Эдуард Тополь | В Израиле Пурим!
В Израиле Пурим! В Израиле Пурим! Детишки, наряженные принцессами и принцами, щебечут на улицах, а верующие, одетые в белый талесы, еще с утра стояли на улицах и молились в сторону восходящего солнца.
Я не собирался писать о Пуриме – ну, куда мне, не знающему иврит и безграмотно верующему в «Барух Ата Аданай Элух-эйну» – писать вам об этом празднике?
Но солнце, яркое праздничное солнце в распахнутые окна, на улице плюс 17, сиренево-золотое море озоном плещется в легкие и верится – всё, Барух Ашем, мы выжили в очередной раз: половина страны уже привилась от ковида! Как сказал вчера наш премьер-министр: во всем мире люди бегают за вакциной, а у нас вакцина бегает за людьми – по радио и ТВ людей круглосуточно зазывают на пункты вакцинации самой лучшей и дорогой вакциной Pfizer. Больше того, у Израиля, оказывается, столько вакцины, что мы готовы поделиться с другими странами…
Пурим! Самый веселый, вкусный и шумный праздник! Я вспоминаю, как четыре года назад, в ночь на 5 марта, мы репатриировались в Израиль и утром проснулись в центре Тель-Авива, в съемной квартире, от дикого шума за окнами. Выскочили на балкон – Господи, что такое? Дети и взрослые, ярко разряженные как на карнавал, толпами идут улицам, свистят в свистульки, гудят в какие-то дудки, машины с израильскими флагами безостановочно клаксонят, и какой-то грузовик, груженый динамиком величиной с Т-34, оглушительно транслирует «Хава Нагилу». Наша московская кошка, выросшая в тихих снегах Сокольников, со страху забралась на кровать под мою подушку, ее оттуда двое суток было не вытащить. А у жены, коренной архангелогородки, голубые нордические глаза стали величиной с озеро Кинерет: что случилось? что с этими людьми?
И только тут до меня дошло – Пурим! Мы прилетели ровно в Пурим! Опять спаслись. На тот раз – от российского духоподьема по имени «Крымнаш»…
И вот я стою у открытого окна, смотрю на залитую солнцем Нетанию и не могу, да и не хочу отделаться от какого-то мистического прозрения своей генетической принадлежности к невероятной, сверхъестественной, над-исторической выживаемости нашего народа. Да, сегодня вы не можете обвинить меня в излишней патетике – посмотрите на израильские улицы и площади, на этих пятилетних и десятилетних еврейских принцев и принцесс! Ну, разве не чудо, что вопреки всем холерам, погромам, Холокостам и назло всем антисемитам от Амана до Хмельницкого, Гитлера, Сталина и Петра Толстого у нас каждый год рождается столько принцев и принцесс?!
И даже в «МК» – вы вдумайтесь: в газете московский КОМСОМОЛЕЦ (т.е. коммунистический союз молодежи!) – целая праздничная статья о Пуриме!А ведь я помню другой Пурим – полтавский Пурим в марте 1953 года. И вот вам свидетельство последнего (я надеюсь) в истории погрома 1953 года. Мое личное свидетельство.
Как я уже писал в «Юности Жаботинского», послевоенный украинский город Полтава я помню по своему раннему детству. Я помню совершенно разбитую бомбежками – сначала немецкими, а потом Красной армией – Октябрьскую (Жовтневу) улицу, всю в кирпичных руинах от Белой беседки до Корпусного сада и дальше до Киевского вокзала. Я помню ее, как сейчас, потому что именно в этих завалах, в бомбоубежище, уцелевшем под ними, в комнате, разделенной простынями на четыре части, ютились тогда четыре семьи, и одной из этих семей была наша – мои папа-мама и я с младшей сестрой. Целыми днями я с пацанами-соседями лазил по кирпичным завалам в поисках патронов, которые мы взрывали, играя в «настоящих» партизан и разведчиков. А потом, когда наша семья переселилась в отдельную четвертушку хаты-мазанки по улице Чапаева, 20, нашей соседкой слева была сорокалетняя тетя Надя, которая при немцах жила торговлей одеждой и обувью, снятой с евреев, расстрелянных в яре за Пушкаревкой, пригородом Полтавы. Я хорошо ее помню – худую, стройную, с рябым лицом, кокетливо-кудрявой прической под серым беретом и тем особым оценивающим взглядом, которым она смотрела на мои валенки и валенки моей сестры.
И еще я помню, как восьми- или девятилетний я шел из школы по улице Фрунзе с портфелем в руке, и вдруг из кустов выскочила банда рослых пацанов. Они повалили меня на землю и, тыча лицом в пахучий полтавский чернозем, твердили: «Жри землю, жиденок! Ты нашего Христа распял! Жри землю, жидовская морда!»
