АНДРЕЙ ВОЗНЕСЕНСКИЙ И ХОЛОКОСТ

ЗОВ ОЗЕРА" Андрей ВОЗНЕСЕНСКИЙ

Еврейская трагедия и сердце поэта Андрея Вознесенского, которому 12

мая исполнился бы 81 год

Я во Львове,

Служу на сборах,

В красных кронах,

Лепных соборах…

(А.Вознесенский, 1965 г.)

Тогда в стране была "оттепель", какие-то проблески свободы пьянили

головы, особенно молодые, "Литературка" опубликовала "Бабий Яр"

Е.Евтушенко, возвращались из лагерей немногочисленные еще живые

политзаключенные, а на страницы учебников — фамилии и даже фотографии

уничтоженных в сталинские времена известных деятелей, литераторов,

ученых.

В один из моих приездов в Москву я попал на вечер в Политехнический

музей, где с восторгом и провинциальным удивлением слушал тогдашних

поэтических кумиров — А.Вознесенского, Р.Рождественского, Е.Евтушенко

и других. Потом мы пару раз всей командой ходили на площадь к

памятнику Маяковскому, где выступали перед тысячами слушателей поэты и

барды — Б.Окуджава, Ю.Визбор и другие, ставшие потом известными и

знаменитыми. С некоторыми из них нам даже удалось познакомиться.

После возвращения во Львов мы еще долго обсуждали услышанное и

увиденное, рассказывали знакомым, доставали сборники стихов, по много

раз прокручивали тоненькие пластинки из журнала "Кругозор".

И вдруг летом 1965 года знакомые ребята из армейской команды сообщают

нам новость: на военных сборах в нашем Прикарпатском округе находятся

Андрей Вознесенский и еще несколько поэтов. Они ездят по гарнизонам,

носят офицерскую форму. Правда, боевой подготовкой не занимаются, да и

живут не в казармах, а в гостинице. Но, самое главное, скоро они будут

выступать в окружном доме офицеров. Конечно, друзья — спортивные

соперники — провели нас на встречу с москвичами (помню, что там были

еще Костров, Куняев — тогда он не проявлял свою будущую юдофобскую

суть — и еще один поэт, чью фамилию я забыл). Они по очереди читали

свои произведения, отвечали на вопросы переполненного зала.

Вознесенский был с погонами лейтенанта, он тоже прочитал несколько

своих стихов. Среди прочитанных было и потрясшее меня "Зов озера".

После окончания выступления я подошел к поэту, поблагодарил за стихи и

предложил гостям провести экскурсию по своему любимому городу. А на

следующий день во время прогулки попросил Андрея Андреевича рассказать

историю "Зова озера". И поэт рассказал.

Попал он недавно в один из гарнизонов в Ивано-Франковской области,

выступил. И гостеприимные хозяева пригласили на рыбалку. Поехали,

половили, развели костер, начали варить уху, конечно, выпили немного.

И тогда один из "местных товарищей" рассказал, что озера этого раньше

здесь не было, а был глубокий большой овраг. Именно в него в 1942 году

нацисты и их добровольные местные помощники загнали евреев из гетто и

расстреляли. Там же уничтожили и арестованных подпольщиков. А чтобы

скрыть следы своего преступления, затопили овраг водой из недалекой

речушки.

"И как здесь рыба ловится!" — потирал руки рассказчик.

Потрясенный этим рассказом, поэт написал стихотворение "Зов озера",

которое было сразу напечатано в окружной военной газете. А через

несколько лет Вознесенский опубликовал поэму "Ров" — проклятье

негодяям, которые раскапывали возле Симферополя ров — место расстрела

12 тысяч евреев и плоскогубцами вырывали у трупов золотые коронки.

Поэма вошла во все сборники поэта, а "Зов озера" (насколько мне

известно) — только в некоторые.

Прочитай его, читатель, оно того стоит.

Андрей Вознесенский и Владимир Высоцкий. Оба близко к сердцу приняли

трагедию еврейского народа. Второй отчасти по зову крови. Первый — по

зову души

Использованы воспоминания львовского военного журналиста Б.Комского.

ЗОВ ОЗЕРА

Андрей ВОЗНЕСЕНСКИЙ

Памяти жертв фашизма: Певзнер 1903, Сергеев 1934, Лебедев 1916, Бирман

1938, Бирман 1941, Дробот 1907…

Наши кеды как приморозило.

Тишина.

Гетто в озере. Гетто в озере.

Три гектара живого дна.

Гражданин в пиджачке гороховом

зазывает на славный клев,

только кровь

на крючке его крохотном,

кровь!

"Не могу, — говорит Володька, -

а по рылу — могу,

это вроде как

не укладывается в мозгу!

Я живою водой умоюсь,

может, чью-то жизнь расплещу.

Может, Машеньку или Мойшу

я размазываю по лицу.

Ты не трожь воды плоскодонкой,

уважаемый инвалид,

ты пощупай ее ладонью -

болит!

Может, так же не чьи-то давние,

а ладони моей жены,

плечи, волосы, ожидание

будут кем-то растворены?

А базарами колоссальными

барабанит жабрами в жесть

то, что было теплом, глазами,

на колени любило сесть…"

"Не могу, — говорит Володька, -

лишь зажмурюсь -

в чугунных ночах,

точно рыбы на сковородках,

пляшут женщины и кричат!"

Третью ночь как Костров пьет.

И ночами зовет с обрыва.

И к нему

Является

Рыба

Чудо-юдо озерных вод!

"Рыба,

летучая рыба,

с огневым лицом мадонны,

с плавниками белыми

как свистят паровозы,

рыба,

Рива тебя звали,

золотая Рива,

Ривка, либо как-нибудь еще,

с обрывком

колючей проволоки или рыболовным крючком

в верхней губе, рыба,

рыба боли и печали,

прости меня, прокляни, но что-нибудь ответь…"

Ничего не отвечает рыба.

Тихо.

Озеро приграничное.

Три сосны.

Изумленнейшее хранилище

жизни, облака, вышины.

1965
 Прислал Иосиф Бегун