- :50, Четверг, 08 Мая 2014
Моя мама как-то рассказывала, что в первую блокадную зиму ее спасали от холода две большие доски от трибуны стадиона им. Ленина. Видимо, по этой причине мне показался интересным этот материал. Были и такие краски в трагедии ВОВ.
Шар цвета хаки: чем жил лениградский футбол во время войны
«Зенит» — плоть от плоти Ленинграда-Петербурга. Вместе с городом команда и ее игроки пережили все ужасы войны — бомбардировки, голод, кровавые бои, эвакуацию. Об этом времени — воспоминания непосредственных участников тех событий.
Лето — осень 1941
Петр Дементьев, нападающий «Зенита» в 1941–1943 годах, во время войны — в эвакуации под Казанью:
— Шел 1941 год. «Зенит» в очередной раз стартовал в играх группы «А» на первенство СССР. Тренером команды был назначен Константин Лемешев. Вместе с зенитовцами я побывал в Киеве в мае 1941 года, полностью восстановив спортивную форму. 22 июня нам предстояло играть с московскими динамовцами (на самом деле с харьковским «Спартаком». — Прим. ред.), но матч не состоялся. Началась Великая Отечественная война.
Лазарь Кравец, защитник и полузащитник «Зенита» в 1946–1956 годах, во время войны — рядовой войсковой разведки:
— Вскоре после начала войны нас, школьников, послали рыть противотанковые рвы на реке Оредеж, однако внезапно прорвались немецкие танки. День был жаркий, все разделись, а потом уже не до одежды было, так домой в одних трусах и вернулся. Думал: «Ну, повезло, что успел убежать!» Не знал еще, что предстоит пережить.
День, когда началась блокада, я запомнил очень хорошо. Мы с ребятами вышли из кинотеатра «Правда», где смотрели «Чапаева», а в небе черно от немецких бомбардировщиков. Город они не бомбили, летели к Бадаевским складам. Когда тебе 16 лет, кажется, что с тобой не может произойти ничего страшного. Чувство постоянной опасности очень быстро стало привычным.
Петр Дементьев:
— Игроки «Зенита» и их семьи были эвакуированы вместе с Государственным оптико-механическим заводом в Казань. В составе «Зенита» выехали: Борис Левин-Коган, Алексей Пшеничный, Николай Копус, Александр Федоров, Леонид Иванов, Василий Сидоров, Евгений Одинцов, Виктор Бодров, Виктор Смагин и другие.
Николай Абросимов, футболист «Зенита» в 1945–1947 годах, во время войны — старшина ПВО:
— Был у меня друг — Коля Лапека, вместе в команде ЛВО чемпионат Ленинграда выигрывали в 1940-м. Он до войны успел демобилизоваться, его сразу же в «Зенит» пригласили, Коля должен был в Казань в эвакуацию уезжать, но в последний момент передумал, в ополчение пошел. Их даже из города не успели вывезти — прямое попадание снаряда. Никто из тех, кто находился в машине, не выжил.
Я подавал рапорт за рапортом о переводе на передовую, однако каждый раз получал отказ. Мне отвечали, что и здесь фронт. Фашисты нас люто ненавидели. Я их понимаю: аэростаты при плохой видимости были опаснее, чем зенитки, поскольку при изменении линии заграждения угроза для немецких асов возникала внезапно, а столкновение с аэростатом приводило к гибели самолета.
Зима 1941–1942
Лазарь Кравец:
— Кто не пережил голод — не поймет, насколько это страшно. Выжить благодаря установленной норме хлеба было невозможно. Я так и не смог привыкнуть к тому хлебу, который вызывал лишь боли в животе. Но его можно было обменять на Кузнечном рынке, например, на прессованный жмых, который называли дурандой. Вскоре я устроился работать в типографию имени Володарского рабочим и там узнал много полезных рецептов: как правильно сварить ремень, как экономно использовать крахмал. Самым большим деликатесом считалась приготовленная из клея заварушка. Очень питательно, но все равно есть хотелось постоянно.
