Как живется под санкциями Ирану. И боится ли таких же Путин
Насколько в целом эффективна санкционная политика Запада? Чего США смогли добиться с их помощью в отношении других государств, например Ирана, против которого санкции действуют гораздо дольше, причем все еще более жесткие, чем против России? И возможно ли, что Кремль на самом деле мало опасается такого давления извне – глядя на тот же Иран и на его опыт выживания? Или, наоборот, боится, понимая, насколько разрушительными для режима и страны они могут быть?
Если сравнивать разнообразные санкции, уже введенные против России (например Закон Магнитского или связанные с событиями в Украине, войной в Сирии, предполагаемым отравлением Скрипалей и Алексея Навального, вмешательством в выборы в США, "Северным потоком – 2" или допинговым скандалом) с санкциями против Ирана, нужно не забывать, что последние были введены скорее на общем международном уровне, а не только лишь отдельными странами или группами стран. Все они обосновываются в основном отказом Тегерана прекратить развитие его ракетной и ядерной программ.
В первую очередь это санкции, введенные против Ирана Советом Безопасности ООН (то есть и Россией в том числе):
- Резолюция Совета Безопасности ООН 1737 — от 23 декабря 2006.
- Резолюция Совета Безопасности ООН 1747 — от 24 марта 2007.
- Резолюция Совета Безопасности ООН 1803 — от 3 марта 2008.
- Резолюция Совета Безопасности ООН 1929 — от 9 июня 2010.
- Резолюция Совета Безопасности ООН 2231 — от 20 июля 2015.
Они полностью запрещают экспорт в Иран атомной, ракетной и подавляющей части военной продукции, инвестиции в иранскую нефтегазовую и нефтеперерабатывающую отрасли, продажу Тегерану любых технологий, которые можно использовать в военном или нефтяном секторах, а также любые контакты с превратившимся в закрытую финансово-промышленную структуру Корпусом стражей Исламской революции (КСИР), связи и финансовые трансакции с иранскими банками и страховыми компаниями, а также с гражданским морским флотом Ирана.
Кроме того, разумеется, многочисленные санкции введены против Тегерана и действуют много лет, и на уровне ряда государств и международных союзов, в первую очередь США и Евросоюза. С июля 2010 года свои объединенные санкции против Ирана ввели Австралия, Канада, Южная Корея и Япония.
Особенно ситуация вокруг Ирана и действующего режима санкций против него стала накаляться с 2017 года, после прихода в Белый дом в США Дональда Трампа, обрушившего знаменитую "ядерную сделку" (или, официально, Совместный всеобъемлющий план действий, СВПД), подписанную в 2015 году Тегераном и группой государств, известных как "5+1". Группа эта состоит из США, России, КНР, Великобритании, Франции – пяти постоянных членов Совета Безопасности ООН, а также Германии.
Соглашение СВПД предусматривало ограничение ядерной программы Ирана (и временные ограничения на продажу и закупку им вооружений) взамен на масштабное снятие с Тегерана международных санкций. После того, как Иран пошёл на уступки, Вашингтон в 2016 году (еще при Бараке Обаме) объявил об освобождении от санкций 59 физических лиц (граждан Ирана и других государств), 385 предприятий, 77 самолетов и 227 судов, в том числе нефтяных танкеров.
Однако в 2018 году Трамп вышел из сделки и возобновил действие односторонних санкции США против Ирана и даже ввел новые, еще более жесткие. Тегеран в ответ объявил о поэтапном сокращении своих обязательств и вновь приступил к ядерным разработкам.
Первый блок ограничительных мер Соединенных Штатов в 2018–2019 годах против Ирана коснулся иранского автомобильного сектора, а также иранской торговли золотом и другими металлами. Второй блок санкций касался иранского энергетического сектора, любых транзакций, имеющих отношение к углеводородному сырью, и транзакций, связанных с Центральным банком Ирана. Однако, вводя тогда новые санкции против Исламской Республики Иран, Вашингтон временно все же вывел из-под их действия несколько стран – покупателей иранской нефти: Китай, Индию, Италию, Грецию, Турцию, Южную Корею, Тайвань и Японию.
