ВРЕМЯ УБИЙЦ повесть для кино

 Тихое, летнее, раннее утро. Комфортабельное, большое строение в лесу за высоким забором, рядом затейливый флигель. Большое окно флигеля задернуто шторой.

 Штору отодвигает Евгений Хамутин, невысокого роста, лысоватый человек лет пятидесяти.

 - Утро, - широко зевнув, говорит он.

 За  спиной Хамутина большая комната, обставленная тяжелой, старинной мебелью. На стенах картины в богатых рамах. Нужно выделить самое большое полотно: портрет немолодого человека с недобрым лицом.

 В центре комнаты круглый стол. Вокруг стола компания преферансистов. Хозяйка дома – Софья Михайловна Покровская ( 78 лет) восседает в особом кресле, с высокой спинкой. Ее партнеры сидят в креслах обычных.

 Хозяйка зевает, небрежно расписывая пулю. Ей вторит одна из старушек, одетая явно не по возрасту и слишком уж злоупотребляющая косметикой. Зовут ее Анной.

 - Перестань зевать! – сердито смотрит на нее Софья Андреевна. – Что за манера повторять за мной все на свете!

 - Из солидарности, - вновь зевнув, отзывается молодящаяся старушка.

 - Товарищ секретарь райкома, - железным тоном докладывает Софья Адреевна. – Пятая домна задута. С тебя, Анна, 320 рублей, - подводит баланс хозяйка. – В последнее время ты много проигрываешь.

 - Задута, господи, - прижимает руку к груди Анна. – Софа, ты меня пугаешь.

 - Что ты хочешь, милочка, сорок лет  сидела в дыре у сцены и подсказывала дурацкие тексты тупым актерам. Мы далеко не всегда играли Чехова и Шекспира. Отнюдь…. Но мы ждем, причина ваших неудач, миледи?

 - Полоса такая, - достает из сумочки деньги проигравшая.

 - Склерозом и старостью твоя полоса называется, - ворчливо произносит третья старушка, не желающая скрывать свой возраст.

 - Еще раз услышу от тебя это мерзкое слово – мы враги! – поворачивается к ней Анна.

 - Женя, ты выиграл, - окликает единственного мужчину в этой компании  Софья Андреевна.

Хамутин все еще стоит у окна. Он видит, как медленно, со скрипом, отходят в сторону ворота забора, и к дому подкатывает милицейская машина, а навстречу прибывшим выходит из дома муж внучки хозяйки дома – Виктор Маклин.

 - Что-то случилось, - сообщает собравшимся Хамутин.

 - Всегда что-то случается, - ворчит Софья Михайловна. – Задерни штору, терпеть не могу яркий свет и забирай свой выигрыш.

 Хамутин не смеет ослушаться, штору, как занавес, он возвращает на место.

 Врач и милицейская бригада быстро проходят через комнату, в которой стоят в полной растерянности, скверно выглядящие с перепоя, охранники генерала Михаила Дунаева ( один из них лыс совершенно, но с бородкой, другой внешностью европеец, но кожей черен) в спальню, где лежит на кровати лицом вниз убитый генерал. Вся комната запорошена пухом от разорванной подушки, окровавленным пухом.

  Бригаду сопровождает Маклин. Все сразу же, привычно, начинают заниматься своим делом.

 - Он просил разбудить в половине шестого, - бормочет Маклин. – Он не любил будильники, любил, чтобы его будили лично…. Вот я и….

 - Разбудил? – пристально смотрит на Маклина милиционер.

 - Ровно в половине шестого, вхожу, а тут, - сухо отзывается Маклин.

ИЮНЬ 1987 ГОДА

 Следователю военной прокуратуры Максимову удается спать на узком сидении бронетранспортера. Колесная машина двигается вперед на большой скорости, ее трясет на каменистой дороге, а он спит безмятежно.

   Внутри вездехода может разместиться человек 20, но мы видим шестерых: водителя – Сергея Гостева, рядом с ним стрелок, полковника - штабиста Михаила Дунаева, его адъютанта – Петра Башилова,  сержанта - связиста Маклина и спящего Максимова.

 - Видал, улыбается, - смотрит на него полковник. – Повезло человеку: пол жизни видит сны…. Бабу, наверно, обнимает.

 - Рыжую, - отвлекается от дороги водитель.

 - Это почему рыжую? – спрашивает Башилов.

 - Да так, - нехотя отзывается Гостев.

 И здесь противотанковая  мина взрывается под левым колесом бронетранспортера. Взрыв переворачивает тяжелую машины. Все остальное действие развивается в чаду, дыму, крови.

 Маклин вытаскивает из машины тяжело раненого полковника, следом за ним покидает БТР водитель, контуженный ре сидит на земле, мотает головой, сжимая уши ладонями. Горит бронетранспортер.

 - Что там? – хрипит Маклин.

 Нет ответа. Навстречу ему выползает из машины Петр Максимов, делает он это с большим трудом, падает на землю, отползает подальше от разбитой машины.

  Маклин пробует сбить пламя куском брезента, потом вытаскивает из машины Башилова, возвращается к стрелку, но тому уже ничем не поможешь.

 Гостев приходит в себя, поднимается, качнувшись, уходит.

 - Ты куда? – кричит ему Маклин.

 Водитель, не обращая на сержанта внимания, продолжает идти. Маклин настигает Гостева.

 - Куда?!

 - Уходить надо, - хрипит водитель. – Духи на взрыв, как мухи на падаль.

 - А ребята?

 - Чем им поможешь? … И сами…. Сразу не убьют! – в истерике кричит Гостев. – Отрежут все, что торчит, а потом по горлу…. Ты таких видел! Я видел!

 Маклин молча возвращается к раненым, перевязывает полковника, тот все еще без сознания, поворачивается к Максимову.

 - Ты как?

 - Нормально, нога только, ступить не могу.

 - Рация! – вспоминает Маклин, бросается к бронетранспортеру, но поздно – еще один взрыв боеприпаса разворачивает все внутри машины.

 Гостеву везет. Он первым замечает группу духов. Прячась в скалах, водитель бегом возвращается на место аварии. Гостев бежит в панике. Бежит, падая, скользя по сыпучему склону. Он уже не принадлежит  самому себе, а ужасу неизбежной смерти.

 - Все! Кранты! – хрипит он. – Духи!

Рядом углубление в скалах, что-то вроде неглубокой пещеры. Туда и оттаскивает Маклин полковника и ординарца. Сильный, жилистый парень Маклин и делает он эту работу без особого труда.

  Максимов сам как-то приползает. Защитой им валун. Оружие – два автомата и несколько гранат.

 - Лохи! Кончат вас тут! – кричит им Гостев, задержавшись на мгновение в беге, но настигает его взрыв мины. Дергает Гостев, будто старается бежать лежа, но замирает.

 Первую атаку им удается отбить без труда. Из засады разить врага дело нетрудное, но духи, удерживая Маклина и Максимова огнем, начинают маневр обходной.

 Минута передышки.

 - Что тебе снилось? - спрашивает  Маклин у Максимова.

 - Это где?

 - В машине, когда дрых.

 - Колодец деревенский, водичка в нем чистая, ледяная, а я ее пью из ковша….Не успел допить.

 - Счас допьешь, - обещает Маклин, открывая огонь.

 Чудом удается им отбить и эту атаку, но глохнет автомат Маклина, нет патронов, выручают гранаты, и пистолет Максимова, но и у него быстро заканчивается обойма.

 И тут  рев мотора, вихрь от лопастей вертолета. Свод пещеры спасает раненых, Маклина и Максимова от плотного огня своих….

 ИЮНЬ 1993 ГОДА

 На трамвайчике подкатывает Маклин к нужному месту, а место это невеселое – городское кладбище.

 Нужно же ему еще более печальное пристанище – «предбанник» при крематории.

 Подвальное помещение, низкие своды. Дежурные пропускает сержанта, как своего, приветствует.

 Маклин открывает железные двери в просторный зал. Там, на каменных тумбах усопшие и только один живой – Гостев.

 Под левым плечом Гостева костыль, а правой  он наводит грим на лицо трупа. На скрип двери поднимает голову, видит Маклина.

 А тот, убедившись в этом, дверь закрывает, садится на низкую железную скамеечку, ждет, закуривая.

 Опираясь на костыль, выходит к нему Гостев, присаживается рядом, сообщает гостю:

 - Один клиент вчера и говорит: «Мой дядя при жизни выглядел хужей». Шутник, да? – похохатывает Гостев.

 Маклину не до юмора в этом мрачном место.

 - Давай, - поторапливает он гримера.

 Улыбка исчезает с лица Гостева.

 - Сорок второй километр. Фуры там будут фонда «Товарищ». Возьмете одну, пригонишь к складу, на второй пирс. И все.

 - С кем пойду? – спрашивает Маклин.

 - Африканца возьмешь, давно просится.

 Гостев тяжело поднимается, посчитав разговор исчерпанным, но Маклин продолжает сидеть.

 - Ну, чего еще? – поворачивается к нему гример. – Ну да, любите вы все авансы, а я нет. Я по результату башлять люблю, а то повяжут вас с потрохами и плакали мои кровные… Ладно, солдат, я не жадный, - Гостев вытаскивает из кармана несколько бумажек. Ждет, когда Маклин поднимется, но тот продолжает сидеть.

 Тогда гример роняет бумажки на пол, уходит, хромая и опираясь на костыль и только, когда дверь, скрипя нещадно, закрывается за ним. Маклин подбирает деньги с пола.

 Кольцевая дорога освещена фарами пролетающих мимо машин. У обочины неподвижная вереница больших фур. Дальнобойщики ждут утра, чтобы направиться в город.

 Лесок у дороги. Маклин и его напарник, совсем юный чернокожий парнишка наблюдают за фурами.

 - Что в первой? – спрашивает Маклин.

 - Табак, - отвечает без акцента Африканец. – Тонна курева, не меньше.

 - Берем, - решает Маклин, направляясь к первой машине.

Африканец с одной стороны фуры, Маклин – с другой. Привычная работа отмычкой, дверца открыта, Маклин за рулем, открывает правую дверь напарнику. Тот врывается в кабину с пистолетом.

 - Лежать тихо! – командует Африканец.

 За сидениями место для ночевки. Там обычно спят дальнобойщики. Но на этот раз место это оказывается пустым.

 - Фарт, пусто! – доволен Африканец. Межу прочим, на чистом русском языке доволен.

 Маклин пробует завести мотор фуры, но тщетно. И тут перед машиной вырастают фигуры охраны: двое с автоматами.

 - Выходи, ребята, - говорит один из них. – По одному и без глупостей.

- Стреляй, - шепчет Маклин.

 - Из пугача?

 - Ладно,  мой лысый, - Маклин первым спускается по ступеням.

 - Руки, - командует один из охранников.

Маклин руки поднимает, но тут же с силой опускает их на голову лысого, но тот самбист более опытный. Маклин - солдат, а этот профессионал в драке. Два удара - и угонщик на земле. Африканец пробует дать деру, но и он летит под откос от толчка в спину.

   Просторный зал фонда «Товарищ». Идет церемония вручения подарков афганским девочкам-сиротам. Девочки в национальных костюмах тоненькими голосами выводят мелодию восточной песни.

 За столами иностранные дипломаты, а в центре председатель фонда – теперь уж генерал Дунаев. Рядом с ним красивая женщина с лицом непроницаемым – Екатерина. Она безучастна к хору. Дунаев под шафе и смахивает со щеки слезинку.

 Затем девочки петь перестают, и звучит торжественная мелодия марша Глинки. Все поднимаются. Генерал мычит, не зная слов, затем простирает руку и в наступившей тишине подходит к перепуганным девочкам, обнимает каждую, целует, вручая объемистый пакет с подарком….

 «Отоваренных» девочек уводят.

 Все, начинается застолье. Гости фонда «Товарищ» опустошают рюмки, бокалы и тарелки. Дунаев здесь за главного, потому к нему подходят чокаться.

 Хамутин подходит.

- Уйди отсюда,- брезгливо смотрит на него Дунаев, поворачивается к Екатерине.- Вечно ты этого за собой, зачем? 

-  Не твое дело,- жестко отзывается Екатерина.- Он мой друг.

- Подруга он твоя, - бормочет генерал. Ему самому нравится своя шутка, смеется генерал.

Охотно смеется вместе с ним Хамутин.

 В зале появляется один из тех, кто задержал угонщиков фуры: высокий молодой человек с одутловатым лицом, зовут его Максимом, фамилия – Шарков. Он склоняется к Дунаеву, говорит ему что-то.

 - Взяли голубчиков, - весело сообщает Екатерине Дунаев. – Поглядим? – он поднимается.

 Женщина только плечами пожимает. Тем не менее, она следует за генералом.

 Во главе целой свиты он спускается под землю. Роскошь зала приемов постепенно сменяется мрачными коридорами.

 Под ногами черная хлябь, укрытая деревянным настилом. Тусклый свет под низким потолком  от фонарей, забранных решеткой.

 Дунаев спотыкается.

 - Куда это? Чего это вы тут устроили? Тюрягу?

  - Да так, для острастки, - поддерживает его второй охранник, человек бритый наголо, но с бородой и усами. Зовут его Антоном, фамилия Зотов.

 Он же отпирает железную дверь в просторное помещение под сводами. Здесь тот же тусклый свет, а в свете этом видят вошедшие Маклина и Африканца.

 Точнее лица их и руки. Угонщики зажаты в деревянных колодках с прорезями для головы и рук. Лицо Маклина в крови, под глазом заметный фонарь.

 - Ну, бойцы! – неприятно удивлен Дунаев. – Это вы слишком! Устроили гестапо.

 - Ментам сдать – еще хуже, - говорит Шарков. – Кто откупиться, а кто на зону в университет. А мы тут поучим малость, и отпустим. Это полезней.

 Дунаева особо интересует черная кожа Африканца. Он удивлен.

 - Эфиоп? – смотрит он на угонщика.

 - Я русский! - хрипит тот. – Я ты, гад, выйду, убью!

 - Почему это я гад? – спрашивает Дунаев без злости, не обидевшись. – Мне чужого не надо, а вы у меня две машины попятили с товаром. Тысяч на сто баксов. Скажешь, не вы?

 Молчит Африканец.

 - Красивые мальчики, - говорит Хамутин.

 - Кто? – резко поворачивается к нему Дунаев.

 - Ладно, ладно, генерал, - улыбается Хамутин. –  Мы с тобой не понимаем другу друга и никогда не поймем..

 Маклин на женщину смотрит. Сразу видно, даже в таком положении поражен он ее красотой, особенно на таком гнуснейшем фоне.

 - Ну, чего с ними делать? – спрашивает у Екатерины Дунаев. - В ментовку сдать, потом бегай истцом-свидетелем. Оно нам ни к чему, правильно?

 Зотов кивает лысой головой.

 - Значит так, - решает генерал, поворачиваясь к Шаркову. – Пусть посидят так с недельку в собственном дерьме, потом  выпусти их, пусть гуляют…. Я добрый, да? – это он у угонщиков спрашивает. – Только по первому разу добрый. Попадетесь еще, утопим в болоте, – даже «козу» делает Дунаев угонщикам. - Посадим в мешок – и с концами. Все понятно?  

 Не дождавшись ответа, генерал направляется к выходу, торопится за ним свита. Только Екатерина задерживается, смотрит она на Маклина, а тот с трудом разжимает губы:

 - Товарищ полковник.

 Негромкий этот голос останавливает Дунаева у самой двери. Он поворачивается, подходит к Маклину.

 - Свет! – кричит Дунаев. – Свет дайте!

 Шарков зажигает мощный фонарь. Маклин морщится от яркого света.

 - Сержант? – приглядывается к нему генерал. – Маклин, мать твою, ты?

 - Я, - еле слышно подтверждает пленник.

 И тогда генерал садится прямо на каменный пол рядом с ним, в ладонях сжимает  окровавленное лицо Маклина, прижимается лбом к его лбу.

 - Воняешь ты, брат, не духами, - бормочет со слезой генерал.

 - Какая жизнь, такой и запах, - отзывается Маклин.

 Дунаев вскакивает.

 - Отмыть, накормить, ко мне! Десять минут даю!

 - А этого? – кивает на Африканца Шарков.

 - Этого тоже, - готов на все Дунаев.

 Пустое, гулкое помещение бассейна. К бортику плывет тяжело дышащее морское чудовище. Фыркая и отплевываясь, выбирается пловец из чистейшей, голубой воды, снимает шапочку, очки и превращается в генерала Дунаева.

 Белоснежный халат наброшен на плечи.  Генерал опускается в шезлонг и сразу же прикладывается к фляге с горячительным, протягивает флягу Маклину.

 Его спаситель отмыт, побрит, причесан, но следы избиения на лице все еще очевидны.

 - Купнулся бы, - предлагает генерал.

 - Не люблю,  - отзывается Маклин.

 - Чего так?

 - Тонул, лет семь было…. Воды боюсь, с детства…. Плавать так и не научился.

 - Ну, даешь, сержант, - искренне поражен Дунаев. – Такой здоровый мужик.…. Слышь, как же так получилось? Ты – герой войны – и эти угоны, бандиты… Что так?

 - Мы за родину сражались, за СССР, - не сразу отвечает Маклин. – Себя не жалели, друзей хоронили, а потом тебя пинком, как на помойку, в дерьмо. Не нужен…. Война та никому не была нужна, и ты никому не нужен…. Еще и растереть норовили в пыль, будто ты виноват, что чего-то хочешь, что живым вернулся.

 - Вот суки! – почти кричит генерал. – Слышь, Катя, что творят?