Анатолий Васильев, нападающий «Зенита» (1962–1966), во время войны — житель блокадного Ленинграда:
— Мне было девять лет, когда началась война. Мама пошла на службу в ПВО. Когда она в первый и в последний раз опоздала на дежурство, в здание, на крыше которого ей предстояло тушить зажигалки, попали три бомбы, и все ее подруги погибли. Есть хотелось постоянно, но, когда я попробовал на рынке украсть дуранду, меня поймали и долго били вожжами. Спасибо, не до смерти. Однако тот урок я хорошо усвоил: никогда больше чужого не взял.
Эвакуация
Фридрих Марютин, нападающий «Зенита» (1947–1956), в годы войны — токарь оборонного завода в Свердловске
— Я предпринял несколько попыток уйти добровольцем, но с нашего завода никого не отпускали — квалифицированных рабочих было мало. Я на токарном станке точил детали для зенитных орудий. Официально смена длилась 12 часов, на самом деле часто приходилось трудиться значительно дольше. Изначально мне не повезло со сменщиками: первый не выдержал условий жизни и умер, второй куда-то пропал, затем прислали еще парочку, но они вместо плановых десяти деталей за смену успевали сделать две-три. Поэтому приходилось работать сверхурочно, а спать прямо у станка: пять-шесть часов отдыха — и снова за работу. Новые производственные помещения возводились второпях, тут уж не до удобств, поэтому было очень холодно. Пальцы буквально застывали, и даже перчатки не наденешь: детали небольшие, руки чувствительность теряют, и сразу же брак.
Петр Дементьев:
— По приезде в эвакуацию в Казань мы, бывшие игроки «Зенита», работали на лесозаготовках, строили бараки для семей работников завода. Затем я уже был поставлен к токарному станку. Жизнь была тяжелой, полуголодной, как и у большинства людей в то время.
Блокадный матч
Валентин Федоров, футболист «Динамо», во время войны — оперуполномоченный по борьбе с бандитизмом:
— Весной 1942-го меня и Аркадия Алова вызвали в военный отдел горкома партии. Заведующий отделом спросил, кто из футболистов остался в городе. Видя наше недоумение, он разъяснил: военный совет фронта решил провести в городе матч и придает этой игре большое значение. Задание было сложным. Команды «Динамо» тогда фактически не существовало. Шестеро футболистов находились в Казани, четверо погибли, Бизюков был тяжело ранен и эвакуирован. Однако комплектование оказалось не самым трудным. Как играть, если сил не хватало даже на ходьбу? Однако постепенно собирались игроки, и мы приступили к тренировкам. Тренировались два раза в неделю.
Александр Зябликов, капитан команды Н-ского завода:
— Нас, игроков предвоенного «Зенита», осталось зимой 1942 года не так уж мало. Почти все мы трудились в цехах Металлического завода. Я, например, был заместителем начальника противовоздушной обороны цеха. Ни о каком футболе, естественно, и не помышляли. В начале мая я на улице столкнулся с бывшим игроком ленинградского «Динамо» Дмитрием Федоровым и получил от него предложение сыграть с динамовцами. Форму нам дали соперники. Игра состоялась на поле, которое находилось слева от главного входа. А раздевались мы в деревянном домике у главной аллеи. Динамовцы, которым удалось немного потренироваться весной, предлагали играть два тайма по 45 минут, заводчане соглашались только на два по 20. «Давайте сначала полчаса, — сказал я, подойдя к судье Павлову. — А если выдержим, то и все 45 минут».
У нас не было вратаря, поэтому в ворота встал защитник Иван Куренков, но все равно не хватало еще одного футболиста. Тогда динамовцы «уступили» нам своего игрока Ивана Смирнова.
Первый тайм не дал результата, а в начале второй половины игры район стадиона был подвергнут обстрелу. Один из вражеских снарядов угодил в угол поля. Пал Палыч дал свисток, и все игроки и 300–350 человек зрителей — выпускники командирских курсов — направились в бомбоубежище внутри Вороньей горы. После антракта мы устоять против динамовских атак не смогли и проиграли довольно крупно — 0:6. В июне состоялся повторный матч. Мы долго вели в счете, но к финальному свистку была ничья — 2:2.