В ноябре 2018 года Иран был отключён от международной межбанковской системы SWIFT. В ноябре того же года вступил в силу третий блок санкций Вашингтона: они были распространены на иранский строительный сектор. Также под запрет попали поставки Тегерану ряда металлов, угля и промышленного оборудования.
В целом к концу 2021 года американские санкции, введенные против Ирана, были связаны уже не только с его ядерной программой и предполагаемым возобновлением обогащения урана, но и с обвинениями в нарушениях прав человека, дестабилизации ситуации в регионе и так далее. Всего под персональными санкциями сейчас оказались примерно 470 высших иранских должностных лиц, но этот список постоянно меняется в сторону увеличения.
Насколько все это повлияло на Тегеран и заставило ли его отказаться от тревожащих Запад планов? Новостей, прямо или косвенно связанных с Ираном, в 2021 году становилось все больше – и в основном они свидетельствовали об обратном. Это и победа крайне консервативного политика Ибрахима Раиси на президентских выборах прошлым летом, и усиление иранской военно-политической экспансии по всему миру, не только в Сирии, Ираке, Ливане или Йемене, но даже в Африке или Латинской Америке, и масштабные военные учения Тегерана в акватории Индийского океана, в том числе с участием России.
При этом Вашингтон после прихода в Белый дом Джо Байдена заявил, что готов вернуться к переговорам о возобновлении "ядерной сделки" 2015 года. Байден не раз обещал пойти на такой шаг, однако сперва, по его словам, ему необходимо отменить действующие антииранские санкции, введенные его предшественником Трампом. В Тегеране готовность Вашингтона к любым таким переговорам уже не раз назвали "великой победой иранского народа".
Оказался ли 85-миллионный Иран на пороге массовых потрясений и смены или сильной трансформации правящего режима из-за международных и американских санкций? Насколько они способствовали ужесточению в Иране внутренних репрессий и укреплению власти спецслужб и КСИР? Подогрели ли санкции протестные настроения, способствовали ли обнищанию и дальнейшей поляризации общества? Наблюдается ли в Иране, где все чаще идут стихийные протесты, массовая усталость от косной и жестокой власти, из-за которой на многие годы страна остается в международной изоляции?
Об этом в интервью Радио Свобода рассуждает политолог-востоковед, иранист, автор нескольких работ о сути антииранских санкций Николай Кожанов:
– Сделали ли западные санкции Иран настоящим изгоем для всего мирового сообщества, или ничуть?
– Западные санкции, конечно, ударили по Ирану сильно и очень ограничили его возможности взаимодействовать с внешним миром. Особенно за последние три года Запад смог добиться того, чего его санкционный режим не сделал в предыдущие годы – существенно ограничить возможности Тегерана по экономическому и финансовому партнерству с целым рядом стран, ранее традиционно считавшихся его союзниками. Вот это для Тегерана стало большим сюрпризом.
– Я, скорее, спрашивал о, так сказать, рукопожатности или нерукопожатности Ирана сегодня на мировой арене.
– Смотря с кем. С одной стороны, из-за санкций у Ирана сейчас такая репутация, что даже в случае их полной отмены все западные государства будут весьма осторожно, что называется, заходить в Иран. Это показал даже временный период смягчения санкций в 2012–15 годах. Но для таких стран, как Россия или Китай, вопрос рукопожатности Ирана вообще не существует. Их скорее волнует лишь то, какие риски санкции могут создать для действий их компаний на территории Ирана. И в случае их отмены, естественно, Россия и Китай будут весьма стремительно налаживать новые контакты с Ираном, активно в него инвестировать.
Это принципиально и определяет нынешний вектор внешней политики Ирана. В Тегеране прекрасно понимают, что, например, европейские государства и европейский бизнес, даже в случае отмены санкций, будут партнерами, по крайней мере в первые годы, для них ненадежными. И по этой причине иранцы больше ориентируются на в основном китайцев – как на источник больших возможных инвестиций после гипотетической отмены санкционного режима.
