У ТЕЛЕВИЗОРА. Комедия в 2-х действиях, но без перерыва

Действующие лица:

Шимон Гирс – дед семейства (74 года).

Фрида Гирс  - бабушка семейства (72 года).

Герман Гирс – отец семейства (42 года).

Екатерина Гирс – мать семейства (39 лет).

Алексей Гирс – наследник (17 лет).

Домовой – без возраста.

Время действие – вчера.

Место действие – Израиль.

Экрана телевизора мы не видим, но сполохи от изображения падают на лица действующих лиц. Иной раз мы слышим текст, комментирующий изображение, но все это невнятно, через паузы, "пунктиром".

ШИМОН. Сколько еще ждать? Ты посмотри, наконец, программу. У тебя какая-то патологическая ненависть к точности. Это чисто женское. Слабый пол испытывает устойчивую неприязнь к фактору времени. Женщины вообще ненавидят время. Самый лютый враг слабого пола - дни, часы и секунды.

ФРИДА. Как ты при таком уме дожил до семидесяти пяти лет! Рекорд! Альцгеймер тебя возьми!

ШИМОН. Спасибо. Сколько еще ждать?

ФРИДА. Начало через два часа и три минуты… Я же говорила, я смотрела… Ты просто все забыл. Причем здесь слабый пол и зачем вешать на крючок пустой мысли столько словесного хлама?

ШИМОН. Хочешь сказать, что я старый маразматик?

ФРИДА. Нет, ты юный прагматик.

ШИМОН. И на том спасибо… Ты сказала через два часа?! Тогда зачем мы здесь сидим? Зачем мы сидим у телевизора? Сидим, как совы… Нам всем грозит хроническое пучеглазие. Эта страшное заболевание не лечится, учтите все! Что там - эта самая ненормальная пневмония или СПИД. Массовое пучеглазие – вот что грозит человечеству.

ГЕРМАН. Лучше стоять в очереди, чем на эшафоте. Лучше сидеть у телевизора, чем в тюрьме и лучше лежать на пляже, чем в могиле.

ЕКАТЕРИНА. Меня тошнит от твоих афоризмов.

ГЕРМАН. Тебя тошнит от несвежих продуктов. Что за привычка покупать овощи у Офера в воскресенье. Ты пойми: гнилье стоит дороже, чем свежак. Это только кажется, что дешевле. Ты выбрасываешь негодное и получается баш на баш, и даже хуже. Смотри, ты купила два килограмма огурцов за четвертак. Нам пришлось выбросить три гнилых огурца. У Янкеля огурцы шли по пять, но товар-то первой свежести.

ЕКАТЕРИНА. Меня тошнит и от вашей еврейской мелочности.  Офер не обсчитывает, как твой Янкель. Мне морально трудно покупать у Янкеля. Меня с его наглой рожи воротит.

ГЕРМАН. Катрин, смотри, ты антисемитка. Тебя нужно выселить из нашего государства или отдать в религиозную школу на перевоспитание.

ЕКАТЕРИНА. Ты хочешь выселить  мать твоего сына. Ты после этого черт с рогами, квазиморда!... Ты после этого… Ты сын твоей дорогой мамочки – вот ты кто!

ФРИДА. Я бы  попросила меня не трогать всуе. Ты понимаешь, девочка из деревни, что такое всуе… Ладно, забудем… Как ты думаешь, Шимон, мы успеем посмотреть передачу?

ШИМОН. Как юный прагматик заявляю смело: почему бы и нет!

ФРИДА. Они имеют привычку являться в самый неподходящий момент. Просто вламываются в дом, творят свои подлые дела – и уходят.

ГЕРМАН. Мы будем сопротивляться?

ЕКАТЕРИНА. Как ты собираешься сопротивляться? Аника – воин. Раньше нужно было думать, а теперь мы беззащитны.

ШИМОН. Начнем кричать. Все. Хором. Мы откроем настежь окна  - и начнем вопить на пять голосов, чтобы весь город услышал. Им станет стыдно, и они уйдут.

