Я не мог раньше понять, почему дом этот так притягивал меня, почему шаги мои непроизвольно приводили к этому особняку, почему много лет я не решался зайти в отведенные для посетителей дни. Что заставляло меня останавливаться, читая давно знакомые выбитые на камне слова, смотреть сквозь ампирные окна на залы, освещенные дежурным светом, едва достаточным, чтобы различить тяжелые рамы картин и мрамор внутреннего убранства?
Дом таил загадку, одну из тех, где не удается поставить точку. Чем больше я погружался в его историю, тем больше появлялось неизвестных деталей. Я не знал, что интерес к судьбе его хозяина приведет меня к истории одного из моих земляков – одессита с неповторимой и завидной судьбой.
В этом доме Моисей де Камондо остался один, окруженный книгами одной из лучших библиотек Франции. Коллекции живописи были завещаны Лувру, потому, что он, второй граф Моисей де Камондо, потомок древнейшей фамилии испанских сефардов, оказался последним из династии. Последним из Камондо.
Лейтенант Ниссим де Камондо
Сын его, Ниссим, один из лучших военных летчиков Франции, заслуживший несколько боевых медалей, принял в 17-м году свой последний неравный бой. Некролог на его гибель написал Марсель Пруст, и письма с соболезнованиями не помещались в прихожей дома, у которого я сейчас стою.
Факт в ряду других, если учесть, что из 40 тысяч еврейских волонтеров более 7 тысяч погибло на полях первой мировой бойни.
Была еще дочь, Беатриса. И она, и ее дети умерли в 44-м году. Тот же год смерти ее мужа, Леона Рейнаха. Место гибели семьи – Освенцим.
На фронтоне скромного фамильного склепа на Иудейской Аллее кладбища Монпарнас обозначено «Семья Камондо». Ничего более. Ни званий, ни гербов. Три поколения Камондо покоятся под каменными плитами. Когда луч солнца проникает сквозь боковое окошко в склеп, можно различить выбитые в камне Скрижали.
Конечно же, была жена Моисея де Камондо – Ирэн, урожденная Каэн (Коэн) д'Анвер, ставшая бессмертной благодаря полотну Ренуара, где она запечатлена десятилетней девочкой. Ирэн, почти не таясь, допускала в свою жизнь любовные увлечения. Она посещала самые знаменитые клубы Парижа, любила лошадей, скачки, охоту. Она ушла, оставив мужа и детей, с учителем верховой езды, красавцем-итальянцем, чего Моисей не простил ей никогда, предпочтя одиночество.
Зал музея Ниссим де Камондо
Моисей был из той породы меценатов, которые не продавали, а дарили парижским музеям ослепительные богатства своих коллекций. Но если в Лувре еще в 30-е годы был зал Камондо (теперь остались только таблички на золоченых рамах картин), то назван он был в честь его двоюродного брата, Исаака де Камондо. У Исаака в жизни была единственная страсть – коллекционирование. В живописи – только шедевры, только уникальные картоны рисунков Рембрандта, только королевская мебель. Он предпочитал фарфор – Севр, Мейсен и непревзойденный Шантийи – и серебро. Это ему принадлежал орловский сервиз, заказанный Ретьеру Екатериной II. За отдельными раритетами из 800 собранных он гонялся по всем аукционам мира.
Воспитанный на октябрятах Маршака, я до сих пор удивляюсь тому, что один человек владел картинами Ван-Гога и Мане, творениями, принадлежавшими человечеству. Что чувствовал Исаак де Камондо в доме №63 на улице Монсо, наедине с картиной, которая наполняет душу навсегда за несколько минут благоговейного трепета в музее? Может быть, из-за этого он и не был женат, ибо женщины не вмещались в его близкое к помешательству увлечение. Стоит ли такого отшельничества обладание «Руанским собором» Мане, «Дефиле» Дега, полотнами Ватто и Сезанна, мебелью 14 века, сознание того, что он едал за обеденным столом, принадлежавшим королям Франции? Это по его уникальной коллекции Европа узнала Хокусаи...
Я ошибся, сказав «одна-единственная страсть». Было еще неудержимое желание помогать, не дать опуститься под непосильным бременем бедности, поддержать сирот... Благотворительность естественна для такого масштаба богатства, финансового и духовного. Исаак де Камондо становится Президентом Общества друзей Лувра, поддерживает на аукционах покупки национальных ценностей, которые могли бы навсегда исчезнуть для Франции.