Однако я опять хочу подчеркнуть, что в целом весь санкционный режим оказался эффективным. В реальности сегодня в Иране даже те проекты и контракты, о которых уже заявил Пекин, не реализуются. В большей степени китайцы просто столбят за собой территорию на будущее, но фактически пока никакого активного взаимодействия с Ираном с их стороны не ведется. Чего Тегеран никак не ожидал, традиционно рассчитывая, что со стороны Китая худо-бедно, но пойдут какие-то инвестиции.
– Вы сами отмечали ранее, что суть иранского режима такова, что вся его внешняя политика имеет в первую очередь не практический, а идеологический характер. И во имя мечты о доминировании в регионе или уничтожения Израиля Тегеран будет готов жертвовать очень многими своими экономическими и иными интересами. Да, его население будет недоедать, но, допустим, продолжать операции в Сирии, в Ираке или в Йемене или финансировать ливанскую "Хезболлу" Иран будет до последнего. Этот принцип, кстати, удивительно кое-что напоминает. Так что-то изменилось в этом смысле в иранской политике за последние пару лет?
– Нет, здесь каких-либо существенных изменений мы не видим. Внутренняя экономическая ситуация в Иране остается тяжелой, но при этом режим продолжает финансировать свои усилия за рубежом. Впрочем, хотя идеология действительно довлеет над иранской внешней политикой, но все же в его внешней политике присутствует и определенный прагматизм. Просто проявления этого прагматизма обычно связаны с возникновением какой-то новой серьезной угрозы для выживания этого режима. Именно тогда Тегеран способен пойти на какие-то уступки, изменения, на пересмотр своей внешней политики.
И это подводит нас ко второму важному моменту. Если мы не видим никаких изменений, это значит, что такие санкции, как сейчас, с одной стороны, работают и не позволяют иранской экономике развиваться. Но с другой – позволяют Ирану выживать. И для нынешнего руководства этой страны, в принципе, этого достаточно. То есть покуда население можно держать в узде и оно способно выживать, условно, на плошке риса и паре головок лука, то свою политику Иран будет продолжать. И это мы, собственно говоря, все время видим. С точки зрения оказания давления на Тегеран, подрыва его экономики – санкции оказались эффективны. Они были даже достаточно эффективными, чтобы заставить этот режим сесть за стол переговоров. Но – недостаточно эффективными, чтобы за этим столом Иран согласился вести конструктивный диалог.
– А какие именно санкции, введенные против Ирана за последние годы, оказались наиболее неожиданными для него? На что из всего этого Тегеран точно не рассчитывал?
– Да каждая новая волна иностранных санкций была определенной неожиданностью для Ирана. И каждый раз иранцы рассчитывали, что, условно говоря, вот сейчас был достигнут предел. С точки зрения неожиданности – полагаю, стоит говорить не о самих санкциях, сколько об их эффектах. Повторю, для иранцев стало неожиданностью, что новые санкции окажутся более эффективны в этот раз, чем допустим, в 2012–15 годах.
Также для Тегерана оказалась неожиданной способность этих санкций резко сократить его присутствие на мировом рынке нефти. Да, Иран нелегально, с точки зрения санкционного режима, продолжает продавать свою нефть на внешних рынках, в объеме, по разным оценкам, от полумиллиона до миллиона баррелей нефти в сутки. Но изначально-то иранцы предполагали, что они будут способны продавать на внешних рынках не менее полутора!
– Приводят ли международные санкции к "закручиванию гаек" внутри страны? В Иране, с помощью государственной пропаганды, возникает "эффект осажденной крепости", который власть усиленно поддерживает в умах населения, и в итоге власть становится еще более репрессивной? Предпоследнего президента Махмуда Ахмадинежада, например, когда-то считали "ястребом", а ведь он просто "голубь" на фоне нынешнего Ибрагима Раиси.
– Тот режим, который мир получил в Иране на данный момент, является закономерным результатом того, как санкционное давление использовалось самим Тегераном. То есть да, как раз именно для создания образа осажденной крепости, для нападок и репрессий против всех тех сил, которые ранее осмеливались выступать за здравый диалог с Западом. Конечно, приход Раиси был предсказуем. И теперь идея собственной ядерной программы Ирана возведена там фактически в настолько сакральный принцип (наравне, кстати, и с мечтой о региональном доминировании), что любая политическая или общественная сила, которая попытается подвергнуть ее сомнению, будет несомненно раздавлена. Сейчас внутреннее политическое поле Ирана выжжено так, что никто, кроме откровенно консервативных кругов (хотя и среди них существуют некоторые противоречия), никакого права слова и тем более влияния на процесс принятия решений просто не имеет.
