УСТРИЦЫ.
Шторм совсем недавно случился чудовищный. Волн такой высоты и бешеной
силы ни разу не видел. Каждый раз после такой бури море выбрасывает на берег
удивительные подарки. В прошлом году – гигантскую черепаху. В этом – настоящего
кита и огромное количество устриц.
Надо признать, что наш тупиковый
участок Средиземного моря беден и флорой и фауной. Рыба, кое-какая, все еще
водится, медузы отравляют жизнь купальщикам, а вот моллюски – большая редкость,
особенно годные в пищу. Видимо, знает
это лакомство, что по законам кашрута потреблять его запрещено.
Все дары моря без чешуи и
плавников не годятся в пищу. Мудрый, кстати, закон, пробующий спасти от
уничтожения дельфинов и китов. ( Плавники у них есть, а чешуи нет). Надо бы
вспомнить еще акул, но и эти чистильщики
моря, волки глубин, совсем не такие враги человечества, как это
продемонстрировал известный фильм ужасов «Челюсти».
Моллюски (осьминоги, омары,
креветки, устрицы) и ракообразные (крабы, раки) не имеют ни чешуи, ни
плавников, и также некошерны. В наших рыбных ресторанах вы этих лакомств не
встретите.
Но это так, к слову. Хочу
рассказать о другом. Каждый раз, зимой, после бури мы с дочерью отправляемся к
морю. На этот раз даже внучку двухмесячную с собой прихватили. Пусть подышит
чистым воздухом.
Мы знали, по опыту, что увидим
другой берег, другой песчаный пляж, «перепаханный» волнами и способный удивить
неожиданными дарами любопытного человека. Так и оказалось. Мы сразу увидели под
ногами не обычный, ракушечный мусор, а самых настоящих устриц в сером панцире.
Откуда-то, из каких-то глубин,
принесло их бурное море, выбросило на наш берег живых моллюсков. Смотрим,
бродят по приливной полосе люди и собирают устриц в пластиковые пакеты. У
некоторых сумки уже битком и не один пакет, а по нескольку.
Слышим, сборщики устриц
переговариваются по-французски. Очень удивилась моя дочь.
- Зачем это им?
- Живыми устриц едят, - сказал
я. – Польют лимонным соком и глотают. Сам сидел
в таком парижском ресторане, все видел.
- И ел? – с ужасом спросила
дочь.
- Не смог, противно.
- Правильно, - успокоилась дочь, без всякой симпатии
наблюдая за алчными сборщиками дармового корма. – Это не питание, а живоедство
какое-то.
Тут мы увидели совсем другую
публику и сразу вспомнили, что на Святой Земле никакое действие не остается без
противодействия. Бравые ребята в кипах тоже собирали устриц, но сразу же
забрасывали их подальше в море, спасая от неизбежной смерти в желудках
ненасытных сограждан, не думающих
соблюдать кашрут.
Понятно, что сборщикам устриц
поведение спасателей не должно было нравиться, как и спасателям вряд ли были
симпатичны будущие пожиратели моллюсков. Однако, никакой перебранки или
агрессии не заметил. Каждый спокойно занимался своим делом: одни собирали раковины,
другие забрасывали их в море.
Вот и подумал тогда о великой
мудрости: «Делай, что должно и пусть будет, что будет». А потом мы с
дочкой тоже стали собирать раковины и
забрасывать их в море. Я тогда еще вспомнил, что делают эти моллюски прекрасную
работу: фильтруют соленую воду, истребляя разный биологический мусор.
Мы забрасывали раковины в море,
а внучка моя, счастливо и крепко спала, не зная, что есть на свете люди,
глотающие живых устриц и те, кто, кто готов без устали спасать их.
ТРАВА.
Газонная травка замерзла в холод. Получился серый, тоскливый ковер
вместо веселой зелени. Говорят, тридцать лет не было в наших южных краях
заморозков на почве. Естественная, дикая, травка выжила, как будто стала еще
сочней, ярче.
Сколько раз слышал: Израиль –
государство искусственное, надуманное, возникшее «на кончике пера». Что там
Израиль - сами евреи из той же категории: народ «идеологический», умышленный, а
не нормальный, коренной. Ну, что-то вроде той газонной травки.
Согласен, но почему не убивает еврейский народ жара и
холод, пожары и наводнения. Почему он жив, вопреки всему?
Всевышний знал, что «газонная
травка», которую он посеял не чета «траве дикой». Вот и начал ее воспитывать
чуть ли с первого шага Авраама, праотца нашего. Воспитывать жестко, даже
сурово, не очень тревожась о количестве, а беспокоясь о качестве «избранного
народа».
Приемы Его властной дрессуры не
перечесть. Назвать их щадящими, либеральными никак нельзя. Загляните в «Книгу
Иова» - там самые ходовые методы воспитания-испытания перечислены. Некоторые
исследователи убеждены, что и Холокост был закодирован в Торе.
Иной народ уж как был избалован
судьбой: воинской славой, богатством недр, лаской климата, а нет его – исчез, испарился, а
битый, измученный народ еврейский жив, шумит, создает бесчисленные проблемы
себе и соседям.
