ШКОЛА ГЕЙШ повесть для кино

 ДЕНЬ ПЕРВЫЙ

Складская площадь у большого московского рынка. 8 часов утра. В разгаре развоз товара. Хаос муравьиный. Грузчики толкают перед собой нещадно скрипящие тележки, чудом выруливая в невообразимой тесноте. Гул разноголосый, разноязыкий. В толпе развозчиков товара лица «кавказской национальности» преобладают, но попадаются и бледнолицый народ. Таков Вениамин Кутепов – крепкий мужик лет сорока, но седой совершенно. Тележку свою он проводит через толпу мастерски.

   

( Возможно не следует весь этот мусор, всю эту пошлую суету изображать в цвете. Видимо, все, что связано с рынком: с большой или маленькой буквы - должно быть черно-белым или, в крайнем случае,  тонированным. Все остальное сможет ожить во всех цветах радуги).

 

 Все в этот час делом заняты. Только однорукий, одутловатый человек сидит на возвышении грязного помоста, привалившись  к  воротам склада, держит культей гитару, другой рукой мучает струны, поет надрывно:

Отец родной свой лучший взвод

Послал на смерть под Кандагаром.

Земля горела там пожаром

И камни плавились как воск.

Прости, отец, прости родной,

Мы больше не придем домой…

 Вениамин свой груз везет вдоль рядов. Лицо не титульной национальности по имени Ахмед открывает свою лавчонку разных картин и подделок.

 - Привет, Вениамин!

 - Привет! – останавливается Кутепов.

 - Поет Витек? – спрашивает Ахмед.

 - Поет.

 - В запое бедный человек? Несчастье такое… Скажи, зачем русский мужчина водку пьет7

 - Кабы знать,- бормочет Вениамин.

 - Кури вот, - протягивает Ахмед пачку сигарет. Закуривают.

 - Опять секцию ищу, дорогой. Веришь, жить негде,- жалуется Ахмед.- Хоть в магазине ночуй. Не знаешь, может, сдает кто?

 - Не слышал.

 - Что делать, скажи? - продолжает жаловаться Ахмед. - Сестра пишет – домой пора, возвращайся.

 - Дома хорошо, - говорит Кутепов.

 - А ты у меня дома был? – обижен Ахмед. – Ты мой дом видел? Куда мне возвращаться? Москва – всего мира столица. Здесь деньги, здесь жизнь, а там, - машет рукой Ахмед, уходит к своему нехитрому бизнесу. И Кутепов торопится дальше.

 Вот и точка доставки – ларек всевозможных круп. Тут Вениамин и проводит разгрузку, на глазах хозяйки ларька – Алевтины. Женщина она мелкая по размеру, но, судя по всему, характером владеет «крупным». Строго ведет «бухгалтерию» на калькуляторе.

 - Гречки сколько привез?

 - Куль, как говорила, - затаскивая товар, отзывается Кутепов.

 - Пшена?

 - Мешок.

 Разгрузка закончена. Кутепов имеет полное право перекурить, но не только. Из-под прилавка достает он банку пива, готовится открыть, но Алевтина пиво у Вениамина отбирает.

 - Аля, ты чего?- сразу видно, что Кутепов – человек мягкий, если не сказать, бесхарактерный.

  - Перебьешься, с утра лакать!

  - Так пиво же.

  - Все одно – градус…. Возьми машину, документы отвези в налоговое, чтоб им!

 Машина битая – перебитая: жигуленок тринадцатой модели. Скверно он смотрится в пробке, среди роскошных иномарок.  За рулем Кутепов. Музыку слушает веселую, и плевать ему на свое изгойстве на этой ярмарке тщеславия.

 Впереди его машины черный джип. Трогается джип, но останавливается внезапно и тухлый жигуленок Кутепова тормозит слишком поздно. Авария пустяшная, но авария.

 Из джипа сразу вываливаются лихие молодцы. Кутепов тоже выскакивает из машины, спешит проверить, что произошло.

- Ну, ты влетел мужик, - говорит ему один из громил.

- Да вы чего? – тычет пальцем в бампер джипа Кутепов. – Да мелочь тут.