Начиная как раз со времен Ахмадинежада мы видим постепенную маргинализацию и отстранение от управления страной всех умеренных и прореформаторских сил. А последний удар по ним, по хотя бы сторонникам Хасана Роухани, был нанесен прошлым летом. Сейчас в Иране создалась ситуация, когда, например, даже и прогрессивных (по местным меркам) взглядов молодой человек, решивший делать карьеру в политике и на госслужбе, все равно не будет даже рассматривать условный реформаторский лагерь как сторону, где у него будут хоть какие-то перспективы роста. В государстве усиленно идет клиширование массового мышления – и именно национально-религиозно-консервативного толка. В этом смысле санкции дали эффект совершенно противоположный тому, на который, может быть, надеялись те, кто их вводил.
– То есть единственной элитой стали шиитские реакционеры, военные, Корпус стражей Исламской революции, они получают все большую власть? При том, что сами по себе они давно превратились уже в закрытую экономическую корпорацию?
– Вообще-то даже внутри Корпуса стражей Исламской революции существуют различные группировки, идет своя "борьба башен", и говорить о них как о некоей монолитной силе не стоит. Но, в принципе, да, элита – это они.
– Тот же Ибрагим Раиси в ноябре 2019 года, наряду с некоторыми другими иранскими политиками, был персонально включен в американский санкционный список, по обвинениям в нарушениях прав человека. Потом такие же санкции, с теми же обвинениями, против него ввел и Евросоюз. Ну, и что? Сильно он лично от них пострадал? Или ему наплевать?
– По большому счету наплевать. Введение личных санкций, с точки зрения их практической эффективности, носит больше символический характер, и влияния на поведение таких личностей не имеет. В отличие от представителей элиты другой страны, на которую мы непрямо в нашем разговоре сошлемся, дети иранских руководителей нечасто учатся в Лондоне, а их финансовые активы, если и хранятся за рубежом, то очень хорошо спрятаны и удару не подвергнутся.
И опять отмечу, что, когда все эти санкции вводились, они, действительно, имели своей целью оказание давления на поведение определенных частей иранской элиты. Но, как оказалось, нанесли они удар как раз по реформаторским, прозападным силам, так как именно их бизнес был в большей степени связан с внешнеэкономической деятельностью, чем тот бизнес, которым обладают консервативные силы.
– Вообще сам Ибрагим Раиси заявляет, что считает экономические санкции со стороны Запада очень полезными для Ирана. Потому что он рассматривает их как, цитата, "отличную возможность по модернизации и еще большему развитию иранской экономики".
– Конечно, он не прав. Действительно, определенные структурные изменения в иранской экономике случились. Вырос объем собираемых налогов, произошла определенная диверсификация промышленности. Но диверсификация эта была во многом вынужденной, это во-первых. А во-вторых, основанной на эрзац-технологиях. Доступ Ирана к современным технологиям очень ограничен, и в результате в страну завозится, причем в обход санкций, нелегально, оборудование и приборы низкого качества, зачастую уже бывшие в употреблении. И поэтому говорить о создании Тегераном некой новой производственной базы, современной экономики, просто нельзя. Более того, как показал период ослабления санкций в середине десятых годов, стоило только им чуть-чуть ослабнуть, роль все той же нефти в экономике Ирана тут же опять возросла.
И второй, и самый главный момент – вы можете в теории переориентировать свою экономику под санкциями, но вы не сможете ослабить их давление на социальную сферу. У иранского режима этого и не получилось. Условия жизни в современном Иране, очень мягко говоря, далеки от нормальных. По разным оценкам, до 65 процентов иранского населения живет либо за чертой, либо на черте бедности. И поправить как-то эту ситуацию иранскому руководству просто не удается.