Анатолий Мишук, футболист команды Н-ского завода:
— С начала войны я работал токарем на Металлическом заводе, а жил в Озерках. Приходилось ходить туда и обратно пешком. К концу зимы сильно ослабел. Видимо, выглядел я не очень здорово, потому что председатель завкома, ярый поклонник нашей команды в довоенные годы, встретив меня, не узнал. В результате меня поместили в заводской стационар с последней стадией дистрофии. Когда вышел оттуда, меня разыскал Зябликов, сказал, что будет игра. Кажется, я был самым слабым из всех наших. Помню такой эпизод. Идет несильная длинная передача. Я, как сотни раз делал это в довоенных матчах, принимаю мяч головой, а он... сбивает меня с ног. Впрочем, у Александра Короткова вообще не хватило сил выйти на поле.
Евгений Улитин, футболист «Динамо», во время войны — связист:
— Накануне игры в часть, где я тогда служил сержантом связи, пришла телефонограмма о том, что необходимо прибыть на матч. Ранним утром на попутной машине я поехал в Ленинград, сошел с грузовика у Дворцовой площади. Дальше до стадиона шел пешком. Там обнялся с товарищами, подобрал бутсы и форму. Несмотря на теплый день, играть было трудно, в конце матча сводило ноги. Однако большинство динамовцев имели куда больше сил, чем наши соперники. Кроме того, в их воротах стоял полевой игрок. Во многом этим и объясняется крупный счет. По ходу игры хотелось замениться, но мы с большим трудом набрали людей на два состава. Вернулся в часть под Шлиссельбург и недели две ходил еле-еле.
Лазарь Кравец:
— Весной 1942 года заслуженный мастер спорта по боксу Георгий Иванович Шевалдышев собрал ребят в команду для участия в соревнованиях на призы Всеобуча. Меня он помнил еще с довоенных времен. Игры проходили на стадионе имени Ленина, там же, где проводился и чемпионат города среди взрослых. Перед матчами мальчишкам выдавали по кулечку с американским соевым шоколадом.
Николай Абросимов:
— Игры чемпионата города проходили по похожему сценарию. Через пять минут после начала — обстрел. Все прятались в траншею, которая была вырыта рядом с единственной каменной трибуной (деревянные разобрали на дрова), но на поле ни один снаряд не попал, хотя вокруг все было в воронках.
После очередной игры сидели мы вместе с Алексеем Гуляевым — его потом тоже в «Зенит» пригласили — в сквере рядом с Князь-Владимирским собором. Недалеко остановился батальон солдат, направлявшихся после лечения на передовую. Отдых оказался недолгим, ребята были явно недовольны: может быть, в последний раз перед фронтом отдыхали. Однако офицер был непреклонен. Они отошли на 100 метров, и на месте их перекура разорвался снаряд. Нас взрывной волной в кусты отбросило, а ребят бы накрыло.
Осень 1942 года — 1943 год
Николай Люкшинов, тренер «Зенита» (1947–1948, 1954–1955), в годы войны — гвардии капитан:
— Во время боев на Невском пятачке меня вызвали к командиру дивизии. Было необходимо доставить командующему сообщение о расположении войск, а для этого надо ночью переплыть Неву. Происходило это в конце октября, когда температура воды не располагает к продолжению купального сезона, кроме того, вся поверхность реки подсвечивалась и простреливалась немцами, а плыть — почти километр. Вместе со мной в путь отправились еще два офицера с аналогичными донесениями: хотя бы один из нас должен был доставить пакет до места назначения. Мы вошли в ледяную воду и поплыли. Произошло невероятное: все трое добрались до цели, но я — первым. Хорошая физическая форма повышала на войне шансы остаться в живых.