А еще памятней то, что произошло в 1953 году, когда доблестная доктор Лидия Тимощук разоблачила кремлевских врачей, «покушавшихся» на жизнь вождя всех народов. За пару дней до этого к нам в гости вдруг пришел один из папиных друзей – местный военком майор Сличеный. Дело в том, что мой отец был лектором Всесоюзного общества «Знание», причем настолько популярным, что всесоюзная газета «Советская культура» посвятила ему – полтавскому еврею! – большую статью и опубликовала его фотографию. За что? А за то, что мой папа был, как говорила мама, «мишигинэ коп», псих на всю голову – в любую погоду, сначала на телегах и санях, а потом на своем мотоцикле «Ковровец», ездил по селам Полтавской и соседних областей и, в сопровождении диапозитивов-слайдов своего «волшебного фонаря»-проектора, читал украинским колхозникам лекции о Циолковском и будущих полетах в космос.
И вот, будучи столь популярным «мишигинэ», мой папа дружил с разными полтавскими начальниками или они с ним. Но чтобы городской военком сам, без приглашения, пришел к нам в гости – такое было впервые. А он пришел, сел за стол, достал из кармана кителя бутылку горилки и сказал моей маме:
– Ну шо, Сарра, давай вжэ стаканы!
Мама, изумленная тем, что впервые в жизни не мы угощали Сличеного водкой, а он нас, поставила на стол не только стаканы, соленые ею огурцы и квашеную ею же капусту, но, кажется, вообще, все, что было на плите и в хате. А майор налил себе полный стакан, выпил в одиночку залпом, а после этого, не закусывая, разлил папе и себе и сказал отцу:
– Ты цэ, Юхим! Скажи своим дитям, шоб на вулицу пишлы. Бо я прощатыся прийшов…
Отец и мама выпроводили меня и сестру во двор.
И только поздно вечером, перед сном, я слышал из-за двери в спальню родителей, как они шепотом обсуждали, что же делать с новостью, принесенной военкомом: на ж-д станциях «Полтава-товарная» и «Полтава-южная» формируются составы товарных вагонов, на которых всех евреев увезут в Сибирь и на Дальний Восток…
Я не знаю, что могли придумать по этому поводу родители, скорей всего – ничего. Потому что сразу после этого – с первого по четвертое марта, накануне суда над «убийцами в белых халатах» – радио с утра до ночи стало твердить их красноречивые фамилии, и «волна народного гнева» подняла в Полтаве цунами еврейского погрома.Шкафом, диваном и прочей мебелью мои родители забаррикадировали двери и окна и трое суток не выпускали в школу ни меня, ни мою сестру. Я плохо помню, что мы делали эти трое суток. Молиться родители не умели, и даже идиш почти не знали. Помню, днем мы сидели у радиоточки и слушали, слушали, слушали еврейские имена и фамилии обреченных кремлевских врачей. А ночью папа пытался извлечь из трофейного «Грюндика» «Голос Америки» или хотя бы Би-Би-Си, но в эти роковые дни глушилки хрипели с утроенной силой.
А утром пятого марта, ровно в Пурим, вдруг взвыли сирены всех полтавских заводов и фабрик – это Всевышний прибрал, наконец, вождя мирового пролетариата. А шестого по радио сказали, что кремлевские врачи не виновны, их оклеветали враги советского строя.
Мы отодвинули комод от двери, открыли ставни.
Стоял солнечный морозный день – это я хорошо помню. В колком морозном мареве по всему городу траурно ревели заводские и фабричные трубы. Мы вышли из хаты во двор. Хотите верьте, хотите – нет, но я помню себя, 14-летнего, стоявшего у двери и слушающего тяжелый, скорбный вой этих сирен. Снежные сугробы искрились под солнцем, как сахарные. Напротив нас, через улицу имени Чапаева, соседка ножом скребла свое деревянное крыльцо. Мы подошли поближе, и я прочел надпись въедливой бурой краской: «ЖИДЫ, МЫ ВАШЕЙ КРОВЬЮ КРЫШИ МАЗАТЬ БУДЕМ!» Продолжая скрести эту надпись, соседка сказала: «Видите? А вчера на Подоле убили еврейскую девочку…»
Товарные и грузовые составы, в которых нас, «спасая от погромов», Сталин планировал отправить в Сибирь и на Дальний Восток, были расформированы. Папа завел свой мотоцикл «Ковровец» и уехал на работу. Мама взяла две кошелки и пошла на рынок. Я увязался ее «охранять». На рынке – открытом, с прилавками, над которыми продавцы в овчинных тулупах прихлопывали варежками над смальцем, салом и желтыми тарелками мороженого молока, – черные раструбы репродукторов вещали о разоблачении провокаторши Лидии Тимощук и заговора империалистических разведок с целью разрушить крепкий союз советских народов.