 Оказывается рядом с ними лежит в шезлонге Екатерина.

 - Слышу, не кричи, - отзывается женщина. – Почему ты все время орешь?

 - Счас, счас я тихо одну вещь скажу, - смотрит на Маклина генерал. – Глянь, Витек, на Катю…. Ну, прямо смотри!

 Фигура у Екатерины первоклассная. Смотрит Маклин.

- Нравится тебе она? … Чего молчишь, нравится?

- Да, - еле слышно отвечает Маклин.

 - Вот и порядок, - доволен генерал. - Женю я вас…. Слышь, Витек, бери Катю… От сердца отрываю, бери! Все мое - твое! Для тебя ничего не жалко!

 Екатерина поднимается, будто и не слышит, что решается ее судьба, но вдруг резко поворачивается к Дунаеву.

 - Что смотришь? – поднимается ей навстречу генерал. – Он молодой, здоровый…. Да вы с ним…. А я что? Песня спетая… Хошь глоток, французский? – он протягивает Екатерине флягу.

 Женщина в ответ бьет Дунаева по лицу, бьет сильно, по одной щеке, по другой, бьет отчаянно, молча, с озлоблением. Дунаев защищается слабо, только правую руку поднимает к лицу. Он, как будто, доволен реакцией женщины.

 - Ну, какая стервь, какая баба! – это он Маклину. – Бери, друг, не пожалеешь!

 Екатерина уходит.

 Маклин поднимает фляжку, отдает ее Дунаеву. Генерал трет щеку, тяжело опускается в шезлонг.

 - Все дерьмо, - как-то сникнув и постарев сразу на десяток лет, говорит он, ни к кому не обращаясь. – Все дерьмо.

 У ворот «замка» Екатерины останавливается «Газель» и сразу же уезжает, оставив у открытой калитки робкий народ - рабочих.

 За калиткой встречают они Хамутина.

 - Скажи, дорогой, где хозяйку искать? – спрашивает у него самый смелый рабочий.

 Внимательно оглядывает прибывших Хамутин.

 - Стройсь! – вдруг командует он.

 Рабочие покорно строятся.

 - Правое плечо вперед! – командует Хамутин. – За мной! Правой, правой!

 Маршируя, уводит он за собой рабочих.

 Так, строем, они и появляются в большом зале, где Екатерина следить за сборкой камина.

 - Смирно! – командует Хамутин, повернувшись к Екатерине. – По твою душу мальчики.

 - Шут, - морщится Екатерина и отдает распоряжение новоприбывшим. – Ребята, там, у входа, плитка, всю сюда.

 Рабочие отправляются выполнять приказ. Хамутин остается.

 - Класс! – он разводит руками, одобряя стройку. – Только хочу предупредить: всякий дом есть Башня Вавилонская.

 - Не каркай, - отмахивается Екатерина.

 - Хорошо, - согласен Хамутин. – Буду чирикать. Прошел слух, что ты замуж собралась?

 Молча смотрит на Хамутина Екатерина.

 - И правильно, - продолжает тот. – Такой дом, такая стройка, хозяин нужен. Мужик настоящий. Да и деньжата кончаются, а тут приданное от генерала.

 - Все сказал?

 - Нет, - поднимает вверх палец Хамутин. – Должен предупредить, что всякий брак между мужчиной и женщиной есть пролог к грехопадению.

 - Бога нет, - отмахивается Екатерина.

 - А грехопадение есть, - поднимает вверх всю руку Хамутин.

 «Рыгаловка». Дешевая пивная на окраине города. Публике в этот час немного. Маклин у стойки разговаривает с хозяином заведения.

 - Он мне и говорит: я, дядя, рекет, гони бабки, - рассказывает хозяин. – А я ему говорю: убери, внучек, свой обрез ржавый. Ты у меня пятый на очереди, понял?

 - Ну и что? – спрашивает Маклин.

 - Угостил его пивком и разбежались…. Совсем пацан. Веришь, лет шестнадцать. Тощий, на рожу синий, будто не жрал неделю. Рекет! - улыбка на его лице сразу же исчезает, как только поворачивается хозяин на скрип двери.

 Входит в заведение хромая, опершись на палку, Гостев. Не здороваясь, садится за первый от двери столик.  

 Молча смотрит на Гостева Маклин, затем, не торопясь, и захватив две кружки пива, подсаживается к его столику. Гостев пиво пробует.

 - Куда пропал-то? – поднимает он на Маклина глаза.

 - Работаю, - нехотя отзывается Маклин.

 - Где это, дорогой, таких на работу берут?

 - Фонд «Товарищ», по транспорту.

 - Значит ты теперь, товарищ?

 Молчит Маклин. Неуловимым движением наносит ему удар Гостев палкой. Крепкий, точный удар. Маклин падает на пол. Посетители только головы поворачивают на удар. Дело привычное.

 Маклин поднимается, прижав руку к шее, вновь присаживается к столику, привык человек к побоям.

 - Лезешь на рога, Витек, - спокойно, даже ласково говорит Гостев. – Ты хоть в космонавты иди, но прежде с визитом к старому другу. Вот, мол, так и так: прости и прощай.

 - Прости и прощай, - усмехается Маклин.

 Закуску к пиву подносит хозяин.

 - Еще по кружечке?

 - Иди отсюда, - напутствует его Гостев. Хозяин послушен.

 - Еще что скажешь? – спрашивает Гостев.

  Молчит Маклин.

 - Африканца куда дел, тоже в товарищи?

 Маклин кивает.

 - Всех пристроил, значит. Может и мне работка найдется?

 Молчит Маклин.

- Я, дорогой, друг удачи, - осушив кружку, говорит Гостев. –  А таких забывать нельзя.

 Маклин достает из кармана куртки деньги, кладет их на столик перед Гостевым.

 - Твое это, аванс.

 Гостев деньги прибирает, пересчитав. Прячет их в карман, тяжело поднимается, опираясь на палку, идет к выходу.

  Слово генеральское свято. Вот и венчание в церкви. Маклин и Екатерина готовы предстать перед священником. Тишина, благолепие, народу немного. Софья Андреевна присутствует на венчании. Гости трезвы и покорны торжеству момента, только генерал в малиновом пиджаке под шафе, приваливается он к Маклину.

 - Он мне, сукин сын, и говорит: «Ты, папа, за советскую власть, а я против». Как так, говорю, сынок, твой отец, полковник Красной армии, за, а сын его – против. Это неправильно. Правильно, говорит, папа…. Очень даже правильно… И чего сотворил. После армии нанялся в торговый флот. В Австралии стране сошел на берег, а обратно на судно «Академик Полетаев» не поднялся…. Лет через десять, Наталья уже померла, письмо прислал с фоткой. На фотке лично он, жена и детишек двое…. Внуки, значит, мои…. Я фотку порвал в обрывки, сжег вчистую…. Правильно?

 - Наверно, – не спорит Маклин, поглядывая на невесту не без опаски.

 - Правильно, - ставит точку генерал. – Мы с тобой за Власть Советов! Вот ее нет давно, а мы за эту власть, потому как присягу давали, - Дунаев поднимает руку – Присягу!

 Тут выходит священник, готовый совершить обряд. Дьякон выносит на подносе обручальные кольца. Священник подходит к молодоженам с зажженными венчальными свечами и вручает их  жениху и невесте.

 - В ЗАГСе были? - спрашивает он.

 - Были, были, - рапортует генерал.

 Священник неодобрительно на него косится, говорит Маклину и Екатерине.

 - Перед людьми слова одни, а в Храме Богу клятва – другое. Это вам понятно?

 - Понятно им, понятно, - снова встревает генерал.

 - Три раза кольцами обменяйтесь, - хмурится священник.

 Маклин и Екатерина передвигают на подносе кольца, а затем надевают каждый свое.

 - Союз нерушимых республик свободных сплотила навечно великая Русь! – вдруг начинает петь генерал. – Да здравствует созданный волей народной великий, могучий Советский Союз. 

 Брачная ночь  у них такая. Большая машина движется через центр города. Впереди шофер, немолодой человек, позади молодожены.

 Спит Екатерина, привалившись к спинке сидения. Рядом сидит прямо Маклин. Внезапно женщина открывает глаза.

 - Чего молчишь, муж?

 Маклин несмело улыбается в ответ.

 - Чего молчишь, спрашиваю?! – почти крик.

 - А что говорить?

 - Пой… Чего хочешь пой!

 Маклин  не сразу, несмело начинает что-то мурлыкать. Пристально смотрит на него Екатерина и вдруг начинает мощную, откровенную эротическую атаку.

 Безразличное лицо шофера, судя по всему привыкшее к таким сценам.

 А за ним – брачная ночь.

ИЮНЬ 1997 ГОДА.

 На этот раз чиста физиономия Маклина и полна ощущения своей собственной значимости, да и сидит он за рулем нового «Мерседеса». Только подкатывает  на этой машине все к той же, занюханной, шоферской «рыгаловке».

 Буфетчик кивает Маклину.

 - Привет!

 Маклин молча занимает место за столиком. Брезгливо смотрит на грязную клеенку.

 - Как всегда? – подходит к нему буфетчик. – Пиво свежее завезли. Нести?

 - Давай, - разжимает губы Маклин. – И прибери тут…. Развел болото.

 Буфетчик услужливо трет клеенку тряпкой, уходит.

 Маклин через мутное окно следит за подъездом к забегаловке. Двое мужчин выходят из черного джипа. Этих, судя по всему, он и ждет.

 Буфетчик приносит Маклину сосиски с вареным горошком и большую кружку пива. В это время к столику молча подсаживаются новые гости. Один из них угрюм, другой – улыбчив.

 - Что будете? – спрашивает буфетчик.

 - Иди отсюда, - неласково и брезгливо гонит его угрюмый.

 Буфетчик уходит. Он давно уже не обижается на посетителей.

 - Нашел место, - озираясь, говорит угрюмый Маклину.

 Маклин ест, запивая сосиски пивом, никак не реагируя на хамство угрюмого.

 - Да ладно тебе, какая разница, - говорит улыбчивый. – Панты, Витенька, амбиции! Вот что погубит наш российский бизнес: панты и  амбиции, - с этими словами он протягивает Маклину черную кожаную папку.

 Маклин, не спеша, обтерев пальцы салфеткой, папку раскрывает.

 Внутри  белый лист, на котором только цифры крупно: 500 000.

 - Рубли? – равнодушно закрывает папку Маклин.

 - Баксы, обижаешь, - отзывается угрюмый.

 - Нам что нужно? - суетится улыбчивый, сбавив тон. – Ваша крыша, ваш транспорт и наш груз…. Все просто, старик, проще некуда…. Три рейса по две фуры – и делов-то.

 - Нет, - допивая пиво, говорит Маклин. – Не пойдет он на это. Я же говорил.

 - Твоя проблема, - басит угрюмый. – Через год все рухнет, полетит ко все  чертям. И фонд ваш вонючий сгорит синим пламенем. Это твой шанс на  плаву остаться. Твой личный. Может и последний шанс.

 - Мы же к тебе по дружбе, - шепчет улыбчивый. – Фондов, милый, пруд пруди,  серьезных ребят мало. Сказал – нет, мы к другим, ласковым, под крыло. Нас везде поймут, оценят.

 Молчит Маклин.

 Наблюдает за посетителями буфетчик, не рискуя приблизиться.

 - Ты деда уговоришь, у тебя получится, - говорит улыбчивый. – Он тебя любит… Мы тоже, - улыбчивый вновь раскрывает папку, переписывает цифру на листе, показывает ее Маклину.  - Последнее слово. Это край.

 Молчит Маклин. Пауза затягивается.

 - Совок он твой генерал, - басит угрюмый. – Совок и есть.

-  Ты деда не трогай, - поднимает на него глаза Маклин.

- Совок, - упрямо повторяет угрюмый.

– Заткни пасть! – приподнимается Маклин.

- Тихо, ребята, тихо, - успокаивает соседей улыбчивый. – Кто совок, кто метелка, все мы метем, как можем.

  - Знаешь, где нас найти, - поднимается угрюмый. – Пошли.

 Улыбчивый пожимает плечами, но он послушен. Они уходят. Сразу же у столика Маклина появляется буфетчик.

 - Еще пивка?

 - Водки, - не смотрит на него Маклин.   

 Небольшой зал человек на сто. Заполнен он, в основном, молодыми людьми. В брюках они, но почему-то без рубашек. Без рубашки и Виктор Маклин.

 На сцене Евгений Хамутин.

 - В каждом из вас, - говорит он. – Есть неистощимые резервы счастья. Вы даже не подозреваете, насколько рады самой возможности дышать, греться на солнце, слышать шелест волн или пение птиц. Быт, серость повседневных забот, угнетают вашу психику, не дают поднять глаза к небу, но стоит только овладеть секретом саморегуляции, возможностью погружения в параллельный мир радости и покоя – и мрак отпустит вас из своих цепких объятий, - Хамутин замирает, подняв руку, делает ей несколько пасов и аудитория перед ним засыпает. Все спят, кроме Маклина.

 Хамутин подсаживается к нему, руку нежно кладет на плечо.

 - А ты феномен, детка, - негромко произносит он.

 - Руку убери,- спокойно просит Маклин.

Усмехнувшись, Хамутин руку убирает. Поднимается, уходит. Маклин надевает рубашку, следует за психотерапевтом.

  -  Странно, - говорит Хамутин уже на сцене и опустившись в кресло. – Они такие разные, а счастливы сейчас, во сне, одинаково. Вот этот, на третьем ряду, лохматенький, как славно счастлив. Он почти в раю. Это так просто отправить людей в рай…. Разные, да: злые и добрые, умные и глупые, законопослушные и зеки в душе, - поворачивается к Маклину. – Как ты думаешь, есть среди них убийцы?

 - Откуда мне знать? –  раздраженно отзывается Маклин.

 - Есть, конечно, есть, - берет его под локоть психоаналитик. – Человек может и не знать, что он прирожденный убийца. Мало того, скажи ему об этом, - ужаснется, пошлет меня, куда подальше…. Ладно, хватит» - Хамутин оставляет гостя в покое, выходит к авансцене, хлопает в ладоши.

 Спящие просыпаются. Всеобщая подвижка, недоумение, улыбки, громкие голоса….

 - Все свободны, до встречи! – отпускает клиентов Хамутин.

 Зал пустеет.

 - Ну, зачем явился? – пристально смотрит на Маклина Хамутин.

- Спать я стал плохо, - вдруг говорит Маклин.

 -  Да это видно и чего так?

 - Снится всякая муть, будит.

 - Что именно?

  - Ну, война не война. Меня кто-то метелит, я кого-то метелю…. До крови, до боли, до визга. От крика своего и просыпаюсь…. Каждую ночь одно и тоже.

 Молчит Хамутин.

 - Ты бы мне каких-нибудь пилюль?

 - Химия – последнее дело, - покачивает головой Хамутин. – Как начнешь принимать – все: ты уже не просто человек, а химический…. Потом-то засыпаешь?

 -  Нет, никак.

 - Может тебя женщина волнует. Женщины иной раз волнуют, не дают спать.

 - Да причем тут Катя?

 - Проблема, - помедлив, отзывается Хмуютин. – Но  не горюй. Мы ее решим, обязательно решим.

 - Сколько? – спрашивает Маклин.

 - Что «сколько»?

 - Сколько возьмешь за лечение?

 - Да, ничего, - улыбается Хамутин. – Ты красивый парень, Витенька. Я с красивых денег не беру. Я ими любуюсь.

 Дом, как мы уже знаем, серьезно перестраивается. Часть дома в лесах. Рабочие разгружают с грузовика паркетную доску, неподалеку от них другие мастера занимаются благоустройством участка.

 Работа эта видна на экране монитора.

 Кабинет Екатерины. Сигнал. Она переключает изображение.

 На экране монитора она видит расходящиеся ворота, машину Маклина.

 Обставлен кабинет скупо, даже с какой «лабораторной» скупостью. Из «теплых» вещей необходимо отметить только большую фотографию мальчишки лет пяти на столе.

 На экране Хамутин направляется к флигелю, Маклин к дому.

 Сыграв на клавишах, женщина вновь меняет изображение.

 На мониторе биллиардная, рабочие устанавливают стол.

 Еще один маневр – и перед Екатериной кухня. Юная девица загружает посудомоечную машины грязными тарелками.

 - Таня, милочка, ты сегодня выглядишь роскошно, - говорит хозяйка. – Как после ночи любви.

 Девица вздрагивает, поворачивается на камеру.

 - Ой, что вы говорите, какая любовь?

 - Плотская, моя радость, плотская, - с улыбкой подсказывает Екатерина, но беседа со служанкой ей быстро надоедает.

 Снова нажатие клавиши – и перед хозяйкой флигель. Три старушки готовы к игре. Карты раздают Хамутин, он на этот раз за болвана.

 - Женечка, - говорит Софья Андреевна, подняв бутылку с коньяком. – Посмотри, что мы пьем сегодня.

 - Нектар! – откидывается на спинку кресла Хамутин.

 Последние реплики мы слышим и видим не на экране монитора. Екатерина решает лично навестить преферансистов. Вид у нее недовольный. Софья Андреевна смотрит на внучку, но тут же переводит взгляд на портрет немолодого человека с недобрым лицом.

 Портрет с грохотом падает на пол, прямо перед Екатериной.

 - Бабуля! – заклинает старуху женщина. – Не смотрит так на деда. Он сразу падает.

 - Падают все, - бормочет Софья Андреевна, рассматривая карты. – Вот умеет подняться не каждый…. Шесть пик.

