Кинотеатр
"Спартак" в Петербурге сгорел дотла. Вот я стою под зонтиком и смотрю, как струи
дождя летят сквозь несуществующую крышу. Жуткое зрелище. Одна чернь внутри
прежнего чуда великого, святилище, храма – кинотеатра нашего детства.
Рядом со мной останавливается существо, тоскующее по человеческой речи.
Одиночество мучает беднягу так сильно, что он приобрел привычку разговаривать с
первым встречным.
-
Ночью
сгорел, - хрипло повествует существо. – Там сначала кирха была лютеранская. Потом
немца из города поперли. Дальше обычно: устроили после революции клуб, потом
кинотеатр… Тут опять началась попойка – перестройка. Как очухались, сделали там
по новой кино для старых фильмов. Только
немец снова объявился и здание потребовал обратно для отправления
культа. Драчка началась, даже со стрельбой. Пока двое дрались, третий над ними
верх взял. Устроили в Храме ночной клуб
– развеселое место. Тут Он и не выдержал, рассерчал сильно. Вот перед вами и
результат гнева Божьего.
Сказав все это, бедняга подождал моей реакции, не дождался и
разочарованно поплелся дальше по своим несуществующим делам. У меня тоже дел
никаких в тот день не было, но и следовать за одиноким человеком тоже не
хотелось. Всегда боялся одиноких. Не успеешь обернуться, и тебя самого они
приведут к тоске и печали.
Так я остался стоять у сгоревшего кинотеатра. И такую вдруг ненависть
почувствовал ко всей этой сволочи, спалившей святое место – кинотеатр моего
детства. Поймай я в тот момент сусликов из Ночного Клуба, я бы их…. А что
собственно "я бы"? Карманы пусты. Оружие у меня бы еще в аэропорту
отобрали, а силы в руках осталось мало…. Так что одну страсть мог я себе
позволить: мечту о мести.
Да и какой в ней толк? Люди кинотеатра желают отомстить молодцам из
бардака, людей из кинотеатра ненавидят эти самые лютеране, а когда-то, на месте
Кирхи, жил "убогий чухонец" в
своей хижине. Он, вполне возможно, тоже мечтал отомстить строителям
Петербурга…. Что же это получается? Нет в мести смысла. Один замкнутый круг.
Ничего, кроме разрушения, ибо месть – это ненависть.
Так я рассуждал, уставившись на руины, куда некогда бегал с уроков, а
потом, уже студентом, разрисовал на пару с другом стену в холле, над лестницей.
Мы с ним воинство Спартака нарисовали и самого героя – гладиатора. На фоне
античность разную изобразили и небо голубое, италийское, бездонное небо.
Это я над небом корпел дня
четыре, а потом придумал прямо над головой Спартака облачко изобразить.
-
Зарубят,
- сказал тогда мой друг. – Это у тебя получилось, как Божье благословенье, а
Бога нет.
Но я тогда рискнул облачко оставить, а потом выяснилось, что это
обычная живописная хитрость, и никто из приемщиков нашей мазни на знак в
небесах внимания не обратил.
И вот теперь от нашей фрески ничего не осталось, кроме черных лохмотьев
на обгоревшей стене. Ну, не ахти какая была живопись, а жалко… Молодость свою
жалко. Я вдруг подумал, что снялся с места, пристегнулся в самолетном кресле,
миновал тысячи километров только затем, чтобы взять билет в кинотеатр своего
детства и увидеть фреску в холле с бездонным небом, на котором я сорок с лишним
лет назад нарисовал легкое облачко.
И все-таки
молодость сама по себе – богатство великое. Девушки тебя любят, за то, что ты
молод. О смерти не думаешь, что о ней
думать, если жизнь бесконечна? Ты
отменно здоров, и дышится тебе легко и свободно. Что еще нужно нормальному
человеку?
Однажды, в Париже, пришлось наблюдать за собранием очень богатых людей.
Сидели они тихо в своем клубе: старые, толстые, жалкие уроды. Смотрел я на них
и думал, что деньги им нужны в
оправдании своей немощи и уродства, что взобрались они, как на пьедестал, на шаткую гору из
ассигнаций, чеков, акций и прочей ерунды. Взобрались только затем, чтобы
казаться моложе, выше, привлекательней, и купить за деньги суррогат любви,
подделку счастья и фальшивый купон своей собственной значимости.
Наши достижения в молодости глупы, но еще более потешны победы в
старости. Так я думал в злобе, глядя на пепелище в городе моего детства и
юности.
Нужно сказать, что мысли мои издавна формирует увиденное и часто мысли
эти противоречат друг другу. Смотрю на кусок дерьма и думаю, что жизнь наша –
дерьмо. Смотрю на цветок благоуханный и думаю, что нет больше удачи, чем на
свет родиться. Не вижу в такой динамике греха. Уверен, мое мировоззрение – не
моя проблема, а мира меня окружающего. Вот станет этот мир прекрасным, и сам я
буду занят одними, прекрасными мыслями, а пока…
Это так правильно, что в молодости мы бедны, и только с годами можем
утешиться накопленным богатством. Нет ничего страшнее нищего старика.
Я - старик состоятельный. По крайней мере, день завтрашний меня не
пугает. Могу позволить себя многое. Вот путешествую по миру. Где пешком, где на
велосипеде.
На велосипед сил еще хватает. Славное, любимое с юности, средство передвижения.
Всегда в моей багаже двухколесный друг: обычная туристская, надежная модель
фирмы Густава Фурье. Я в этого Фурье влюбился заочно. Мечтаю посетить его в
Тулузе и выразить свое восхищение его первоклассной продукцией.
Одна беда – на родине моей велосипед бесполезен. Климат – дрянь, дороги
– еще хуже климата. На родине моей, в России, нужно ездить в танке, но нет
ничего омерзительней такой езды, когда на мир смотришь в щель и через прицел
орудия.
Отказываюсь от танка и велосипеда, от ненавистного автомобиля…. (Вот
даже строка получилась косноязычной)… Так вот, отказавшись от всего этого, я
двинулся по городу моей юности пешком.
Многое в этом чудесном городе изменилось. Я состарился, а он помолодел,
отпраздновав недавно 300 – летний юбилей. Почему города молодеют к юбилею, а не
люди? Вот какие идиотские вопросы задавал я сам себе во время пешей прогулки по
улицам родного города…. А потом вот набрел на черный "труп"
кинотеатра "Спартак" и вопросы перестал задавать.
Так я стал, занятый гибкими
рассуждениями, не меньше пятнадцати минут. Успел поговорить с одиноким
человеком и похоронить навсегда свою юность. Только потом двинулся дальше в
сторону улицы Фурштадской, бывшего бульвара имени Петра Лаврова. Этот Лавров
был личностью незначительной. Бульвар мы звали небрежно – Лаврушкой и ценили
его не за робкую зелень низкорослых лип, а за скамейки, где можно было
устроиться, развалясь, в доброй компании и решить за разговором все мировые
проблемы.Мы тогда решали то, что невозможно решить. Но когда этим заниматься - только в молодости.
2004 г. С.-Петербург
Комментариев нет:
Отправить комментарий