УТВЕРЖДАЮ, КАК СВИДЕТЕЛЬ.

23.07.19

Мирон Я. Амусья,

профессор физики

Утверждаю, как свидетель! - II

(О сегодняшних реконструкциях событий прошлого - Блокада Ленинграда)

Описывайте крупные события, свидетелями которых являетесь. Помните, что в глазах потомков того, что современники не описали, просто не было. Повторяю - не описанного просто не было.

Из лекции на истфаке Университета. (Цитирую по памяти)

С хвостом годов

я становлюсь подобием

чудовищ

ископаемо-хвостатых.

Товарищ жизнь,

давай

быстрей протопаем,

протопаем

по пятилетке

дней остаток.

В. Маяковский «Во весь голос»

         Я давно собирался записать своё мнение по поводу ряда изысков сравнительно последнего времени, связанных с Ленинградской блокадой. Тому же самому, но в отношении общей истории ВОВ, я посвятил недавнюю заметку с почти таким же, как и данная, заголовком. В этом смысле то, что предлагаю вниманию сейчас, есть продолжение уже написанного, однако с совершенно иными, и самостоятельно важными, конкретными примерами. Как и в общей истории ВОВ, опять-таки, быстрое исчезновение участников или просто свидетелей Ленинградской блокады будто подстёгивает к ней общественный интерес. В ходу оказываются странные построения, полуфантастические гипотезы.

         О самой Блокаде я уже писал, и приводил имеющиеся у меня документы и хорошо знакомые факты в заметках: Военное детство. (Обычный мальчик в необычных условиях),  «Незабываемые месяцы (Блокада Ленинграда и маленький мальчик)» и «Слух, оказавшийся реальностью (Об одном отголоске ленинградской блокады)». Здесь остановлюсь в основном на критике того, что говорят про блокаду другие, в первую очередь, так называемые «историки-ревизионисты». Я воспользуюсь тем же методом, что и в предыдущей заметке. Иными словами, буду полагаться на память – свою и близких, добавляя к ней соображения, которые кажутся мне логичными. Я намерен полемизировать и с некоторыми современниками блокады, притом потратившими большие усилия на её описание.

         Основное внимание собираюсь уделить начальному периоду Блокады, с 8 сентября, когда, согласно официальной историографии, нацистские войска кольцо блокады замкнули, и до 15 марта 1942, когда мои близкие и я с ними были из Ленинграда эвакуированы. Замечу, что к этому моменту, начиная с 25 декабря 1942, норма выдачи хлеба иждивенцам и детям была 200 г, т.е. почти вдвое больше, чем те ужасные 125 грамм нехлеба, которые вкупе с холодом и привели к особо интенсивной смертности от голода. После январско-февральского максимума (примерно 130000 человек в месяц) смертность неуклонно убывала, но приблизилась к естественной лишь спусти сравнительно длинный, многомесячный промежуток времени, поскольку самое тяжёлое в смысле продовольствия время блокады – с середины ноября 1941 до середины января 1942 - тяжелейшим образом сказались на здоровье и переживших эти самые тяжёлые месяцы.

         Напомню, что летне-осеннее наступление нацистской армии в направлении Ленинграда развивалось стремительно. Фактически, она достигла уже близких подступов к городу уже к концу августа – середине сентября 1941. Нередко гости города, да и сами ленинградцы после войны, задавались вопросом – почему немцы не взяли город, единственным природным препятствием к которому были едва заметные Пулковские высоты, сходу, примерно к концу сентября 1941? Сегодня изучающие оборону Ленинграда «историки-ревизионисты» или просто непричастные, пишущие на эту тему, сводят дело к якобы существовавшему приказу Гитлера: «Стоять! Ни шагу вперёд!»