Моя золотая мама весело шла вдоль мясных и молочных рядов и напрямки спрашивала у продавцов:
– Ну, як теперь будэ з жидами?
Но продавцы отводили глаза:
– Та мы шо?.. Мы ничого нэ знаем…
…Да, при всей моей любви к украинской «мови», к виршам Тараса Шевченко и полтавской природе, не вынуть мне из сердца ржавого копья полтавского антисемитизма. Тридцать лет назад, работая над романом «Любожид», я зарылся в исторические документы и обнаружил первопричину антисемитизма, веками живущего в украинских и русских генах.«Необыкновенным явлением в Средние века был народ хазарский, – написал в 1834 году российский историк академик В. Григорьев. – Окруженный племенами дикими и кочующими, он имел все преимущества стран образованных: устроенное правление, обширную цветущую торговлю и постоянное войско. Когда величайшее безначалие, фанатизм и глубокое невежество оспаривали друг у друга владычество над Западной Европой, держава хазарская славилась правосудием и веротерпимостью, и гонимые за веру стекались в нее отовсюду. Как светлый метеор, ярко блистала она на мрачном горизонте Европы и погасла, не оставив никаких следов своего существования».
Академик ошибся – следы остались в русских былинах, в дневниках персидского посла Ахмеда ибн-Фадлана, путешествовавшего по Волге в начале Х века, в так называемом «Кембриджском документе» – письме в Испанию неизвестного хазарского еврея X века и в других письменных свидетельствах. Дневники ибн-Фадлана и «Кембриджский документ» я процитировал в «Любожиде», а здесь лишь коротко перескажу исторические факты.
Примерно в 920–925 годах в ответ на набеги русов (не русских, подчеркиваю, а правящих в Киеве скандинавских русов) хазары захватили Киев и, уходя, оставили в нем сотню своих ремесленников и торговцев, которые поселились на Подоле, то есть на окраине, в подоле города. А уже через пару лет киевский князь учредил штраф в десять гривен с горожан, которые не могли удержать своих жен от тайных визитов в еврейский квартал. Но и штрафы не помогли – как говорят документы, в 941 году «досточтимый» Песах, первый полководец хазарского царя, вновь дошел до Киева, «разгромив и град и деревни русов и пленив много руских мужчин, женщин и детей в наказание за пьяный погром, который учинили русы в Киеве, на Подоле, иудеям-ремесленникам».
Что ж, судя по тем знакам внимания, которые и сегодня оказывают нам русские женщины, прав был Николай Бердяев, когда еще в 1907 году писал: «Духовно-плотская полярность напоила мир половым томлением, жаждой соединения… Половая полярность есть основной закон жизни и, может быть, основа мира. Это лучше понимали древние…».
Но – стоп! Не поддадимся половым томлениям! Как сказал Василий Розанов: «“Спор” евреев и русских или “дружба” евреев и русских – вещь неоконченная и, я думаю, – бесконечная»…Так писал я в романе «Любожид», и что бы там ни сочинял г-н Солженицын в своей лукавой книжке «Двести лет вместе», но документы, опубликованные Российской Академией наук еще в тридцатые годы прошлого века, говорят, что первые иудеи-ремесленники появились в Киевской Руси в начале Х века, а первый погром случился в 941-м году из-за киевских женщин, бегавших «до жидов».
А если вам не верится в это, то приезжайте в Израиль и посмотрите, сколько русских, украинских и белорусских женщин приехали сюда с еврейскими мужьями.
…Так сколько же лет прошло с великого Пурима 5 марта 1953 года?
Я стою у окна, распахнутого в солнечный Израиль, слушаю голоса юных израильских принцев и принцесс и думаю: как сказал другой Толстой, Лев Николаевич, «Он, которого ни резни, ни пытки не смогли уничтожить; ни огонь, ни меч цивилизации не смогли стереть с лица земли, он, который первым возвестил слова Господа, он, который так долго хранил пророчество и передал его всему остальному человечеству; такой народ не может исчезнуть. Еврей вечен, он – олицетворение вечности».
С праздником нас, евреи!
Романы Эдуарда Тополя «Явление пророка», «Юность Жаботинского», «Летающий джаз, или Когда мы были союзниками», «Бисмарк», «Стрижи» на льду» и другие спрашивайте в книжных магазинах, заказывайте «Книга – почтой» на сайте издательства АСТ или выписывайте в электронном виде и аудио на сайте ЛитРес.
Комментариев нет:
Отправить комментарий