СЛУЧАЙ В РАЗДЕВАЛКЕ

Катерина Мурашова

Случай в раздевалке

Как конфликт в школьном детстве влияет на жизнь ребенка и как меняется его интерпретация

Всего реплик: 112

Участники дискуссии: Катерина Мурашова, Лена Де Винне, Светлана Пчельникова,Татьяна Хрылова, Ирина Громова, Алекс Лосетт, Tatiana Neroni,Инна Пополитова, Ксения Букша

Иллюстрация: Bridgeman/Fotodom

+T-

Я пришла на работу без десяти девять. Они уже сидели на банкетке в коридоре, все четверо: отец, мать, бабушка и мальчик лет девяти-десяти. «Не слишком ли много взрослых опекают одного ребенка?» — еще не совсем проснувшись, подумала я, зажгла свет в коридоре (специалисты у нас в поликлинике обычно работают с десяти, и в девять часов на моем этаже, как правило, еще темно и никого нет) и увидела их лица. Проснулась моментально. На лицах всех взрослых — страх (даже, пожалуй, ужас), перемешанный с отчаянием. Что у них случилось?! Спросонья даже гипотез не возникло. Ребенок на вид вполне жив-здоров, родителей полный комплект, грядущий развод такого нутряного ужаса вызывать не может. Или может?

Раздевалась, мыла руки специально медленно, пытаясь собраться, подготовиться. Скажу сразу: не сумела, оказалась не готова все равно. А кто бы на моем месте…

В кабинет зашли родители — бабушка с внуком остались в коридоре. Я ничего не спрашивала, кроме формальных вещей, понимала — сейчас они скажут сами.

У женщины тряслись руки и губы. У мужчины ходили желваки и дрожала какая-то жилка под глазом. В конце концов он, видимо, взял себя в руки (сжал кулаки, сложив их на коленях) и ровно произнес:

— Наш сын убил ребенка. Но он еще об этом не знает. Ему надо сказать, потому что милиция, следствие, все такое. Но мы не можем. Вот, пришли к вам.

Я уронила ручку, которой писала в журнале. Она покатилась по ковру, я ее не поднимала. Поднять взгляд и посмотреть прямо на них я тоже не решалась.

— Рассказывайте, что случилось.

* * *

Игорь не ходил в садик из-за астмы — диагноз ему поставили в два года. Бабушка ушла с работы, сидела, занималась с внуком. Игорь рано научился читать и писать, любил книжки и домашние спектакли. Со взрослыми общался прекрасно, был вежлив и разумен, но со сверстниками ладилось не очень: мальчик часто болел, носил очки, недолюбливал шумные игры, в которых было много беготни. Да в общем-то, он с ровесниками до школы почти и не встречался.

Школу выбрали обычную, во дворе, пульмонолог не рекомендовал возить ребенка на транспорте, особенно зимой, когда кругом инфекции. С программой Игорь справлялся прекрасно, в первом классе ему было даже скучновато, он все это уже проходил с бабушкой, когда готовился к школе. А вот дети в классе его не приняли и сразу начали как-то подтравливать. Игорь долго молчал и ни на что не жаловался ни учительнице, ни родителям (бабушка еще прежде объяснила ему, что ябед никто не любит), но однажды пришел из школы без портфеля, с жутко расцарапанным лицом. Мать побежала разбираться, и тут-то все и вскрылось.

Разговаривали с детьми, учительницей, завучем начальных классов, школьным психологом. Дети честно признались: да, не любим его, он противный какой-то. Учительница обещала обратить особое внимание. Завуч сказал: может, лучше перевести куда-нибудь в другое место? Когда начинают травить, по моему опыту… Психолог сказал: а вы уверены, что в том, другом месте не повторится то же самое?

Родители подумали и решили, что прав психолог: проблемы есть, но их нужно решать на месте. Папа стал водить Игоря в секцию каких-то единоборств, чтобы он мог постоять за себя. Руководил секцией бывший афганец. Мама объясняла, что если тебя обзывают, драться совсем не обязательно, можно отстаивать себя и словами. Бабушка советовала попробовать понять классных ребятишек, узнать их поближе, пригласить их в гости.

