку  на  него, чтобы успокоиться и передохнуть. В голове художника рождалась картина. Еще не вся. Но мотив ее уже был найден… Обстановка  в   Плесе

действовала  на  него  как-то возбуждающе. Он кончал  одну картину,  начинал другую,   иногда  на  мольбертах   стояло  несколько  недоконченных полотен.

 Плёс, Волга в непогоду.

    « …великолепное, мощное, величественное  произведение  о  Волге "Свежий ветер", - так оценивал картину Левитана Иван Евдокимов. - Эта волнующая  вещь, смелая,  оригинальная,  яркая,  полная какого-то героического  размаха,  лучшая  из  лучших  в  русской  живописи о великой  нашей реке,  появилась на выставке с опозданием на семь лет. Начало ей  положил Исаак Ильич в Плесе.

 Попытаемся найти в Плёсе двор, чем-то похожий на тот, найденный Левитаном. Хорошо бы «очеловечить» его современными обитателями.

     «Исаак Ильич  выпускал из  своей  мастерской  только такие  картины,  за которые ни от  кого не  ожидал упрека. – завершает свою главу о Плесе Иван Евдокимов. -  "Ветхим  двориком",  изумительным по крепости и  силе реалистической живописи… Такие заповедные  углы и  увидит и поймет  только  избранный.  В маленьком  "Ветхом  дворике"  Левитана  больше русского, чем в сотнях картин других мастеров на самые  наирусские сюжеты  и темы. Левитан поднялся в Плесе в полный рост».

 Посетители музея – заповедника Левитана в Плёсе.

  

Сегодня мы смотрим на полотна Левитана уже не теми глазами. Чиновники, в своё время, проштемпелевали картины художника лиловой печатью «ДОЗВОЛЕНО». Открыточный тираж, причем навязчивый, способен увести от искренней любви и интереса самое живое искусство. Впрочем, подобную операцию удалось проделать и с великой русской литературой. И все же Пушкин, Гоголь, Лев Толстой, Чехов остались гордостью мировой словесности. Тоже можно сказать и о Левитане, Соврасове, Поленове, Федоре Васильеве, Коровине и многих других – великих мастерах отечественной живописи.

 Пишут, что Исаак Левитан во время работы почти всегда читал стихи. Какие – не уточняются. Мы вправе предположить: Пушкин, Лермонтов, Тютчев, Фет, Баратынский…

«Пора, мой друг, пора! [покоя] сердце просит —

Летят за днями дни, и каждый час уносит

Частичку бытия, а мы с тобой вдвоём

Предполагаем жить, и глядь — как раз — умрём.

На свете счастья нет, но есть покой и воля.

Давно завидная мечтается мне доля —

Давно, усталый раб, замыслил я побег

В обитель дальную трудов и чистых нег». Пушкин.

«…люблю - за что, не знаю сам -

Ее степи холодное молчанье,

Ее лесов безбережных колыханье,

Разливы рек ее, подобные морям;

Проселочным путем люблю скакать в телеге

И, взором медленным пронзая ночи тень,

Встречать по сторонам, вздыхая о ночлеге,

Дрожащие огни печальных деревень;

Люблю дымок спаленной жнивы,

В степи ночующий обоз,

И на холме средь желтой нивы

Чету белеющих берез». Лермонтов

«Летний вечер тих и ясен;

Посмотри, как дремлют ивы;

Запад неба бледно-красен,

И реки блестят извивы.

От вершин скользя к вершинам,

Ветр ползет лесною высью.

Слышишь ржанье по долинам?

То табун несется рысью». Фет

«Люблю деревню я и лето:

И говор вод, и тень дубров,

И благовоние цветов;

Какой душе не мило это?

Быть так, прощаю комаров!

Но признаюсь — пустыни житель,

Покой пустынный в ней любя,

Комар двуногий, гость-мучитель,

Нет, не прощаю я тебя!» Баратынский.

«Под дыханьем непогоды,

Вздувшись, потемнели воды

И подернулись свинцом -

И сквозь глянец их суровый

Вечер пасмурно-багровый

Светит радужным лучом,

Сыплет искры золотые,

Сеет розы огневые,

И - уносит их поток...

Над волной темно-лазурной

Вечер пламенный и бурный

Обрывает свой венок...» Тютчев.

 К каждому полотну Левитана можно подобрать стихотворение.

"Вновь я захандрил без меры и границ, - писал Левитан Чехову из Финляндии. - Здесь нет природы".

«До поездки в Плес Левитан любил только русский пейзаж, но народ, населявший эту большую страну, был ему непонятен….Он часто видел злобу, грязь, тупую покорность, презрение к себе, к еврею. До жизни в Плесе он не верил в ласковость народа, в его разум, в способность много понимать. После Плеса Левитан ощутил свою близость не только к пейзажу России, но и к ее народу - талантливому, обездоленному и как бы притихшему не то перед новой бедой, не то перед великим освобождением» - писал Константин Паустовский.

«…пейзаж радостен только тогда, когда свободен и весел человек. Левитану хотелось смеяться, но он не мог перенести на свои холсты даже слабую улыбку. Он был слишком честен, чтобы не видеть народных страданий. Он стал певцом громадной нищей страны, певцом ее природы. Он смотрел на эту природу глазами измученного народа, - в этом его художественная сила и в этом отчасти лежит разгадка его обаяния» - писал Константин Паустовский.

«Левитан любил природу как-то особенно. Это была даже и не любовь, а какая-то влюбленность... Любил ли Левитан свое искусство? В этом, разумеется, не может быть сомнений. Если он любил что-нибудь в жизни всеми фибрами своего существа, то именно искусство. Он любил его как-то трепетно и трогательно. Искусство было для него чем-то даже святым. Верил ли он в себя? Конечно, да, хотя это и не мешало ему вечно сомневаться, вечно мучиться, вечно быть недовольным собой. Левитан знал, что идет верным путем, верил в этот путь, верил, что видит в родной природе новые красоты, но в то же время ему вечно казалось, что он не передает и доли всего найденного, всего, что жило в его душе». Мария Чехова

В одном из писем к Чехову художник писал: “Меня не ждите - я не приеду. Не приеду потому, что нахожусь в состоянии, в котором не могу видеть людей. Не приеду потому, что я один. Мне никого и ничего не надо. Рад едва выносимой душевной тяжести, потому что чем хуже, тем лучше и тем скорее приду к одному знаменателю”.