Вот почему понимать великие
жертвы народа еврейского, как наказание, не хочу. Как воспитание – это точнее.
Строгое, даже суровое, но воспитание, без которого первый же заморозок способен
убить «траву», превратить ее в серый, безжизненный ковер.
Вот почему не горюю, наблюдая на
экране телевизора милые лица наших нынешних правителей. Ничего, переживем и эту
воспитательную акцию. Утешимся тем, что подобный «заморозок» бывает раз в 30
лет.
КНИГИ.
Еще одно событие зимы: приобрел
полное собрание сочинений Бориса Пастернака. Давно пытаюсь разгадать странное
бегство от самого себя этого талантливейшего поэта и достойного, мужественного
человека. Почему в «еврейском вопросе» проявил он столь очевидное
малодушие? А тут целых четыре тома
писем! Есть возможность разгадки. Но эта работа впереди, а пока хочу поделиться
любопытным, на мой взгляд, наблюдением.
"С тех пор, как он себя помнил, он не переставал удивляться, как
это при одинаковости рук и ног и общности языка и привычек можно быть не тем,
что все, и притом чем-то таким, что нравится немногим и чего не любят? Он не
мог понять положения, при котором, если ты хуже других, ты не можешь приложить
усилий, чтобы исправиться и стать лучше. Что значит быть евреем? Для чего это
существует? Чем вознаграждается этот безоружный вызов, ничего не приносящий,
кроме горя?" «Доктор Живаго».
Поэт Борис Пастернак всю свою
жизнь провел в поисках радости, исповедуя вполне еврейский хасидизм. А тут
ничего, «кроме горя». Бежать от своего еврейства – нет выхода и бежать, как
можно быстрее.
Любопытно, что любимый писатель
Пастернака Лев Толстой с тем же маниакальным упорством бежал от своего,
аристократического происхождения, опрощался, пробовал переродиться. Таким было
время великих иллюзий. Граф мечтал стать крестьянином, земледельцем. Еврей –
русским поэтом, христианином. Все это на таком желанном, но мнимом и
недостижимом пути к равенству и всеобщей любви.
Нужно
было миновать ХХ веку со всеми его зверствами, чтобы, хоть в какой-то степени
была понята причина бедствий людских. Равенство не способно уничтожить зависть
людскую, а вместе с ней и ненависть. Тот же Толстой мог сколько угодно земельку
пахать и ездить в третьем классе, но в
любом состоянии оставался он графом, гением. Не подумал о том, что подлинная
причина неравенства в способностях, в происхождении человека, в его личных
качествах. И здесь никакими революциями, проповедями или реформами дело не
исправишь.
« Я
один, все тонет в фарисействе». Увы, и сам Борис Леонидович не был свободен от
фарисейства, как он его понимал. В «Докторе Живаго» читаем: «Всякая
стадность-прибежище неодаренности». Но вот слушаю авторское чтение стихов на
диске, приложенном к собранию сочинений : « У микрофона русский поэт Борис
Пастернак».
Мандельштам, Маршак, Бродский –
могли бы так сказать? Нет, конечно. Пастернак сказал. И не просто сказал. Это
был крик отчаяния, крик недосказанный. Под словом «русский» надо бы подразумевать
еще определение «православный». Страсть к полному перерождению? Но, возможно, в
этой страсти и кроется причина спасения Бориса Леонидовича от пыточной камеры
сталинского террора. Он не смел тогда быть «один», вне стада. Умер «отец
народов» и поэт осмелел настолько, что от слов о своей «русскости и
христианства» перешел к поступкам, опубликовав за кордоном свой манифест
перерождения - «Доктор Живаго». Но не смог он уйти от самого себя, как не
получилось это у Льва Николаевича. Толстой остался графом, аристократом духа.
Борис Леонидович – евреем. Власть была безразлична к его попыткам
ассимилироваться. Она признавала одну национальность: человек советский.
Пастернаку указали, кто он такой есть,
загнав поэта в смертную муку рака легких. Да и сам его роман, как попытку
«исхода из еврейства» нельзя признать удачным. В одном из писем, кстати,
наткнулся на точную рецензию «Доктора Живаго», сделанную самим автором: «Но все
более преследующее меня стремление писать скромно, без эффектов и
стилистического кокетства завело меня наверно слишком далеко, в область
добродетелей, противоположных искусству, и, оставив нервное, отмеченное
энергией письмо, обязательное для художника, я усвоил рыхлую, водянистую
обстоятельность, которая губит мои лучшие намерения».
Все правильно. Только вот
ассимиляторские намерения великого поэта трудно назвать лучшими намерениями.
Отсюда и очевидная слабость романа.
Исход Льва Толстого убил
классика. «Исход» Бориса Пастернака тоже кончился трагедией ухода не только от
своего еврейства, но и «гениальной неудачей» в конце творческого пути, как
назвала «Доктора Живаго» Анна Ахматова.
Устрицы на пляже Ашдода, газонная
трава собачьей площадки, трагедия великого поэта. Странное, признаюсь,
сочленение, но ничего не поделаешь – все это приметы зимы 2008 года, моей зимы.
Комментариев нет:
Отправить комментарий