Один из молодцов, приблизившись к Кутепову, наносит тому неуловимый удар. Кутепов отлетает в сторону, стоит, скорчившись от боли.

 - На  пять штук баксов потянет? – интересуется у товарища агрессивный молодец.

 - А то и боле, - отзывается его товарищ.

 - Да вы чего, ребята? – пробует возразить Кутепов.

 Тут из джипа выглядывает хозяин выезда – некто Бетенев Андрей Петрович. Приглядывается к Кутепову.

 - Венька, сукин ты сын! – говорит он и выходит из машины.

 Кутепов на Бетенева смотрит пристально и без радости встречи.

 - Садись в машину, - приказывает ему Андрей Петрович, поворачивается к одному из громил.- Поедешь за нами.

 - В этом? – громила брезгливо косится на жигуленок Кутепова.

 - Нет, на шатле… Ну! – это он уже Вениамину приказывает.

 - Так я в налоговое, - пробует отказаться тот.

 - Успеешь, садись.

 Едут. Впереди шофер и охранник. Позади Бетенев и Кутепов.

- Ну, и куда ты пропал, Седой? – спрашивает Андрей Петрович.

- Куда? – усмехается Вениамин. – Сам не знаю…. Как из госпиталя вышел, пить стал. Всю перестройку пропил…. Чуть не помер…. Потом Алевтина.

 - Это кто?

 - Живем вместе. 

 - И дети есть?

 - Нет, детей нет.

 - А где работаешь?

 - На рынке…. У Алевтины ларек крупяной.

 - Так и живешь?

 - Так и живу.

 - А Женьки, друга твоего, вот уже двадцать лет нет на свете, - помедлив, говорит Бетенев. – А ты живешь?

 - Живу,- не спорит Вениамин.

 - Я ж мог его отмазать, а он ни в какую. Не могу, говорит, папа, друг мой единственный пойдет служить, а я сачковать буду. Он же за тобой пошел, Венька, за тобой. И вот нет его, а ты живой…. в ларьке крупяном.

 - Мне б в налоговое, - напоминает, помедлив, Кутепов.

 Никак на эту просьбу не реагирует Андрей Петрович. Так и едут молча.

 - Загни к  Медведю, - приказывает Бетенев шоферу.

«Медведь» - ресторан, по раннему времени пустой совершенно. Хозяин через зал проводит Бетенева и Вениамина в отдельный кабинет.

 - Давно тебе не видел, Андрей Петрович, - по ходу замечает хозяин.

 - Ну, увидел, рад?

 - Вы скажите.

 Уютный кабинет, обставленный мебелью под старину.

 - Что изволите?

 - Как обычно.

 Хозяин исчезает.

Они сидят за небольшим столиком у окна, задернутого тяжелым бархатом портьеры. Молчит Бетенев.

- А как мама Соня? – спрашивает Кутепов.

- Нет ее, - пристально смотрит на Вениамина Андрей  Петрович. – Как Женька погиб, гореть стала и сгорела за год. Как свеча сгорела…. Она тебя любила, Венька…. Все спрашивала, а потом и спрашивать перестала.

 Официант ставит перед ними водку в судке со льдом, богатую рыбно-икорную закуску. Разливает водку по рюмкам. Кутепов отодвигает свою.

 - Не пью.

 - Совсем?- сверлит его глазами Бетенев.

 - Совсем.

 - А пиво?

 - Это можно,- кивает Вениамин.

 - Какого изволите? – интересуется официант.- Имеем все сорта.

 - Да все равно,- улыбается Кутепов.

 -  Неси, что посвежей, - отпускает официанта Андрей Петрович. – А я выпью,- говорит он Кутепову. – Расстроил ты меня, Вениамин.

 - Это чем же?

 - Тем, что живой…  Ну, будем, - опрокидывает в себя рюмку Бетенев и сразу же наливает другую.- Ты ешь, ешь, а может, одной крупой питаешься?

 - Да, по-разному,- улыбается Вениамин. 

  -Это хорошо,- думая о своем, бурчит Андрей Петрович, поднимает на спутника глаза. – Питаться надо хорошо. Спать надо хорошо, зарядку по утрам делать…. И насчет секса…. Как у тебя с сексом, Вениамин?

