ТЕТРАДЬ ПАСТЕРНАКА рассказ

Видел из окна, как он расплачивался с таксистом сотенной бумажкой и сдачу не получил. Одет гость был бедно: в старье, привезенное из России лет двадцать назад, выбрит плохо… В общем,  не производил впечатление человека, способного прибыть из Тель-Авива на такси.

Вышел навстречу гостю. Он быстро, легко шагнул навстречу, крепко пожал руку, представился, будто забыв, что наше телефонное знакомство уже состоялось:

– Литвак Михаил Александрович.

В доме он отказался от угощения и воды.

– Нет времени, – сказал он. – В старости нельзя тратить лишние часы и минуты на еду и чаепития. В старости время дорого. Вы не находите?

– Нахожу, – согласился я, – но так можно и…

Но гость, прервав меня,  сразу  приступил к делу.

– Я не большой любитель художественной литературы, – сказал он, зачем-то потряхивая у щеки правой рукой, – но мемуары, труды по биографиям великих людей иногда почитываю. Недавно обратился к воспоминаниям Алексея Максимовича Горького. Достойный писатель, вы не находите?

– Нахожу, – вновь согласился я.

– Так вот, в  воспоминаниях о Гарине-Михайловском я обнаружил упоминание о рассказе этого инженера и писателя под названием «Гений».

– Да, – сказал я. – Есть такой рассказ. Удивительная история. Этот гений, кажется, изобрел что-то, что задолго до него было изобретено.

Гость посмотрел на меня с некоторым презрением, даже усмехнулся, вновь дернув пальцами у морщинистой щеки.

– Что-то! – воскликнул он. – Он открыл дифференциальное исчисление! Вот что! Достойное открытие, вы не находите?

– Допустим, – согласился я, все еще не понимая, что этому странному старику от меня нужно.

– Допустим! – хохотнул он. – Сразу видно, что вы далеки от точных наук! Это эпохальное открытие, перевернувшее мир! Отмечу одну особенность: в мае 1684 года Лейбниц первым разработал принципы дифференциального исчисления и только через четыре года великий Ньютон независимо от Лейбница… Я подчеркиваю это – независимо – разработал способ «флюксий» – особый вариант этого исчисления… Деталь крайне важная – н е з а в и с и м о! Гений не может помешать гению.

Должен сделать небольшое отступление: люблю еврейских стариков. Совсем не потому, что сам принадлежу к этой категории граждан. И в молодости любил пожилых людей больше, чем своих сверстников. Я и сегодня убежден, что еврейская старость, подчас, бывает значимей, моложе и энергичней еврейской  юности.

Вот и в тот день  внимательно, без скуки, слушал гостя, хотя и был далек от его восторгов и пафоса.

– Так вот, – продолжил Литвак, доставая из портфеля книгу, завернутую в газету. – Что пишет Горький о Гарине-Михайловском: «Иногда он печатал в периодике небольшие рассказы. Один из них – «Гений» – подлинная история еврея Либермана, который самостоятельно додумался до дифференциального исчисления. Именно так: полуграмотный чахоточный еврей, двенадцать лет оперируя с цифрами, открыл дифференциальное исчисление и когда узнал, что это уже сделано задолго до него, то пораженный горем, умер от легочного кровоизлияния на перроне станции Самара», – Литвак с такой силой захлопнул книгу, что от газетной обертки пошла пыль. – Изумительная история! Вы не находите?

– Да, конечно, – больше из вежливости кивнул я.

– Но Алексей Максимович ошибся, перепутал, запамятовал! – резко шагнул ко мне гость. – Это случается с литераторами. И часто, должен вам сказать, случается! В этом существенная разница между изящной словесностью и математикой… Я нашел в библиотеке том произведений Гарина–Михайловского…. И что же  обнаружил?

Последовала пауза.

– Понятия не имею, – сказал я, улыбнувшись. Горячность гостя начинала забавлять меня все больше и больше. Но сам Литвак был так поглощен своей проблемой, что не обратил внимания ни на мой тон, ни на улыбку.

Новая книга, извлеченная из портфеля, на этот раз была упакована в специальный кожаный переплет.

– Слушайте меня внимательно! – предупредил старик, раскрывая книгу. – Передо мной сам  рассказ. Не будем останавливаться на тексте, прочту только примечание автора: «В основание рассказа взят истинный факт, сообщенный автору М. Ю. Гольдштейном. Фамилия еврея – Пастернак. Автор сам помнит этого человека. Подлинная рукопись еврея у кого-то в Одессе»! – гость вновь с силой  захлопнул книгу и, откинувшись всем телом, как-то по-птичьи уставился на меня с видом победителя. – Ну, как вам?! «Подлинная рукопись у кого-то в Одессе»!.. А фамилия! Фамилия – не  Либерман, а Пастернак. Пастернак из Одессы! Что скажете?

– Может все-таки кофе? – сказал я, подумав, что судьба в очередной раз свела меня с человеком не совсем психически нормальным.

– В позапрошлом веке в Одессе было множество Пастернаков, – не ответив на кофейный зов, продолжил гость. – Один из них, кстати, был отцом замечательного художника Леонида Пастернака и дедом гения – поэта Бориса Пастернака… Кстати, и матушка Бориса, Розалия Кауфман, была родом из нашего замечательного приморского города, где, между прочим, и я родился в 1937 году, в сорок первом был эвакуирован, но вернулся с родителями в Одессу и прожил там до самой репатриации в Еврейское государство.