Игорь прилежно занимался в секции, не возражая, слушал маму и бабушку.

Всем казалось, что ситуация налаживается: со временем у мальчика в классе появились приятели и даже двое друзей, которые приходили к нему домой, играли в его игрушки и приставку, завороженно слушали и смотрели его истории, которые он по-прежнему любил показывать театрализовано, с помощью кукол-марионеток, игрушечных зверей и других подручных средств.

Но, как выяснилось, все это благополучие было иллюзией. Подспудно конфликт Игоря с центральной группировкой класса (сплоченные ребята из не очень благополучных или прямо неблагополучных семей, вместе пришедшие из ближайшего садика) тлел, то и дело вспыхивая, все это время.

И вот четыре дня назад случилась трагедия. Мальчишки решили очередной раз «проучить» Игоря после уроков, в пустой физкультурной раздевалке (через полчаса все они должны были идти на бесплатный кружок «веселые старты» — Игорь ходил на него по настоянию родителей). Их было шестеро. Начали, как всегда, с оскорблений. Игорь обычно отвечал, но тут молчал, явно о чем-то размышляя. Мальчишки решили, что он хочет удрать и, оставив главного насмешника «разгонять» ситуацию, встали стеной у входа. И тогда Игорь достал из кармана длинный ключ от дома и молча, с разбегу, кинулся на лидера. Мальчишки потом даже описать толком не могли, что произошло. Тот, не ожидавший нападения, сразу упал, ударился головой о скамейку, Игорь продолжал его бить, руками, ногами, и еще что-то с этим ключом… Они даже втроем не смогли его оттащить, еще двое побежали к взрослым в спортзал, там, как назло, никого не было (полчаса перерыва), кинулись в раздевалку, позвали пожилую нянечку-гардеробщицу…

Игоря заперли в кабинете завуча. Пострадавшего мальчишку сразу увезли на скорой в травмпункт. Что-то сломано, какая-то кость внутри… В больнице сделали операцию, но что-то пошло не так, неправильно диагностировали, не провели до того какое-то исследование… Парень скончался. Завтра похороны. Игорь не знает. Юрист сказал, надо говорить о состоянии аффекта, мол, ничего не помню, а он спокойно рассказывает, даже уверен как будто в своей правоте. Учителя в шоке, с родителями умершего мальчика родители Игоря еще не встречались.

Отец во всем винит себя: это я, я виноват, я его в эту секцию отвел, а тренер там совсем отмороженный, я знаю, он их учил, что в критической ситуации все вокруг может быть оружием, ты сам — оружие, надо только преодолеть барьер.

Мать винит себя: надо было забирать его тогда, можно было в английскую школу, это я виновата, не захотела, чтобы ездить, а тут же кто? Дети алкоголиков, приезжих, они же не понимают ничего, как с ними вообще, некоторые и по-русски-то плохо говорят. Но мы теперь не можем ему сказать, не знаем как, что с ним будет, ему же девять лет, врач сказал: обратитесь к специалисту, вот, мы к вам пришли. Вы ведь скажете ему?

Ни фига себе! Мне нужно было еще время. Но его не было. Ни у кого. Кроме мертвого мальчика, которому было уже все равно. Я отправила родителей в коридор и позвала бабушку, которая, собственно, Игоря и растила. Пока она будет выгораживать внука, я еще подумаю.

— Он их довел. Ведь он умнее в сто раз. Ну ладно, не в сто, в три — точно. Он уже во втором классе научился бить по-больному, словами. У него появились не друзья — подпевалы. Причем учился от них же, на их уровне, но развивал по-своему, превращал в спектакль. Их уровень, вы понимаете, — это половые извращения, национальность, умственные способности. Вот из последнего: «Самое страшное тут не в том, что ты, Кузьма, получился дебилом, потому что твои родители пьянь подзаборная, самое страшное, что твои дети тоже будут дебилами, и ничего, ну вот просто ничегошеньки с этим уже нельзя сделать». Каково? Он мне рассказывал, вроде даже гордился, я его стыдила, конечно, а он пожимал плечами: «С волками жить… я же должен как-то защищаться, а лучшая защита — это нападение. Не ябедничать же мне все время Марье Петровне».