– Иранское государство утверждает все же, что накопило большой опыт противодействия внешнему давлению, и что даже готово поделиться им с Москвой. Будь-то планирование госбюджета или инвестирование в те области, которые меньше всего под санкции попали, или попытки играть с какой-то диверсификацией экспорта и импорта и так далее. А еще КСИР начал массово майнить биткоины, из-за чего по всей стране, кстати говоря, электричество у них гаснет время от времени.
– Естественно, если бы не были созданы хотя бы какие-то системы обхода санкционных мер, то вся иранская экономика вообще быстро завершила бы свое существование. Тегеран оказался в состоянии, здесь надо отдать им должное, начать жить по реальным доходам. И, я уже говорил, увеличил долю налоговых сборов. Я помню, как сильно поразило меня в Иране во время последнего недавнего визита наличие кассовых аппаратов в любом маленьком ларьке – то, что было невозможно представить еще лет 10 назад. Тогда, ранее, все чеки выписывались покупателю от руки на коленке, и только если вы очень на этом настаивали – что создавало массу возможностей по ведению серого, нелегального бизнеса.
Но, с другой стороны, все эти методы обхода санкций обладают и своей обратной негативной стороной. Например, вы можете найти иностранные компании, или даже целые страны, которые согласятся покупать у вас нефть. И потом неофициально импортировать ее в третьи государства, выдавать за иракскую, оманскую, смешивать с другими сортами. Но у вас эти негласные партнеры запросят такую, с одной стороны, "скидку для единственного покупателя", а с другой стороны, так завысят стоимость, допустим, фрахта танкера, ссылаясь на все риски, что в итоге ваши доходы окажутся минимальными.
То есть пусть Иран и создал разветвленную систему обхода санкций, зачастую применяя такие весьма яркие и нетрадиционные для неисламского мира схемы, как, например, "Хавала", или просто научился физически перетаскивать деньги чемоданами через границу – но это все не позволяет все равно ему вести эффективный бизнес. В результате сегодня средств в иранской казне, за эти годы существования под санкциями, практически не осталось, особенно для реализации сколь бы то ни было крупных проектов. Во-вторых, опять-таки нет уже упомянутого доступа к технологиям. И те же китайские поставщики везут в Иран такое оборудование, что смертность персонала на объектах, реализуемых с использованием вот этого китайского оборудования, стала несколько лет назад весьма высокой.
– Многие аналитики уверены, что на этом фоне протестные волны, в последние годы периодически накрывающие Иран, все эти "водяные" или "бензиновые" манифестации будут только расширяться, становиться жестче, яростнее. И делают вывод, что нынешняя власть в Иране висит из-за этого на соплях.
– Да нет, с этим как раз я не могу согласиться. Как бы того ни хотелось, но нынешний политический режим в Иране достаточно устойчив. С одной стороны, он активно использует рычаги прямого физического насилия. За последние годы (а в принципе, с момента самого возникновения Исламской Республики Иран) в стране был создан мощный карательный аппарат. Тотальная зачистка всех инакомыслящих идет в этой стране, по крайней мере, с 2009 года, с подавления так называемого "Зеленого движения". И идет весьма успешно. С другой стороны, не следует приуменьшать и влияние на массы пропаганды и идеологии, умения режима просто промывать населению мозги.
А также и то, что до сих пор Иран остается, по мере возможностей, социально ориентированной страной. То есть, да, они не могут существенно улучшить условия жизни этих 60–65 процентов бедняков. Но им периодически осуществляются прямые или косвенные мелкие выплаты, раздаются бесплатно дешевые продукты – и в результате все-таки иранскому руководству удается покупать определенную лояльность малообеспеченных кругов населения. Плюс, как я уже отметил, политическая система Ирана позволяет активно инкорпорировать в политическую жизнь молодых и активных ребят. Да, уровень безработицы среди молодежи высок, да, значительно растет общее недовольство. Но при этом тот, кто хочет делать политическую и государственную карьеру (при условии того, что он принимает условия игры), эту карьеру сделает.