Потом он стал говорить о гении  Пастернака, о том, что, если верить Гарину-Михайловскому, этот старик сумел за три года в совершенстве овладеть высшей математикой и латынью, чтобы в подлиннике прочесть Ньютона и самому убедиться в том, во что он никак не хотел поверить…

– Удивительный человек! – воскликнул мой гость. – А мы даже имени его не знаем. Вы не находите, что это несправедливо?

– Нахожу, – согласился я, все еще не понимая, зачем этот, совершенно незнакомый  человек, рассказывает все это мне, приехав на такси издалека в наш поселок на юге Израиля. Гость тем временем решительно подошел ко мне вплотную и выпалил:

– Я должен поехать в Одессу и найти  тетрадь Пастернака. Я обязан это сделать. И вы мне должны помочь.

– Найти тетрадь, – опешил я. – Прошло больше ста лет. Революция, войны, оккупация…. Как тетрадь эта могла сохраниться, где, наконец, у кого? И чем я могу быть полезен?

– Гарин пишет, что старик был одинок. Не верю. Одинокий старик у евреев – нонсенс. Наверняка у него были родные, друзья… Уверен, и сейчас в Одессе живут Пастернаки, помнящие о гении… Да и не только они… В примечании писатель отметил, что историю эту рассказал ему М. Ю. Гольдштейн. Потомки этого Гольдштейна тоже должны жить в Одессе.

– Хорошо, – сказал я. – Но я-то, что я могу для вас сделать?

– У вас есть компьютер, – строго, даже сердито посмотрел на меня гость, будто изобличил хозяина дома в незаконной собственности. – Из одной вашей публикации я понял, что есть… И этот, как его? Интернет. Вы сможете найти телефоны нужных мне людей в Одессе.

– И это все? – удивился я.

– Мы можем сделать это сейчас? – вместо ответа спросил Литвак. – Извините, но  времени в обрез. Это срочно!

Пришлось искать. На «желтых страницах» Одессы мы без труда обнаружили 15 Пастернаков и 19 телефонов Гольдштейнов. Мой гость аккуратным почерком в отдельном блокноте записал всю полученную информацию.

– Вот этого Гольдштейна на Соборной я, кажется, знал, – пробормотал он. – Большой был шутник и любитель анекдотов.

Затем Литвак поблагодарил меня за помощь и собрался уходить.

– Послушайте, – сказал я. – Все-таки не понимаю. Судя по всему, человек вы не очень богатый и совсем не  молодой. Зачем тратить деньги и здоровье на заведомо провальное дело?

– Мне, юноша, вас жаль, – сказал гость, вновь дернув пальцами у щеки. – Вы – пессимист, а это может сказаться на здоровье больше, чем поездка в такой город, как Одесса.

Он был старше «юноши» всего лишь на 8 лет. Мне понравился Михаил Александрович Литвак, и я проводил гостя до автобусной остановки, но что-то он не договаривал, что-то скрывал...

Автобуса долго не было.

– Нет, – решительно сказал я гостю. – Не верю, что дело здесь в одном любопытстве и в том, что вы хотите отдать должное гению этого бедняги – Пастернака. Не верю – и все.

– Нормально для пессимиста, – повторился Литвак. – Хорошо… Признаюсь – я сорок годков преподавал математику в старших классах. И двадцать лет пытался решить своим собственным способом теорему Ферма… Последний шаг в доказательстве теоремы этой был сделан недавно, в сентябре 1994 года Эндрю Уайлсом. Я прочел его доказательство – все 130 страниц. Уайлс считает, что  теорема Ферма является следствием гипотезы Таниямы. Именно с этим я категорически не согласен… Я к тому, что тот математик – Пастернак и я – родственные души… И я должен… В общем, что говорить, и так все ясно.

Подошел автобус и увез школьного учителя. Прошло месяцев семь, не меньше. Михаил Александрович Литвак не звонил, хотя и обещал сообщить о результатах своих поисков. Он оставил свой телефон, и я сам позвонил своему странному гостю.

– Вам Мишу? – ответил мне женский голос. – Он в Одессе. Окопался там, как партизан. Решил на старости лет, что у него нет семьи и дома.

– Простите, а вы ему кто? – спросил я.

– Кто? Он спрашивает! Законная жена – вот кто. Он мне подарок решил сделать к золотой свадьбе. Нет, вы мне скажите, что ваш Миша потерял в этой дыре?

– Михаил Александрович, насколько мне известно, ищет в Одессе тетрадь математика Пастернака, – сказал я. – Так, кажется?

– Он ищет моей смерти, – выпалила женщина и бросила трубку.

Я честно подождал еще два месяца, надеясь, что мой странный гость все-таки даст о себе знать, но он исчез. Вновь позвонил  жене Литвака, механический голос сообщил на иврите, что этот телефон никому не принадлежит.

Получилась история без внятного финала, но, может быть, и не нужен здесь финал. Вот жил когда-то гений математики по фамилии Пастернак. Через столетие отправился искать его труды другой еврей, потративший значительную часть жизни на разгадку теоремы Ферма... Возможно, в подобной эстафете, в непрерывности, преемственности этой и кроется разгадка национального характера: живой силы народа, его отчаянного мужества, его гения, наконец.