АЛЕКСЕЙ. Я могу динамики подсоединить. Будем кричать в микрофон… Спасите!!! Грабят!!!

ЕКАТЕРИНА. Перестань, оглушишь. С твоим голосом никакой микрофон не нужен.

ТЕКСТ ИЗ ТЕЛЕВИЗОРА. Вчера… Совет безопасности… угроза войны… миллионы вышли…президент…

ШИМОН. Вы можете помолчать. Я ничего не слышу. Что там сказал Путин?

ФРИДА. Какая тебе разница, что сказал этот урод. Он – там, а ты – здесь.

ЕКАТЕРИНА. Я попрошу президента России не называть уродом. Что будет, если я так назову вашего президента?

ФРИДА. Будет неправда, потому что наш - таки красавчик вылитый против вашего… Шимон, что ты меня толкаешь твоим лакированным ботинком? Что я такого сказала?… И вообще, зачем ты разоделся дома, как на бал. Взял какую-то странную привычку… Мы здесь, по своему собственному адресу сидим… Пока что, во всяком случае. Под своей собственной крышей находимся, зачем тебе пасхальные брюки, пиджак и галстук?

ШИМОН. Чем человек становится старше, тем лучше и аккуратней он должен одеваться. Это совковая, стариковская привычка: ставить на себе крест и демонстрировать окружающим, что ты уже обрядился в обноски для гроба. Впредь я намерен носить лучшее, выстиранное, открахмаленное и отглаженное. Я  объявляю войну майкам и тапочкам… И веревкам от бачка!

ЕКАТЕРИНА. Правильно, папа!

ФРИДА. Твой папа помер от алкоголизма в городе Таганроге.

ЕКАТЕРИНА. А ваш, насколько мне известно, от жадности в Жмеринке.

ФРИДА. Мой папа не отдал бандитам нажитое. Он помнил о  семье, и охранял свое имущество до последней капли крови. Не тебе его судить. Займись лучше своими родственниками. Там полная клиника: психбольница, тюремный лазарет и наркологический диспансер… Шимон, а причем здесь веревка от бачка?

ШИМОН. Рассказываю. Давным – давно, когда я был совсем маленьким наше семейство занимало комнату в коммунальной квартире. Всего таких комнат было  семь. Значит, и ответственных квартиросъемщиков тоже семь. В сортире на гвоздиках висело семь стульчаков для унитаза. Естественно, стульчаки не крепились на винтах, а держались устойчиво только под весом зада. А еще там была веревочка от бачка. За веревку положено было дергать, чтобы навести чистоту…

ФРИДА. Шимон, кроме воспоминаний о дерьме твоя память может похвастаться чем-нибудь благоуханным?

ШИМОН. Причем здесь дерьмо? Я говорю о веревочке. Она, веревочка эта, была с бумбочкой на конце. Я в тот год еле дотягивался до этой чертовой бумбочки и дергал. Так вот, однажды веревка порвалась, и ее связали заново. В результате я не смог достать до бумбочки, но оставить дело так не мог. В те далекие годы я был хорошо воспитан. И что я сделал? Я забрался на унитаз, дотянулся до бумбочки, дернул,  но как уже указывалось, деревянный стульчак не был закреплен накрепко, и я грохнулся вместе с ним на пол, пребольно ударившись о край унитаза. С тех пор я и ненавижу веревочки от бачка.

ЕКАТЕРИНА. А у нас сортир был на дворе. Холодный такой. Зима, значит, градусов 25, а ты сидишь, заголясь, над ямой вонючей…

ФРИДА. Ну, это уж вовсе полная мерзость!

ЕКАТЕРИНА. Зато у нас не было веревочки от бачка. 

ГЕРМАН. Перестаньте! Мама, что тебе, наконец, сделала Катя? Что ты от нее хочешь? Скажи прямо, ты никак не можешь простить своему сыну, что он женился на русской женщине?

ШИМОН. Среди русских тоже попадаются приличные люди. В армии я знал майора Сашу Курицына. Отличный, скажу вам, и командир, и человек: кристальной чистоты и порядочности…А храбрец какой!