 - Нормально.

 - А у меня не очень…. Все ж–таки 63 года. Я старик, Веня, старик я.

 Официант приносит пиво.

 - Что еще изволите?

 - Уйди, - говорит официанту Бетенев. – И быстро.

 Официант послушно исчезает.

  - Ну, теперь ты спрашивай, - смотрит на Кутепова Андрей Петрович.

 - Чего спрашивать?

 - Ну, как я живу, чем живу и почему живу?

 - Как живете?- отпив пиво из высокого бокала, послушно интересуется Вениамин.

 - Я хреново живу, Веня, - говорит Бетенев. – Но это с одной стороны, с другой хорошо живу, богато…. Сам видишь. Я, Вениамин, хозяин нынче и стою дорого. Два раза убивали меня, Вениамин, но не убили…. И не убьют, никогда не убьют…. Сам помру, своей смертью…. Надоест жить - и помру.

 Пауза затягивается.

 - Мне бы в налоговое, - снова напоминает Кутепов.

 - Ну, иди, - отпускает его на этот раз Андрей Петрович.- Держи вот, - протягивает Вениамину визитную карточку. - Позвони обязательно. Слышь, Вениамин?….Соня тебя любила…. Ты же не мышь, чтоб всю жизнь при крупе. Ты – человек.  

 У ресторана джип Бетенева и жигуленок Кутепова. Здесь же и двое молодцов. Один из них занят сотовой связью.

 - Да, хозяин, понял,- прячет мобильник, увидев Вениамина, достает из кармана куртки ключи от машины, в левой руке держит деньги. Все это протягивает Кутепову. – Хватай, мужик, на ремонт.

 - Не надо, - Вениамин от денег отказывается, ключи берет, затем, обернувшись, бьет обидчика в солнечное сплетение. Тот, скорчившись, валится на землю.- Теперь в расчете и сдачи не надо, - говорит, ни к кому не обращаясь, Кутепов уже по дороге к своей машине.

  Приморский, провинциальный городок. Площадь, откуда даже море видно. На площади, среди хилых, запущенных строений, высится дом отреставрированный, на нем вывеска цветастая: НОЧНОЙ КЛУБ. АЗОВ.

 Вот к этому клубу и торопится, почти бежит, женщина лет сорока по имени Татьяна. Яркая и сильная, между прочим, женщина. И по энергии движения видно и по выражению лица.

 Тяжелые двери в клуб закрыты, но есть в них что-то, вроде форточки. Татьяна в дверь кулаками колотит, форточка на стук и открывается.

 За  ней физиономия в квадрат не влезающая. Гришей Ручником зовут объемного господина, он здесь за начальство.

 - Нет никого. Чего надо?

 -Дочь мою. Открывай.

 - Все тут дочери! – и форточка захлопывается.

 Теперь Татьяна колотит по форточке кулаками.

 - Ты мне постучишь! Геть отсюда!- на это  раз дверь распахивается, а в дверях вырастает туша Ручника.

 Татьяна в полемику не ступает. Толчок – и она проскальзывает мимо оторопевшего от такой наглости толстяка.

 Бежит Татьяна резво, Ручник соревноваться с ней никак не может.

 Ночной клуб состоит из двух залов. В первом – кабак и помост для стриптиза, во втором – дискотека.

  На помосте тренируется девица лет восемнадцати. Купальник подчеркивает ее превосходные формы. На стороне еще две красавицы разминаются. Девицу натаскивает крашеный господин в малиновом тренировочном костюме.

 - Любка! Ты шест люби, люби его! Он твой мужик на сцене! А ты чего творишь? Ты…

 Договорить крашеный не успевает. Татьяна колотит беднягу руками и ногами, при этом еще и обещает убить незамедлительно.

 Девица бросается на помощь репетитору, тут и начальство поспевает. Вдвоем им удается скрутить Татьяну. Женщина, осознав свое бессилие, от ярости переходит к слезам.

 - Отпустите, - говорит девица.- Это мама моя.

