Владимир Соловьев | Россия: ноша империи

АНАЛИТИКА 12.12.2022 ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ

Историческое значение Володимира Зеленского и его народа не только в том, что, защищая свободу и независимость своей страны, они спасают Европу от империи зла, но попутно переформатируют мировую историю. Не только в обозримом будущем, но прямо сейчас, на наших глазах. По лекалам высоких не только политических, но и моральных идеалов, что не так уж часто, увы, совпадает. Ну да, дерево свободы надо регулярно поливать кровью патриотов и тиранов. Касаемо украинских патриотов, текущая история это наглядно подтверждает – 13 тысяч военных и 20 тысяч гражданских пали в этой гнусной войне. За что отдали свою жизнь 95 тысяч россиян – другой вопрос, но кремлевско-бункерный тиран, устлавший ими украинскую землю, чтобы вернуть Россию в фарватер имперской истории, все еще жив – пока что, а при его жизни дерево свободы под прямой угрозой.

Оставайтесь в курсе последних событий! Подписывайтесь на наш канал в Telegram.

Photo copyright: Sergey Tchernyakov, CC BY-ND 2.0

А после его смерти?

Сошлюсь на моего «Кота Шрёдингера», антропологический и психоаналитический роман-трактат о природе российской деспотии:

«Вот чего я боюсь больше всего – что его патриотический раж и имперские закидоны, востребованные сбродом при его жизни и особенно в период его предсмертия, будут активированы и реализованы post mortem».

А касаемо настоящего я ссылаюсь на Никколо Макиавелли. Нет, не на его клишированную утопию «Государь», а на его размышлизмы о римском историке Тите Ливии, где в моем вольном пересказе речь о развращенном народе, безнадежно порченном материале, пассивно принимающем любую форму, которую навязывает ему авантюрист-волюнтарист, выдающий себя за демиурга и пытаясь гальванизировать политический труп империи. Овладев властью, он пересоздает подвластный ему народ по своему образу и подобию. При политическом рабстве и раболепии любое политическое устройство становится самовыражением деспота.

Пять веков тому написано, а один к одному, да? Неужто история обречена на повтор? В том и состоит побочная задача Володимира Зеленского – прервать имперский ход русской истории. Пусть иной истории Россия последние столетия не знала, и отказ от империи значит для русских отказ от своего исторического значения и назначения как великой нации. Вопрос типа Гамлетова быть или не быть, а то и вовсе агностического свойства: есть ли жизнь после смерти?

Конец истории по Фукуяме – надо же так сенсационно облажаться: сразу после его книги история и возобновила свой трагический ход? Конец русской истории? Конец Российской истории? Конец имперской истории? Конец путинской истории?

История на Путине не заканчивается, говорит корреспонденту Би-Би-Си один из четырехсот тысяч россиян, сбежавших от чужой войны в Казахстан – всего порядка миллиона. Чужую войну Би-Би-Си вынесла в подзаголовок, потому что брала интервью главным образом у российских нацменов, минуя титульную нацию. Все они уезжали навсегда, не видя смысла для возвращения: «Это все равно что попасть в ад и пытаться там все благоустроить», говорит Магомед из Ростова-на-Дону. У кой-кого какая-то надежда теплится, но за пределами человеческой жизни: «Пройдет 100, 150 лет. Рана затянется, и у российского народа будет шанс».

Будет?

Касаемо титульной нации, то российская империя является созданием русских и отвечает их социальным, политическим, моральным, психологическим, историческим и антропологическим нуждам – иначе нам пришлось бы прибегнуть к мистическому объяснению происхождения имперского тотали­таризма, который под разными названиями, суть не меня­ющими (самодержавие, диктатура пролетариата или нынешняя власть гэбнюков), с пере­менным успехом просуществовал на территории России не­сколько столетий. То, что украинцу, чеху, поляку или эстонцу (дуй, читатель, сам до бесконечности) представляется худшей формой имперского тоталитаризма, для русских, как для имперской нации, является формой стихийной демократии (grass-root democracy в общепринятой терминологии), адекват­ной их правовому сознанию, исторической традиции и по­вседневным нуждам. Империя ставит этот, во многих отно­шениях отстающий народ вровень с передовыми, заставляет с ним считаться и дает ему ощущение равенства либо даже превосходства.

Другими словами, империя является результатом ис­торического выбора: между ею и свободой русские выбрали империю, ибо невозможно сосуществование в рамках тер­риториально единой страны несвободы для покоренных на­родов и свободы для народа-покровителя. А добровольный союз народов-сателлитов ни между собой, ни тем более с имперским народом во главе невозможен без существования аппарата принуждения. Этот союз распался бы мгновенно, ибо связь между составляющими его народами, если воспользоваться выражением Герцена, основана на их пере­крестном отвращении друг от друга. Можно даже рискнуть сказать, что если 250 миллионов вассальных народов Pax Sovietica жила в насильственном рабстве, то остальные 138 миллионов, составлявшие его русское население, – в добро­вольном, ибо свобода есть та цена, которую заплатил имперский народ за свой выбор, хотя этот трагический выбор не принес счастья ни тому, кто выбирал, ни тем более тем, кто стал жертвой чужого выбора, превратившись в рабов у раба. Российская империя – это бумеранг, ранящий на возвратном пути собственного владельца. Сошлюсь на остроумное замечание Карла Маркса: «Народ, порабощающий другие народы, кует собственные цепи». Цепи, которые выковал русский народ, – самые надежные, самые совершенные в мире, поэтому и следует их, независимо от того, как они называются – во времена Ивана Грозного опричниной, в мои времена КГБ, а теперь ФСБ – при­числить к высшим достижениям русского народа. В одном ряду с таблицей Менделеева, «Войной и миром», «Братьями Карамазовыми», балетом и спутниками.