ЕКАТЕРИНА. Вот и я насчет чистоты. От крыльца до сортира было метров пятнадцать ходу через двор. Ну, зимой, летом – нет проблем, а весной осенью – грязь непролазная. Еще из свинарника натекало… Ну, приходилось сапоги резиновые натягивать. Тебе не терпится, а ты тормози – возись с обувью. Ну, раз упросила я деда мостки сделать деревянные до уборной. Дед меня любил. Достал старых досок – сделал. Только папаша, выпив, с этих досок и сверзился, поскользнувшись, ногу вывихнул, неделю работать не мог. Потом взял топор и дедовы мостки порубил. Он тогда сказал, что по грязюке надежней.

ШИМОН. А что – правильно! Есть еще одна дурная привычка: мыть руки перед едой. Совсем неправильная привычка, потому что с микробом – оно мясистее.

ФРИДА. Все-таки покупать овощи нужно у Янкеля… Только внимательно покупать, с отбором. Он честно торгует, сбавляя цену за ваш труд по этому самому отбору. Не берите гниль – вот  и все. Трудиться надо.

ГЕРМАН. Папа – мама, вы, слава Богу, получаете пособие. Хватит трудиться. Это вам не Советский Союз… Торговать нужно отборным товаром. Это  дело продавца соблюдать качество, а не покупателя. Смотрите, нужно знать законы свободного рынка.

АЛЕКСЕЙ. Что-то есть захотелось…

ФРИДА. Лешенька, открой холодильник, пока он у нас  есть, и подкрепись. Ты уже большой мальчик и можешь обойтись в этом нетрудном деле без чужой помощи.

ЕКАТЕРИНА. Успеет еще … Пока его мать жива, голодным не останется.

ГЕРМАН. Сиди! Бабушка права. Он сам справится! И в самом деле, парень вырос под два метра, а ты ему норовишь шнурки завязывать…

ШИМОН. Он бы до той бумбочки достал без труда, а я тогда не смог, потому что росту во мне было метр с кепкой.

АЛЕКСЕЙ. Дед, если бы я тогда жил, я бы тебе дернул.

ШИМОН. Спасибо, Леха, ты настоящий друг.

ГЕРМАН. Папа, ты слушай его больше. Он бы тебе дернул! Он бы из этой веревочки петлю соорудил.

ЕКАТЕРИНА. От таких подозрений одна дорога - за дверь. Ты сам родного сына на улицу гонишь, а потом жалуешься, что он с подозрительными типами слоняется... Сиди, Леша, я все принесу. И не слушай отца… Эти люди…

ШИМОН. Сейчас она принесет…И будет полный порядок… Кстати, я тут подумал, что местный климат катастрофически влияет на нравственность, заставляя юных особ обнажаться. Когда мы только прибыли сюда, мне показалось, что здесь проводится массовая репетиция перед съемкой порнофильмов. Эти сплошные голые животы – ужасно!

ФРИДА. Сознайся, дед, тебе просто обидно, что не для тебя эти голые животы предназначены. Вот и ворчишь. Скажешь, на севере меньше разврата. Ерунда! Что творится в той же Голландии. Скоро там люди рожать перестанут. Сплошные извращенцы…  А там климат получше нашего.

 (Вместе с отблесками - от экрана телевизора взрывы, вой снарядов, треск автоматных очередей).

ФРИДА. Господи! Какой ужас!

ГЕРМАН. Мама, что тебя так напугало?

ФРИДА. Я тут в одной газетке прочла: Алла выгнала Филиппа из дома. Он изменил ей с Максимом.

ЕКАТЕРИНА. Мы уже 12 лет в стране, а все живете разным мусором из России. Ну, какая нам здесь разница, с кем спит в далекой Москве Алла. Вы бы хоть немного интересовались местными новостями. Вот говорят, что Гуду подрался с Арье Шимшоном. Он совсем забыл, что Шимшон боксер в прошлом…

ШИМОН. Катя Иванова – патриот Израиля. Могу вас всех поздравить… Котик, ты что жуешь?

