Мемуары Деда Мороза
Вот и опять Новый Год на носу. На Западе уже празднуют Рождество: в одних странах — со сказочным «Рождественским Папашей»: Weihnachtsmann, Babbo Natale, Papá Noel и Père Noël, в других — с Санта Клаусом, а в России ждут Дедушку Мороза.
С 1929 года всякие рождественские ёлки-палки были в СССР запрещены как поповское мракобесие и опиум для народа. Тем не менее, когда лет десять спустя под новый год товарищ Сталин решил развлечь свою дочку Светлану ёлкой, рикошетом он позволил ставить новогодние ёлки и для других детей СССР. Тогда же изобрели и Деда Мороза по мотивам русских сказок и преданий — но, нe дай Бог, ничего религиозного, никакого Рождества! Просто, добрый сказочный дедушка из зимнего леса — и всё. Да ещё внучка Снегурочка в придачу, то есть снежная баба в молодости. Однако, уверен я, что тот, кто Деда Мороза придумал, всё же знал про Санта Клауса и использовал его в качестве прототипа.
Про этого персонажа и его двойников рождественских папаш всё известно довольно точно. Санта Клаус — это изменённое имя греческого епископа Святой Никола или St. Nicholas. Он жил в 3-м веке на территории нынешней Турции, а лет семьсот спустя его мощи перевезли на сохранение в город Бари, что на юге Италии.
По преданию он был большой добряк и очень любил детей (чужих, разумеется), в результате чего, в сказках и легендах из него сделали эдакого милого дедулю, который носит костюм красного цвета; как эскимос, ездит в санях с оленьей упряжкой, довольно молчалив, только беспричинно похохатывает: «хо-хо-хо», а в ночь перед Рождеством пролезает в дом через дымоход и оставляет для детей подарки под ёлкой или в красочных носочках.
Я побывал в провинциальном приморском городе Бари и зашёл в церковь, где хранятся мощи, чтобы полюбоваться на статую этого святого — прообраза Санта Клауса и его российского родственника–атеиста Деда Мороза. Почему-то вид у статуи оказался довольно испуганный. Вероятно, увидев в храме меня, этот добряк Санта оторопел, когда понял, что я не принадлежу к его конфессии, а значит моё появление там не вполне уместно. Однако, по своей врождённой доброте он меня не погнал прочь, и мы остались вдвоём. Помолчали. Долго в полутьме всматривался я в смуглое лицо этого популярного персонажа, как вдруг показалось мне, что смотрю я не на раскрашенную деревянную куклу, а в зеркало. Почудилось, что вижу в нём себя самого: в гриме, с фальшивой бородой, в золочёном кафтане и с резным посохом в руках. Ну точно — вылитый я, каким когда-то бывал в его обличии. С одной только разницей: в те далёкие времена, как, впрочем, и сегодня, не было на моей голове нимба, и по понятным причинам не носил я на груди крест. А так — всё остальное очень даже похоже. Хотя, вид у меня никогда не был такой испуганный, а скорее улыбчивый и даже озорной.
Статуя Св. Николы в Бари
Появилось это видение из зазеркалья моей памяти потому, что давным-давно я сам был таким Санта Клаусом, а вернее, его русским эквивалентом — Дедом Морозом. Не постоянно, разумеется, а лишь на несколько дней под каждый Новый Год, в течение 17 лет. Да, я когда-то служил Дедом Морозом, развлекал в детских садах малышей и их родителей, некоторым из которых тогда сам годился в сыновья. Теперь, когда мои собственные дети давно взрослые и растёт маленькая внучка, под Новый Год можно вспомнить, как это было.
Шёл мне 15-й год, учился я в девятом классе, а в свободное время снимал любительские фильмы, изредка подрабатывал на телестудии кинорепортёром, да ещё играл на сцене. У меня обнаружились способности к лицедейству, и директор школы добрейший Виктор Кузьмич нанял для меня сценического репетитора — Михаила Званцева, актёра драмтеатра. Званцев учил меня основам актёрской игры, управлению своим телом, технике речи и азам метода Станиславского. Как-то за месяц до нового года директор позвал меня в свой кабинет и сказал:
— Ты у нас местный актёр — есть для тебя новая роль. Мы в школе готовим новогодний утренник для учеников младших классов, и нам нужен Дед Мороз. Вот тебе общественное поручение — будешь Дедом Морозом. Голос у тебя уже басовитый, рост подходящий. Нарядим тебя в костюм, приклеим усы и бороду, а ты уж сам, давай, придумывай программу как малышей развлекать. Впрочем, тебе поможет в этом одна пианистка, которую мы пригласили для проведения утренника.