         Отмечу, что коль такой приказ на самом деле был, его существование лишь чуть смещает цель вопроса, превратив его в «А почему Гитлер приостановил, точнее, просто запретил взятие Ленинграда?». Ну не считать же причиной остановки наступления якобы нежелание Гитлера кормить население большого города, окажись он в руках немцев. Замечу, что соображения о прокорме населения ни Парижа, ни Варшавы, ни Киева, тоже вполне крупных населённых пунктов, не мешали нацистам эти города захватывать. Проблема прокорма не воспрепятствовала немцам в начале ВОВ собрать в виде пленных миллиона два солдат Красной армии.

         Если не считать Гитлера клиническим идиотом, каким его уместно рисовала советская пропаганда в годы войны, сомнительно, чтобы он просто взял и захотел подержать свои войска в осенне-зимний период в землянках и окопах. Это определённо было более тяжёлым испытанием для его армии, чем зимовка в тёплых квартирах (выбирай – не хочу!) большого города. Значит, вывод однозначен – взять город, а после этого удерживать его при контратаках (приходилось, вероятно, считаться и с такой возможностью) Гитлер не мог. Слишком велика была роль Ленинграда для СССР и как промышленного, и как научного центра, и как места средоточия враждебной, хотя и близкой по методу действий, идеологии, чтобы Гитлер добровольно отменил взятие города. Не взял потому, что взять и удержать город, по трезвому размышлению, оказалось вне его возможностей и это стало проясняться уже в начале сентября 1941. Московское направление было стратегически важнее, а Ленинград в кольце мог подождать.

         Я не случайно выделил Блокаду из общего списка событий ВОВ. Я кое-что про неё помню – и непосредственно, и через тогдашнюю реакцию окружающих взрослых. Читал у «историков-ревизионистов» их размышления о том, что будто бы изначально был (или почти изначально возник) план сдачи Ленинграда немцам. Именно в связи с этим планом из города начали многое, например – продукты питания, вывозить, и никто его не готовил к сопротивлению немцам. Будто бы у Сталина была к исторически строптивому городу – свидетелю и виновнику его когдатошних огорчений и унижений, личная неприязнь. Подготовку к боям в центре города в виде строительства огневых точек в углах зданий на ряде улиц помню сам. Как минимум два крупных, заранее построенных бомбоубежища видел и помню сам. Что касается роли личной неприязни, то гораздо больший урон престижу Сталина нанесла бы сдача Ленинграда, чем его оборона, сколь бы тяжёлой она ни была. Вообще, высокопоставленные деятели редко действуют на основании простых эмоций. У них доминирует, и тому множество доказательств, расчёт и соображения выгоды, иногда – идеологии.

         Сделаю замечание, отвлекаясь чуть в сторону от темы. Вообще вина Сталина в развязывании ВМВ состоит, на мой взгляд, не в подготовке нападения на Германию в 1941, якобы превентивно отражаемого Гитлером начиная с 22.06.1941, но в развитии у Запада страха перед «встающим с колен СССР», который (страх) диктовал им выращивание нацизма как противоядия. Не нуждайся они в противоядии от Сталина, выросшего на идее «мировой революции», не помни на Западе экспортированных из РСФСР революций в Венгрии, Германии, польского похода в 1920, в котором Сталин играл вполне заметную роль, не были бы лидеры Запада поначалу столь снисходительны и терпимы к «г-ну Гитлеру». Запад имел основания ожидать, что укрепившийся Гитлер двинет свои силы на Восток, туда, где «много пищи» в виде больших, однако столь малых на Западе, земель и огромных природных ресурсов, и «есть опора живому телу» в виде множества потенциальных рабов.

         А он взял, да и начал с Запада… Пойди Гитлер на Восток раньше и успешней, ликвидируй он идущую оттуда угрозу – за это можно было бы простить ему и мелкие шалости вроде сокращения гражданских свобод, равно как и парочку еврейских погромов. Он, Гитлер, собственно, и пошёл поначалу на Восток. Но не по воздуху же ему было лететь – на пути была Чехословакия. Её ему и сдали. Труднее было сдать, не реагируя, Польшу. Тем более, что перед походом на Восток Гитлер обзавёлся там уже открытым союзником и помощником, пусть и временным, в лице СССР.