 - Пасс, пасс, - отзываются партнеры, и старушка забирает прикуп. Судя по всему, он ей не нравится.

 - Сколько раз просила: не называй меня бабулей, - ворчит Софья Андреевна. – Если я бабуля, то ты Красная Шапочка. А ты, Катерина, не Красная Шапочка, ты крокодил в юбке…. Семь бубен, - объявляет она.

 - Кто играет семь бубен, тот бывает … обманут, пас, - бормочет молодящаяся старушка.

 - Вист, откроемся, - кладет карты на стол Анна, готовая принять свой преклонный возраст.

 Екатерина, тем временем, наводит порядок: водружает портрет деда на крюк, затем прибирает бутылку с коньяком.

 - Поставь на место! – решительно останавливает внучку Софья Андреевна.

 - Софа, это любимый коньяк Виктора.

 - Поставь, тебе говорят! – требует бабушка. – Интересное дело: все твои мужики рано или поздно начинали пить « Камю». Лучше бы его читали…. Правильно я говорю, Женечка?

 - Так точно, - не спорит Хамутин. – Две взятки.

 Старушки расписывают полю.

 - Поставь, поставь, - говорит Софья Андреевна внучке. – Перебьется твой солдафон. У доброго напитка не бывает хозяина.  Он – достояние общее.

 - Софа, ты бог афоризма! – восклицает Анна.

 - Ерунда, - отмахивается старушка. – « Железная пята», второе действие.

 Екатерина все-таки забирает коньяк, направляется к выходу, но у двери резко оборачивается.

 - Почему он солдафон! Почему ты так его зовешь? И постоянно! Почему!?

 - Да потому, милочка. Не только муравьи родятся царицами, солдатами, рабочими, но и люди. Кто-то царем появляется на свет Божий, кто-то рабочим, кто-то солдатом.

 - Шесть пик, - говорит Анна.

 - Трефа, – спорит Хамутин.

 - Пас, - говорит Софья Андреевна, поворачивается к внучке. – Ладно, будет твой Виктор генералом…. Будет, обязательно, не плачь…. Как тесно на земле и поспевает тот, кто перешагивать умеет через павших.

 - И сам толкать, - вторит с ехидцей Анна.

 - Старые вы ведьмы! - не выдерживает Екатерина.

 - Пас, у меня только одна взятка, - признается Анна.

 Незаметно, без скрипа и звука шагов появляется Маклин, подходит к жене. Екатерина этим появлением недовольна.

 - Ну, что тебе?

 Молчит Маклин, но Софья Андреевна будто рада его появлению.

 - Вот и наш шотландец!

 - Почему шотландец? – с интересом осматривает вошедшего Анна.

 - Фамилия у него такая: Мак Лин…. В горах ваше сердце, Виктор Иванович, а сами вы тут, внизу…

 - Пошли отсюда, - дергает мужа Екатерина. Маклин послушен, но его останавливает вопрос Софьи Андреевны:

 - Вы где родились, Виктор Иванович?

 - В деревне, - спокойно отвечает Маклин. – Вы же знаете.

 - Этого быть не может, - покачивает головой старушка. – А, впрочем, ваш далекий предок… вполне мог…. Подойдите ко мне!.. Дайте руку, -  приблизившись к старухе, Маклин протягивает ладонь. – Вы победитель, Виктор Иванович, вижу отблеск генеральских лампасов. Опасность, где же она…. Вот, вот, вот! Берегитесь человека, не рожденного женщиной и  Березнековской рощи, если она двинется в поход.

  Екатерина властно прекращает сеанс гадания, уводит Маклина.

 - Пошли! Издевается она над тобой! Неужели не видишь!

 Внимательно наблюдает за этой сценой Хамутин, старушкам же не терпится продолжать игру.

 Перед флигелем. Дорожка к дому.

 - Ненавижу! – говорит Екатерина.

 - Кого? – забирает у нее коньяк Маклин.

 - Бабку. Все-то она знает: что было, что есть, что будет…. Ненавижу!!

 - И чего будет? –  интересуется Маклин, откручивая крышку.

 Екатерина приближается свое лицо к лицу мужа.

 - Ты будешь генералом.

 - Зачем? – улыбается Маклин  добродушно: – У тебя уже был генерал.

 - Любовник, а не муж, - парирует Екатерина, почти кричит в истерике. – Любовник, а не муж! Разницу понять в состоянии!

 Маклин в ответ обнимает жену, крепко и нежно обнимает, но она вырывается.

 - Ну да, знаю. Тебе это до фонаря. Тебе ничего не нужно…. Подобрали, женили, поселили, катаешься, как сыр в масле, что еще нужно пехоте?

 - Да ладно тебе, - расстроен Маклин, отпивая коньяк прямо из горлышка.

 - И перестань лакать! – кричит Екатерина. – Перестань лакать походя! Это французский коньяк, а не самогон!

 В центре дома огромное пространство, чем-то напоминающее архитектуру зала старинного замка. Рабочие все еще трудятся над огромным камином.

 Вдоль стены массивная лестница, все еще не оборудованная периллами. По этой лестнице и поднимаются к внутреннему балкону Маклин и Екатерина.

 Маклин отстает, подъем дается ему все трудней и трудней. Наконец, он останавливается, тяжело дышит, качнувшись, чуть не срывается вниз, закрывает глаза.

 - Ну, чего ты? – раздраженно кричит ему женщина.

 Стоит Маклин, откинувшись к стене, будто не слышит жену.

 - Что с тобой? – возвращается к нему женщина.

 - Высоты боюсь, - бормочет с виноватой улыбкой Маклин. – С войны… Контузия.

 Некоторое время молча смотрит на мужа Екатерина, потом властно берет его за руку.

 - Держись за меня!

 Маклин послушно поднимается за Екатериной…

 Вот они под самым сводом зала. Женщина очень нравится быть наверху, быть «над миром».

 - Ну, ты как? – спрашивает Екатерина.

 - Ничего, - виновато улыбается Маклин, открывает глаза и сразу видит перед собой глазок видеокамеры. – Смотрит, - говорит он, указав на глазок пальцем.

 - Кто?

 - Вон глаз, камера…. Зачем?

 - Зачем? – повторяет за мужем Екатерина. – У нас одних рабочих дюжина…. Да и потом пригодится. Доверяй, но проверяй…. Мы с тобой построим прозрачный дом, стеклянный дом, честный дом, где нельзя спрятаться…. Ну, контуженный, сам сможешь спуститься?

 - Попробую, - не сразу отзывается Маклин.

 Сцена в постели. Маклин и Екатерина знают толк в сексе. Здесь они одно целое. Впрочем, можно отметить ведущую роль Екатерины. Она сверху.

 - Ты будешь, будешь, будешь! Будешь всем!

 Маклину не до разговоров, но потом, опустошенный, лаская жену, бормочет:

 - Буду, чего меня нет, что ли? Вот он я, есть, чего еще?

 Екатерина холодна, сбрасывает  руку мужа.

 - Дурак, ты стоишь, сколько дают, а мужик должен сам назначать цену. Вот и все!

 - Мне много дают, - усмехается Маклин. – Вон как твою дачку перестраиваем – красота…. Иди ко мне!

 - Отстань! Да ты пойми. Все это крохи с барского стола, подаяние. Сколько нам дед дал в долг, ты помнишь? Как будем отдавать? Завтра тебя за порог или лопнет ваш трест – и все, кранты! Мир, солдатик, не театр, а арена боя, где побеждает только тот, кто сильнее, хитрей, коварней… А, что с тобой говорить?.... Контузия? Да ты не только высоты боишься, - отворачивается, давая понять, что разговор окончен.

 - Мне тут семьсот тысяч баксов предлагают, - осторожно начинает Маклин.

 - Кто? – резко поворачивается к нему Екатерина.

 - Да тут одни ханурики.

 - За что?

 - Перевозка через таможню.

 - Ну, а ты?

 - Дед на это не пойдет. Дело темное, а у него нынче другая политика…. Потом Башилов, вторая рука, он всегда на стреме.

 - Отдай ему половину.

 - Не возьмет, ты же знаешь, какой он…. Недавно совсем хотел уйти, дед еле уговорил… Говорит, стыдно жрать от пуза, когда пол страны на картошке сидит.

 - Он псих, твой Петя…. Знаешь, как наши бабки говорили: «Война все спишет». Сегодня другой мотив: деньги все спишут, понимаешь, все…. Уговори деда! Ты должен его уговорить!

 - Попробую, иди ко мне.

 - Хватит, - жестко ставит точку Екатерина, – сыта.

 Запущенная городошная площадка у некогда живого, огромного стадиона.

 Играют в «Городки» знакомые нам лица: Дунаев, Башилов, Маклин. В одиночестве сидит на скамеечке  Екатерина. Неподалеку маячит охрана: Шарков, Африанец. С охраны и начнем. Пиво эта троица потребляет.

 - Ну, а папаша? – спрашивает у чернокожего парня Шарков.

 - Холодно ему было, - отзывается парень. – Терпел, терпел, да в Африку подался.

 - И с концами? – спрашивает Шарков.

 -Ну, - не спорит Африканец.

 - Значит, перегрелся, - похохатывает Шарков. Африканцу не до веселья. Уходит он, захватив банку с пивом, садится в машину. Оттуда ему лучше видно то, что происходит на площадке.

 А там фигуру «Колодец» ловко, одним ударом биты, выбивает Башилов. Третий охранник – Зотов ставит очередную фигуру: «Стрелу».

 - Это я понимаю, - говорит генерал Маклину. – Размах, удар… Это наше. А то придумали: шарик, сеточка, ракеточка. Тюх-тюх, тюх-тюх, тюх-тюх, туда-сюда… И все хором под хозяина – тоска.

 Башилов, тем временем, и стрелу выбивает одним ударом. Зотов устанавливает очередную фигуру: «Артиллерию».

 - Во темнота! – сердится Дунаев. – Да кто так ставит! На линию, на линию! - встает, чтобы помочь охране и помогает.

 Екатерина подсаживается к Маклину.

 - Ну, говорил с ним?

 - Нет еще.

 - Не тяни, не будь кретином! Он меня тебе подарил, так что три грузовика пожалеет?

- Не знаю…. Тут еще Петр.

- Ладно тебе, он-то сделает все, что дед скажет.

Возвращается довольный Дунаев.

 - Я что еще скажу? – обращается он к Маклину. – Дамьё в городки не играет, значит это игра настоящая, мужская…. Точно я говорю, Катерина?

 - Как скажете, - не спорит женщина.

 Дунаев подозрительно на нее косится.

 - Правильно я вас женил, Витек, - говорит он. – Не спорит женщина, а то возникала по любому поводу. Мнение у нее свое было. Чуть что не так, шум, крик, до драки…. Ты чего это, Катерина?

 - Устала спорить – вот и все, - улыбается женщина. – Нет смысла, каждый остается при своем.

 - Это правильно, - поднимается Дунаев навстречу Башилову. – Ну, сколько?

 - Двадцать пять, - докладывает подуставший Башилов.

 - Ну, сейчас я тебя сделаю, - направляется к площадке генерал.

 Башилов садится рядом с Маклиным.

 Екатерина уходит к «Мерседесу», садится рядом с Африканцем. Шутит она с ним игриво, чернокожий парень улыбается.

 Не нравится эта сцена Маклину.

 Дунаев мощно швыряет биту в первую фигуру. Треска много, шума много, но результат скромный…

 - Опять проиграет, дед? – говорит Маклин. – Ты бы поддался хоть раз, для виду. Обидно ему, старый человек.

 - Надо бы, - не спорит Башилов, открыв банку с пивом. – Да все забываю.

 - Слушай, - помедлив, осторожно начинает Маклин. – Тут одни крышу просят, всего три рейса.

 - Груз какой?

 - Понятия не имею…. Большие деньги предлагают.

 - Какие?

 - Семьсот тысяч баксов.

 - Это наркота, не пойдет, - говорит Башилов. – Ты к деду с этим и не ходи, обидишь.

 - Да мало  мы чернухи разной! – раздраженно напоминает Маклин.

 - Много, Витя, - не спорит Башилов, - но это за чертой, красной…

 Молчит Маклин, косится на «Мерседес», в котором веселье продолжается. Екатерина даже курчавость Африканца ладошкой приглаживает.

 - Брошу все, к чертям, - вдруг говорит Башилов. – Я же учитель физкультуры по образованию. Вот и пойду в школу, детишек тренировать. Дело ясное, простое, честное.

 - Раньше этого не знал? – бурчит Маклин.

 - Знал, но жадность, Витек, жадность проклятая и не таких, как я, губит.

 - Теперь, наелся, значит, можно и покаяться?

 - Точно. Главное во время остановиться…. Люди пополам делятся: одни бегут без роздыха, пока не сдохнут, другие во время в сторонку: отдых, перекур.

 - Ты же некурящий.

 - Зато отдыхающий, - посмеивается Башилов.

 Генерал, тем временем, сражается с городошными фигурами, но дальше «Вилки» ему пройти не удается. Внезапный ливень игру прекращает.  Зотов, Дунаев и Башилов бегут, спасаясь от дождя, к машинам.

 У площадки, под дождем, остается один Маклин. Екатерина тоже не боится хлябей небесных. С зонтом подходит она к мужу, садится рядом. Маклин, впрочем, успевает вымокнуть до нитки, но не замечает этого.

 Сидят они рядом под зонтом на низкой скамеечке молча.

 Детдом в недалекой провинции. И там идет дождь. Под козырьком парадного входа стоит группа воспитанников и воспитатели этого скорбного учреждения.

 Детям зябко, неуютно, но встречать гостей их долг. Один из малышей играет на скрипке что-то вроде марша, второй пробует вторить ему с помощью барабана.

 На лицах воспитателей улыбка. Только директор детдома, очень полная женщина, невозмутима. Одна из воспитателей  держит перед собой поднос, на подносе хлеб и солонка.

 К детдому подкатывает «Мерседес» Дунаева, следом за ним внедорожник.

 Башилов открывает над генералом  зонт. Маклин и Екатерина остаются в машине.

 Из внедорожника охрана вытаскивает объемистые пакеты с подарками.

 - Добро пожаловать, дорогие гости! – хором приветствуют генерала.

 Дунаев с чувством обнимает полную директоршу, но при этом шепчет ей на ушко: «Украдешь хоть что - убью».

 - Да как можно? – защищается в объятиях генерала директорша.

 - Очень даже можно, - выпускает ее из объятий Дунаев. Отламывает краюшку, присолив, жует. Дети, тем временем, перестают мучить барабан и скрипку. Все они только и следят за движением  картонных коробок к дому.

 Дверь закрывается за гостями и хозяевами.

 Одни в машине Маклин и Екатерина.

 - Нам бы тоже, - бормочет Маклин, взявшись за ручку двери.

 - Сиди, - останавливает его женщина. – Что будем делать?

 Молчит Маклин.

 - Слушай ты, муж! Есть две породы людишек: хозяева и слуги. Мне холуй не нужен. Будешь хозяином – я с тобой. Нет – скатертью дорога!

 - Что я должен сделать?

 - Идти к цели – вот и все.

 - Как?

 - Думай, думай…. Кто тебе мешает: дед и Башилов. Убрать их – и ты хозяин дела.

 - Как убрать?

 - Ты был на войне! – неожиданно кричит Екатерина. – Ты, а не я. Ты думаешь, война кончилась. Нет, и никогда не кончится. Самая страшная война без взрывов и криков «ура». Рядом, здесь, все время.

 - Ходил я в бандитах, - осторожно напоминает Маклин.

 - В шестерках ты был у дяди, - поправляет его Екатерина.

 Молчит Маклин, потом осторожно:

 - Башилов уходить хочет, в школу, учителем.

 - Когда?

 - Не знаю.

 - Пока он соберется, эти свалят. Думаешь, они будут ждать, пока твой придурок сопли начнет подтирать, а дед уйдет на пенсию?

 - Слушай, - осторожно начинает Маклин. – Все же у нас есть: крыша, работа, деньги….

 - Ничего, кретин, кроме долгов! – вновь кричит Екатерина.

 - Да ладно тебе, - пробует обнять жену Маклин.

 Женщина сбрасывает его руку.

 - Отстань! Я не шучу! Ненавижу их всех! Ненавижу!... Дед меня продал, как вещь, как подстилку! Надоела, отлежал – бери! А ты и рад!

 - Я люблю тебя, - тихо говорит Маклин. – Я сразу, как увидел, тогда, в подвале.

 - Любит он, - сбавляет тон Екатерина, вдруг резко поворачивается к Маклину. – Зачем?

 - Что зачем? – теряется он.

 - Зачем любишь? Зачем вся эта муть? Тебе лет-то сколько, мальчик?

 Молчит Маклин.

 - Думай, - жестко приказывает Екатерина. – Думай, за поездом бежать будешь без меня, любимой. Понял?

 Малыш под дождем. Он прижимает мокрое лицо к стеклу «Мерседеса». Он смотрит, широко открытыми глазами, на Маклина и Екатерину. Женщина наталкивается на взгляд малыша. Они смотрят друг на друга.

 И на глазах Екатерины появляются слезы.

 - Ты что? – Маклин впервые видит жену плачущей.

 - Убери его! – требует Екатерина, резко, ладонью оттерев влагу с лица.

 Сон, на который жаловался Маклин Хамутину. Безликие существа преследуют его. Валят на землю. Он защищается, он бежит, он вновь вступает в драку, а, получив сильный удар, кричит от боли и просыпается весь в поту.

 - Опять! – сердито смотрит на мужа Екатерина.

 Маклин молча поднимается, уходит из спальни.