Ни фига себе еще раз!

Но я, как ни странно, почувствовала себя уверенней.

* * *

— Игорь, теперь, когда ты мне все рассказал об этом ужасном случае, я должна…

— Он умер? Кузьма умер, да? Я его убил?

— Да, Кузьма умер в больнице. Три дня назад. Ему сделали операцию, но она прошла неудачно.

Вот и все. Он знал, конечно, он же далеко не дурак, видел лица родителей, наверное, даже подслушивал разговоры. Что я еще должна сделать?

* * *

Отец спустя два месяца рассказал: Игорь пошел в другую школу. Им все сказали: в новой школе молчите обо всем, начните с чистого листа, он не забудет, конечно, но там будут новые впечатления. Игорь на второй день сообщил одноклассникам: я в той школе человека убил, Кузей его звали, у него на ушах были веснушки. Учительнице плохо стало.

Игорь тогда же сказал, что ничего не помнит: «У меня как будто стенка такая упала. Я не хотел ничего такого, только чтобы они меня пропустили, и уйти, а они стояли все».

Я сказала: «Мне кажется, что ты сейчас врешь, но я не стану тебя разоблачать».

* * *

Он продолжал приходить. Вот наши разговоры.

Спустя три года:

— Конечно, вы меня помните. Не часто в девять лет убивают. Я понимал, что он упал и лежачего бить нечестно. И я могу пройти, они пропустят. Но я знал: если я сейчас уйду, то они будут ждать меня снова и снова. И опять бить, издеваться. Мне нужно было сломать его. Чтобы они отстали вообще.

— Это важно, что ты это сказал. Но мне кажется, что это еще не все.

* * *

Игорю почти шестнадцать:

— Я понимал, что я его убиваю. Еще тогда. И не мог остановиться. Я хотел, чтобы все кончилось. И ребятам в новой школе я сразу про убийство сказал, чтобы они меня боялись и не лезли, если что, а вовсе не для понтов. Потому что я сам себя боялся. Это все такие, в каждом оно внутри живет? Или только я убийца? Мне Кузьма снится. Иногда кажется, что он в каком-то смысле во мне живет. И так будет, пока я жив.

—  А теперь ты себя все еще боишься? Ведь ты с тех пор существенно изменился.

— Теперь вроде меньше, да. Я почти взрослый все-таки. Но кто же до конца знает?

— Никто, тут ты прав. Но мы можем надеяться.

* * *

Игорь — молодой мужчина:

— Я теперь взрослый, закончил институт, могу жить взрослой жизнью. Жениться, завести детей, мама просит внуков. Все забыли, никто не знает. Вы вот только помните.

— Еще помнят родители Кузьмы. И все ваши бывшие одноклассники. И учителя той школы. Но вам нравится, что все вокруг вас забыли или не знают? Или не нравится?

— Я вырос, а Кузьма взрослым не станет никогда. И воспоминания изменились. Тогда я думал: я защищался от шестерых ровесников. А сейчас я, взрослый мужчина, думаю: я убил ребенка. Ребенка, понимаете? Ему было десять лет. Я понимаю, что ничего изменить нельзя, спасибо, что согласились по старой памяти принять и выслушать, и простите, что отнял время.

— Немного изменить можно. Ведь именно благодаря Кузьме вы прошли огромный путь. Вы, разумеется, пристрастны к этой трагедии, иначе и быть не может. А теперь я со стороны наконец скажу вам, что там на самом деле было. Жестокая детская драка в физкультурной раздевалке — умный, озлобленный и довольно противный мальчик против шестерых глупых. Потом несчастный случай и врачебная ошибка. Все.

Он ушел, кажется, даже не попрощавшись.

Вот такая история.