 Малиновый костюм натаскивает других стриптизерш. Ручник с интересом  поглядывает на буйную посетительницу и ее дочь.

 Татьяна и девица в купальнике за столиком в глубине зала. Полумрак. Дверь в зал распахнута. Только за ней яркий источник света.

 - Ругайся, давай, - говорит Люба.- Ну, говори, что я у тебя одна, что так и на панель можно, что никогда не думала…. И про соседей….Про стыд… Говори, говори….

 - Не хочу,- еле слышно отзывается Татьяна.

 - Гриш! – кричит толстяку девица. – Водички принеси.

  - Я тебе что, официант?

 -  Ну, будь другом.

 Ручник на дружбу согласен, молча поднимается.

 - Куда деваться, ма? Чего у меня есть, кроме этого всего, - показывает на себе «это все».

 - Ты училась хорошо…. Учиться можно,- напоминает Татьяна.

 - Где, на какие шиши? Сколько тебе в твоей больнице платят? Ты вспомни.

 - Я ж тебя на работу нормальную устраивала, - Татьяна глаз отвести не может от шеста и полуголой дамы.

 - Уборщицей в морг…. Нет, спасибо…. Я от той работы сама помру за неделю.

 Толстяк приносит бутылку воды и два стакана, с интересом, даже симпатией, поглядывает на Татьяну.

 - Родительница у тебя, Любаша, – вулкан…. Может ей чего покрепче?

 - Еще чего? – хмурится Татьяна.

 - А то принесу?- настаивает толстяк.

 - Иди, Гриш, иди,- говорит девица, - Ну чего ты встал, иди.

 Ручник неохотно «отчаливает».

- А Мишаня твой, Мишка, что скажет?- спрашивает Татьяна.

- Он не против.

 - Как!?

 -Так…. Он говорит, пусть смотрят, только руками не трогают.

 - Руками, - повторяет Татьяна. – Ну да, руками, - и словно спохватывается.  - Люб, у тебя мама не ангел, нет, не ангел совсем…. И не старуха пока, только ничего не понимаю в такой жизни.

 - Чего тут понимать,- пьет воду девица. – Мишка говорит: все люди свободны и у каждого свой бизнес. Каждый делает, что может и торгует, чем может.

 - Сиськами, знаешь, кто торгует? – бормочет Татьяна, уставившись на грудь дочери.

 - Ну вот, начинается…. Ма, старая твоя песня: будешь плохо учиться, на панель пойдешь.

  Ручник, тем временем, не унимается. Приносит все-таки бутылку.

 - Ну, по рюмашке?

 - Наливай, - вдруг разрешает Татьяна.

 Толстяк споро, умело разливает. Татьяна рюмку свою выпивает залпом.

 - Что смотришь, герой? Давай по второй   .

 - Вот это я понимаю,- доволен толстяк.- Я ж говорю, Люб, мамашка у тебя золото, а не человек.

 - Ма, не надо,- пробует остановить Татьяну дочь.

 Но и вторая рюмка выпита.

 - Закусон? – предлагает Ручник.

 - Ма, хватит!

 - Свобода, - напоминает, поднимаясь, Татьяна. – Все люди свободны! Да здравствует свобода! – и направляется она к помосту, споткнувшись всего разок, оказывается рядом с шестом, отстраняет стриптизершу. Схватившись за шест, раскручивает себя вокруг с истошным криком:

  - А-а-а-а!
  - Ну, вулкан! – орет на все заведение Гриша Ручник.

 Москва. Рынок. Крупяная лавка. Алевтина разбирается в принесенных документах.

 - Бетенева встретил: отца дружка моего,- рассказывает Кутепов.- Хороший был парень Женька. Очень хороший, друг настоящий….. Хороших на войне первыми убивают.

 - Чего бормочешь? – поднимает на Вениамина не слышащие глаза  Алевтина.

 - Да так, - отмахивается Кутепов.

 - Отвези сто пачек риса Бородюку, - говорит, складывая бумаги, Алевтина. – Деньги он отдал. Этому гаду вперед ничего не давай. Ты понял?

 - Понял,- кивает Вениамин, - Скажи, Аля, я мышь или человек?