Есть, наконец, и третий фактор, говорящий нам о том, что в обозримом будущем режим в Тегеране не сменится: у нынешней иранской оппозиции, внесистемной, назовем ее так, нет единого лидера, нет никакого единого руководства. А те, кто мог бы повести за собой людей, либо сидят в зиндане, либо, что важно, и сами не мыслят себя вне этого режима и исламского строя. И подвергать его угрозе или ставить под сомнение факт необходимости его существования они не станут. Я имел достаточно часто возможности встречаться лично с представителями того же "Зеленого движения", которые успели сбежать из Ирана. Так они, в принципе, все заявляли, как один: "Мы хотим перемен, но в рамках существующей политической системы. А настоящей революции мы боимся, потому что мы видели, что произошло вокруг. И нам не хочется повторять судьбу Сирии или Ливии". И это, к сожалению, создает существенную преграду на пути качественного перерастания стихийного протестного движения в Иране во что-то большее.
– Но при этом, как вы же сами говорите, две из трех иранских семей сидят, условно, на рисе с двумя луковицами, и протесты все-таки ширятся. Значит, не так уж уверенно власть соблюдает вот этот классический негласный договор: "Мы вас обеспечиваем едой, а вы нам обеспечиваете лояльность"?
– Этот договор обеспечивать становится все сложнее. Это факт, и надеюсь, что здесь я не слишком противоречу сам себе. Протестные акции, конечно, в ближайшие годы будут естественными реалиями иранской жизни. Но я не вижу ситуации, в которой эти выступления перерастут в нечто большее – в революцию, в попытку смены строя мирным, или немирным, путем. Для этого не возникло необходимых условий. И самое главное – отсутствуют вожаки, партии, организации, способные повести за собой людей.
– Устойчивость любого режима определяется в том числе, если не в первую очередь, лояльностью армии и спецслужб. Принято считать, что любые санкции сильно ослабляют обороноспособность любого государства. Но с Ираном ведь этого вовсе не случилось, как мне кажется. Почему? Потому что его в этом смысле спасают Россия и Китай? Кстати, еще я читал, что, несмотря на все наложенные ограничения, Тегеран вовсю продолжает покупать оружие у Северной Кореи. В Иран поставляются, или поставлялись, баллистические ракеты и подводные лодки из КНДР. Насколько внешняя поддержка здесь имеет решающее значение?
– В оценках объемов российской финансово-военной поддержки иранского режима я был бы осторожен. Просто потому, что финансово современная Россия, наверное, в реальности живет лишь чуть лучше, чем Иран. Я сам слышал от разных российских военных экспертов следующее: "Конечно, мы бы пришли в Иран, если бы у иранцев были деньги, чтобы платить за наши поставки и услуги. А заниматься гуманитарной помощью никто не хочет".
Иран много оружия покупает у Китая. И закупки, скорее всего, и правда, проводятся в Северной Корее – потому что там дешевле! К тому же скажу, что иранцы – достаточно "рукастая" нация. И они уже 40 лет переделывают вооружение западного производства, унаследованное от шахского режима, кстати, достаточно часто выдавая это все за новые модели.
В целом судить о реальной обороноспособности современного Ирана достаточно сложно. После ирано-иракской войны 30–40-летней давности активного массового задействования иранских вооруженных сил практически не было – за исключением Сирии, где они показали себя как раз не лучшим образом. Но не стоит забывать и об умении Ирана использовать гибридные методы ведения войны. В этом, действительно, Тегеран преуспел, и это позволяет ему экономить значительную часть денег.
– Как живут иранские банки сегодня? В ноябре 2018 года Иран был отключен от международной межбанковской системы передачи информации и проведения платежей SWIFT. Это то же самое, кстати говоря, чем сейчас Запад грозит Путину.
– Мне кажется, что убедить сейчас SWIFT отключить еще одно государство от этой системы будет достаточно сложно. Опять же, когда принималось решение об отключении Ирана от SWIFT, в той же Европе звучало очень много голосов против. Говорили о том, что, мол, нельзя использовать для политического давления межбанковскую систему так часто или так активно. Для Тегерана финансовые санкции были, пожалуй, если не первыми, то вторыми после нефтяных, с точки зрения эффективности давления на него. Иран, действительно, отсечен от внешнего мира, что весьма затруднило ведение им любых внешнеторговых операций.