         Не видел, и не вижу оснований для смены настроения Сталина – от сдачи Ленинграда, до отстаивания его в весьма трудных условиях. Равно как не вижу оснований для трактовки голода как преднамеренно организованного. Помню красное небо от горящих Бадаевских складов, помню недоумение взрослых по поводу сообщений о том, что основные запасы продовольствия города были сосредоточены на этих складах. Паника была, смена оценок ситуации, как и самой ситуации на фронте – имели место, а оснований для разговоров об умышленности организации голода – не вижу. И дело здесь не в том, что нахожусь во власти иллюзии «гуманизма» Сталина. Просто, голод был ему, как правителю страны, в период войны во всех отношениях вреден. Именно поэтому пропаганда пыталась в сообщениях на весь СССР представить жизнь в осаждённом городе как текущую сравнительно нормально, без нелестных для всемогущей власти подробностей. Кстати, с той же целью скрывалась паника, грабежи и бегство из Москвы в октябре 1941.

         С дистанции лет, и во многом благодаря деятельности «историков-ревизионистов» возникли вопросы, которых хочу особо коснуться, начиная с того, осмысленны ли слова «кольцо блокады», или никакого кольца вовсе и не было. На базе дневников и газетной публикации предметом дискуссии стал вопрос о том, был ли голод всеобщим для всех, кроме начальства. Доводил ли голод своих жертв до того, что нередким стало людоедство, и почти нацело ушёл человеческий элемент из человеческих отношений, или люди оставались людьми - несмотря на труднейшую ситуацию.

         По всем этим вопросам давно собирался высказать своё мнение, и намерен сделать это в настоящей заметке. Считаю это тем более важным, что имею свои, пусть и детские, воспоминания, и спорить намерен как с умозрительными построениями сравнительно недавнего времени, так и с другими воспоминаниями, как личными, так и вторично-третичными. Ходом времени, эти последние воспоминания становятся всё более распространёнными. Помню, как недавно, во время очередного спора о блокаде, мой собеседник, известный телеведущий и депутат Кнессета, утверждая иную, нежели моя, точку зрения, сказал: «Ну я-то знаю это точно. Мне говорила моя бабушка». А бабушка, как оказалось, моложе меня, и родилась хоть и в Ленинграде, но уже после ВОВ!

         Отчётливо помню, что голод нарастал быстро, с падением норм выдачи хлеба вплоть до 125 грамм для неработающего или ребёнка и практически полным прекращением выдачи остальных продуктов. В этом пункте нет расхождений в обильной мемуарной литературе. А такой литературы, содержащей описание того, что происходило с городом и в городе в дни Блокады, довольно много. Одно из известнейших собраний воспоминаний очевидцев – «Блокадная книга» А. Адамовича и Д. Гранина. Сравнительно недавно познакомился с воспоминаниями Д. Лихачёва. Приведу абзац из его описания: «Развилось своеобразное блокадное воровство. Мальчишки, особенно страдавшие от голода (подросткам нужно больше пищи), бросались на хлеб и сразу начинали его есть. Они не пытались убежать: только бы съесть побольше, пока не отняли. Они заранее поднимали воротники, ожидая побоев, ложились на хлеб и ели, ели, ели. А на лестницах домов ожидали другие воры и у ослабевших отнимали продукты, карточки, паспорта. Особенно трудно было пожилым. Те, у которых были отняты карточки, не могли их восстановить. Достаточно было таким ослабевшим не поесть день или два, как они не могли ходить, а когда переставали действовать ноги — наступал конец».