К творческим поручениям я относился серьёзно, поэтому в школьной библиотеке нашёл пособие для массовиков-затейников и стал готовить программу. Вскоре меня познакомили с миловидной пианисткой, которая тогда показалась мне старухой, ибо она была почти вдвое меня старше — ей было аж двадцать семь лет! В проведении новогодних «ёлок» она оказалась довольно знающей, и стала меня натаскивать на роль Деда Мороза, проявив недюжинные режиссёрские способности. Звали её Кира; как она объяснила — в честь Кирова, кумира её родителей, которого убили незадолго до того, как она родилась. Я приходил к ней домой репетировать. Жила она с мужем и малолетним сыном в двухкомнатной квартире. В гостиной стояло пианино. Кира играла, а я ходил по комнате, воздев руки к люстре, которая колыхалась и мерцала от моего громогласного пения: «Мои милые детишки, вы меня видали в книжке. Я тот самый Дед Мороз, я вам ёлочку принёс». Наши репетиции сильно нервировали её мужа. Думаю, он ревновал, зная, что в то время, когда он на работе, а сын в детском саду, его молодая жена проводит время с басовитым и уже вполне развитым подростком. Однако, мы с Кирой вели себя скромно и профессионально, о чем сейчас я немножко жалею.
Директор сказал, что в его школе есть ученик по имени Миша Скóпец, отец которого работает в оперном театре музыкантом. Скопец-старший обещал в порядке шефской помощи подобрать в костюмерной театра подходящее одеяние для Деда Мороза. В день утренника он приехал в школу со своими детьми: сыном Мишей и трёхлетней дочкой Машей, и привез для меня длинную серебристую бороду, роскошный шитый золотом становой кафтан Бориса Годунова из одноимённой оперы, сапоги, рукавицы, шапку Мономаха и даже царский посох. Меня обрядили Годуновым; по настоянию Киры для корпулентности под кафтан я надел телогрейку, нарумянил щёки гримом, для имитации изморози обсыпал лицо блёстками, наклеил бороду и усы, и превратился в совершенно сказочный персонаж. Кира смотрела на меня, от изумления широко раскрыв глаза, а когда я для пробы рявкнул басом: «Ну-ка шире круг, стар и млад, Дед Мороз видеть всех очень рад!», она захлопала в ладоши и закричала: «Во, даёшь!».
Утренник прошёл очень удачно. Я изображал не просто доброго Дедушку Мороза, а был лихим массовиком-затейником: с неподобающей старику прытью скакал по залу, танцевал вприсядку, пел песни, водил с детьми хороводы, загадывал им загадки и даже показывал фокусы. Когда утренник подошёл к финалу, радостные малыши вцепились в мою годуновскую шубу и ни за что не хотели меня отпускать. Учителям пришлось призвать на помощь родителей, чтобы отлепить от меня своих ошалевших от счастья отпрысков и позволить мне уйти из зала. После того, как я ретировался в соседнюю комнату и снял кафтан с телогрейкой, меня можно было выжимать: я был совершенно взмокший после такого интенсивного представления. Влетела восторженная Кира и сказала:
— Всё, ты попался! Испытание выдержал! Я работаю в детских садах музыкальным работником, и ты теперь будешь Дедом Морозом на всех моих новогодних утренниках. Это профессиональная работа и тебе будут платить десять рублей за каждый утренник.
В те годы десять рублей были серьёзные деньги, особенно для школьника. Однако возникла проблема — где взять костюм и бороду? Оперный музыкант унёс одеяние Бориса Годунова обратно в театр и надо было что-то искать взамен. Я пришёл домой и рассказал родителям о том, что получил работу Деда Мороза в детских садах и мне нужен костюм. Тогда моя мать и бабушка взялись за дело: из старого синего атласного пододеяльника они сшили шубу на толстой подкладке, на воротник и оторочку купили в комиссионке заячью горжетку, сшили также бархатную шапку, красные сапоги и варежки. Я сам изготовил белый посох, куда встроил батарейки и цветные лампочки, которые загорались, когда я стукал им об пол. В магазине театральных принадлежностей удалось купить нейлоновую завитую бороду и парик, а грим у меня уже был после моих прочих ролей. Так я оказался полностью экипирован.