Если кто-то хочет представить, как будет выглядеть Россия без SWIFT, отключенная от внешнего мира, то скажу, что в самом Иране фактически создался странный финансовый пузырь, внутри которого существуют свои дебетовые карточки, свои банкоматы, идет активное использование системы электронных расчетов. Одна проблема – то, что эти карточки за пределами Ирана превращаются просто в кусок цветного пластика. А те иранцы, которые путешествуют за рубеж или хотят вести бизнес с иностранцами, вынуждены изобретать просто чудовищные по своей сложности схемы обхода этих ограничений. Как правило, все заканчивается тем, что они открывают счета в соседних странах – но, опять-таки, делать это иранским гражданам все сложнее и сложнее год от года.
– По каким секторам экономики Ирана международные санкции бьют сильнее всего, а по каким чуть меньше? Пострадали сильнее всех нефтедобывающий и нефтегазоперерабатывающий сектор, а еще финансовый и строительный?
– В первую очередь, да, это нефтегазодобывающий и нефтехимический сектора. Разнятся степени качества воздействия. Где-то главная проблема связана с невозможностью продавать свою продукцию, а где-то – с невозможностью просто получить доступ к технологиям, необходимым для развития. Строительный сектор, как связанный с закупкой внешних материалов, также попал под удар. А весь практически агропромышленный комплекс страны не пострадал. Не пострадала и легкая промышленность, и Иран сейчас спокойно удовлетворяет собственные нужды, допустим, в одежде и обуви для населения. Но в целом две трети иранской экономики ощутили на себе удар санкций – и удар существенный.
– Можно ли говорить, что вообще никакие международные санкции Ирану всерьез, совсем катастрофически, не страшны, пока он занимает одно из первых в мире мест по добыче нефти? Прекрасно он продолжает эту нефть продавать, вы сами упомянули, иногда под видом не своей, в Китай и в Индию, в первую очередь, а запросы и объемы тут огромны. И в Южную Корею, или даже в Европу до сих пор, в Италию, например, обходными путями.
– Нет, так говорить нельзя. Важность Ирана как игрока на мировом нефтяном рынке, особенно после начала действия санкций, сильно преувеличена. Особенно в нынешних условиях, когда мы то и дело говорим о переизбытке, возможном или существующем, предложения нефти. Говорить можно, опять же, лишь об общей способности иранской экономики выживать под этими санкциями. Я повторюсь еще раз, санкции экономику Ирана сломали, но не разрушили. Это ситуация, когда страна совсем не может развиваться. Но иранской правящей элите некуда деваться, они понимают, что теперь их страна, такая, какая есть, – это единственное, что у них осталось, и сами же они при этом не голодают. Эту элиту, в принципе, пока все устраивает – до тех пор, пока она может держать под контролем население. А этот контроль сохраняется.
– Давно существует теория "углеводородного проклятия", или "ресурсного проклятия", которое именно мешает развиваться, и политически, и экономически, и главное, общественно, государствам, где много нефти и газа. Будь-то Россия, Саудовская Аравия, Венесуэла или Иран. Верно ли это? Ведь, с другой стороны, в Норвегии нефти столь же много, а это совершенно иное государство.
– Я не стал бы уж совсем ссыпать в одну кучу Россию, Венесуэлу, Иран и Саудовскую Аравию. Они разные. Но, если мы ограничим наши рассуждения хотя бы границами региона Персидского залива, то отмечу, что беда этих стран в том, что формирование их независимости и государственности совпало с развитием нефтяной отрасли. В Норвегии нефть стали добывать, когда уже были созданы необходимые общественные институты, чтобы контролировать распределение государством благ, получаемых от этой добычи, и контролировать корпорации, которые возникали в нефтяном секторе. В странах же Персидского залива этого практически не произошло. Здесь государства формировались сразу как некие центры, или хабы, по распределению нефтяных доходов, за которым не велось какого-либо общественного контроля. Что и привело к тому, что называется "нефтяным проклятием".
Хотя, как показывает опыт той же Саудовской Аравии или Объединенных Арабских Эмиратов, в определенных условиях начать преодоление этих исторических проблем в экономике вполне возможно. Но, да, вот политически систему изменить пока не получается. В Иране картина, в определенной степени, схожа, хотя тут существуют свои важные нюансы, отличающие эту страну от соседних арабских монархий.
Комментариев нет:
Отправить комментарий