Из физики знаю, что крайне сложно доказать отсутствие чего-то. Можно лишь указать вероятность, с какой данное явление или эффект не обнаружены. Мы жили на Петроградской, на ул. Скороходова, Лихачёв – в районе Пушкинского дома, насколько понял. Булочная у нас была напротив дома. Ни об одном случае нападения и отъёма карточек родители или родственники и знакомые не упоминали. Я, кого мама часто брала с собою в булочную, куда шли с нашего второго этажа, затем через подворотню, поскольку жили во внутреннем флигеле, и пересекали улицу, ни одного подобного случая не видел. Замечу, что к нам приходили люди – через весь город прошли в темноте дальние родственники папы, семнадцатилетние брат и сестра. У них на груди были круглые и плоские, светящиеся (фосфоресцирующие?) тонкие, сантиметров под 10 в диаметре, значки – для того, чтобы в кромешной тьме зимних вечеров и ночей города не столкнуться с встречными. Кроме как после ВОВ в музее обороны Ленинграда я этих значков не видел. Эти брат и сестра, как потом выяснилось, были эвакуированы летом 1942 на Северный Кавказ, где погибли во время летнего немецкого наступления. Поскольку мама недавно родила, нас навещала вскоре умершая мамина сестра с площади Льва Толстого. Иногда подкармливал со своего пайка её муж по пути в увольнительную домой из своей фронтовой части. Я об этом говорю подробно, поскольку никто из перечисленных с каннибализмом не сталкивался, и о нём не говорил.

О каннибализме во время блокады я услышал впервые много позже ВОВ. Разговоры резко усилились после публикации упомянутой выше книги Адамовича и Гранина, где одна из блокадниц чуть ли не признаётся в каннибализме. Я говорил Даниилу Александровичу, что опрос пожилой, никому не известной женщины, проводимый двумя очень известными писателями, просто толкает её воспользоваться последним в жизни шансом «заиметь биографию». Поэтому результатам такого опроса доверия мало. Гранин ссылался на другие примеры, я – на многие контр-примеры. Таким считаю, например, статью одного сотрудника ФТИ, которому в годы блокады было 12-14 лет. Он практически без надзора взрослых массу времени, вплоть до очень позднего вечера, с парой однолеток проводил на улице. В статье он вызывал Гранина на публичный спор, утверждая, что каннибализма в городе не было. Такое утверждение прямо противоречит официальным сведениям НКВД, говорящим о широкой распространённости этого явления. Однако к этим сведениям доверия не испытываю: чем выше преступность, тем ниже вероятность перевода сотрудников НКВД в действующую армию, чего явно хотели далеко не все. И война с блокадой способствовали фабрикации дел, об одном из которых я писал в третьей из упомянутых выше заметок.

Лихачёв подробно описывает ситуацию людоедства, о чём нельзя читать без содрогания: «У валявшихся на улицах трупов обрезали мягкие части. Началось людоедство! Сперва трупы раздевали, потом обрезали до костей, мяса на них почти не было, обрезанные и голые трупы были страшны. Людоедство это нельзя осуждать огульно. По большей части оно не было сознательным. Тот, кто обрезал труп, редко ел это мясо сам. Он либо продавал это мясо, обманывая покупателя, либо кормил им своих близких, чтобы сохранить им жизнь. Ведь самое важное в еде — белки. Добыть эти белки было неоткуда. Когда умирает ребенок и знаешь, что его может спасти только мясо, — отрежешь у трупа…

Но были и такие мерзавцы, которые убивали людей, чтобы добыть их мясо для продажи. В огромном красном доме бывшего Человеколюбивого общества обнаружили следующее. Кто-то якобы торговал картошкой. Покупателю предлагали заглянуть под диван, где лежала картошка, и, когда он наклонялся, следовал удар топором в затылок. Преступление было обнаружено каким-то покупателем, который заметил на полу несмытую кровь. Были найдены кости многих людей. Так съели одну из служащих Издательства АН СССР — Вавилову. Она пошла за мясом (ей сказали адрес, где можно было выменять вещи на мясо) и не вернулась. Погибла где-то около Сытного рынка. Она сравнительно хорошо выглядела. Мы боялись выводить детей на улицу даже днём».