 - Чего?- не понимает Кутепова жена.

 - Ну, кто я: мышь или человек?

 - Умом тронулся? – подозрительно смотрит на мужа Алевтина, направляясь к закрытой, стеклянной двери в лавку, за которой уже скопились покупатели. - Давай,  ждет Бородюк!

 Все есть в хорошей квартире Кутепова и Алевтины. Порядок, чистота. В углу большой комнаты журчит телевизор с плазменным экраном.

 Вениамин на диване сидит. В этот телевизор и смотрит. Тупо смотрит, без всякого выражения. А в телевизоре бородатый господин лекцию читает о любви, иллюстрируя свой вдохновенный текст разного рода картинками:

- "Любовь - эта та сила, что движет миром, и если нам не удается удовлетворить свою потребность в любви, от этого страдает все в нашей жизни". Это слова Данте. Русское слово «любовь» происходит от старославянского «шлюб», что буквально означает «союз, соединение, единение, согласие». Отзвуки этого смыслового значения любви и по сей день сохранились в некоторых славянских языках. То есть, любовь – это мистическое соединение мужчины и женщины в единое целое. Соединение судеб, биоэнергий, психоэмоциональной сферы. Таким образом появляется качественно новая сущность….»

 Надоедает Вениамину телевизор, поднимается Кутепов, проходит через комнату к балкону.

 На балконе нужна ему алюминиевая, складная лестница, за нее он и берется. На соседнем балконе девочка Соня стоит, лет семь ей, не больше. Пускает девочка мыльные пузыри из специального устройства.

 - Привет,- говорит девочке Кутепов.

 - Здравствуй, - отзывается Соня. – Хочешь пустить, - девочка протягивает Вениамину рамку и емкость с мыльной пеной.

 Кутепов пытается овладеть устройством, но ничего у него не получается: одни брызги летят вниз.   

 - Ты сильно дуешь,- говорит девочка.- Ты дуй ласково.

 Кутепов продует дуть «ласково» и разноцветье пузырей стайкой летит вниз.

 Соня рада этому, как своему собственному достижению. Кутепов отдает ей устройство.

 - Вень, бинокля у тебя нету? – спрашивает девочка.

 - Откуда?

 - От верблюда. Не можешь нормально ответить? Папа-мама в бинокль будут близко, когда с работы, а я им быстро обрадуюсь. Понял.

- Можно подзорную трубу,- говорит Вениамин. – Или телескоп, тогда еще ближе будут.

- Какой ты бестолковый, - говорит девочка.- В телескоп на звезды смотрят или на луну. У меня родители разве на Луне? Они на Земле живут.

  - Это точно, - не спорит Кутепов. – Ладно, пока, - уходит Вениамин.

  На экране телевизора все тот же бородач с рассказом о любви:

«Мы все жаждем любви, и потребность в ней безгранична; порой кажется, что мы никогда не насытимся. В сущности, любовь - это единственное, от чего зависит наше благополучие. Под действием ее живительной силы мы способны пережить самые горькие моменты жизни, перенести обиды и жестокость. Однако в своих желаниях мы должны быть реалистичны, потому что маловероятно, что мы будем всегда любимы в той степени, как нам бы того хотелось. Если кто-то надеется на горячую любовь до конца жизни, он хочет от человеческой природы невозможного». 

  Кутепов занят суетным, тащит он за собой лестницу, карабкается по ней к антресолям в прихожей.

  Не сразу находит Кутепов необходимое. Антресоли завалены барахлом. Наконец, вылавливает он из глубины потолочной ниши тубус и пакет. Пакет сбрасывает на пол , с тубусом спускается вниз.

 Устроившись на табурете, открывает Вениамин футляр для чертежей, достает оттуда свернутые  в трубку акварели. Рассматривает одну за другой. На акварелях нехитрые пейзажи: лес, поле, река, озеро.

 Улыбается Кутепов, рассматривая пейзажи. На место их не прячет: что-то остается развернутым, что-то из акварелей вновь сворачивается в рулон.

 Затем Кутепов сдувает пыль с пачки альбомов и разрывает бечевку, которой эти альбомы связаны.