АЛЕКСЕЙ. Банан.

ШИМОН. Мог бы и дедушке принести.

ФРИДА. Ты все-таки фантастический эгоист, почему только одному тебе?

ШИМОН. Можно и всем, но там, насколько я помню, всего лишь три банана. На всех не хватит… Когда на всех не хватает, приходится выбирать. Я считаю, что заслужил этот банан в процессе многолетней трудовой деятельности.

ФРИДА. А я, по-твоему, не заслужила?

ШИМОН. Твой стаж короче будет.

ФРИДА. Мой стаж – это каторжная работа на дом и на семью: кухня, стирка, магазины... Прошу не забывать.

АЛЕКСЕЙ. Дед, не смей обижать бабку!

ФРИДА. Бабка – это такой кулинарный изыск, а не человек. Попрошу тебя, Алексей, в будущем так меня не обижать. Я – бабушка, бабуля. А с твоим дедом я разберусь сама.

ДОМОВОЙ. Никого не нужно обижать. Будем любить друг друга. Где любовь и дружба – там праздник для души. Где вражда – там гибель и разрушение.

ШИМОН. Образцовый у меня внук. Ты это сам придумал?

АЛЕКСЕЙ. Что?

ШИМОН. Ну, про любовь и дружбу.

АЛЕКСЕЙ. Причем тут я?… Это папа, наверно, сказал.

ГЕРМАН. Что я опять не так сказал?

ШИМАН. Ничего не могу понять. Кто-то тут ясно выразился: где любовь и дружба – там праздник для души.

ДОМОВОЙ. В сортире кто-то газетку оставил на русском. Я много языков знаю. В этой газетке жить учат. Вот возьмешь шуршалу на местном языке – там никто, никого не учит, а русские так и норовят.

ФРИДА. Что такое "шуршала"?

ДОМОВОЙ. Это газеты… Они шуршат. А радио я бякой зову, потому что оно бякает.

ГЕРМАН. А телевизор?

ДОМОВОЙ. Бельмом. Потому что у человека вместо глаз бельмо вырастает.

ШИМОН. Значит, мы сейчас "бельмо" смотрим?

ДОМОВОЙ. Вот именно. Скукота… И хорошо… От скукоты тупеешь, потому как все горе от ума.

ФРИДА. Ты читал Грибоедова?

……

АЛЕКСЕЙ. Ты кого спрашиваешь?

ФРИДА. Не знаю, тут кто-то назвал эту фамилию. Был такой в России замечательный писатель. Он сочинил пьесу "Горе от ума", еще очень красивый вальс.

АЛЕКСЕЙ. Наш человек. Обязательно прочту. Где живет?

ЕКАТЕРИНА. Лешенька, он уже нигде не живет. Великий русский писатель Грибоедов погиб в городе Тегеране в начале девятнадцатого века. Его съели персы при исполнении служебных обязанностей.

АЛЕКСЕЙ. Террористы убили?

ГЕРМАН. Можно  и так сказать, но вообще-то он нарушил заповедь Аллаха - не есть грибы и не закусывать ими водку. Его только из-за одной фамилии убили.

ШИМОН. Вы все путаете – персы съели Миклухо-Маклая. Он был большевик, принес им идеи Маркса – Ленина и всех перессорил. Вот за это его и убили.

ГОЛОС ИЗ ТЕЛЕВИЗОРА. Вирус… умерли пять человек… Организация: "Санитары мира"…Доктор Рошаль"…Джордж Гэловей работал на Саддама…

ШИМОН. Фрида, сколько нам еще ждать?

ФРИДА. Ты сам не можешь посмотреть на часы. Привыкли вы все жить на полном обслуживании! Вот не скажу!

АЛЕКСЕЙ. Так его, бабуля. Врежь еще слева! И коленом поддых!