Мы жили около Сытного рынка, папа вынужден был ходить туда продавать вещи (в семье ведь была сестра-младенец), но ни он, ни родственники, ни те, с кем говорил сравнительно недавно, ничего подобного не видели, и о таком ужасе не слыхали. Кстати, мяса добыть ему не удавалось. Моя тётя (в блокаду выжила), жившая в районе ул. Маяковской (?) продала белый концертный рояль за буханку хлеба в тщетной попытке накормить и спасти от смерти мужа, т.е. моего дядю. Мясо, остро необходимое, ей тоже не попадалось. Но незаконная торговли продовольствием – хлебом, сахаром -существовала – это определённо. С чем-то более изысканным мои родные и знакомые не встречались.

         Совсем недавно прочитал воспоминания писателя В. Улина о своём старшем товарище, преподавателе матмеха ЛГУ Д. Владимирове, подростком 12-14 лет жившем в блокадном Ленинграде. Улин пишет: «Прочитав немодерированные (по современной терминологии) записки простого свидетеля тех дней, я посмотрел на историю блокады под несколько иным углом зрения. Мне увиделась истинная правда тех лет: медленное угасание жизни при осознании безысходности. … Простые слова автора о том, что несмотря на бесчисленные слухи, он не видел свидетельств поедания человеческого мяса, подействовали на меня сильнее, нежели все прочитанные до той поры книги и просмотренные (не по одному разу) фильмы, художественные и документальные».

         На основании того, что знаю о блокаде сам, знали мои близкие, записали позднее люди самого активного из необременённых семейными заботами возраста – 12-14 лет и чуть старше – случаи людоедства в блокадном Ленинграде не встречались. Значит, если они и были, то весьма редко. Что касается осознания безысходности или медленного угасания жизни – в своём микромире я видел острое желание выжить, и необсуждаемую уверенность в том, что это удастся. По-моему, поиск топлива, чего-то съедобного, вроде, например, где-то затерявшегося столярного клея, принос воды (в нашем случае – из Невки) – всё это оставляло мало времени для столь общих рассуждений. Вероятно, такие чувства были уделом тех, увы, очень многих, кто осознал, что не уцелеет.

         В этой заметке я неоднократно пользовался словом Блокада, имея в виду то, что традиционно называется Кольцом блокады Ленинграда. Её «частично снимали» в 1943, безуспешно «пытались прорвать» в 1942, и наконец «полностью сняли» в январе 1944. И вот сравнительно недавно М. Солонин, порывшись в тогдашнем «окаменевшем дерьме», вдруг обнаружил, что сплошного кольца не было, а была все годы в нём существенная дыра, о чём рядовые ленинградцы якобы не знали. А чиновники, воспользуйся они тогда, в прошлом, советом из будущего, могли с помощью имеющихся на бумаге барж и продовольствия в стране, создать такой запас еды, что городу пришлось бы на самом деле переживать не мнимую блокаду, а реальное изобилие. Так что же, все эти ленинградцы с их попытками и прорывами были просто недотёпами, не видевшими очевидное? Нет, конечно. Люди многое знали, и полными недотёпами не были, как полными тёпами не стали и сейчас.

         Наличие в кольце блокады участка, не занятого немцами, было общеизвестно в Ленинграде, и не требует всяких поздних откровений. Помню, как мы покидали Ленинград. Путь начинался рано утром с пешего похода мимо нескольких вяло горевших домов до Финляндского вокзала, где мы сели в поезд, в плацкартный вагон и поехали до какой-то станции, в пасмурный день (так, видно, выпало) по Дороге жизни через Ладогу. Утверждение в воспоминаниях Лихачёва (написанное позднее с чьих-то слов, поскольку сам он был эвакуирован в мае 1942), будто Ладогу по льду пересекали только ночью, противоречит моему личному опыту. Я был в кузове, и слышал крик людей «Ворона!», когда они увидели пролетевшую над нами птицу, поскольку всех птиц в городе съели. По пересечении Ладоги, в Кобоне, нас перегрузили в теплушки, и повезли далеше. Поскольку мы оборону немцев не прорывали, каждому было ясно, что пользовались той частью расположенной около Ленинграда суши, которая по той или иной причине немцами захвачена не была. Таким образом, тот факт, что в кольце есть часть, немцами не захваченная, знали в городе все, кому не лень.