Прадед Камондо, вместе со всем изгнанным из Испании народом Книги, прошел Левант и Блистательную Порту. Насколько же он был богат, Авраам Саломон Камондо, владевший алмазными копями в Индии и обработкой бриллиантов в Антверпене, если мог частично финансировать участие султана Оттоманской империи в дорогостоящей Крымской кампании 1853-56 годов!
К сожалению, отношение к финансистам тогда определялось не законами, а расположением владык. Столько написано о «Евреях двора», и каждый раз мне видится унижение. Ведь они зависели от милости суверена. И когда их в очередной раз изгоняли, на новом месте они устраивались не на время, а как бы навсегда.
Поселившись во Франции, клан еврейских финансистов помогал и 2-й империи и сменившей ее 3-й республике. Какая разница! – это была Франция, где в 19 в. евреям отказывали как нации и разрешали все как личностям. В знак благодарности Исаак дарит Лувру свою коллекцию новой живописи: «Гладильщиц» Дега, «Водяные лилии» Моне, «Игроков в карты» Сезанна, «Наводнение в Марли» Сислея, «Мастерскую» Коро... Одни названия этих картин звучат, как музыка, а поиски этого списка доставили мне огромное удовольствие. Три дня понадобилось бригаде грузчиков, чтобы упаковать и перевезти картины в Лувр. Кстати, таким образом Моне еще при жизни, вопреки существовавшим правилам, вошел в Лувр, по единству картин, собранных отменным вкусом Исаака Камондо.
Шарль Эфрусси
И здесь – впервые в этой истории – вспыхнуло неугасимой кометой имя «Одесса». Сын крупных одесских финансистов и торговцев зерном Шарль Эфрусси по приезде в Париж удалился от фамильного дела и посвятил себя истории искусств, став одним из самых уважаемых знатоков. Блестящий пример того, что не только банкиров или хлеб экспортировала Одесса. Завсегдатай галерей и выставок, друг и меценат многих художников, он стал директором газеты «Gazette des Beaux-arts» и сделал ее самой влиятельной в мире изящных искусств. Когда братья Камондо задумали построить в Париже концертный зал (впоследствии Театр Елисейских полей), они обратились за советом к крупнейшему в то время авторитету – Шарлю Эфрусси. Проект предстал европейским триединством: вкус – французский, комфорт – английский, технология – немецкая. Но Театр Елисейских полей имеет и одесские корни: скульптура Бурделя и купол Мориса Дени – лучшее, что воплощало в конце 19 в. утонченный французский вкус, – были подсказаны одесским гением.
Огромные расходы на фешенебельное строительство не покрывались по открытии театра – он приносил одни убытки, но Камондо оставили его доступным не только для богатых, а ведь на его подмостках выступали лучшие артисты, не в последнюю очередь привлеченные огромными гонорарами. Сара Бернар стала знаменитой благодаря своему несравненному таланту, поддержанному в числе других и одним из уроженцев Одессы.
У Эфрусси уже было имя и прекрасный вкус, а издаваемой им «Газете изящных искусств» он сумел придать блеск и критическую достоверность. Его даже прозвали «Денди с улицы Монсо, посвящающий в художники» (слабый перевод блестящей французской фразы). У него в доме собирались знатные финансисты, получившие титулы относительно недавно. По совету Эфрусси они стали помещать рядом с сумрачными портретами своих предков – антверпенских банкиров и ювелиров – светлые полотна новой живописи.
Завтрак гребцов
О роли Шарля в художественной жизни Парижа можно судить по тому, что Марсель Пруст героя своей книги «В поисках потерянного времени» Шарля Свана списал с «нашего» Шарля.
Альберт Каэн д'Анвер
Ренуар поместил Шарля Эфрусси на одной из своих самых знаменитых картин: «Обед лодочников» – «Le dejeuner des canotiers» (называемой часто «Завтрак гребцов»). В глубине картины – за веселыми и беззаботными лодочниками в шляпах-канотье и их подругами, сидящими за столом, уставленном бутылками, – вполоборота к зрителю стоит Шарль Эфрусси в костюме денди: черный цилиндр, аккуратно подстриженная рыжая борода. Шарль был давним другом художника и помогал ему получить первые заказы.
В одной из книг о Ренуаре я прочел: «...в доме Шарля Эфрусси, родившегося в Одессе в семье зерноторговцев, Каэн д'Анвер познакомился с Ренуаром». Вначале, несмотря на серьезность издания, я подумал, что указание на одесское происхождение Эфрусси – ошибка. Слишком большое место в культурной жизни Франции конца 19 в. он занимал.