С этого времени началась моя новогодняя служба Дедом Морозом, которая длилась целых 17 лет до моего отъезда из Советского Союза. Я не пропустил ни одного нового года: ни будучи школьником, ни позже, когда работал электриком на заводе (приходилось брать отгулы), ни в студенческие времена, ни в годы моей работы в НИИ. Я даже помчался в детский сад на «ёлку» на следующий день после защиты диссертации.
Все эти годы мы работали вместе с Кирой. Обычно, на утренник в детский сад я приходил с чемоданом, в котором лежали мой костюм, грим, борода и посох в разобранном виде. Кира меня встречала у входа и сразу провожала в кабинет заведующей, где я переодевался и гримировался. Перед моим выходом к детям она присылала за мной воспитательницу, которая вела меня к залу, и я ждал у дверей звуков выходного марша.
После окончания утренника у дверей кабинета, где я стирал с лица грим и переодевался, ждали работницы детского сада: воспитательницы, нянечки, поварихи, уборщицы — им было ужасно интересно взглянуть на «Деда Мороза» без бороды, в человечьем обличии. Когда я выходил со своим чемоданом, они всплёскивали руками и удивлённо ахали: «Господи! Какой молоденький!»
Выход Деда Мороза. У рояля Кира
Нужно сказать, что я сам получал немалое удовольствие от этих новогодних «ёлок». В студенческие годы я был капитаном свердловской команды КВН, играл на сцене в пьесах Маяковского и Шварца, ездил по стране с концертной бригадой, и моё лицедейское призвание в этих занятиях находило хоть какой-то выход.
Иногда возникали маленькие загвоздки. Например, однажды после того, как на одной «ёлке» в детском саду я загадал детям несколько загадок, неожиданно вылез вперёд один карапуз и крикнул: «Деушка Майоз, а тепей ты отгадай загадку!». Я посадил его себе на колени, погладил по головке и радостно сказал, что очень люблю отгадывать загадки. Карапуз спросил:
— Отгадай, что такое: «Висит груша, нельзя скушать»?
Вот тут я оторопел, ибо на эту загадку знал лишь хулиганский ответ: «Висит Груша, нельзя скушать» для меня значило, что «Тётя Груша повесилась». Но не скажешь ведь это ребёнку! Я мычал, щипал бороду, искренне не представляя, что ответить, пока дети хором не завопили: «Дедушка, ну какой-же ты недогадливый! Так ведь это лампочка!» Сейчас удивляюсь, как я сам тогда не сообразил?
В другой раз, когда я вошёл в зал, где сверкала огнями ёлка, дети стояли вокруг неё хороводом, а Кира играла выходной марш, увидел я под потолком красочный лозунг с новогодним стихом, от которого у меня перехватило дыхание и замер я в восторге, поражённый силой поэзии. На лозунге было написано:
Пусть все на ёлке веселятся
И Дед-Мороза не боятся!
Пусть жизнь светлеет с каждым днём,
Пусть всё вокруг горит огнём!
———
Прошло много лет. Я живу в Америке, лицедейством давно не занимаюсь, но до сих пор у меня дома в тёмной глубине шкафа лежит картонная коробка, где хранятся, как сувениры молодости: голубой кафтан с заячьей оторочкой, красная шапка и свалявшаяся нейлоновая борода. Под Новый Год я открываю коробку, поглаживаю рукой шелковистый атлас и с грустью вспоминаю милые давние времена. Мне приходит мысль, что у тех детишек, для которых я когда-то «морозил», включая карапуза с загадкой про грушу, уже наверняка есть свои внуки, и веселит их сейчас другой Дед Мороз.
Новые поколения, новые дети, а Дед Мороз, в отличие от меня, всё никак не стареет…
С наступающим Новым Годом, дорогие читатели!
©Jacob Fraden, 2018
Комментариев нет:
Отправить комментарий