Художник Вениамин Клецель
Зимой, в шесть утра, на улице все еще темно,
и за витриной парикмахерской всегда горит тусклый свет, а в допотопном кресле,
перед зеркалом, сидит, развернувшись лицом к двери, маленький, седой старичок –
хозяин парикмахерской – Дани Крафт.
Так на афише значится: « ДАНИ КРАФТ. СТРИЖЕТ И
БРЕЕТ».
Из рекламы можно отметить еще одну,
пожелтевшую от времени, бумажку. На ней сообщается, что хозяин понимает русский
язык.
Иногда, в теплое и погожее утро, Дани Крафт
стоит на улице, у двери своей парикмахерской и приветствует каждого проходящего
мимо.
Мне он сказал однажды вот что:
- Зачем надел ремень на животное? Собака –
тоже человек.
Он
сказал это, а я сразу полюбил Дани Крафта за сказанное. Так полюбил, что
однажды сел в кресло, перед мутным, по краям, зеркалом его парикмахерской.
- Стричься, бриться? – спросил Дани,
включая «праздничную» люстру под потолком.
- Стричься, - сказал я. – Уже побрит.
- Это тебе только кажется, - приглядываясь
к моей поредевшей шевелюре, определил Дани Крафт. – Наша щетина не хочет
покидать хозяина. Бог нас не любит с голым лицом. У еврея щетина, как правило,
резиновая.
- Не понял, - удивился я.
- Она боится бритвы и прячется, - объяснил
Крафт. – Не хочет бриться. Ты снял щетину аккуратно, а через пять минут снова
небрит. Я всегда бреюсь дважды, с паузой.
- Хорошо, - кивнул я, тронув ладонью щеку.
– Пауза есть – бреемся.
Через
месяц снова опустился в кресло салона Дани Крафта.
Пустую
завязку той, нашей беседы исключим. В конце процедуры, после стрижки,
разговорились о мастерстве.
- У меня простой девиз работы: - сказал
Крафт. – Молодой должен уйти отсюда красивым, а старый – молодым.
- Сделай меня сразу молодым и красивым, -
попросил я.
- Это невозможно, - покачал головой Крафт.
– Ты в парикмахерской, а не в цирке.
Возраст - ему было трудно работать. Руки
начинали дрожать в самый неподходящий момент. Но Дани Крафт - мастер настоящий
- трудился в минуты невольной слабости «на автомате».
Во время третьей стрижки узнал, что репатриант
он давний – с 1974 года, а до переезда «ударно трудился» в лучшей
парикмахерской города Гомеля.
- Нас отпустили сразу, - сказал Дани. –
Той лохматой стране не нужны были парикмахеры.
Я даже обиделся, как быстро меня отпустили. И сказал жене Берте, что
обиделся. А жена Берта сказала так: «Кому ты нужен. Даниил, кроме жены и
детей». А теперь дети совсем взрослые, а Берта умерла … Выходит, я никому не
нужен? – он даже перестал щелкать ножницами, и внимательно посмотрел на меня в
зеркале.
- Ерунда, - бодро возразил я, возомнив
себя великим утешителем. – Ты нужен любому, кто заходит в твою парикмахерскую.
- С каждым днем все меньше таких, - вновь
приступил к работе Дани. – Старые клиенты уходят туда, откуда не возвращаются,
а новые ко мне не торопятся. Ты видел, какие сейчас роскошные солоны строят?
- А кто тебе мешает свою парикмахерскую
отреставрировать? – спросил я. – Посмотри: стены обшарпанные, кресло музейное,
в зеркало твое только по центру смотреть можно.
- Ты прав, - не обидевшись совершенно,
кивнул Крафт. – Знаешь, и деньги на ремонт есть, и человек я не жадный, а боюсь
чего-то, сам не знаю чего…. Вот думаю: изменю я здесь все, а зайти в новое
помещение не смогу. Чужое оно будет. Понимаешь?
- Нет, - сказал я. – Ты, Дани, мастер
настоящий, но как алмаз без шлифовки. Можешь стать брильянтом, а не хочешь.