 Женщина поворачивается на другой бок и засыпает.

 Маклин курит в холле дома, все еще заваленном строительным мусором. Решившись на что-то, резко поднимается, бросив окурок на пол и придавив его ногой.

 Ночь. На Маклине светлый костюм. Его «Мерседес» мчится по лесной дороге. Маклин включает приемник, слышит текст радио – пьесы, женский голос:

  «Победе грош цена,

   Коль не дает нам радости она.

   Милей судьбой с убитым поменяться,

   Чем страхами, убив его, терзаться».

 Маклин, не вслушиваясь в текст, уходит на другую волну. На попсе он и останавливается. Катит дальше под песню о «нехорошей девчонке».

 В дальнем свете фар посреди дороги чудовище. Маклин резко тормозит. Машина останавливается в пяти метрах от огромного лося на узкой дороге. Животное и не думает уступать эту дорогу автомобилю.

 Лось неподвижен. Ноздри животного с жадностью раздуваются, вдыхая бензиновый перегар.

 Маклин не знает, что делать дальше.

 Решившись, жмет на сигнал. Пронзительный звук раздирает ночную тишину леса. Лось лишь медленно поворачивает тяжелую голову в сторону источника звука.

 Животное видит за стеклом машины человека. Лицо его искажено, губы шевелятся, рука давит на клаксон. Лось спокоен. Маклин окончательно теряет равновесие, включает передачу, медленно приближается к лосю.

 Глаза лесного зверя прямо напротив глаз человека. Маклин не выдерживает этого взгляда, закрывает глаза, а когда открывает их, видит пустую дорога, будто и не было на ней огромного зверя.

 Маклин гонит по узкой дороге так, будто стремится наверстать потраченное на остановку время.  Внезапно черные стены лес кончается, как покой, а в поле тревога - знак пожара.

 Горит стог сена. Несколько человек мечутся вокруг огня, пробуя сбить пламя…

 Маклин тормозит у обочины, достает из багажника огнетушитель, бежит к людям.

 Он пробует привести огнетушитель в действие, но тщетно. Да и люди рядом с ним понимают, что стог обречен. В свете огня видно, что люди эти прибыли в эту точку российского пространства из мест отдаленных. Только молодой парень, все еще пробующий, погасить огонь обрывком брезента, похож на местного уроженца.

 Он понимает, что с бедой не совладать и садится прямо на землю, рядом с проржавевшим, старым велосипедом.

 Маклин резко  швыряет ненужный хлам на землю, садится рядом с парнем.

  - Спалили, гады! – отзывается парень, поднимаясь. – Третий стог палят. Ты чего приехал?

 Маклин тоже встает.

 - Приехал вот, не рад? – отзывается Маклин.

 - Ну, чего не видели!? – поворачивается к людям парень. – Домой!

 Люди, сразу, покорно, направляются через поле к близким строениям.

 Парень, ему лет двадцать, поднимает с земли велосипед, поворачивается к Маклину.

 - К нам или проездом? – он смотрит на догорающий стог

 - К вам, - говорит Маклин. – Пошли, подвезу.

 - Напрямик ближе, - парень в седло не садится, ведет велосипед по скошенному полю, будто приглашает гостя следовать за собой.

  – Душит зависть, душит сучка. Буржуи мы? – цедит сквозь зубы парень в полной уверенности, что Маклин следует за ним. - Да какие буржуи: три коровы, свиней две дюжины – весь капитал. Фермеры мы. Надежда новой России, – чуть поворачивается к гостю. - Правильно я говорю?

 Маклин молча кивает.

 - Поднимем землю – страну поднимем, - с воодушевлением продолжает парень. – А они, суки, не понимают. Веришь, пять собак завели, сторожевых.

 Светает. Над аркой ворот облупленной краской: «Пионерский лагерь «Алые паруса». Аллея за воротами, по обе стороны деревянные бараки, вдоль аллеи остатки наглядной агитации.

 - Коров пора выгонять! – кричит людям впереди парень.

 И те сворачивают к одному из бараков.

 Парень ведет Маклина к дому, на двери которого сохранились следы от красного креста.

 В доме этом они и располагаются у длинного стола. Вдоль стен стеллажи, уставленные моделями самолетов. Похоже, ни один год клеили эти модели пионеры.

 - Как мать? – спрашивает Маклин.

 - Живет… А Захарыч в больнице. Чего-то у него с грыжей, надорвался.

 - Он тебе, Серега, не Захарыч, а отец, - поправляет парня Маклин.

 - Какой отец – отчим, - отмахивается тот.

 В комнату входит немолодая женщина. Не  обращая внимания на Маклина и Сергея, берет с полки модель, несет ее, подняв над головой.

 - У-у-у-к….

 - Не убираю все это, - говорит парень. – Она спокойная, когда летает. Ты бы поздоровался.

 - Здравствуй, ма, - подходит к матери Маклин.

 - Ты кто? – не поворачивается к нему женщина, продолжая «летать».

 - Я Виктор, твой сын, старший.

 - Это хорошо, что сын, - отстраненно улыбается женщина. – Дети наше богатство.

 Следит за матерью и братом Сергей.

 - Самолеты быстро летают, - говорит женщина. – Автобусы медленно ходят, потому что по земле, а самолеты быстро, потому что в небе. Им никто летать не мешает, только птицы. На самолетах летать надо! Тока так!

 - Конечно, ма, - не спорит Маклин. – На самолетах.

 - Правильно, - успокаивается женщина, повернувшись к Маклину. – Ты кто? 

Маклин возвращается к парню, а матушка его осторожно ставит на стеллаж модель, берет другую и снова начинает «полет».

 - Вот так целый день и летает, - говорит парень. – Поспит часа два и обратно сюда. …   Я то с понятием, - продолжает парень, - а Захарыч обиделся, что на свадьбу ты его не позвал. Он уже и гармонь из шкафа вытянул. Я им, говорит, спою…. А тут.

 - Так получилось, - неопределенно оправдывается Маклин.

  - Водочки выпьешь? – спрашивает брат.

 - Ну, плесни…. Сам-то?

 - Я все, завязал, ни капли.

 - Молодец! - Маклин выпивает водку, закусывает яичницей.

 - С кормами проблема, - говорит Сергей. – Мотаемся по столовкам в округе. Раньше так остатки давали даром, а теперь бабки просят. Все стали деньги просить. Хозяин лагерь продать хочет, я ж в аренду его взял.

 - Чего взял-то? – поднимает на брата неслышащие глаза Маклин.

 - Лагерь, я ж тебе говорю.

 Маклин вновь принимается за еду. Смотрит на него Сергей, внимательно смотрит.

 - Ты чего приехал-то?

 - Не знаю, - отодвигает тарелку Маклин. – Соскучился, наверно.

 - Это хорошо, - говорит парень. – Ты бы пожил, хоть неделю, помог бы. Без Захарыча плохо…. Жену бы захватил. У нас река, купание, сам знаешь.

 - Хватает у тебя помощников.

 - Они чего – чужие. Ты, как никак, родная кровь.

 - Надо, как- нибудь, не сейчас, - наливает себе водку Маклин. – Жениться не думаешь?

 - Есть тут одна, - оживляется брат. – Сейчас карточку покажу, - отходит он к комоду, но, забыв о карточке, умоляюще обращается к гостю: – Слышь, эти мои к свинье подходить брезгуют, а мне позарез нужно кабанчика заколоть, поможешь?

 Свинарник, судя по всему, в бывшем спальном корпусе расположен. На облепленной штукатурке стен детские обрывки детских рисунков, а спинками кроватей огорожен сам хлев.

 - Ты бы переоделся, - косится на Маклина Сергей.

 Гость только отмахивается в ответ.

 - Я его выведу, - говорит парень, доставая нож. – Ты его на правый бок завалишь, а я уж.

 - В сердце? – спрашивает Маклин.

 - Ну, чего мучить скотину.

 Выводит Сергей кабана. Тот визжит, почувствовав беду. Пробует завалить его Маклин, но кабан вырывается. Азарт киллеров охватывает. Все становится похожим на охоту. Деваться кабану некуда. Настигает его Маклин, валит на грязный пол. Удар ножа  - и бедное животное, дернувшись, замирает.

 - Попал, - говорит, выпрямившись, Сергей. – С первого разу.

. Тяжелое, грязное  дело сотворили они. Светлый, модный костюм Маклина после этой работы хоть выбрасывай.

 В большом окне спальни-свинарника аллея. По аллее, высоко подняв над головой модель самолета, идет женщина….

 Корпоративная вечеринка в честь дня рождения Башилова Петра. Маклин вновь отмыт, чист и одет прилично, рядом с ним жена-красавица. Прочие сотрудники фонда тоже при параде, а генерал Дунаев даже в форме. Охрана не дремлет. Официанты разносят бокалы с шампанским, наборы конфет шоколадных и пирожные. Генерал, как обычно, под «мухой».

  - Моей правой руке, верному другу и спасителю, Петру Анисимовичу Башилову, сегодня тридцать лет стукнуло! – объявляет он собравшимся под аплодисменты. – Нет, не стукнуло. Вру я. Стучит, когда тебе уже за пятьдесят, а так…. Но я тут о другом. Что делать человеку, когда его правая рука и лучший друг отвалить хочет? Такой человек должен на инвалидность подавать, до времени. Так я говорю? А не хочется. Не отпустим мы тебя, Петя, не отпустим….. Ну, все, вместе, хором: « Не от – пус – тим! Не – от – пус – тим!».

 Сотрудники хором повторяют это заклинание следом за генералом. Екатерина очень старается и Маклин не отстает.

 - Не от-пус-тим! – гремит зал.

 Смущен Башилов, он один помалкивает.

 - Подарки! – командует генерал.

 Охрана выкатывает в зал тележку с подарками, много коробок и все они завязаны алой лентой с бантом.

 - Давай, Петя! – с бокалами подходит к Башилову Дунаев. – Ты мне за эти годы как сын стал…. Понял, что я тебе сказал?

 Молча кивает Башилов, приняв бокал. Выпивают они шампанское, целуются.

 - Ну что? – тихо спрашивает Дунаев Башилова. – Мы тебе, вроде как, отвальную устроили?

 Вновь не спорит Башилов. Внимательно следит за этой сценой Екатерина.

 - Может ты и прав, - бормочет генерал. – Идем как в болоте по гати. Шаг влево, шаг вправо – трясина. Тонуть станем – никто руку не подаст… Я бы сам, но куда мне, Петюня? Страны нет, армии нет, семьи нет…. Я с этим проклятым фондом сросся, как Багамские близнецы.

  - Сиамские, - поправляет Башилов Дунаева.

 - Они, точно, - не спорит генерал.

 Грохот тяжелых ботинок. В зал врывается офицер милиции и омоновцы в черных масках и с автоматами.

 - Всем оставаться на местах! – красивым голосом командует офицер. – Генерал Дунаев, Петр Башилов, Виктор Маклин – вы арестованы. И фонд ваш закрывается за ненадобностью.

 Застывают гости в полной растерянности. Только Хамутин поднимает руки вверх.

 Екатерина стоит рядом с омоновцем. Оказывается, знает она приемы карате. Два точных удара и в ее руках оказывается автомат. Прицельная очередь. Офицер и омоновцы валятся, как подкошенные.

 - Ураааа! – тоненько празднует победу Хамутин в полной и зловещей тишине.

 - Катя, - в ужасе произносит Дунаев.- Зачем? Ты чего? Как это?

 - Подъем! – командует в ответ Екатерина.

 Офицер и омоновцы послушно поднимаются, стаскивая маски. На лицах грозных стражей порядка улыбки. С улыбками этими они и поют хором:

 - Петру Башилову здоровья и денег! По-здрав-ля-ем!

 Гости вспоминают, что они способны шевелиться и даже шуметь.

 - Ну, ты даешь! – обнимает Екатерину Дунаев. – Ну, учудила!

 - Все, друзья, давай отсюда! – гонит ряженых Екатерина. – Танцы!

Танцует Екатерина. Одна, в своем доме, в своем кабинете. Маклин на жену смотрит. Пьяны супруги.

 Екатерина чуть на пол не падает. Маклин ловит жену, но валится на ковер с ней вместе, целует Екатерину.

 - Не надо секса. Не хочу, - поднимается женщина. – Да здравствуют танцы!

 Вновь она кружится, но сил остается немного, падает Екатерина в кресло у монитора.

 Перед ней темный квадрат экрана. Хозяйке это не нравится. Она восстанавливает видео-связь.

 На экране пустая спальня, щелчок – пустой зал для приемов, все еще отмеченный строительным  мусором, затем холл.

 Вот он не пуст. Служанка Татьяна занимается уборкой.

 - Танюша! – включает связь Екатерина. – Чего так поздно, девочка?

 Татьяна поворачивается на камеру.

 - Днем пришлось уйти, Екатерина Борисовна…. Не успела убрать. Я скоро закончу. Рабочие через холл плитку таскали.

 Екатерина связь выключает, но не изображение, поворачивается к Маклину.

 - Как тебе она?

 - Кто?

 - Татьяна.

 Молчит Маклин.

 - Какая фигурка? Куколка, а?.. Иди к ней.

 - Зачем? – настораживается Маклин.

 - Зачем мужчина ходит к женщине? Не будь идиотом…. Ну, давай. А я посмотрю, как это у тебя? Ну!

  - Зачем? – повторяет Маклин. – Она девчонка хорошая… Ты же сама говорила.

 - Хорошая, - покачивает головой Екатерина. – Все мы хорошие, пока…. У всего своя цена…. Сегодня ты хороший, а завтра…. Иди к ней!

 Молчит Маклин.

 - Пошел! – Екатерина не без труда, но даже поднимается с места.

 На этот раз Маклин не смеет ослушаться, выходит из кабинета.

 Екатерина вновь включает голосовую связь.

 - Танюш, девочка!

 - Да, хозяйка, - вновь прекращает орудовать пылесосом служанка.

 - Ты умница, ты молодец, - хвалит ее Екатерина. – Я тебе подкину сто баксов в зарплату…

 - Спасибо, - улыбается Татьяна.

 - Только ты муженька моего не обидь, не обидь, а я уж…. Ты ему нравишься, Танюша, очень нравишься. Сохнет он по тебе бедный…. И он тебе по сердцу. Я же видела, как ты на него украдкой…. А чего, мужик молодой, красивый, здоровый…. А я чего-то устала сегодня, не гожусь для любви и дружбы, - и она выключает связь.

 Испуганная, ничего не понимающая девушка, говорит что-то в камеру, но хозяйка не слышит ее.

 Татьяна пожимает плечами, но вновь принимается за уборку, поглядывая, впрочем, на стеклянную дверь холла.

 - Ну, где он? – сама себя спрашивает Екатерина.

 С помощью видеосвязи ищет Маклина, но не находит. Вновь перед ней череда пустых помещений….

 А Маклин выходит из дома с бутылкой коньяка, идет к флигелю.

 - Наш генерал! – приветствует его Софья Андреевна. – И не один, а в компании.

 - Вот наше славное меню, на ужин виски и «Камю», - читает нараспев молодящаяся старушка.

 - Боже мой, ты  у нас, оказывается, поэтесса, - отмечает услышанное старушка, признающая свой возраст. – Семь пик.

 - Пасс, - выходит из игры ее подруга. – Софа, я семьдесят лет читаю этой дуре свои собственные нетленные строки, а она, оказывается, только сегодня…

 - Вист, – говорит хозяйка.

 Маклин молча отходит к окну, присаживается к небольшому столику, ставит на столик бутылки. Хамутин за «болвана». Он свободен от игры и садится напротив Маклина, но не просто так, а захватив с собой рюмки.

 Маклин разливает коньяк.

 - Ну, как сны? – спрашивает Хамутин.

 - Погано, - выпивает свою рюмку Маклин. – Ты же обещал.

 - Обещал, да, - не спорит Маклин. – Доктор думает, милый мой, сей случай не так уж прост.

 - Женька! – окликает его Софья Андреевна. – Ты его не охмуришь и хватит пьянствовать! Садись. Тут одна поэтесса без лапы.

 - Перерыв, девушки! – объявляет Хамутин. – Пять минут.

 С ним не спорят. У Софья Андреевны и молодящейся старушки свой разговор, готовая принять свой возраст партнерша, стол покидает.

 - Человек достоин абсолютной свободы, – негромко произносит Хамутин. – Во всем, понимаешь, во всем.  Любовь абсолютна – к мужчине, к женщине, к природе. Весь мир нужно любить… или ненавидеть. Дай себе волю, красавчик ты мой.

 - Как это?

 - Думай, - советует  Хамутин, поднимаясь.

 Маклин домой возвращается. Навстречу ему Татьяна. Увидев Маклина, с дорожки уходит, убыстряет шаги, почти бежит. Бежит за ней Маклин. Настигает у ворот, резко поворачивает к себе.

 - Вы что, что? – с ужасом произносит девушка. – Не надо.

 Сами собой опускаются руки Маклина. Он поворачивается, уходит к дому.

 Кабинет Екатерины. Спит она, уронив голову на стол, рука касается фотографии ребенка.

 На экране монитора флигель. Преферансисты продолжают расписывать пулю.

 Знакомая нам «рыгаловка». На сей раз народу в ней предостаточно. Маклин сидит за столиком один. К нему пробует подсесть дама пышногрудая, но с лицом оплывшим.

 - Занято, - поднимает на даму тяжелые глаза Маклин.

 - Как это занято, когда свободно? – улыбается, присаживаясь, дама.

 - Занято, тебе говорят.

 - Ты чего такой грубый? – интересуется женщина.