Лазарь Кравец:
— 1 января 1943-го меня наконец-то призвали в армию. На курсах нас учили штыковому бою и другим премудростям, но все это не понадобилось. Собрали мальчишек-доходяг, одели в бушлаты, выдали по куску красной вяленой рыбы и хлеба чуть-чуть, а затем погнали по Ладоге в Волхов ночью пешком. На территории алюминиевого завода находилась продовольственная база, день напролет мы грузили мешки с продуктами. Кормили плохо, но не дай бог что-то из прохудившегося мешка подобрать. Расплата была жестокой. А потом из Вологды пополнение прислали: у всех лица по циркулю, а какие запахи из их вещмешков доносились... Короче, после ряда ночных происшествий нас отправили в Ириновку, в учебку, а потом на Синявинские болота. Не успели окопаться — нас накрыла артиллерия. И непонятно, своя или немецкая. Еще воевать не начали, а потери такие, что отправили нас в Рыбацкое на переформирование.
Как-то пришел к нам офицер, набиравший бойцов в войсковую разведку. Когда он спросил, нет ли добровольцев, то все как один сделали шаг вперед. Не романтики ради, просто там кормили на порядок лучше, даже белый хлеб давали. Выбрали самых крепких. Надо было видеть взгляды тех, кто остался.
Петр Дементьев:
— После разгрома фашистов под Сталинградом стала оживать и спортивная жизнь страны. По договоренности тренера зенитовцев Лемешева с директором казанского завода, на котором мы работали, футболисты приступили к тренировкам еще раньше. В качестве тренировочного «зала» использовали неэксплуатировавшийся склад-сарай с асфальтированной площадкой размером примерно 80 на 30 метров и высотой потолка около 20 метров. Помещение не отапливалось, освещалось тусклой лампочкой, подвешенной где-то под потолком. В зимнее время тренировались после работы по 2–3 часа. В импровизированных воротах из досок стоял молодой вратарь Леонид Иванов. В 1943 году с разрешения директора завода совершили поездку в Среднюю Азию, где встречались с местными командами.
Владимир Савин, тренер вратарей футбольной школы «Смена», в годы войны служил в Кронштадте:
— На фронт я попал в сентябре 1943 года семнадцатилетним мальчишкой. Работал в Москве на Центральном телеграфе и имел право на отсрочку от армии, да и призывной возраст еще не подошел. Однако патриотические настроения были настолько сильны, что просто не терпелось бить врага, вот и отправился в военкомат заявить о своем желании пойти добровольцем, причем исключительно на флот. Мою просьбу учли — и я оказался в Кронштадте.
Сколько боевых выходов совершил наш катер, сказать сейчас сложно. Например, во время скрытой переброски 2-й ударной армии из Лисьего Носа и Ленинграда в Ораниенбаум по ночам спать вообще не доводилось. Представляете, зимняя ночь, ничего вокруг не видно, а до линии фронта всего 12 километров. И так рейс за рейсом, и даже папироску нельзя закурить: за демаскировку — сразу трибунал. Но вы бы видели, как удивились немцы, когда поняли, что совсем рядом с ними будто из-под земли появилось крупное армейское формирование. Все прошло просто идеально. Это и предопределило успех операции по снятию блокады. Можно сказать — везение, а можно — хорошая организация.
1944
Петр Дементьев:
— В 1944 году возобновились официальные футбольные матчи, возрождались старые команды, появились новые. Нас, нескольких зенитовцев, перевели из Дербышек на завод в подмосковных Подлипках. Здесь была создана подмосковная команда «Зенит», которую возглавил один из лучших тренеров страны Константин Павлович Квашнин. Кроме зенитовцев — меня, Иванова, Левин-Когана, Бодрова, Федорова, Смагина, Яблочкина — Квашнин включил в команду нескольких футболистов из московского «Спартака». Приехали мы в Подлипки прямо в рабочей одежде — ватниках, сапогах. Вскоре приступили к тренировкам. В составе этой команды я участвовал в товарищеских встречах и играх на первенство Москвы. После снятия блокады зенитовские футболисты уехали в родной город. Я не смог вернуться вместе с ними в Ленинград: слишком свежи были раны от утрат, которые понесла там наша семья.
