Та война на севере прошла 6 лет назад, но от очередного воя сирен зарекаться не будем. Вон в Ашкелоде и Сдероте вновь они воют, а потому и вспомнить старое не грех...
Мне
вчера показалось, что слышу вой сирены. Выскочила на лестницу по привычке, так
как бомбоубежища в нашем доме нет, да и пока обслужит лифт все девять этажей,
любая атака на наш город кончится.
Так вот, выскочила я на лестницу, а там никого
– пусто, только где-то внизу хлопнула дверь, и мальчишка крикнул на иврите:
«Мама, какое сегодня число?»
«Двадцатое! – ответила мама сердитым голосом.
– Ты никогда, ничего не знаешь»
И тут я очнулась, вспомнив, что
та проклятая война давно кончилась и через границу Израиля уже не летят
«катюши» и ракеты. Я вспомнила это, улыбнулась обману слуха, а потом почему-то
вздохнула…. А теперь я расскажу о причине этого вздоха.
Дом наш на холмах Галилеи был
построен 15 лет назад. Заселили его разные люди. Треть квартир, не меньше,
заняли репатрианты из бывшего СССР. Вселялись весело, знакомились, поздравляли
друг друга, а потом как-то привыкли жить «невидимками», рядом друг с другом.
Это понятно – забот, порой тяжких, хватало. Работали жильцы нашего дома с
рассвета до заката, возвращались уставшими – тут не до разговоров, совместных
чаепитий и прочей лирики. Помню, однажды, лет пять назад, обратилась к соседке
из сорок второй квартиры за солью. Соль мне молча отсыпали в салфетку, я
сказала спасибо, на том тот редкий контакт и кончился.
И вот началась война. Прошла по
улице машина с громкоговорителем и всем жителям посоветовали после сирены выходить
на лестницу, где нет окон, одни стены, а
потому наличествует хоть какая-то защищенность от «катюш».
На пятый день войны сирена и
завыла. Помню в подробностях тот день. На площадку нашу выходили четыре
квартиры, и оказалось, что заселены они плотно. Не меньше дюжины жильцов
покинуло свои комфортабельные пещеры с окнами. В первый момент все, даже дети,
вели себя тихо и как-то торжественно. Стоял народ и косился друг на друга с
каким-то виноватым видом, будто это мы все, жильцы дома 5 по улице Маккавеев,
виноваты в том, что на наш город летят мины врагов Израиля.
Тишину нарушил жилец 44-ой квартиры: лысый
совершенно господин и в пижаме.
- Сволочи! – сказал он. – Всех
под суд!
- Это ты кого имеешь в виду? –
шагнул к пижамному господину сосед в тренировочном костюме, тоже лысоватый, но
с бородой.
- Сам знаешь кого! – с вызовом
ответил пижамный.
- Намекаешь? – с угрозой
поинтересовался бородач. – Ты-то за кого голосовал?
- Ни за кого!
- Вот из-за таких равнодушных
все безобразия, - поставил точку бородач.
Снова наступила тяжкая пауза.
- Война, - сказал, вздохнув,
кто-то на чистом, русском языке.
- Не знаешь ты, что такое война,
- с очень сильным акцентом возразил сказавшему старичок из 46-ой квартиры
- Говорила я тебе, что жить
высоко опасно, - ворчливо напомнила мужу-толстяку моя соседка. Та самая, у
которой я когда-то попросила соль.
- Кто мог знать, - робко отбивался
толстяк.
- Умные люди знали, - снова
поставила мужа «в угол» ворчливая соседка.
- Выходит, мы тут все дураки? –
поинтересовались сверху суровым голосом.
- Все! – задрав голову, уверила
спросившего соседка.
- Дурные, как факт, - согласился
старичок и уселся на стул, который вынес ему из квартиры долговязый парень лет
пятнадцати. – Струмент подай деду, – попросил старик внука. – Чего зря сидеть?