ШИМОН. Алексей, ты только что обещал дернуть за меня веревочку, а теперь предаешь, ногами топчешь, нехорошие слова говоришь…

ДОМОВОЙ. Слова бывают подлые и благородные. Мечтаю о том времени, когда люди начнут выражаться только красиво. Тогда и жизнь вокруг станет красивой. Так сказал великий писатель Достоевский.

ГЕРМАН. Ничего подобного он не говорил. Что-то ты, папа, путаешь. Смотри, Достоевский просто сказал, что красота спасет мир.

ШИМОН. Я ничего не путаю. Я молчу вот уже пять минут. Мне совершенно плевать, что и как спасет мир. Лишь бы спасли… И сказать вам о чем я мечтаю, пока мы тут все функционируем?

АЛЕКСЕЙ. Выдай им дед! Я снова за тебя!

ШИМОН. Спасибо, дорогой, а мечтаю я купить хороший отрез английского сукна, если это, конечно, возможно, а потом найти самого отличного мастера – портного, если они, портные, еще живут где-то в мире. Я приду к этому мастеру с отрезом английского сукна и попрошу сшить для меня, по персональному заказу, настоящий фрак, а портной молча снимет с меня сантиметром мои размеры, и попросит явится на примерку в определенный день и час, потом еще раз для этой же цели, и еще… А потом я пройдусь в этом фраке по центральной улице нашего города а навстречу мне станут попадаться эти девки с голым пупом. И все они станут на меня пялиться, будто я павиан из зоопарка. А я буду идти гордо, как человек, презирая этих сексуальных мартышек.

АЛЕКСЕЙ (аплодирует). Дед, а что такое фрак?

ШИМОН. Господи! Они забывают самые важные слова, самые красивые слова… Прав был Достоевский.

ФРИДА. Твоя гордыня, Шимон, тебя погубит. Ты не назвал цвет фрака?

ШИМОН. Белый, конечно.

ФРИДА. Ясное дело: ты в белом, а все в дерьме. Это факт подсознания, придуманный гением Зигмунда Фрейда. Опять тебя мучит ностальгия по той веревочке от бачка…

ЕКАТЕРИНА. Все-таки я уверена, что покупать овощи нужно у Янкеля. Герман прав. Я тут случайно видела, как Шимон сортирует клубнику в кузовках. Верхние два слоя вытряхивает, вниз кладет гнилье, а потом закрывает тухлые ягоды нормальным товаром. Он просто жулик. И я не желаю иметь дело с жульем. Это им не Россия!

ФРИДА. Не пойму я эту Катю. То она бредит своей родиной, то ее поносит последними словами. Нет, не пойму.

ГЕРМАН. Моя дорогая женка – человек настроения. Смотрите, сегодня ей весело, и ей совсем не хочется ругаться. Завтра – грустно, и все она видит в черном цвете.   

ДОМОВОЙ. Родина у человека одна – как мать, и любить ее надо при всех вариантах. Если ты не любишь родину, - значит, не любишь себя, а когда человек не любит себя – это может кончиться суицидом.

АЛЕКСЕЙ. Чем кончится, папа?

ГЕРМАН. Откуда я знаю.

АЛЕКСЕЙ. Но ты же сам только что сказал, что "это может кончиться суицидом".

ГЕРМАН. Ничего подобного я не говорил. Это в телевизоре, наверно, сказали, а вообще-то суицидом называют самоубийство японских самураев.

ФРИДА. Японских самураев – самоубийц называют камикадзе.

АЛЕКСЕЙ. У меня есть идея! Когда они явятся, мы все выбросимся из окна. Тогда им, точно, станет стыдно, и они уйдут.

ШИМОН. Отличная идея. Только зачем же всем бросаться. Беру на себя эту скорбную обязанность. Зачем этому миру старики. Одним – больше, одним – меньше – какая разница. Правы были спартанцы. Они со скалы стариков швыряли в бурное море… Только что я понять не могу: они этих стариков на гору вручную затаскивали или те сами поднимались. Если сами – значит здоровые были в древности старики. Зря их…Я бы так решал. Вот поднялся старик на гору – живи сколько хочешь. Ну, а не осилил подъем – тогда… 

АЛЕКСЕЙ. Нужно придумать парашют. Кто-то из нас прыгнет. Они решат, что на смерть, а прыгун плавно приземлиться – и все.