Он не
сразу ответил на мою банальную образность, да и заговорил как-то нехотя:
- Мы с мамой из эвакуации вернулись в 1946
году. Мне, как раз, пятнадцать лет исполнилось. Пришли к своему старому дому, а
там уже наши соседи – Оноприенки - живут. Хорошие люди, старые знакомые. Они
нам обрадовались и сказали, что помещение сразу освободят, потому что всегда
уважали моих дедушку и бабушку, погибших от фашиста, и в память моего отца,
павшего смертью храбрых в боях за Советскую родину…. Нас с мамой оставили
ночевать, а утром мама сказала: « Посмотри, Данька, стены, вроде, наши, а
внутри даже запах не наш. Нет, не буду я здесь жить, не смогу. Да и зачем нам
двоим такой большой дом».
- Призраков она боялась, горькой памяти, -
сказал я.
Дани
Крафт усмехнулся.
- А здесь, ты думаешь, в этих стенах, их
нет, призраков-то?
- Может и есть, - сказал я. – Только они
не стригутся и не бреются. Кассу с ними не сделаешь.
Он не
ответил. Задумался. Лишь освободив мою шею от простыни, сказал так: - Мастер,
да, - ты правильно сказал. А теперь растолкуй, почему людям этого мало? Почему
им еще побелка свежая нужна? Да я в своем плохом зеркале лучше клиента вижу,
чем мои соседи на целой выставке новых зеркал. Разве не так?
- Дани, - поднимаясь, сказал я. – Это
старый и пустой спор. Человеку приятно сидеть в уютном, чистом и красивом
помещении. И с этим ничего не поделаешь.
- И что твоему человеку важнее? – сердито
продолжил Крафт. – Красота эта для вида или качество обслуживания?
- И чистота и качество, - сказал я.
- Так не бывает, - вздохнул Крафт. –
Помнишь, ты хотел уйти от меня молодым и
красивым? Что я тебе сказал?
- Ты сказал, что это невозможно именно в
моем случае, - сказал я. – Но у скольких людей есть еще на это шанс.
- Может быть, - неопределенно пожал
плечами Дани Крафт. – Может быть.
Так получилось, что месяца два не заходил к
старому парикмахеру. А когда появился на том углу, увидел, что в салоне Крафта
начат капитальный ремонт.
Я тогда подумал: сяду скоро в новое кресло
перед чистым и новым зеркалом, и скажу
хозяину, что теперь начинается у него вторая жизнь, и от клиентов отбоя не
будет.
Сделали
ремонт быстро, и недели через две парикмахерская открылась во всем своем великолепии. Теперь там стояли два кресла, а
не одно, но за креслами этими не было старого мастера.
Вошел, спросил у молодого парня, скучающего в
углу за низким столиком с журналами, куда подевался Дани Крафт
Он сказал, что понятия не имеет. Дело они с
женой купили. Где живет прежний владелец не помнит. Адрес и телефон есть в
договоре, но все документы у него дома.
Тут появился обросший клиент, и парень
приступил к работе. Мне тогда показалось, что мастер он никудышный, а, может
быть, только показалось это.
Адрес Крафта дали мне в соседней, овощной
лавке.
-
Привет! - сказал старик, широко распахнув дверь – Видел, я тебя послушался. Теперь там не
парикмахерская, а музей красоты.
- А ты здесь, - сказал я.
- Как видишь, - не стал спорить Дани. –
Что мне делать в музее? … Да ты проходи.
В салоне небольшой квартиры было полно
призраков старых вещей.
- Нет, - сказал Дани. – Сначала и не думал
продавать…. А потом… День там поработал – не мое. Все не мое! Понимаю, что дурь
старческая, глупость, а не мое…. Вот, продал молодым ребятам…. По дешевке отдал,
хорошие ребята…. Из Винницы…. Не получился из меня брильянт в оправе.
И тут я увидел, что уголок свой из старой
парикмахерской Дани Крафт не выбросил, а перенес полностью к себе домой. Вот
кресло допотопное, вот тумба и зеркало, тусклое по краям.
- Ладно, - сказал я. – Некогда мне,
извини. Я к тебе постричься пришел.
- Это ты правильно сделал, -
обрадовавшись, засуетился Дани. – Это ты молодец. Ты смотри, я сюда свет
хороший провел… У меня тут все в полном порядке для старого клиента. Мы еще
поживем!
- А куда торопиться? – сказал я,
усаживаясь в продавленное, неудобное
кресло с вытертым бархатом подлокотников.
- Как собака твоя? – спросил Крафт,
вытащив из тумбы чистую простыню, расправил ее, взмахнув, как белоснежным, но
победным знаменем. – Снял удавку с шеи?
- А как же, - ответил я. – Собака – она
тоже человек.
1999 г.
Комментариев нет:
Отправить комментарий