Вот мы все стояли тогда, как
приговоренные, а дедок тот сидел и вынес ему долговязый парень аккордеон.
- Армейскую, народную
русско-еврейскую песню «Ночь коротка» сполнит Исаак Каплан, - громко объявил
старичок, опустил пальцы на клавиатуру и растянул меха.
Бывает же такое: человек
говорит голосом старым, скрипучим, а поет звонким и молодым, да и акцент
старичка куда-то подевался:
Ночь коротка,
Спят облака,
И лежит у меня на ладони
Незнакомая ваша рука.
После тревог
Спит городок.
Я услышал мелодию вальса
И сюда заглянул на часок….
Зашуршало внизу, в так зашуршало. Смотрю, по площадке шестого этажа
кто-то в растоптанных тапочках даму повел в танце. Сам себе на иврите счет
подсказывает, чтобы не сбиться:
- Эхад, штайм, шалош, эхад,
штайм, шалош…
А моя соседка стала салфеткой
глаза вытирать.
- Перестань, Роза, - сказал ей
муж-толстяк.
- Что перестань!? – по привычке
напустилась на него соседка. – Нам здесь хорошо, а как Мишеньке в этой «Голани»?
Вот, с этой «короткой ночи» все
и началось. На седьмой день войны, слышу зовут нас всех снизу:
- Просим на вернисаж! Выставка
картин Бэлы Резниковой.
Ну, мы и потопали вниз. Там, на
площадке шестого этажа, эта девица – Бэла и выставила свои шедевры. Прямо на
пол поставила картины без рам, между дверей к стене прислонила и к перилам
лестницы странные такие картинки, без особого смысла.
Тут в толпе жильцов споры
начались. Которые за реалистическую живопись, стали девицу ругать, а любители
странной – хвалить. Так и прошумели до отбоя. Старичок – аккордеонист хотел,
похоже, нам еще одну песню спеть, но не успел.
Тут сирены почти каждый день
стали выть, но мы уже не так вздрагивали, услышав их гнусный голос.
На день восьмой все
познакомились с малышом из 44-ой квартиры. Он в свои пять лет знал наизусть всю
детскую классику. Поставили этого Герца на стул – и пошло поехало: за Маршаком
- Михалков, за Михалковым – Барто, за Барто – Чуковский. И как он замечательно
читал, с каким выражением, как ловко руками разводил, ногой притоптывал. Цирк,
да и только! Герца этого, шельмеца, конфетами задарили. Кто-то неразумный и от
полноты чувств даже попытался 20 шекелей ему всунуть, но родители потребовали
не растлевать юного артиста деньгами.
На этот раз не разошлись даже
после отбоя. Старичок исполнил знаменитую песню «Три танкиста».
На двадцатый день войны я уже
знала, как зовут почти всех соседей по дому. В любом случае, всех, наделенных
хоть каким-то талантом. Узнала, например, что Марта Израилевна из 37-ой
квартиры замечательно владеет художественным свистом, а Бени Слуцкер из 29-ой
умеет говорить голосом утробным и мастерски подражает голосам домашних животных
и даже диких, таких, как лев.
В общем, стали мы ждать эту
проклятую сирену, как звонок к концерту. Повезло, в общем. Однажды, сирена
застала меня у друзей в соседнем доме. Вышли мы на лестницу, да так и простояли во мраке и тишине всю тревогу.
Я тогда пожалела, что нет у меня никакого таланта, а то бы обязательно
попыталась развеселить публику.
Вот я и рассказала, почему
получился тот вздох, когда мне послышался вой сирены. Мы¸ правда, теперь
раскланиваемся, улыбаемся друг другу, но никому даже в голову не приходит
использовать лестницу в прежних, военных целях, а жаль.
Теперь я еще думаю, что мы таким
образом тоже сражались с этой проклятой «Хизбаллой» и свою войну выиграли. Вот
это точно.
Комментариев нет:
Отправить комментарий