 Раскрывает верхний: альбом пейзажей Федора Васильева, Шишкина, Саврасова…. Рассматривает иллюстрации Вениамин с жадностью, нахмурившись и серьезно…

 Вот он на ковре, в большой комнате, обложен раскрытыми альбомами. Берется Кутепов то за один, то за другой….

 И все это под журчание «бородатого» голоса из телевизора:

  «Любовь имеет величайшую ценность ещё и благодаря тому, что она является одним из самых сильных источников положительных эмоций, наслаждения и радости. А значение положительных эмоций трудно переоценить. Они ободряют, мобилизуют и, с другой стороны, смягчают действие жизненных испытаний. Влюбленный человек всесилен. Человек без любви  - это покойник в отпуске, как сказал  немецкий        писатель Эрих- Мария Ремарк.»

  Входная дверь пропускает хозяйку квартиры. Алевтина прямо в сапогах проходит в комнату, тяжело опускается на диван. Неодобрительно оглядывает беспорядок в квартире.

 - Ты чего это?

 Кутепов подтаскивает к ней акварели.

 - Смотри! А неплохо, да? Как живое все. Еще до армии рисовал. Мы с Женькой вдвоем в Школу искусств ходили.

 Алевтина без особого интереса смотрит на пейзажи.

 - Продать это можно?

 - Не знаю, - сворачивает работы в трубку Вениамин.- Не пробовал,- одну из акварелей задерживает у глаз. - Ей Богу, хорошо!

 - Хорошее завсегда продать можно и легко продать,- устало произносит Алевтина,- а барахло – плохо идет. Вот и вся разница…. Помоги.

 Кутепов оставляет рулон и помогает Алевтине стащить сапоги, относит их в прихожую, а хозяйка сразу же ложится на диван, включает телевизор, трет икры бормоча:

 - Все стоишь, стоишь стоймя… Пухнут ноги, пухнут…

 Возвращается Вениамин.

 - Убери все,- рассеянно говорит Алевтина, не отводя глаз от телевизионного экрана.- Чего ты, в самом деле, устроил тут…. Чего у нас на ужин?

 - Пельмени с обеда остались, - докладывает Кутепов, складывая альбомы.- Разогреть?

 - Потом,- отзывается Алевтина.- Отдохну немного, потом.

 - Я бы озеро в спальне повесил,- говорит Кутепов.- Купил бы рамку и повесил.

 - Ну, повесь, - разрешает хозяйка.       

  

ДЕНЬ ВТОРОЙ

Утро. Складская площадь рынка. Знакомая нам грохочущая, разноязыкая суета развозки товара.

 На этот раз Кутепов плошает, не сумев вывернуться. Тележка, груженная ящиками, сходу таранит его груз, а везет Вениамин мягкие кули с крупой.

 Один из кулей прорван, пшено водопадом сыпется на грязный асфальт.

 Лучшая защита, как известно, нападение. Вокруг Кутепова дружно собираются земляки, кричат на него на непонятном языке, руками размахивают, но, убедившись, что Вениамин «качать права» не намерен, а тупо смотрит на последствие аварии, возвращаются к своим тележкам.

 А он стоит и взгляд отвести не может от крупяного водопада, потом, словно очнувшись, достает из кармана куртки мобильник и визитку, набирает номер.

 Бетенев на кровати спит роскошной и девица рядом с ним роскошная, даже со сна. Девицу звонок не будит, она только на другой бок переворачивается, а Андрей Петрович на связь выходит, хрипит в аппарат.

 - Это кто?…. Сдурел совсем…. Чего так рано-то?… Ну, приезжай…. Ну, к двенадцати… Так на визитке адрес. Усек?

 Бетенев плечико девицы целует и занимает прежнюю позицию под пуховым одеялом.

 Жизнь Кутепова не так красива. Прячет он в карман аппарат сотовой связи и только теперь переворачивает куль так, чтобы не сыпалась из него крупа.

 Тут и дама неопрятного вида с совком и пакетом.

 - Слышь, Седой, собирать будешь?

 - Нет, мети, - отмахивается Кутепов.

- Ну, спасибочки, - и дама ловко пшено с грязного асфальта подбирает.