 - Пошла отсюда!

 Встречаются они глазами, и дама понимает, что лучше уйти. Она и уходит, проворчав что-то себе под нос.

 Один сидит за столиком Маклин. Он один без компании в этом непрезентабельном заведении, но в одиночестве пребывает недолго.

 Улыбчивый делец занимает стул напротив. Он оглядывается по сторонам с явным удовольствием.

 - Жизнь, - говорит улыбчивый. – Шумит народ, байки травит, анекдоты. Один ты, друг, скучный. Чего так?

 Маклин водку пьет, пьет молча.

 - Это зря, - осуждающе смотрит на него улыбчивый. – Милиция не рекомендует  за рулем. Они много чего рекомендуют, разной похабели, но это правильно. Пьющий водила – самоубийца. О семье нужно думать, о детях.

 - У меня нет детей, - поднимает на улыбчивого глаза Маклин.

 - Это плохо, - вздыхает тот. – Ты заведи деток, Витюша, обязательно заведи. Дело веселое. Вот у меня трое. Спросишь, зачем? Отвечу, чтоб заботой жить. Для всякого дела великое оправдание – забота о детках: растить их надо, воспитать, выучить для добрых дел, исключительно для добрых! Мы уж в дерьме, куда деваться, а они в белом будут.

 - Зачем звал? – вновь поднимает на улыбчивого тяжелые глаза Маклин.

 - По делу, Витюша, по делу. Тут братва беспокоится. Один ваш фонд не охвачен, в девицах ходит. Это, говорят, непорядок. Нельзя отрываться от коллектива. Как там в прежнее доброе время говорилось: человек человеку друг, товарищ и брат.

 - Короче! Хватит дурака валять!

 - Ладно, не буду, - легко соглашается веселый. – Стало нам известно, что Петюня Башилов с хазы сваливает, в учителя идет…. Значит, остается одна проблема – товарищ генерал.

 - Вот и решайте ее! –  выкрикивает Маклин, да так громко, что даже шумная компания в забегаловке обращает на крик внимание.

 - Тихо, Витенька, тихо, - успокаивает его улыбчивый. – Не получится. Дед – твоя проблема, а не наша. Ты нам нужен мокренький, а то и свильнуть можешь в последний момент, а так завязочка получается, узелок на память, - откидывается назад улыбчивый, будто картину рассматривает. - Чем-то ты мне нравишься, Витек…. Даже и не пойму чем. Я братву уговорил подождать недельку. Хватит тебе недели?

 Молчит  Маклин, опрокинув очередную рюмку.

 - Не жалеем мы себя, - осуждающе смотрит на него улыбчивый. – Ох, не жалеем.

 Не жалеет себя и генерал Дунаев. Но на этот раз он на генерала совсем не похож: строг, трезв, очкаст, разбирается в цифрах, как самый настоящий бухгалтер. Главный, конечно.

 Происходит все это в его кабинете, в компании Петра Башилова и Виктора Маклина.

 Над статьей расходов Дунаев трудится, подбивая итог затрат.

 - БП «Здоровье», - докладывает по бумажке Башилов. – 35 тысяч 300.

 - Это кому? – записывает Дунаев.

 - Ветеранам Афгана, лекарства, тренажеры, протезы…

 - Ты только в Пензе не заказывай, - поднимает на него глаза генерал.

 - Австрия.

 - Порядок, что дальше?

 - «Праздник в каждый дом», 102 тысячи…. Это обязательный набор подарков, - Башилов бумажки складывает.

 - У тебя все? – подводит баланс Дунаев. – Выходит, с транспортными расходами 903 тысячи. Это терпимо.  

    - Ширяев предлагает партию кофеварок, - достает свои материалы Маклин. – Десять тысяч штук. Фирма.

 - Знаю я его фирму, - морщится Дунаев. – Производитель?

 - Гонконг.

 - Превратили страну в пылесос, - ворчит Дунаев. – Весь мусор к нам. Задушат, суки, мусором этим.

 - Как без мусора? – спрашивает Маклин.

 - Самим научиться делать, - подсказывает Башилов.

 - Нет, на это наш народ не поднимешь, - прячет очки Дунаев. – Цель мелкая. Людей на ерунде не заведешь. Ты народу дай задачу, чтоб дух захватывало, - будет вкалывать. Звезду дай на небе – пойдет за звездой, и под ноги смотреть не будет.

 - Потому и дороги дрянь, - роняет Башилов.

 Не слышит  его генерал, продолжает:

 - А прокладки там всякие  или там порошки стиральные. Нет, ты уж извини – подвинься.

 - Так брать кофеварки? – спрашивает Маклин.

 - Скидку дают оптовым?

 - 25%.

 - Бери…. Только сам в сеть закинешь.

 - Сделаем.

 - Ну, все на сегодня, - поднимается Дунаев. – Когда новоселье? – спрашивает он у Маклина.

 - Скоро, осталось чуть.

 - Как помещик заживешь, - выходит к Виктору генерал. – Я в твои годы: гарнизон за гарнизоном. Где только не жил, в каких халупах… Отечеству служил.

 - Я свободен, - поднимается Башилов.

 - Да, иди, - отпускает его генерал.

 Маклин и Дунаев остаются вдвоем.

 - В дерьме копаться? – бормочет Дунаев. - Нет, на это они народ не поднимут. Свободный рынок? Какой к чертям рынок?! Мы люди не торговые, не торговые мы люди. Ненавижу я всю эту бухгалтерию! Купил-продал. Да пропади оно все пропадом! Правильно я говорю?

 - Наверно, - поднимается Маклин.

 Присматривается к нему генерал.

 - Хреново ты выглядишь, солдат, - говорит он. – Устал. Может   вам за бугор, на Кипр,  к морю ласковому, на пляж, под солнышко. Хочешь, отпущу в отпуск, хоть сейчас.

 - Нет, спасибо, - благодарит Маклин. – Был недавно.

– Как жизнь семейная?

 - Нормально…. Ну, я пошел?

 - Давно у тебя спросить хочу: не жалеешь, что женили молодца?

  Не сразу отвечает Маклин, да и то вопросом.

 - Почему я должен жалеть?

 - Да так, смотришься не очень…. А то гляди – можем обратно метнуться. Женщина наша Катя первейшая. Попользовался и хватит. Квартирку мы тебе в городе купим из трех комнат. Будешь жить, как король. Заведешь себе деваху-молодку…. Ну, как?

 Пауза затягивается. Не смотрит Маклин на генерала, но тому почему-то кажется, что смотрит.

 - Да не смотри ты на меня зверем, - вздыхает генерал. - И обижаться не думай, на меня нельзя обижаться. Я ж отечески, шучу я так. …. Пользуйся на здоровье…. Да я и не очень обратно хочу. Жил с ней, как с черным ящиком: вроде все при Кате, все в ажуре, а чего внутри не поймешь…. Вот я и спрашиваю: не жалеешь, что женился?

 - Нет, - сухо отвечает Маклин.

 - «Нормально, нет»! – нервничает Дунаев. – Ну, скажи, почему мы без пол литра разговаривать по-человечески не умеем?

 - Стыдно, наверно, по-человечески, - бормочет Маклин.

 - Это почему стыдно? – настораживается генерал. – Мы с тобой почти родные, Витек, по крови воинской, да и женщина у нас, вроде как, общая.

 Молчит Маклин, в пол смотрит. 

 Стук в дверь.

 - Входи! – раздраженно разрешает Дунаев.

 Входит Зотов. У охранника проблема.

 - С ворьем чего делать, Михал Иваныч?

 Генерал на Маклина смотрит.

 - Иди, разберись, - не сразу решает он. – Сам там сидел, знаешь, что почем.

 Дунаеву не требуется согласие Маклина.

 - Свободны, - отпускает он сотрудников.

 Вновь долгий спуск в подземелье. Спускаются трое: Зотов, Африканец и Маклин.

 Знакомый нам длинный коридор, железные двери, камера под сводами. Африканец щелкает выключателем. Загорается тусклая лампа под потолком.

  И на этот раз двое парней зажаты в деревянных колодках. И эти, судя по следам на лице, получили свое.

 - Склад наш чистили. Третьего дня взяли два ящика сигарет, а вчера мы их.

 - Суки поганые! – вдруг хрипло орет один из пленников. – Чего придумали! Живых людей в капкан. Выйду, всем яйца оторву!

 - А ты и не выйдешь, здесь и подохнешь, - говорит Зотов.

 - Вы тут чего!? – орет парень. – Милиция, суд? По какому праву?

 - У нас милиция ныне отдыхает, - спокойно отзывается Зотов. – Мы за нее. Учим вас порядку. Читал Маяковского: «Крошка сын к отцу пришел, и спросила кроха, что такое хорошо, а что такое плохо?» Воровать, к примеру, плохо.

 - Черного наняли, работорговцы! – орет воришка.

 - Я тебе не черный, - обижается Африканец. – Меня Валерой зовут.

 - А меня Индирой Ганди, - еще и шутит заключенный.

 Второй парень молчит, только всхлипывает странно, будто плачет.

 - Отпусти их, - вдруг приказывает Маклин.

 - Так сидят всего с вечера, - напоминает Зотов.

 - Отпустить! – вдруг орет почти в истерике Маклин.

 Зотов только пожимает плечами. Колодки спешит открыть Африканец. Вот сидят воришки на грязном полу, нет у них сил подняться. Говорливый парень к стенке отползает, о стенку опершись, и поднимается, помогает встать напарнику.

  Маклин видит, что всхлипывающему парню лет шестнадцать, не больше.

 - Покорми их, - говорит Зотову Маклин. – И пусть идут.

 - Больно добрый, - ворчит Зотов, но уже в спину Маклину. Он уходит вместе с Африканцем.

 Идут они по коридору рядом.

 - Ты как, Африканец? – спрашивает Маклин.

 - Хреново…. Работа дрянь, не мое это…. Сижу сам как в колодках, будто тогда и не выпустили…. Гуляли мы с тобой, Витюша,  как хотели, так и гуляли, а теперь….

- Что теперь? – останавливается Маклин.

 Африканец только рукой машет, уходит вперед.

 - Ну, уходи! – зло кричит ему в спину Маклин. – Вали на дорогу, дальнобойщиков щипать!

 Африканец останавливается.

 - Лучше на генерала работать, чем на крематорий и Гримера, - говорит он. - И жадность, где сегодня такие бабки зашибешь без риска?... Да и  кому мы с тобой нужны без зелени?

 Шум шагов. Нетвердо ступают воришки. Взрослый парень поддерживает молодого. Сопровождает освобожденных хмурый Зотов.

 Проходят они мимо Маклина и Африканца. Говорливый вдруг останавливается, благодарит, повернувшись.

 - Спасибо.

 Молчит Маклин.

 - Ноги затекли, а так ничего, - будто даже извиняется воришка.

 Молчит Маклин.

 - Иди, иди, - подгоняет освобожденного Зотов.

 Огонь  пылает в огромном камине. Над огнем, на вертеле, поворачивают тушу барашка. Большой зал приемов в отстроенном доме Екатерины полон сладких запахов жареного мяса.

 Сам зал и отделан в средневековом вкусе. Гости пируют, украшенные всевозможными головными уборами по той же моде. Слуги в нарядах соответствующей эпохи. Охрана в рыцарских доспехах. Диссонансом общему убранству транспарант под балконом: « ДА ЗДРАВСТВУЕТ ФОНД «ТОВАРИЩ»!» В общем, маскарад.

 На балконе оркестр старинных инструментов. Звучит клавесин в диалоге с виолой.

 Водку собравшиеся пьют, в основном, русскую. Веселье в разгаре. Во главе стола генерал Дунаев в дурацком колпаке, по правую руку от Дунаева Маклин и Екатерина. Здесь Башилов, Хамутин, Софья Андреевна.

 Генерал мрачен, пьет много. Поднимает голову, оценивая пространство перед собой недобрым взглядом.

 Бабушке Екатерины происходящее, судя по всему, нравится.

 - А турнир будет? - спрашивает она Хамутина, - чтобы на лошадях, с копьями навстречу. Сшибутся насмерть, а наша Катя прекрасная дама с платочком. Красиво!

 - Нет, - расправляясь с порцией барашка, говорит Хамутин. – Турнира не будет.

 - Почему? – интересуется старуха.

 - Денег не хватило на лошадей и копья.

 - Фу, это пошло, - морщится Софья Андреевна. – Нет, Женечка, ты не прав. Такой замечательный праздник должен завершиться торжественным аккордом, - декламирует. - Я смею все, что смеет человек, и только зверь на большее способен.

 - «Отелло», третий акт, - демонстрирует эрудицию Хамутин.

 - Нет, мой дорогой, налей-ка мне вина из той бутылки….

 Над левым плечом  Дунаева склоняется официант с кувшином вина.

 - Красное, сэр? – интересуется он.

 - Да пошел ты! – отстраняет лакея  Дунаев. Тяжело поднимается, отходит к камину. Там, у огня, он забирает тесак у толстяка-повара, стоящего на раздаче.

 Пошатнувшись, но сам, отрезает кусок сочного мяса и швыряет его на тарелку, подставленную поваром.

 - Благодарю, сэр, - кланяется ему генерал.

 К столу он не возвращается. Садится на ступени, ведущие к внутреннему балкону, ест мясо руками.

 За генералом внимательно наблюдает Екатерина.

 - Подойди к нему, - шепчет она Маклину.

 - Зачем?

 - Иди, не спрашивай, кретин!

 Тут, как раз, в продолжение программы вечера выходят к пиршественному столу три красавицы. Музыка начинает звучать совсем иная, и под эту музыку красавицы исполняют танец живота.

 - Какая гадость,- критикует девиц Хамутин.

 - Свобода, честь, красота? – бормочет Софья Андреевна. – Дело, Женечка, не в понятиях. Слова потеряли свой смысл. Переродились, исчезли…. Слова убиты, казнены…. С живых слов содрана кожа.

 - Это из какой пьесы? – интересуется Хамутин.

 - Спектакль называется «Моя жизнь», - рапортует старушка. – Автор неизвестен.

 - И что делать, что? – с неожиданной болью поворачивается к соседке Хамутин.

 - Ничего, милый…. Не смей нервничать и суетиться…. Разберутся без нас. Дьявол отлично играет в шахматы, но всегда проигрывает эндшпиль…. Ненавижу этих девок!

 - И правильно, – согласен Хамутин. – Только за что, Софа, за что?

 - За все, - улыбается старушка. – За молодость, за талию, за желанность, за то, что давно уже не танцую. Давай их отравим, Женечка?.... Поднесем три бокала вина с цикутой. Они выпьют и рухнут на пол, сразу все три…. Непременно сразу.

 - Где ее взять, цикуту-то? Нет ее…. Сократ всю выпил.

 - Плохо, яд крысиный здесь не подойдет…. Пусть живут.

 - Пусть, - не спорит Хамутин.

 Танец живота манит гостей. Те, кто еще в силах, передвигать ноги, выходят в диком танце к полуобнаженным девицам…

 - И, вглядываясь в свой ночной кошмар, - вдруг начинает декламировать стихи Софья Андреевна. – Строй находить в нестройном вихре чувства, чтобы по бледным заревам искусства узнали жизни гибельный пожар.

 - Надсон? – спрашивает Хамутин.

 - Блок, мой милый, Блок.

  Маклин сидит на ступеньке рядом с генералом. Сидит, по обыкновению, молча.

 - Хочешь? – Дунаев протягивает ему тарелку с все еще дымящимся куском мяса.

 - Сыт, спасибо.

 - Спасибо, сэр, - ухмыляется Дунаев, поворачивается всем телом к Маклину. – Слышь, сержант, домой не пойду, у тебя переночую.

 - Нет проблем, - сухо отзывается Маклин.

 - Не так говоришь, - косится на него генерал. – Не так приглашаешь.

 - Как надо? – спрашивает Маклин.

 - Дорогой Михал Иваныч, будь гостем, отец родной, - запинаясь, подсказывает Дунаев. – Не хочу домой…. Самое последнее дело, когда такое…. Когда у человека есть дом, а вроде, как и нет…. Ты вот так и  скажи: мой дом ваш дом, дорогой Михал Иваныч.

 - Мой дом ваш дом, - послушно повторяет Маклин.

Подсаживается к ним сравнительно трезвый Башилов, благо ширина ступени позволяет.

 - Пошел я, - говорит он.

 - Нагулялся? – спрашивает Дунаев. – Слышь, а чего ты жену не привел?

 - Не любит она балы всякие, вы же знаете, - говорит Башилов. – А потом на восьмом месяце…

 - Наследника ждете? – покачивает головой генерал.

 - Его, его.

 - Ну, поцелуй меня, - требует Маклин, тяжело поднявшись. – Я тебя люблю, Петро, как сына.

 Обнимаются они. Дунаев отталкивает Башилова.

 - Ну, пошел, пошел.

 У ворот стоит взопревшее чучело рыцаря, бьет копьем о землю и командует разъездом гостей.

 - Карета господина Котикова! Карета господина Шнайдера!

 Неподалеку от рыцаря хозяева новоселья: Екатерина и Маклин. С каждым из гостей они прощаются персонально. Кому достаются объятия, кому поцелуи, кому простые рукопожатия.

 Подкатывают машины одна за другой, забирая подвыпивших господ.

 Ночь, призрачно освещенная фарами автомобилей. Разъезжаются гости: кто под мухой, кто под шафе, кто и в стельку.

 Сами хозяева тоже хороши, а потому, надо думать, и Екатерина чрезмерно разговорчива.

 Свет мечется по ее лицу, исчезает вместе со словами, обращенному к Маклину.