Но более года назад я влюбился в одну из самых необыкновенных бухт на французской Ривьере – в залив Вильфранш Сюр-Мэр. Приморские Альпы спускаются почти отвесно к нестерпимой синеве бухты. Одна из сторон залива – полуостров Сен-Жан-Кап-Ферра, жемчужина французской Ривьеры, а в единственной деревеньке на нем, названной «Бо Лье» («красивое место»), царит вилла сказочной красоты – вилла баронессы Беатрисы Эфрусси де Ротшильд, жены банкира Мориса Эфрусси, кузена Шарля! Я поверил, что Эфрусси существовали, и что они, вероятно, еврейского происхождения: в то время Ротшильды не допускали смешанных браков.
И вот во «Всемирных Одесских новостях», в статье Олега Губаря об одесском периоде одного из Дрейфусов, среди десятка других фамилий хлеботорговцев я увидел фамилию Эфрусси! Заколотилось сердце: «мои» Эфрусси таки да были выходцами из Одессы. Олег Губарь – источник чрезвычайно точный.
Все одесские Эфрусси, около 15 человек, имели общего предка – Шарля Иоахима Эфрусси (1792-1864). А во Франции Эфрусси породнились с кланами французской еврейской знати: Камондо, Каэн д'Анверами, Рейнахами, Ротшильдами.
Самым талантливым из многочисленной родни был племянник Шарля, Теодор Рейнах – депутат от Савойи, профессор Коллеж де Франс, академик – принявший от Эфрусси «Газету изящных искусств». Блистательный знаток древности, он создал в 1908 г. неподалеку от Ниццы единственную в своем роде виллу Керилос, выстроенную из мрамора с острова Делос и уставленную копиями античных оригиналов. Там братья Рейнах (ослепительное трио: заведующий кабинетом Президента Ассамблеи, академик и директор Национального музея античности), собравшись, философствовали, незаметно переходя на греческий.
Вилла Керилос, переданная Теодором Рейнахом государству вместе с огромной суммой на ее содержание, делит первенство на Ривьере с виллой Эфрусси-Ротшильд, другой ветвью «одесского дуба».
Розовое и голубое
Мы помним, что благодаря Шарлю Эфрусси у Ренуара появились заказы, а в салонах парижской аристократии – портреты новых финансовых и художественных магнатов и их детей. Ренуар с увлечением работал над портретами детей Каэн д’Анверов. Среди них – очаровательная Ирэн («Девочка с синей лентой»), будущая жена Моисея Камондо и теща внучатого племянника Шарля Эфрусси Леона Рейнаха. Но особенно привлекателен двойной портрет младших сестер д’Анвер – Элизабет и Алисы. Портрет этот, написанный в 1881 г., гимн девичьему очарованию, чистоте и естественности – жемчужина творчества великого мастера.
Жаль, что у д'Анверов светящийся портрет их младших дочерей (он более известен как «Розовое и голубое») не вписывался в парадный салон, где уже висели работы Ван дер Вельде и потемневшие портреты антверпенских предков. Ренуар вышел из себя и, несмотря на невиданный для него гонорар в 1500 франков, прекратил писать д'Анверов. Шарлю Эфрусси так и не удалось погасить конфликт и восстановить поток заказов Ренуару на портреты детей еврейской элиты.
О портретах Ирэн и ее младших сестер написаны исследования, а Анри Мишо посвятил им восторженную оду. За этими портретами во время оккупации Парижа охотилась специальная команда Розенберга, отправлявшая в Германию ценности еврейских семей. Они составили «добычу» Геринга. А после войны были опознаны наследниками Каэн д'Анверов на выставке украденных нацистами сокровищ.
Девочка с синей лентой
Сейчас портрет «Розовое и голубое» находится в Музее Сан-Пауло. Глядя на сестер д'Анвер, мы вспоминаем путь их предков – из Иудеи через Испанию, Франкфурт и Одессу, через вечность, в которой навсегда осталось очарование этих девочек. И не забываем, что для многих этот путь закончился в газовых камерах.
На воротах дома №63 по улице Монсо есть табличка, напоминающая о трагической судьбе его обитателей. Стандартная надпись: «Погиб за Францию».
Однако, зная обстоятельства арестов французской милицией, историю предательства, кражи драгоценностей, которых бы хватило, чтобы вырваться из комендатуры, – думаю, точнее было бы написать: «Предан Францией»...
Такова история одной из моих любимейших работ Ренуара: портрета Элизабет и Алисы Каэн д'Анвер, ставших впоследствии тетками Беатрисы де Камондо. История, в которой значительную роль сыграл наш земляк Шарль Эфрусси.
Источник: http://www.migdal.org.ua/...
Автор: Михаил ОБУХОВСКИЙ
|
Комментариев нет:
Отправить комментарий