Окраина города. Просторный дом за высоким забором. Видео-связь у входа.

Нам знакомая охрана видит на экране Кутепова и его жалкий выезд.

 - Ты чего опять?

 - К Андрею Петровичу.

 - Погоди,- охрана связывается с Бетеневым.

 Тот в тренажерном зале исправляет фигуру на «бегущей» дорожке.

 - К вам опять этот на «Жигулях».

 - Пропусти.

 В тренажерном зале, кроме Андрея Петровича, полдюжины девиц тренируются: одна другой краше.  Тут и тренер дает им указания. С каким-то даже озлоблением дает.

 Наблюдает за ним Бетенев, неодобрительно наблюдает.

 - Шурик, иди сюда!

 Тренер подбегает с улыбкой готовности.

 - Понимаю, что ты не по женской части, но нежней, заботливей…. Не собак дрессируешь, людей…. Понял?

 Тренер кивает, вздохнув.

 - Ну, иди тогда.

 Потом лежит Андрей Петрович, слегка простыней прикрытый,  на специальном столе. Массажист по его спине топчется, держась за планку над головой.

 Кутепов рядом стоит одетый.

 - Ну, Веня, давай, как на духу…. Больше не учился?

 - Нет.

 - А чего умеешь?

 Молчит Кутепов, старается вспомнить.

 - Ну, чего молчишь?

 - Стрелять умею,- начинает перечислять Кутепов. – Машину водить…. Рисовал когда-то акварелью.

 - Чем? 

Массажист перестает топтаться по спине Веденеева, спрыгивает вниз и принимается за его ноги.  

   - Акварелью.

   - Не густо, - бормочет Андрей Петрович.- Стрелков и шоферни нынче немерено. Ладно, что-нибудь придумаем.

 Вот он одетый в тренировочный костюм, ведет за собой Кутепова по коридору дома, открывает одну из дверей.

 За дверью что-то, вроде класса, даже доска на стене имеется. Столики на одного человека, за каждыми по юной симпатичной девице. У доски педагог – старичок с указкой у большой карты мира.

 Увидев Бетенева, девицы встают. Все они в одинаковых, скромных платьях.

 - Садитесь, садитесь,- улыбается им Андрей Петрович, поворачивается к старичку.- Продолжайте, Григорий Михайлович.

 Девицы, сама скромность, садятся, искоса поглядывая на Кутепова. Учитель продолжает:

 - Итак, Сингапур. Республика, государство в Юго-Восточной Азии…. Вот оно. Как видите, расположено на одноименном острове у южного окончания полуострова Малакка….

 - Занудный дедок,- говорит Бетенев уже в коридоре Вениамину. – Доктор наук, между прочим, но надо бы его заменить.

 Властно распахивает Андрей Петрович двойную дверь. За дверью класс танцевальный с зеркалами и станком. Тапер мучает клавиши.

 Полудюжина девиц репетирует у станка. Есть и тут учитель, учитель танцев – тончайшее существо, но крикливое.

 - Вы коровы, а не девушки! – орет он. – Держать спину, держать! – поворачивается к Бетеневу. – Нет, Андрей Петрович, не могу, увольте! Они не слышат танец, не видят, не чувствуют. Здесь нужен талант, призвание, наконец!

 - Ладно, Игорек, чего ты раскричался, - успокаивает его Бетенев. – Тебе их не в Большой театр готовить. Учи ходить, стоять, ложится, головку там. Манерам учи…

 - Я не умею халтурить, - все еще не унимается учитель танцев. – И не хочу халтурить! Я Бяльский, понимаете, Игорь Бяльский!

 - Слушай, Бяльский, сколько я тебе плачу? – интересуется Андрей Петрович.

 -  Да причем тут деньги?

 -  Притом. Не нравится – проваливай, держать не буду.      

 Все еще сердитый Андрей          Петрович ведет Вениамина к оранжерее в глубине сада.

 - Коровы! Усек?! Еще раз такое услышу – сам выгоню.

 - Чего тут у вас? – осторожно интересуется Кутепов.

 - Колледж.

 - А почему одни девчонки?