         Нередко можно прочитать, будто в осаждённом городе вся бюрократическая, как и иная жизнь, за исключением нескольких особо важных военных заводов, просто исчезла. Но у меня есть документ того времени, с решением об эвакуации папы и его семьи, включая меня и моей умершей на пути в Вологду сестры-младенца. На основе этого документа было выписано удостоверение эвакуированного (так называемая эвакосправка), предъявление которой было необходимо для поездки и получения какой-никакой еды в пути. Каждая выдача или кормёжка отмечена штампом с датой. Кстати, у меня хранится справка, удостоверяющая, что папа прошёл регулярную врачебную комиссию 25.12.1941, с подписями двух врачей и печатью. По дате видно, что это пик голода и смертности в Ленинграде, а сами документы – свидетельства работы в городе, несмотря на исключительную тяжесть положения, по меньшей мере, каких-то административных структур.

         Что касается неиспользования альтернативных железной дороге путей снабжения города, говорящего, якобы, чуть ли не об исполнении плана по поголовному умерщвлению жителей ненавистного Сталину города, то здесь меня гложут сомнения. Уместно вспомнить старое «Гладко было на бумаге, да забыли про овраги. А по ним ходить». Кстати, видя, как в феврале 2019 прохожие в Санкт-Петербурге, и я в их числе, совершают неописуемые пируэты, чтоб избежать членовредительства различной степени тяжести, а некоторые – и смерти, думал о том, как наши времена опишут новые поколения «историков-ревизионистов». Они наверняка выяснят, что техники хватало не только для уборки снега и льда с проезжей части дорог, но и самих этих дорог, что от безделья томились легионы бумажных снегоуборщиков и крышеочистителей, Их легко предсказуемый вывод – начальство рвалось изничтожить всё население города Петра. И опять забудут, что, хотя выгода и личный интерес правят миром, головотяпство, даже со взломом, никто и никогда не отменял, да и не отменит.

         Недавно некий «эксперт» из непричастных, на основании каких-то документов, пришёл к выводу, что интенсивность немецких артиллерийских обстрелов Ленинграда была малой. Новость эта, с помощью «внезапно прозревших» интернет-рассыльных, на какое-то время заполонила сеть и шла в разряде «разоблачения мифов». Естественно, никто из близких мне людей полного числа падающих на город снарядов не знал, но обстрелы к октябрю 1941 стали важным фактором ведущихся против города военных действий. Помню, как мама вышла в булочную, а тут начался обстрел. Мама долго не возвращалась, что наполнило меня ужасом. В ходе этого обстрела снаряд получил буквально каждый дом на нашей улице. Папа как-то видел куски тел жертв обстрела, примёрзших к стене дома, около которого взрыв их настиг. Снаряды были большие, тяжёлые. Видел такой, естественно – неразорвавшийся, в комнате моего одноклассника ещё в конце 1946. Если пользоваться цифрами Википедии – с октября по декабрь по городу выпускали в среднем 300 снарядов в сутки. Гораздо меньше, чем в ходе битвы за Берлин в 1945, но более, чем достаточно для осознания угрозы.

         Заметку эту хочу закончить самой скользкой темой – про жрущее в три горло начальство, равнодушно взирающее на страдающий народ. Общая посылка утверждения правильна – и охотно жрало начальство всегда, и вполне, как правило, оно к народу равнодушно. А отношение к еврейскому народу в частности проявилось в период реэвакуации, когда председатель Ленгорисполкома П. Попков, опять же по тем слухам, которые для меня поважнее некоторых документов будут, вычёркивал еврейские фамилии из списков тех, кому эту самую реэвакуацию разрешали.