Демографический парадокс последней на земле импе­рии заключается в том, что она создавалась как русская империя, а в итоге получилась по составу империя много­национальная, в которой русские оттеснены на задний план количественно, хотя и выдвинуты на передний план политически с помощью органов насилия. И демографический этот регресс русских необратим, учитывая падение уровня рождаемости сре­ди славян и увеличение среди мусульман. Отсюда преимущественная окраска русского национализма нашего времени: шовинисти­ческая, великодержавная, империалистическая и колониалистская с неизбежными чертами ксенофобии, ярким примером которого и является геноцидная политика по отношению к Украине и украинцам, независимо от их этнического происхождения. Этот национализм разрывает даже традиционные связи со славянофильством, наиболее распространенной формой русского национализма XIX века, ибо теперь сла­вяне – поляки, чехи, словаки и прежде всего украинцы такие же, а то и большие враги (в том числе – военные), как неславяне – венгры, эстонцы, грузины или финны.

К слову, поляки – единственный из подчиненных Россией евро­пейских народов, с которым у русских несколько столетий подряд шла упорная борьба за политическое господство. Где-то на рубеже XVI–XVII веков у России и Польши были одинаковые шансы для создания великой империи – пожа­луй даже, у Польши поначалу больше (Уния с Литвой и создание Речи Посполитой, имперские амбиции Стефана Батория, успешное соперничество с русскими из-за той же Украи­ны, вплоть до захвата русского престола польским ставлен­ником Лжедмитрием). На узкой исторической тропинке двум этим славянским народам было не разой­тись мирно, как Эдипу с Лаем – кто-то должен был взять верх, а кто-то усту­пить, стать империей или стать колонией. Иначе говоря, у России вроде бы и не было иного исторического выбора как превратиться в империю – в противном случае, она бы ока­залась польской провинцией. Поэтому каждое польское восстание ставило вопрос не только о том, быть или не быть независимой Польше, но и о том, быть или не быть русской империи. Это понимали и в Москве, и в Варшаве. Дамоклов меч России, висевший почти два столетия над Польшей, был, с точки зрения русских, оборо­нительным оружием.

В исторической перспективе полякам, возможно, по­везло больше. Не говоря уже о том, что империя – это ноша, под которой сгибаются даже великаны. Тем более, великан на глиняных ногах. Вот я и говорю, что Володимиру Зеленскому, возможно, предстоит и предназначено еще и избавить русских от непосильной ноши.

Нынешний виток русской истории – квинтэссенция гебизма. Не только потому, что тиран и все его ближайшее окружение гэбнюки, но еще и потому – и прежде всего потому, – что они низвели политический, интеллектуальный, военный и прочая уровень огромной страны до своего гэбнюковского уровня. Что внове даже для русской истории, а уж она такого навидалась – не позавидуешь. См. мою статью об альма-матер Путина и КГБ как негативной селекции. Уровень запредельный – ниже плинтуса? дно давно пробито, такое Оруэллу с его новоязом не снилось. Судите сами. В Петербурге для мобилизованных собирают «на безвозмездной основе баяны, балалайки, губные гармошки – в целях поддержки боевого духа, сплочения, воодушевления на подвиги, морально-психологической разгрузки».

Как ни относись к Сталину, который называл своих партийных врагов «умниками» и всех до одного истребил, но по сравнению с нынешним шпанистым придурком на кремлевском троне Сталин – Спиноза.

Украинская авантюра, однако, не совсем расшатала, а кой для кого поначалу даже скорее укрепила авторитет вождя внутри страны – не только среди его военно-полицейской опричнины, но и среди имперского на­рода, который за многие столетия полу-рабского существования привык принимать милосердие за слабость, насилие, садизм и варварство за силу, а страх – за уважение. Страдания, вы­павшие на долю этого народа, ожесточили его и сделали безжалостным к другим народам. Моральные ценности, вдохновляющие мировую цивилизацию, за редкими все-таки исключениями, ему неизвестны и невнятны.

Возвращаясь к гипотетической смерти тирана, с которого начинается «Кот Шрёдингера», скажу все-таки, что как ни верны ему эпигоны, им все-таки далеко до него: копия не сравнима с оригиналом.

Говорю это без всякого сожаления.

Владимир СОЛОВЬЕВ

Нью-Йорк