 - Сегодня ты красавица, а завтра хочется в зеркало плюнуть… И никак не понять, когда это все случилось, куда жизнь ушла?… А успеть нужно.

 - Чего успеть? – пожав руку очередному гостю, спрашивает Маклин.

 - Все! Все, что хотел, хочешь и будешь хотеть. Все сразу, а то будет поздно.

 - Карета господина Василева! – кричит охрипший рыцарь.

 - Почему карета? – заметно пошатнувшись, спрашивает Маклин.

 - Кретин! – без злости отзывается Екатерина. – Господа ездят исключительно в каретах, понял?

 - Понял, - кивает Маклин, ничего не поняв.

 Жена притягивает его к себе резким, сильным движением.

 - Власть и деньги, деньги и власть! Все! Больше нет ничего! – переходит на шепот. – Только шваль разная, ничтожества, неудачники думают иначе, - и снова крик в лицо Маклину. – Ты кто?! Кто?! – Екатерина отпускает мужа, потому что приходит очередь попрощаться с господином Василевым.

 - Он красавец мужчина! – непрошено отвечает на вопрос женщины толстяк - Василев. – Ты, Катя, тоже в полном порядке. И дом у вас отличный. Мир вам да любовь.

 Супруга Маклина помещает разговорчивого Василева в салон автомобиля. «Карета» отчаливает.

 - Власть и деньги! – повторяет Екатерина. – Деньги и власть.

Софья Андреевна тяжело опускается в кресло. Тянется за колодой карт. Распечатывает пачку.

 - Новые, - говорит она. – Это замечательно. – Карты нужно менять каждый день, не считаясь с затратами. Правильно я говорю, девушки?

 С ней не спорят.

Флигель преферансистов. Те же участники игры. На сдаче Хамутин.

 - Перенаселенность во всем виновата. Прав был Мальтус. Бедных, голодных, обездоленных становится все больше. Значит, все больше зависти, ненависти, крови. В наше время смертный грех рожать детей

 - Увы, нам это уже не грозит, – спрашивает молодящаяся старушка, внимательно рассматривая свои карты. – Тебе, Женечка, тоже.

 - А, везде суета-сует, - вздыхает хозяйка. – Мы-то без всякой   перенаселенности жили спокойно, поживали в своем болоте. Тишина, благодать, птичка-выпь стонет, лягушки квакают: чудный хор. Туманы какие глухие были – ничего вокруг не видно… Неподвижно все, сыро, зябко…. Ежик в тумане и мы, грешные, с ним… шесть пик.

 - Трефа, - отзывается старушка, примирившаяся со своим возрастом. – Это ты к чему?

 - А хорошо было, что есть, то есть. Свое храним, чужого не надо. А эти проснулись вдруг, и черную грязь мутить, наверх рваться, а на болоте тихо вести себя надо. Буйных в бездну затягивает, в жгучую грязь…  Ну, рожай, наконец! – это она сердито второй старушке, забывшей о картах при полном внимании к речам хозяйки.

  - Красиво говоришь, Софа, а я пас, - складывает карты любительница макияжа.

 Хамутин свободен. Он поднимается, подходит к окну, отодвигает тяжелую штору. Он видит, как Екатерина и Маклин медленно, нетвердой походкой, идут к дому….

  Екатерина в своем кабинете у монитора. На экране Дунаев допивает свое в компании охранников.

 Происходит это в небольшом холле, обставленной мягкой мебелью, перед  спальней для гостей. Дунаев настроен мрачно и самокритично.

  - Скажете я генерал? Был генералом, а теперь я кто?... Нет, черный, ты мне ответь, кто я такой?

 - У меня имя есть, - хмурится Африканец. – Меня Валерой зовут.

 - Пусть ты Валера, - согласен генерал. – А я кто? – не дождавшись ответа, бичует себя. – Дерьмо я на ляжке – вот кто, потому что клятвопреступник. Я присягу давал Отчеству и Державе! Нет державы, нет генерала Дунаева! И каждый смело может мне в лицо плюнуть. Вот ты, негр, плюй, я приказываю!

 - Я не негр, - вконец обижен Африканец. – У меня мама русская. Я русский.

 - А я тунгус и друг степей калмык, - мрачно смотрит Дунаев на охранников. – Чего молчишь, Зотыч?

 - Коньяк хороший, - хвалит выпитое охранник.

 - Я дерьмо, да? – гнет свое генерал. – А вы у дерьма в холуях…. Капитализм, сэр, демократия?! Хрена! Рабство, феодализм… Рыцари, мать вашу…. Встать!

 Зотов и Африканец нехотя поднимаются. Мрачно смотрит на эту хмельную парочку генерал.

 - Ударь меня, Зотыч, - просит он. – Кулаком по роже. Ну, бей!

 - За что?

 - За все… Ну, бей, как тех, в подвале.

 Молчит лысый охранник.

 - Ненавижу! Холуи! – вдруг орет на него Дунаев. - Отродье буржуйское! Просрали Союз! – и, не дождавшись удара, генерал бьет сам кулаком по лицу Зотова.

 Тот только поднимает руки, защищаясь. Тогда Дунаев замахивается на Африканца, тот уклоняется от удара, отступает. Дунаев за ним. Загоняет Африканца в угол, бьет его изо всех сил. Правда, и сил этих остается немного.

 - Ну, бей меня! – размахивая кулаками, орет генерал. – Бей черный! Ты же русский! Бей!

 В холле появляется Маклин. Обнимает генерала, тот вырывается. Не сразу Маклину удается его успокоить, втиснуть в недра дивана.

 - Меня судить надо, - бормочет, успокаиваясь, генерал. – Судом чести судить. Я, Витюша, присягу нарушил державе и отчеству. Нет державы, нет отечества, но я-то есть. Есть я?

 - Есть, кто спорит, - отзывается Маклин. – Пошли спать, Михал Иваныч.

 - Спать, да, - роняет голову генерал.

 Зотов вытирает кровь с лица. Африканец приводит в порядок одежду.

 Маклин отводит генерала к спальне. На пороге тот останавливается.

 - А их бью, - мрачно смотрит на охрану. – А они меня нет. Бью по роже, а они меня – нет. Не смеют. Холуи, мать их…

 В спальне Маклин помогает генералу раздеться.

 - Зачем ты меня спас тогда в Афгане, Витек? Зачем? Пал бы смертью храбрых…. Так бы и остался героем…. А кто я сейчас, кто?

 Маклин молча укладывает гостя.

 - Бухгалтер я, - вдруг трезвым голосом подводит черту «горизонтальный» Дунаев. – Всему знаю счет…. Кто сколько стоит. Вот тебе, Витек, извини конечно, цена – копейка, а Пете Башилову – рупь, может даже три, только он…. - и Дунаев, закрыв глаза, дышать начинает ровно, засыпает.

 Молча смотрит на него Маклин.

 Наблюдает за этой сценой Екатерина. Все слышит, все видит. Рядом с ней поднос, уставленный бутылками и нехитрой закуской. Опускается на стул Маклин.

 - Заснул? – спрашивает Екатерина.

 Маклин кивает. Его жена встает, берется за поднос, идет к двери. У двери оборачивается.

 - Сиди здесь, копейка! – приказывает она. – Сиди и жди!

  Екатерина опускает поднос с выпивкой и фруктами на низкий столик в холле, поворачивается к Зотову.

 - Кто это тебя?

 Зотов молча разливает водку по рюмкам.

 - Посиди с нами, Катя, - просит Зотов.

 - Посидеть можно, - соглашается Екатерина

 - Тебе налить?

 - Нет, с меня хватит, - улыбается Африканцу. – Ну, чего уставился?

 - Вы красивая.

 - Знаю, - кивает Екатерина. – Ты пей, я еще красивее буду…. Ну, спокойной ночи, мальчики, - и она уходит.

 На экране монитора холл и охрана Дунаева. Пьют, «мальчики».

 - Гад он, гад! – гложет сочную грушу Африканец. – Убил бы за негра!

 - Да брось, - отмахивается Зотов, опрокидывая рюмку. – Мучается человек. Был генералом, а стал завхозом…. Понимать надо.

 - Я человек, я русский, - хмелея на глазах, бормочет Африканец.

 - Ты ложись, поспи, - укладывает его на диван Зотов.

 - Я русский, - бормочет, засыпая Африканец.

 Зотов возвращается к бутылке. На разлив время не тратит, пьет прямо из горлышка.

 Кабинет хозяйки.

 - Сейчас отвалится, - говорит она, наблюдая за экраном. – Все сделаешь, как договорились.

 Молчит Маклин.

 В распахнутые настежь ворота «замка» въезжает потрепанный автомобиль следователя прокуратуры Петра Борисовича Максимова.

 За рулем машины женщина средних лет, зовут ее Светланой Игоревной, а сам Максимов сладко спит на заднем сидении, привалившись к дверце, даже улыбается во сне.

 Затормозив у дома, женщина будит Максимова.

 - Приехали.

 Следователь сразу же просыпается.

 - Такой славный сон видел, - докладывает он.

 - Здоров ты спать, Борис Петрович…. Сколько тебя знаю, все спишь да спишь.

 - А все люди разные, - не торопится покидать машину следователь. – Одному пяти часов хватает, а кому-то и десяти мало.

 - Все так, - согласна женщина.

 - Куда это мы приехали? – оглядывает дом, милицейские машины, скорую Максимов.

 - Генерал убиенный, - напоминает ему женщина.

 - Не люблю покойников, - берется за ручку дверцы следователь. – Люблю живых.

 - Сон-то какой видел? – останавливает  Максимова женщина.

 - Иду я по пустыне, - оставив ручку, охотно рассказывает Максимов. – Тишина, воздух чистейший, а тут навстречу мне верблюд двугорбый и говорит басом: « Чего ты, дурень, здесь не видел?»

 - Да ну вас, - отмахивается женщина.

 В спальне тесно для гостей, а потому двери в холл распахнуты настежь. В холле охранники Дунаева, Маклин и Екатерина.

 В спальне следственная группа, туда и проходит Максимов. Его узнают, и он узнает следователя.

 - Здоров, Максимов!

 - Привет.

 - Самоубийство, - говорит следователь. – Чего тебя сдернули?

 - Так генерал все-таки, - рассматривает труп Максимов. – Пух… Через подушку стрелялся?

 - Ну.

 - Это, чтобы никто не услышал, так? Деликатный дядя. Оружие?

 - Вот, - показывает пистолет в прозрачном пакете следователь милиции. – Пушка охранника. Те упились в стельку.  Генерал тоже был в подпитии, встал ночью, взял пистолет у черного,  и в лоб через подушку…

 - Можно забирать? - спрашивает эксперт.

 - Баллистику сделай, - говорит Максимов. – Карта нужна медицинская, может болен был чем неизлечимо.

 Труп Дунаева уносят. Бригада уходит. Один остается Максимов в спальне. Отсюда он видит компанию в холле. Встречается глазами с Маклиным. Хмуриться, будто хочет что-то припомнить. Не торопясь, выходит из спальни.

 - Прошу прощения, вы первым увидели генерала? – спрашивает у Маклина.

 Тот кивает.

 - А было-то это как?

 - Он просил разбудить, - смотрит в пол Маклин. – Я зашел – и увидел.

 - Пушечку в руке держал?

 - Валялась на полу.

 - Где, показать можете?

 В спальне Маклин показывает, где он обнаружил пистолет.

 - Сами-то его брали пальчиками?

 - Нет.

 Приглядывается к нему Максимов.

 - Вроде встречались с вами? Обличье знакомое.

 Маклин впервые смотрит на Максимова.

 - Может быть, не помню.

 Внезапный звук переключает их внимание. Африканца рвет, он только успевает дернуться в сторону от ковра, в угол холла.

 Неловкость эту смягчает своим радушием Максимов. Он на Африканца не смотрит, смотрит он с улыбкой на Екатерину.

 - Избенка у вас блеск! - говорит он. – Хотелось бы познакомиться.

 - Можно, - поднимается женщина.

Все еще не убранный после торжества зал, даже в камине дымятся поленья.

 - Оторви и брось! – стоит у камина Максимов. – Все правильно: жить нужно на земле и рядом с живым огоньком. Держава у нас  с полмира. На кой нам небоскребы? Зачем? – это он говорит, расхаживая по залу. – Пусть пчелки в улье живут. Человечку свой дом нужен.

 - Владеете? – искоса смотрит на следователя Екатерина.

 - Мечтаю, - улыбается Максимов.

Следователь останавливается перед женщиной, внезапно нарушает  «раешный» стиль речи:

 - Вы красавица и умница, - говорит он. – Это так редко встречается.

 - Чушь собачья, - уходит женщина. – Просто красавицам нет нужды притворяться умными.

 Они в разных концах зала.

 Затем в библиотеке: небольшой комнате, плотно заставленной книжными шкафами.

 - Книжечек-то, господи! – вновь в восторге Максимов.

 - Это библиотека деда.

 - Ученый был человек? - достает одну из книг следователь.

 - Нет, он не был ученым, - с нарастающим раздражением отзывается Екатерина. – Он был картографом, обыкновенным картографом, всю жизнь просидел в подвале за кульманом…. Он просто любил книги.

 - Просите, как вас по батюшке? – спрашивает Максимов.

 - Екатерина Юрьевна.

 - Екатерина Юрьевна, не серчайте на меня. Не знаю, грешный, с чего начать…. Ну, допустим…. Кто был в доме в эту ночь?

 - Мой муж и я, охрана, сам генерал – вот и все. Все гости разъехались.

 -  Уверены в этом?

 - Убеждена…. Нет, постойте…. Моя бабушка, ее подруги и Хамутин Евгений, но они во флигеле играли в карты…. Они там часто собираются.

 - Но двери дома запираются на ночь? Флигель изолирован?

 - Абсолютно.

 Максимов вновь «переворачивает» тон речи:

 - Мне нравится ваша категоричность, Екатерина Юрьевна. В ней не только ум, но и научный склад ума…. Если можно, продолжим экскурсию.

 Кабинет Екатерины. С отсутствующим видом Максимов опускается в кресло, закрывает глаза, зевает, прикрыв рот ладонью.

 - Не выспались? – спрашивает Екатерина.

 - Моя беда, - признается Максимов. – Всегда спатеньки хочется. Доктора говорят, в крови мало железа, отсюда сонливость…. Вы давно знаете генерала Дунаева?

 - Лет восемь.

 - Были друзьями?

 - Любовниками, - честно признается женщина.

 - Это бывает, - внимательно смотрит на хозяйку Максимов, сонливости как не бывало. – И как вы думаете, что заставило генерала нажать на курок.

 - Он был очень одиноким человеком…. Во времени одиноким, вы понимаете? Это было не его время. Потом фонд. Мне кажется, он терпеть не мог свою работу.

 - Вот беда-то! – вновь «опрощается» Максимов. – Я чего вам скажу: генералы  чаще в себя палят, чем рядовые. Вот объясните мне - недоумку, почему бедолага какой редко веревку мылит, а богач всегда рад стараться?

 - У нищего есть надежда.

 Внимательно смотрит на женщину Максимов.

 - Нет, вы определенно умны.  И буду с вами откровенен: я не верю, что генерал застрелился…. Я думаю – его убили?

 - Убили?! – поражена Екатерина.

 - Стреляются, как правило, в висок или в сердце, но чтобы в лоб… Это неудобно, - Максимов подходит к столу, поднимает зажигалку в форме пистолета. – Чудная вещь! – рассматривает он зажигалку. – Смотрите! – он выгибает руку с зажигалкой, направив дуло в лоб, нажимает курок, чуть не обжегшись язычком пламени. – Видите, чертовски неудобно.

 - Кто мог убить Михаила? – опускается в кресло Екатерина.

 - А кто его знает, - вновь благодушен Максимов. – Разберемся. Работа у меня такая разбираться, - машинально он тянется к фотографии ребенка, берет ее.

 Екатерина вырывает фотографию из рук Максимова.

 - Отдайте! Что за манера трогать чужие вещи!

 - Извините, - смущен Максимов. – Кто это?

 - Вам какое дело!

 - Извините, - повторяет следователь. – Никакого, вы правы.

 - Это мой сын, - еле слышно говорит женщина. - Он умер… Я его любила, а он умер…. Я больше никого не любила, только моего сына, а он умер…. Совсем маленьким….. Тогда я думала, что умерла вместе с ним…. Ну, есть еще вопросы?

 Максимов только головой покачивает.

 - Постойте, - говорит Екатерина, устраиваясь у монитора. – Идите сюда, - манипулируя клавишами, она восстанавливает на экране запись той, трагической ночи.

  На экране Дунаев допивает свое в компании охранников.

 Происходит это в небольшом холле, обставленной мягкой мебелью, перед  спальней для гостей. Дунаев настроен мрачно и самокритично.

  - Скажете я генерал? Был генералом, а теперь я кто?... Нет, черный, ты мне ответь, кто я такой?

 - У меня имя есть, - хмурится Африканец. – Меня Валерой зовут.

 - Пусть ты Валера, - согласен генерал. – А я кто? – не дождавшись ответа, бичует себя. – Дерьмо я на ляжке – вот кто, потому что клятвопреступник. Я присягу давал Отчеству и Державе! Нет державы, нет генерала Дунаева! И каждый смело может мне в лицо плюнуть. Вот ты, негр, плюй, я приказываю!

 - Я не негр, - вконец обижен Африканец. – У меня мама русская. Я русский.

 - Ну да, а Хамутин Женька -бабник, - мрачно смотрит Дунаев на охранников. – Чего молчишь, Зотыч?