ФРИДА. Можно вам напомнить, что мы живем на первом этаже. При прыжке из окна первого этажа ни один парашют не успеет раскрыться.

АЛЕКСЕЙ. Верно. Я как-то об этом не подумал. Я подумал о том, что скоро пойду в армию и попрошусь в парашютисты. Вот получилось само собой.

ЕКАТЕРИНА. Только через мой труп!

ШИМОН. Таких длинных в парашютисты не берут, и в подводники не берут, и в  разведчики. Таким - прямая дорога в повара – и только. Мой брат Ицик был слеп, как крот, а потому всю войну мешал в котле кашу. Его очень любили бойцы за честный навар и справедливую раздачу. А после войны его встретил старый знакомый по фронту и назвал жидовской мордой, отожравшейся на солдатском пайке. Знакомый потерял руку, перебитую осколком снаряда, был пьян, и дядя Ицик его простил.

ЕКАТЕРИНА. 1001 раз слышала эту историю. Нельзя ли придумать что-нибудь поновей.

ШИМОН. Пожалуйста, у добрых евреев был сын. Он вырос вполне порядочным человеком, но вдруг женился на антисемитке…. Продолжать?

ЕКАТЕРИНА. Знаете, очень жаль, что мы живем на первом этаже.

ДОМОВОЙ. После той, большой войны очень многие домовые оказались на улице. Дома горели, и целые семьи уходили на смерть. Я знал одного несчастного, который поселился в старой собачьей будке. Потом эту будку сломали на дрова, и ему пришлось переселиться в скворечник. Война, скажу я вам, настоящая трагедия для домовых. Мы всегда были против любой войны, но люди так любят это занятие, что никакие доводы разума на них не действуют.

ГЕРМАН. Это забавно: дед в собачьей будке.

ШИМОН. За что ты меня так?

ДОМОВОЙ. А потом в скворечнике.

ГЕРМАН. Вот именно, а потом в скворечнике.

ФРИДА. С кем это ы там разговариваете?

ГЕРМАН. Черт его знает, с кем. Какая разница. Может быть, это вообще телевизор. Смотрите, кто-то говорит, я и отвечаю.

ШИМОН. Бывает, что человек разговаривает сам с собой. Я этого смерть как боюсь. Вот в тот момент, когда заговорю сам с собой…

ФРИДА. Ты выпрыгнешь из окна без парашюта.

ШИМОН. Нет. Я придумал себе красивую смерть: куплю большой – большой, сладкий, очень сладкий, кремовый торт и съем его один весь, до последней крошки. При моем диабете – это верная смерть.

ГЕРМАН. Сладкая смерть… Смотрите, я вам расскажу историю про одного психа из России. Он всяким гадалкам и предсказателям всегда верил. Ну, прямо каждому их слову верил. Надоело это одному колдуну. Он и говорит психу: "Жить тебе, милый, осталось недолго. Поедешь ты скоро в государство Израиль. Там и утонешь в Мертвом море".

ЕКАТЕРИНА. Это невозможно. Все ты врешь, как всегда.

ГЕРМАН. Но слушайте. Этот псих поехал-таки в Израиль, залез в Мертвое море и утонул. Вот что значит вера!

ФРИДА. А я почему-то верю, что сегодня они не придут, и мы спокойно досмотрим передачу, а там уже ночь, и до утра мы проспим замечательно.

ШИМОН. Кто как.... Мне, например, все чаще стал совершенно непотребный сон сниться. Бегу я зачем-то на вокзал, и обязательно опаздываю на поезд. Стою, а машинист мне только хвостом вагонов помахивает. Я во сне так расстраиваюсь, что обязательно просыпаюсь от досады, а потом какой уж сон?

ЗВУКИ ИЗ ТЕЛЕВИЗОРА. Город затопило… Ограблен музей…Катастрофа сверхскоростного лайнера…