Лазарь Кравец:
— Я уже решил, что заговоренный. Наверное, поэтому в тот день был не очень-то осторожным. Все получилось на редкость нелепо: во время артобстрела осколок снаряда угодил мне в руку и перебил нерв. Настроение при выписке из госпиталя было похоронным, я даже поздороваться за руку ни с кем не мог. Со второй группой инвалидности на работу тогда не брали, а мне всего 19 лет. Военврачу при выдаче документов пришлось на меня кричать. Очень благодарен этой женщине: она вернула надежду на то, что все еще может измениться, если не смирюсь с ситуацией. И я не выпускал из руки теннисный мячик, даже спать с ним ложился: жал на него, жал, жал. Потом начал бегать на стадионе «Динамо». Усилия не прошли бесследно: постепенно функции практически восстановились, а в октябре 1946 года меня пригласили в «Зенит».
Николай Люкшинов:
— В марте 1944-го во время боя за Нарвский плацдарм я получил практически смертельное ранение. Дело было так. Наш командир приказал усилить наблюдение за противником. Мы ночью влезли на деревья и стали приглядывать за неприятелем, утром все было видно как на ладони. Однако вскоре немцы начали массированный обстрел: показалось, земля смешалась с небом... Санитары подобрали меня, когда я был без сознания, а из моей головы торчал осколок снаряда... После операции хирург сказал мне: «Ты везучий! Еще бы пара сантиметров, и тебя бы не спасли». На всю жизнь дырка на лбу осталась.
София Аранович, болельщица «Зенита», в годы блокады — начальник жилищного участка:
— Это было весной 1944-го. Мне сообщили, что просит зайти глава районной администрации Козлов. Сразу же вспомнила, что отчет по вывозу мусора задержала. А может, где-то труп на улице просмотрела? Вошла в кабинет, ничего от волнения вокруг не вижу. Заметила лишь четырех человек, сидящих за столом. А председатель как-то смущенно говорит:
— София Иосифовна, представляете, приехали, приехали...
— Кто, — спрашиваю, — приехал?
— Из спорткомитета прислали футболистов «Зенита», они вернулись в Ленинград, а их дома разрушены. Вы уж подберите им что-нибудь на своем участке.
Он даже не успел договорить, а я уже к ним бросилась: «Как здорово, ребята, что вы приехали!» Уже потом подумала, что нужно вести себя несколько сдержаннее. Но Козлов остался очень доволен: «Раз вы их так хорошо знаете, значит, проблем с устройством не будет».
Николаю Смирнову и Алексею Ларионову я быстро организовала комнаты, а вот Леонида Иванова от меня забрали и поселили на Петроградской стороне, куда мы его все вместе перевозили. На улице меня часто останавливали женщины и спрашивали: «Это правда, что футболисты вернулись? Может, и война скоро закончится?»
Алексей Ларионов, с которым у нас сложились дружеские отношения, на каждый матч 1944 года приносил мне контрамарки. Стадион «Динамо» даже во время товарищеских встреч постоянно был забит под завязку, что уж было говорить, когда начался розыгрыш Кубка СССР, но я всегда сидела на центральной бетонной трибуне. После каждого матча зенитовцы собирались вместе у выхода из раздевалки и, оживленно обсуждая перипетии прошедшей игры, неторопливо направлялись к трамвайной остановке.
Через месяц после финала Кубка СССР ко мне на работу зашел Леша Ларионов. Мы поздравили друг друга с победой. И вдруг он, немного смущаясь, говорит: «Конечно же, женщинам цветы дарить надо. Но где их сейчас достанешь? Поэтому вот...» — и протягивает мне довольно объемный пакет. Я посмотрела — колотый сахар, даже не знаю, сколько там было килограммов. По послеблокадным меркам — просто царский подарок.
Шестьдесят лет прошло, а вспоминаю тот сахар, и опять во рту сладко становится.
Комментариев нет:
Отправить комментарий