 - Коньяк хороший, - хвалит выпитое охранник.

 - Я дерьмо, да? – гнет свое генерал. – А вы того хуже: у дерьма в холуях…. Капитализм, сэр, демократия?! Хрена! Рабство, феодализм… Рыцари, мать вашу…. Встать!

 Зотов и Африканец нехотя поднимаются. Мрачно смотрит на эту хмельную парочку генерал.

 - Ударь меня, Зотыч, - просит он. – Кулаком по роже. Ну, бей!

 - За что?

 - За все… Ну, бей, как тех, в подвале.

 Молчит лысый охранник.

 - Ненавижу! Холуи! – вдруг орет на него Дунаев. - Отродье буржуйское! Просрали Союз! – и, не дождавшись удара, генерал бьет сам кулаком по лицу Зотова.

 Тот только поднимает руки, защищаясь. Тогда Дунаев замахивается на Африканца, тот уклоняется от удара, отступает. Дунаев за ним. Загоняет Африканца в угол, бьет его изо всех сил. Правда, и сил этих остается немного.

 - Ну, бей меня! – размахивая кулаками, орет генерал. – Бей черный! Ты же русский! Бей!

 Кабинет Екатерины. Она прерывает запись. Экран монитора темен.

 - Чудеса, да и только! – поражен Максимов. – Чудо техники. Зачем это вам?

 - Дом большой, нужен порядок.

 - Хорошо бы сам выстрел увидеть, - поднимается Максимов.

 - Увы, все пошли спать.

 - Вот жалость-то…. Слушайте, а сейчас…. Можно глянуть, что в доме…. Так просто. Любопытен я, извините.

 - Нет, нельзя, - сухо отзывается Екатерина.

 Они идут от дома к флигелю.

 - Могу я этого эфиопа арестовать, - рассуждает Максимов. - Нет проблем, и отпечатки имеются. Впаяет ему суд лет пятнадцать, обязательно впаяет…. Только не верю. Мог он по пьяни генерала, мог, конечно, только комедь не стал бы устраивать с самоубийством. Нет, не стал.

 - Да почему же комедь? – останавливается Екатерина. – Вон как человек себя казнил.

 - Это словами, словечками, - с простецкой улыбкой возражает следователь. – А пулькой в лоб – совсем другое дело.

 Флигель. На том же месте, в том же старинном, удобном кресле спит Софья Андреевна.

 Максимов и Екатерина стоят перед ней, не решаются разбудить старушку.

 - Нехорошо смотреть на спящих стариков, - произносит она, не открывая глаза. – Они спят некрасиво…. Кто это с тобой, Катя?

 - Следователь прокуратуры Петр Максимов, - представляется гость и сразу видно, что старушка ему нравится.

 Софья Андреевна открывает глаза.

 - Убийство, конечно, вместо поединка.

 -  Поединка? – не понимает Максимов.

 - Кого-то убили, - вновь прерывает его старушка. – И это правильно. Кого-то обязательно надо было убить.

 - Бабушка, перестань! – раздраженно вмешивается в разговор Екатерина. – Это было самоубийство.

 - Глупости, - отмахивается старушка.

 - Вы сказали…. Почему убить? Даже обязательно, - спрашивает Максимов.

 - А кто преставился?

 - Генерал Дунаев, - отвечает следователь.

 - Он был уставшим и отжившим человеком – этот генерал, - тяжко вздыхает старушка. – Зачем таким дышать и радоваться дневному свету?

 - Здесь, ночью, вы не одна были? – спрашивает Максимов.

 - Пулю не пишут в одиночестве, - строго смотрит на него Софья Андреевна. – Женя отвез моих подруг домой. Как только все это началось, он и отвез. Они так одиноки, бедные. Только одной всегда нужны были перед глазами брюки, а вторая  родилась старой девой…. У Жени есть машина.

 - Ночью никто не выходил из флигеля?

 - Я выходила и Евгений Хамутин. Мы пировали. Это было новоселье! Это был замечательный праздник с рыцарями, но без турнира… Ладно, хватит! Вы, конечно, хотите узнать, кто убил генерала?

 - Хочу, - не спорит Максимов.

 - Я убила, - спокойно говорит старушка. – Арестуйте меня.

 - Ты с ума сошла! – восклицает Екатерина.

 - Ну, арестовывайте! – поднимается Софья Андреевна.  

 - Придется, - соглашается Максимов.

 - Вы меня в тюрьму отвезете? – спрашивает старушка.

 - Непременно, куда еще, - кивает Максимов.

 - Только не надо в одиночку…. Я хочу в большую камеру, где много лихих людей: шлюх, разбойников, казнокрадов….

 - Под следствием и осужденных держат раздельно, - напоминает Максимов.

 - И зря, - сердится старушка. – Это нарушение прав личности. Я пожалуюсь в ООН…. Знаете, в старости не хватает только одного – приключений. Поэтому старики так любят путешествовать. На Лазурный Берег, в Париж, в тюрьму – какая разница. Я приношу, как это… добровольное признание. Ну, где ваши наручники?

 - Один вопрос, - Максимов строг, даже суров. – Один вопрос: как вы убили генерала Дунаева?

 - Очень просто, - охотно рассказывает старушка. - Был пир – и доза смертельного яда в бокал его шабли…. Генерал, надеюсь, недолго мучился.

 - Нет, - говорит Максимов. – Недолго.

 - Это главное, - вновь усаживается в кресло старушка. – Смерть – это ничто. Вот мучения – мерзость, грех.

 - Генерал погиб от пули, - говорит Максимов. – От пули в лоб.

 - Выходит, это не я его убила? – вновь опустив веки, тихо и разочарованно спрашивает старушка.

 - Нет, не вы.

 - Жаль, - еле слышно произносит Софья Андреевна.

 - Как вы думаете, кто мог это сделать? - спрашивает Максимов, выдержав паузу.

 - Никто, - открывает глаза старушка. – Время…. Знаете, милый следователь, времена бывают нежными, жестокими, подлыми и равнодушными. Мишу Дунаева убило подлое время.

 - Извините, что потревожил, - прощается Максимов.

 - Пустяки.

 Следователь и Екатерина уходят. Они уже у двери. Старушка окликает Максимова.

 - Молодой человек, подойдите, пожалуйста. Только один. Ты, Катя, стой, где стоишь.

 Следователь приближается к Софье Андреевне.

 Екатерина остается стоять у портрета деда. Она в гневе. Ей, как всегда, не нравятся чудачества бабки.

 - О временах я вам все рассказала, - тихо говорит старушка. – Теперь о людях. Моя знакомая актриса, самый настоящий гений, между прочим, говорила так: « В ком-то живет Бог, в ком-то дьявол, а в ком-то живут только глисты». Она ошиблась, чаще всего в людях живут и Бог, и дьявол в полном согласии…. Ну, и глисты, конечно. Вот в этом  вся проблема, - пристально смотрит Софья Андреевна мимо Максимова на внучку.

 И портрет злого господина с грохотом падает на пол, сорвавшись с крюка.

 Екатерина провожает Максимова. Тот направляется к своей машине.

 - Это все? – спрашивает Екатерина.

 - О чем это вы? – останавливается Максимов.

 - Охрана, мой муж… Вы их допросить не хотите.

 - Допрошу как-нибудь, - мило улыбается Максимов. – Потом… У вас бабка оторви и брось! Классная бабуля!

   

  Кабинет Дунаева, естественно, без генерала. На его месте не сидит, а стоит Башилов. Стоят у стола и другие сотрудники фонда. Только вчера был пиршественный стол, сегодня «похоронный».

 - Все, - смотрит на часы Башилов. – Можем сесть.

 И все садятся. Последним – Маклин. Тягостная пауза.

 - Ничего не поделаешь, - наконец говорит Башилов. – Нужно жить дальше. Мы с дедом как-то разработали проект нового детского дома….. Может быть, решись он тогда на стройку и не стал бы в себя стрелять, кто знает?…  Всякие подачки – это крохи, проблему решить не способны. Мы с ним придумали особый дом: не казарму, а коттеджи на земле. Пятнадцать коттеджей, семь спален в каждом на двух этажах, в каждой спальне по двое воспитанников. О земле мы уже тогда договорились, землю нам дадут.

 - И деньги? – спрашивает чей-то голос.

 - Нет, - покачивает головой Башилов. – Деньги будут наши. Развернем торговую сеть. Введем режим экономии, сократим фонд зарплаты…. Должен предупредить, что сократим заметно. И тот, кого это не устраивает, может подать заявление об уходе….

 Башилов ждет реакцию на свои слова, но тщетно. Тогда он распускает собрание:

- На сегодня все.

 Сотрудники расходятся. В кабинете остается только Маклин.

 -  Хорошо, что остался. Смотри! - разворачивает перед ним архитектурный проект Башилов. – Здесь столовая, а это клуб, здесь котельная….Сквер вокруг каждого коттеджа, а вокруг…. вокруг сад яблоневый посадим и пасеку! Ну, как тебе?

 - Не потянем, - сомневается Маклин.

 - Потянем, - убежден Башилов. – Не сразу, конечно. Я тут просчитал: года за два сделаем, - сворачивает чертеж новый шеф.

 - Ты же хотел в школу, учителем, - осторожно напоминает Маклин.

 - Хотел, - не спорит Башилов. – Только теперь…

 - Теперь ты генерал, чего уходить, - усмехается Маклин.

 - Теперь я генерал, правильно, - пристально смотрит на него Башилов. – Но и ты, Виктор, теперь уже не сержант, а полковник.

 Во дворе фонда Маклин садится в свою машину. Неподалеку стоит автомобиль Максимова. Следователь салон покидает, выходит с улыбкой навстречу «Мерседесу» Маклина.

 Маклин и не думает тормозить, только в последний момент жмет на педаль. Ждет.

 - А я -то, дурень, думаю: давить меня будут, - все с той же простецкой улыбкой садится рядом с ним Максимов.

 Молчит Маклин.

 - Да я чего, так… Подошлю человечка, надо бы покопаться в финансах вашего фонда, а я не спец, - говорит Максимов.

 - Это не ко мне, - отзывается Маклин.

 Приглядывается к нему Максимов.

 - Нет памяти на лица! Нет ее – и все, - жалуется Максимов. – Факты там разные, слова, бумаги помню, а лица… Дефект какой-то медицинский.

 - Дела у меня, тороплюсь, - говорит Маклин.

 - Задержу минут на десять, всего два вопросика. … Мы тут баллистику сделали, пуля вошла в черепушку вашего шефа под прямым углом, что почти исключает версию самоубийства. Отсюда мой первый вопросец: кто мог желать смерти генерала Михаила Ивановича Дунаева?

 - Не знаю, - не сразу и сухо отзывается Маклин.

 - Второй вопрос: какие проблемы в последнее время возникали перед вашим шефом: личные, хозяйственные, проблемы со здоровьем?

 - Без понятия, - вновь односложно отзывается Маклин.

 - Был у меня один случай, - уходит от тона допроса Максимов. – Один самоубивец письмишко оставил, а в нем на здоровье жалоба слезная. Нет, пишет, смысла с таким здоровьишком жить. Ну, патологоанатомы всего его переворошили – здоров, как бык. Все органы при жизни пахали, как трактор «Кировец». Год колочусь над этой загадкой, а потом от одной дамы выяснил, что сбой у самоубийцы вышел с потенцией, а он был большой ходок по этой части…. Такие дела.

 Молчит Маклин. «Веселый» рассказ о бедняге-импотенте никак не настраивает его на откровенную беседу.

  - Ну, не буду вас пытать - мучить, - берется за ручку дверцы Максимов. – Как-нибудь поговорим подробней. Будьте здоровы!

 - Пока, - кивает Маклин.

 Дом Маклина и Екатерины. Бригада уборщиков ( все лица средне-азиатской национальности) наводит порядок в зале торжеств. Действует бригада молча и ловко.

 Тем не менее, внимательно следит за всем этим Екатерина. Из своего кабинета наблюдает, с помощью камер наблюдения.

 Рядом с ней опускается в кресло Маклин.

 - Ну? – не отрываясь от экрана монитора, спрашивает мужа Екатерина.

 - Он в самоубийство не верит, - не сразу отзывается Маклин. – Баллистика там что-то показала.

 - Умный мужик, я знаю, - хвалит Максимова Екатерина. – Прикидывается простачком, но умный…. Что еще?

 - Башилов остается.

 - Что!? – резко поворачивается к Маклину Екатерина.

 - Детдом строить будет, - нехотя рассказывает Маклин. – Коттеджи, семь спален, пасека…

 - Чего ты несешь, какая пасека? – возвращается к экрану Екатерина.

 - В саду, яблоневом.

 - Ну, и порядок! – подумав, решает Екатерина. - Значит Петя Башилов деда и кокнул, чтобы место его занять.

 - Чего ты мелешь? – пристально смотрит на жену Маклин.

 Но женщина его не слышит.  Вдруг Екатерина начинает смеяться, показывая пальцем на экран.

 - Посмотри на этого, маленького, в беретке. Вот чукча! Ты только посмотри!

 Маклин смотрит. Не смешно ему. Екатерина хохочет одна.

 У крематория на стоянке автомобиль Екатерины, жена Маклина в салоне за рулем.

 Опираясь на палку, хромая, направляется к ней человек в белом, нечистом халате – это Гостев.

 Екатерина изнутри открывает перед ним дверцу, но Гостев садится не рядом с ней, а сзади.

 - А где мужик твой? – спрашивает он.

 - Отдыхает, - Екатерина, не поворачиваясь, протягивает Гостеву несколько фотографий. Некоторое время гример их рассматривает, возвращает фотографии женщине.

 - Петро Башилов, знакомая личность, дальше что?

 - Не строй из себя идиота! – внезапно орет женщина.

 - Сумма прописью, - помолчав, произносит Гостев.

 На листке из блокнота Екатерина чертит цифры, протягивает бумажку гримеру.

 - Деловая женка у моего старого друга, - усмехается Гостев. – Но за эти бабки я даже муху не прихлопну.

 - Прибавь ноль в конце, - разрешает Екатерина.

 - Годится, половина сейчас.

 - Четверть.

 - Ладно, - соглашается гример. – Ну, не могу спорить с красивой женщиной….

 Екатерина протягивает Гостеву деньги.

- Когда генерала хороните? – спрашивает гример, пересчитывая  полученную сумму.

- Не знаю, - нехотя отвечает Екатерина. – Он завещал кремировать. Пишет, что боится быть похоронным живым.

 - Это правильно, - говорит гример. – Значит, к нам привезут бедолагу. Надо же, такой         был роскошный мужчина и руки на себя.

 - Мне надо ехать, - сухо произносит Екатерина.

 - Понял, понял, надо, так надо, - выбирается из машины Гостев, вдруг замедляет процесс ухода. – Красивая ты женщина! Таких мы  без грима кремируем.

 - Пошел отсюда! – чуть ли не в истерике кричит Екатерина.

ХХХХХ

Знакомый нам небольшой          зал, заполненный спящими клиентами Евгения Хамутина. Среди спящих Петр Максимов.

 Вот  и сам руководитель «уроков счастья» выходит в сонное царство. Несколько пассов – и народ просыпается в радостном оживлении: улыбки, громкая речь…. Только Максимов продолжает спать.

 - До четверга, дорогие мои! – прощается Хамутин.

 Народ расходится. Психоаналитик подсаживается к спящему Максимову. Вот они уже и одни в зале.

 Следователь открывает глаза.

 - Спасибо, - говорит он с улыбкой. – Редко удается среди дня дать храповицкого.

 - Пожалуйста, можете задавать ваши вопросы, - разрешает Хамутин.

 - Даже не знаю с чего начать, - поворачивается к нему Максимов. – Слушайте, сон-то получился какой-то особенный. Как это у вас получается?

 - Да, ничего особенного, - отмахивается Хамутин. – Вы просто никому не завидовали во сне, а потому и были счастливы.

 - Точно! – поднимает палец Максимов.

 - Знаете, почему Каин убил Авеля? – продолжает Хамутин, не дождавшись ответа, продолжает: – Из зависти, верно, но не только. Он хотел занять место брата перед Богом. Вот с тех древних времен и не существует других причин убийства.

 - Если бы, - вздыхает следователь. – Было и это в моей практике, но было и другое.

 - Что же?

 - Убийство ради самого убийства.

 - Ну, это патология, факт медицинский. В норме все проще. Наш мир, дорогой мой следователь, пропитан насквозь ядом зависти. Нет равенства между людьми, все мы рождаемся разными. Нет равенства, значит, и справедливости в нашем понимании быть не может. Вот в чем беда. Нищий завидует богатому, неудачник счастливчику, уроды красавцам, старики молодым…. И как выправить природу в борьбе за эту несчастную справедливость? Только кровью. Другого метода человечество пока не изобрело…. Ну, давайте, давайте ваши вопросы.

 - В ту ночь никто из вас не выходил из флигеля? – помедлив, спрашивает Максимов.

 - Ну, как можно? – улыбается Хамутин. – Все выходили, извините, по нужде… Да, вы правы, каждый из нас мог прихлопнуть генерала. Мои старушки вполне могли, много ли сил нужно, чтобы нажать на курок? И я мог. Вы по долгу службы должны подозревать всех, я понимаю.

 - Вы лично вне подозрений, - поднимается Максимов.

 - Это почему же? – даже обижен Хамутин.

 - Секрет, - уходит Максимов.

 - Мы играем в преф по  мелочи, по рублику, - говорит, провожая следователя Хамутин. – Единственный способ сохранить коллектив. Нет большого выигрыша, нет зависти, нет разрушения. Я люблю своих старушек, а они, вполне возможно, любят меня.