            Однако уместно помнить про нюанс – не все тогдашние начальники могли бы пристроиться у немцев, победи те. Не для них старался «бесноватый фюрер». Поэтому даже не очень идейные понимали, что в борьбе с нацизмом у них нет иной возможности продолжить хорошую или просто сносную жизнь, кроме как победить. А сделать это они могли лишь с решающей помощью населения своей страны.

         Толчком к дискуссии на эту тему о «жратве» послужила фотография работающего на полную мощность цеха пирожных на кондитерской фабрике в блокадном Ленинграде, и дневник одного средней руки партработника, попавшего в стационар, где он «обжирался», когда другие массами мёрли с голоду. Подозрение, что это какие-то недавние подделки быстро отпали. Но остался вопрос – зачем вполне официозный, известный фотокорреспондент ТАСС А. Михайлов, делает, а пропагандистский рупор, на который он работает, распространяет снимок (а без распространения он был не нужен), показывающий, как в блокаду «жировали» А. Жданов и К^о? Чтоб разоблачить их с опозданием на 70 лет? А ведь те, кто способны учиться, давно выучили, что даже кирпич ни с того, ни с сего на голову упасть не может. А тут снимок от самого массового агентства воюющей не на жизнь, а насмерть страны. Ответ я вижу в том, что дали задание продемонстрировать, что санкции, простите, Блокада «нам нипочём». Кто постарше, может вспомнить, что был период, когда и атомная бомба была для «читателя газет» в СССР тем, как позднее смертельные угрозы прозвали в КНР - «бумажным тигром».

         Замечу, что, не зная деталей, слышал со времён блокады про так называемые стационары, в которых поправляли здоровье дистрофикам-ленинградцам. В Ленинграде в стационаре не были, но в Ярославле нас поместили в стационар, где помогали перейти к нормальному использованию сравнительно нормальной еды. Так получилось, что в самый голодный период Блокады к нам переехал жить муж маминой сестры, т.е. мой дядя, по должности главный инженер завода №218 «Пирометр», единственного тогда в СССР завода авиационных приборов. Просто наши фасады разделял один дом, а двор был общий. Дома у нас собиралось нередко вся верхушка завода, которую регулярно вызывали в Смольный. Дядя ел отдельно, но что он ел – я видел. До фото А. Михайлова, насколько помню, было ужасно далеко. Сотрудник ФТИ, разработчик знаменитого прогибометра, столь важного для Дороги жизни, тоже рассказывал о своих частых визитах в Смольный. Он не сравнивал их столовую с физтеховской, но и про пирожное изобилие никогда, несмотря на наши частые и явно откровенные разговоры касательно Дороги жизни и сопутствующей ей встреч и дел, не упоминал.

         Ситуация со снабжением города менялась, замечу, в некоторые моменты быстро. Помню, что уже в начале января выдали по карточкам (иного пути для нас не было) яичный порошок, сушёный лук и картофель, сливочное масло. Всё американское. Кстати, это вызвало всплеск смертности из-за того, что организм дистрофика требовал очень аккуратного питания.

         Недавно довелось читать интервью женщины, работавшей, насколько помню, кратковременно подсобной работницей в так называемом Елисеевском магазине. Она рассказала, что там был специальный вход «для начальников», через которые те уносили самую изысканную еду. Признаюсь, ничего про этот распределитель не слышал, а потому не верю, поскольку такую дверь в таком месте было просто невозможно скрыть от многих глаз. Мало сомнений в том, что случайно на склоне лет оказавшаяся интервьюируемой, она выжимала всё из этой явно неожиданной возможности.

         Не сомневаюсь, что руководство города и армии обеспечивалось продовольствием существенно лучше, чем иждивенец или красноармеец. Всё дело в масштабе этой разницы, недавними публикациями доведённой, нередко на основе недостаточно тщательно интерпретированных документов, до гротеска.

Санкт-Петербург

ПС http://club.berkovich-zametki.com/?p=49207