 - Ерунда! – резко поворачивается к нему Максимов. – Выходит, играй  вы пулю по червонцу и, в конце концов, перерезали друг друга!?

 - Вполне возможно, - спокойно отзывается Хамутин. – Не исключено.

 Маклин рубит сухое дерево в саду. Ловкий и сильный он мужик. Старушка Софья Андреевна любуется его работой.

 На земле дерево. Маклин трудится над «расчлененкой». На минуту останавливается, передохнуть.

 - А я помню эту яблоньку саженцем, - говорит старушка, собирая нарубленные сучья.  – Такое веселое было дерево, а яблочки потом – объеденье.

 Несут они остатки яблони к камину в пиршественном зале. Сваливают сухое дерево на угли  и пепел. 

 Екатерина сидит у стола, издали наблюдает за ними, перед ней бутылка спиртного и рюмка.

 Маклин подкладывает газету, щелкает зажигалкой. Сухое дерево загорается сразу.

 Внезапно сквозняк захлопывает тяжелую дверь зала. Маклин вздрагивает, резко поворачивается.

 - Тебе нечего бояться, - с улыбкой говорит старушка, - Помнишь, тебе победит только тот, кто не рожден матерью и тогда, когда Березняковский лес тронется с места.

 - Софа, что ты опять болтаешь, что? – раздражена Екатерина.

 - Молчу, - подсаживается к внучке старушка. – Налей-ка, все-таки поминки моей любимой яблони.

 Софья Андреевна получает просимое, пьет умело, залпом.

 - Сейчас заплачу, – говорит она, – да ну вас! – поднимается, уходит.

 Екатерина подходит к Маклину, обнимает его спину.

 - Люблю тебя, - еле слышно говорит она.

 - Что? – поворачивается к жене Маклин.

 - Люблю, - повторяет Екатерина, отступив на шаг. – Такого сильного, красивого, молодого! Повелителя огня! Люблю!

 Идет на нее Маклин, женщина отступает с улыбкой, натыкается на стул, стул падает, Екатерина падает, падает на нее Маклин. Они любят друг друга прямо на полу этого огромного зала… За любовниками камин, где дымно сгорает сухая яблоня.

 Похороны Дунаева в крематории. Гроб с генералом стоит на площадке подъемника. Красная повязка закрывает лоб Дунаева. Звучит подобающая моменту музыка. Прощаются с шефом сотрудники и друзья. Много людей в форме. Максимов в отдалении стоит, у входа в «Зал прощаний». Здесь и охрана генерала: Африканец и Зотов.

 Екатерина на Африканца и смотрит внимательно.

 - Погиб, как на фронте, - говорит один седовласый полковник другому офицеру.

 - Жил, как солдат и умер, как солдат,- не спорит офицер.

  Один за другим подходят они к гробу. Екатерина держит Маклина за руку. Вместе они и приближаются к генералу, Екатерина касается повязки на  лбу покойника перстнем на пальце.

 - Что стоишь? – это она еле слышно, Маклину.

 Маклин занимает место у гроба, но будто не знает, что с этого места следует делать. Наконец, он склоняется и припадает губами к лицу Дунаева. Стоит так, стоит слишком долго, но его рука так и остается в руке Екатерины. Женщина и оттягивает мужа прочь, отводит к стене.

 Башилов подходит к гробу, склоняется над ним, и в это время гремит взрыв….

 Маклин, старый солдат, рывком закрывает собой от осколков и взрывной волны Екатерину. 

 По тем временам в коридоре больницы чисто и светло. По чистоте  этой спешит длинноногий доктор в белом халате. Идет очень быстро, торопится, некогда ему говорить о пустяках.

 - Сантиметр в сторону – и все - мы бы его потеряли, а так забирай, хоть сегодня.

 Говорит он это Хамутину, но, соизволив обратить внимание на Екатерину, резко останавливается.

 - Это кто?

 - Его жена.

 - Поздравляю, - и доктор вновь бежит дальше.

 На этот раз его не преследуют. Ханютин и Екатерина направляются по коридору обратно.

 - Похоже, сезон охоты открыли на руководство вашего фонда, - говорит Ханютин. – Кто следующий? Твой Витя?

 Екатерина будто не слышит его, отходит в сторону, прижимается спиной к стене, взгляд ее невидящ.

 - Негодяй! – бормочет она. – Крови сколько… Сколько крови, ужас…. Как это, зачем? Столько крови…

 Хамутин шевелит пальцами перед лицом Екатерины.

 - Кто негодяй, Катя? Кто?

 Женщина приходит в себя, не отвечает Хамутину, идет дальше.

 Дверь в  палату Маклина открыта. Палата мала крайне, но на одного человека. Маклин сидит на койке в пижаме, горло его перевязано.

 - Вот он наш герой, – останавливается на пороге Хамутин.

 - Молчи! – резко поворачивается к нему Екатерина. – Он спас меня, понимаешь, спас! От смерти, от крови!  Я люблю его! Слышишь ты, люблю!

 Машина Максимова стоит у больницы. Следователь восседает позади водителя с видом скучающим. Видит он, как покидает клинику Хамутин, садится в свою машину, уезжает.

 - Кого ждем? – вздохнув, спрашивает Светлана Игоревна.

- Кабы знать, - безмятежно отзывается следователь. – Может дождичка, может града, а может и бури.

 - Это так, - согласна женщина, – погода у нас переменчивая. Вот и люди переменчивые. Сегодня он аж светится, а завтра, как туча.

 - Ты это о ком?

 - Да о мужике моем, - вздыхает женщина.

 - Бросай его, Люда, - зевнув, советует Максимов.

 - Что он камень, чтобы его бросать, - сердится водитель.

 - Да ладно тебе, - отмахивается следователь одной рукой, а другой подносит к глазам бинокль.  - Вот и буря, - говорит он. – Надо же!

 А видит он в окуляры свои, как из машины, подкатившей к больнице, выходят улыбчивый и угрюмый.

 - Кто такие? – спрашивает женщина.

 - Старые знакомцы: Сыч и Борзый, - бормочет Максимов. – Пираты, фондов разных ловцы и убивцы.

 Не нужен больше бинокль. Откладывает его Максимов, но вместо бинокля подстраивает к уху микрофон.

 - Нехорошо подслушивать, - говорит водитель.

 - И подсматривать тоже, - согласен следователь.

 Слушает он, тем не менее, с напряженным, сосредоточенным, даже злым лицом. Совсем другой человек перед нами – охотник.

 Горло Маклина в бинтах. Он в машине рядом с Екатериной. Женщина за рулем. Маклин и Екатерина возвращаются домой.

 - Уедем мы с тобой, - улыбается жена мужу. – К морю теплому, к пляжу, к солнцу… Хоть на две недели. И все смоется, все уйдет, - одна рука на руле, другой она находит руку Маклина. – Мы теперь богачи. Ты – король, а я королева и можем ехать, куда угодно…. Ну, что ты молчишь? Уедем, да?

 - Уедем, - не спорит Маклин, свободной рукой         притрагивается к бинтам.

 - Болит?

 - Так, ерунда.

 Лесная дорога, потом железнодорожный переезд. Прямо перед ними опускается шлагбаум.

 Тишина, нарастающий стук колес.

 Перед ними с грохотом возникает железная, бесконечная змея товарного состава: платформы, груженые кругляком.

 Мимо ветрового стекла медленно, в оглушительном грохоте, ползут  не ошкуренные бревна.

 - Лес двинулся с места, - вдруг, смеясь, говорит Екатерина. – Лес пошел! Березняковский!

 Маклин понимает, что рядом с ним совсем другой, страшный человек.

 - Что ты? Что? – он сжимает руку Екатерины. – Не надо, зачем?

 Екатерина не слышит Маклина. Вырвавшись из машины, бежит к переезду, размахивает руками, выкрикивает неслышные проклятия в адрес платформ с лесом.

 Следят за ней мертвые, скованные пустым любопытством, лица людей в автомобилях, скопившихся у переезда.

 Маклин догоняет Екатерину, обнимает ее, прижимает к себе, закрывает оскаленный рот жены ладонью, но приступ безумия длится до тех пор, пока пространство перед ними закрывает грохочущий лес….

 Все – уходит состав…. Поднимается шлагбаум.

 Тишина. Екатерина успокаивается, но она чуть не падает. Маклин подхватывает жену.   Нетерпеливо начинают гудеть клаксоны автомобилей.

 Маклин устраивает Екатерину в салоне. На этот раз он садится за руль, включает передачу, «Мерседес» переползает рельсы.

 - Как ты? – поворачивается к жене Маклин и видит ее искаженное лицо, залитое слезами.

 Ночь Маклину снится все тот же страшный сон: из последних сил он защищается от агрессии безликих людей. Он обречен в этой рукопашной драке, но в последний момент просыпается с  криком. Медленно приходит в себя и видит, что кровать рядом с ним пуста.

 Спальня расположена на втором этажа их «замка». Босой Маклин подходит к окну. Перед ним сад в призрачном свете белой ночи.

 По саду бродит существо в белоснежной, длинной, ночной рубахе. Это Екатерина.

 Она, как будто, спокойна, только время от времени касается пальцами лица и бормочет, почти что, с улыбкой:

 - Кровь, кровь….

 Торопится к ней через сад Маклин и внезапно натыкается на Хамутина. Тот подносит палец к губам.

 - Тихо.

 - Что с ней? - спрашивает Маклин.

 - Прочь, проклятое пятно! – шепчет Хамутин. – Прочь! В аду темно! Не врач миледи нужен – духовник.

 - Что с ней?! – Маклин притягивает к себе за шиворот Ханютина.

 - Кровь, она стирает кровь, - высвобождается психиатр. – И никак, не получается, не выходит….

 - Да пошел ты! – отталкивает Хамутина Маклин, догоняет Екатерину.

 Взгляд женщины невидящ, движется она механически. Маклин с силой поворачивает жену к себе.

 - Катя! Проснись! Что ты! Не надо…. Зачем?

  Екатерина вырывается, убегает. Маклин преследует ее до самой ограды. Все – тупик. Екатерина прижимается спиной к забору.

 - Нет! – кричит она. – Нет!

 Маклин обнимает жену, прижимает к себе, целует ее невидящие глаза и в глазах этих появляется смысл.

 - Зачем? Не надо, - заклинает жену Маклин. – Идем, все хорошо.

 Теперь уже Екатерина крепко прижимается к Маклину.

 - Не уходи, - просит она еле слышно. – Только не уходи….  Не оставляй меня, пожалуйста.

  Спальня. Они лежат рядом с открытыми глазами. Екатерина поднимается.

 - Куда ты?

 - Все в порядке, спи, я сейчас, - совершенно нормальным тоном успокаивает мужа Екатерина.

 Ванная комната. В шкафчике находит Екатерина большой флакон со снотворным, высыпает таблетки на ладонь, резким движение отправляет снотворное в рот, запивает водой прямо из крана.

 Улыбается несчастная Екатерина, включает воду, все той же улыбкой становится под душ прямо в ночной пижаме. Ей хорошо, она засыпает и опускается под струями воды на кафель пола.

 Маклин прислушивается к шуму воды, встает, открывает дверь, сразу видит Екатерину, лежащую на полу под парящим, горячим душем.

 Бросается к ней, вытаскивает из ванной комнаты, опускает мокрую жену на ковер в спальне, пробует привести Екатерину в себя, но тщетно…

 На этот раз преферансисты всей компанией стоят у входа в замок и смотрят, как санитары выносят на носилках Екатерину. Мечется Маклин, что-то пытаясь выяснить у врача. Ему разрешают сесть в скорую рядом с носилками, на которых лежит Екатерина, за жизнь которой продолжает биться медицина….

 Ворота «замка» распахнуты. Она так и будут раскрыты до самого конца нашей истории.

 Преферансисты молча возвращаются к игре по тропе к флигелю…

  Коридор больницы перед реанимационной палатой. Маклин поднимается навстречу врачу. Тот измучен долгим поединком за жизнь человека.

 - Что? Что? – кричит Маклин. – Она жива?

 Врач молчит, лишь отрицательно покачивает головой.

 Дождь. Ворота «замка» распахнуты настежь.

 У ворот останавливается машина Максимова. Следователь, по обыкновению, дремлет на заднем сидении.

 - Что делать? – спрашивает водитель. – Ворота открыты.

 - Вперед, - командует, не открывая глаза, Максимов.

 Машина подкатывает к дому.

 - Тихо как, - говорит Светлана Игоревна. – Может, и нет никого.

 - Может, - не спорит  следователь.

 Тем не менее, он выбирается из машины. Нажимает на ручку тяжелой входной двери, но дверь эта тоже не заперта.

 - Эй! Есть кто в доме?

 Тишина ответом следователю.

 Кабинет Екатерины. Маклин сидит перед монитором и смотрит «фильм» о своем собственном преступлении.

 Вот он появляется в холле, где мертвецким сном спят охранники, вот склоняется над Африканцем. Маклин в перчатках. Кобура под курткой охранника. Маклин овладевает пистолетом….

 Максимов в «замке». Прихожая, затем зал торжеств. Пусто, не прибрано. На столе остатки еды. Один из стульев валяется  на полу.

 Максимов поднимается по лестнице, открывает двери комнат.

 Никого в библиотеке, пусто в биллиардной…

 На экране монитора. Маклин открывает дверь спальни, переступает порог.

 Спит Дунаев, лежа на спине, но когда Маклин подходит к кровати, вдруг открывает глаза.

 - Витек, - бормочет он с улыбкой. – Ты чего, Витек?

 Маклин стоит над генералом с пистолетом.

 У Дунаева нет сил пошевелиться. Он только протягивает руку навстречу пистолету, будто хочет отвести его дуло в сторону.

 - Не надо, - шевелятся губы Дунаева.

 И тогда Маклин рывком закрывает его лицо подушкой, прижимает к подушке пистолет и нажимает курок….

 Все это видит вошедший в кабинет Максимов, и Маклин слышит его шаги, поворачивается к следователю, произносит, не выказав и тени удивления.

 - Говорила, что сотрет, а не успела…. Не успела стереть…. Надо было сразу…

 Максимов опускается в кресло напротив Маклина.

 - Узнал я тебя, сержант, - говорит он. – На кладбище еще узнал, когда твою жену хоронили.

 - Хоронили, да, - бормочет Маклин, - нет ее, - он зачем-то прокручивает запись назад, и снова пускает изображение, начиная со своего появления в холле.

 - Хватит! – Максимов решительно поднимается, выключает монитор, говорит раздраженно. – Вставай, пошли!

 - Куда? – поднимает на следователя глаза Маклин.

 - Туда, куда еще! – пригибается к нему Максимов, почти кричит. – Как ты мог, сержант? Ты же нас всех спас тогда! Меня, генерала, всех! Как ты мог?!

 - Война была, - негромко отзывается Маклин.

 - А в миру что: труднее, хуже?! – продолжает кричать следователь.

 - Может и так, - поднимает на него глаза Маклин. – Чего ты кричишь-то? Не надо кричать.

  - Не буду, ты прав, вставай.

 - Еще чего, - усмехается Маклин. Вдруг вскакивает, сам кричит: - Это ты, ты виноват, что ее нет. Ты! Не поверил. Баллистика! Не мог он… В лоб не мог…. А я могу! – оказывается, что Маклин вооружен и дуло его пистолета смотрит в лысоватый череп Максимову. – Ты виноват, - повторяет Маклин. – Все виноваты! Ты первый!

 - Ну, стреляй, - Максимов опускается в кресло. –  Еще один труп, еще одна кровь, дальше что?

 - Уеду.

 - Куда тебе ехать, некуда тебе ехать, - тихо произносит Максимов. – Дружка твоего – гримера из крематория – его же кореша и продали. Сразу и раскололся…. А этих с наркотой возьмем, как вернутся, с грузом. На ваших машинах и возьмем.

 - Так некуда мне идти? – с ухмылкой спрашивает Маклин.

 - Некуда, сержант, некуда, - подтверждает снизу вверх Максимов.

 - Врешь, - пристально смотрит на него Маклин. – Смотри, в лоб – то можно, - он медленно поворачивает дуло пистолета себе в лоб.

 - Стой! – поднимается Максимов. – Не надо! Стой!

 Но палец Маклина жмет на гашетку.

 Максимов, не отрывая взгляд от упавшего в кресло мертвого человека, достает мобильник, тычет пальцем в кнопку.

 Потом он сидит под дождем на ступенях у входа в «замок». Отсюда виден, стоящий вдалеке, флигель.

 Там, как обычно, идет игра. Лишь Софья Андреевна одета не так, как обычно: на ней траурное платье, сшитое по старинной моде. Надо бы отметить портрет деда Екатерины. На это раз некому  поднимать его с пола, так и стоит злой старик у стены.

 - Семь червей, - говорит Софья Андреевна

 - Пас, мимо, - отзываются ее подруги.

 Хамутин снова за «болвана». Он встает, подходит к окну, отодвигает штору. Видит вдалеке сидящего на ступенях следователя.

 И Максимов видит в проеме штор, за окном, бледное лицо Хамутина.

 - Дождь кончился, - говорит Хамутин.

 - Ясный будет денек, - подхватывает молодящаяся старушка.

 - Наверно, - сбрасывая карты, не спорит ее соседка.

 В сумрак комнаты, в проем гардин, проникает луч света, а за окном в солнечном пятне дымится мокрая трава сада и воробей отряхивает перья в этом теплом пятне света…. 
                                                                                                                                                                                                                                                                                                                    2005 г.