 - Так женский колледж…. Слушай, ты чего ко мне пристал?

 Вениамин – человек понятливый, больше с вопросами не лезет. Так, молча, и появляются они в оранжерее.

 Здесь, среди тропических растений, вновь группа девиц за длинным столом. Старушка учит их составлять букеты.

 - Нет, Леночка, розу убери, бардовый цвет здесь явно неуместен.

 - Почему, Софья Борисовна? – надувает губки Леночка.

 - Почему? Бардовый цвет – цвет печали, в твой букет составлен к радости, не так ли?

 Тут вся компания видит Бетенева и Кутепова.

 -Девочки! – счастлива безмерно старушка.- Кто подарит букет Андрею Петровичу?

   

Кабинет Бетенева – милое такое местечко: цветы, рыбки и пр.. Андрей Петрович ставит подаренный букет в вазу. Кивает Кутепову.

 - Садись, чего стоишь.

 Вениамин ищет, куда бы устроиться. У стенки садится на диван, под большой копией картины Тулуз-Лотрека.

 - Старики-то твои как, живы? – спрашивает Бетенев.

 - Нет их…. Я ж поздний ребенок. Отцу сорок семь было, когда родился, а матери сорок один.

 - Выходит ты сирота?

 - Выходит так.

 Входит в кабинет рыжебородый господин в черном, строго костюме.

 - Вызывали, Андрей Петрович?

 - Вызывал. Слушай, Алимов, я тебя взял какой курс читать?

 - «Правила хорошего тона».

 - А ты им что читаешь?

 - Что договорено.

 Бетенев достает из ящика стола диктофон, нажимает кнопку. Звучит громкий, даже восторженный голос:

«Никах - обряд заключения брака между женщиной и мужчиной. Он является одним из обрядов сунны, предписанной пророком Мухаммедом, и предостерегает людей от блуда и скверны. Никах является основой взаимоотношений мужа и жены: быть верными, укреплять супружеские узы, растить и воспитывать детей, не давать поводов для размолвок»

 Бетенев выключает запись. Рыжебородый склоняет голову.

 - Кому ты это все читал? – спрашивает Андрей Петрович.

 - Заблудшим душам! – поднимает голову рыжебородый. – Тому, кто губит свою жизнь в объятиях сатаны!

 - Ты уволен, – ставит точку Бетенев. Он даже не ждет, когда рыжебородый покинет кабинет.  - Ну? – останавливается перед Кутеповым хозяин кабинета.- Что мне с тобой, сиротой, делать?…. Понимаешь, мужик ты еще в соку, пускать тебя в мой монастырь - риск...Можно бы было… Ну, по живописи там, по искусству….  Давай попробуем. Только замечу, что глаз на кого положил, – выгоню. У нас «сухой закон» насчет секса, - Бетенев отправляется к своему начальственному месту во главе стола, садится.  - В чем наша русская беда? – продолжает он. - Не дотягиваем по качеству. Башка работает, талантов хватает, но вот с доводкой беда. Не хватает терпежу с доводкой, огранкой, шлифовочкой,- поднимает глаза на Вениамина.- Правильно я говорю?

 - Наверно, - не спорит Кутепов.

 - Вот я и придумал, чтобы девушек доводить до кондиции  на манер японцев, чтобы интеллект там, знания, культура поведения. Нынче заказчик кто: человек состоятельный, часто пожилой. Ему не только тело подавай, но и душу, ласку,  понимание и все такое… Усек?

 - Не очень, - честно признается Вениамин.

 - Школа гейш тут у меня! – даже приподнимается Бетенев.  – Русская школа гейш.

 - Ага, - несколько оторопев, реагирует Кутепов.

 - Наша  женщина – лучшая в мире! – выходит на ковер Андрей Петрович. - Самая красивая, самая терпеливая, самая заботливая. Царица! А мы на нее как смотрим? Как на подстилку! Коня на скаку, в избу горящую, а мы во что ее превратили? Я тебе спрашиваю, вот что?

 - Так разно бывает,- пробует возразить Вениамин.

 - А, брось! – дает отмашку хозяин кабинета. – Пожил – знаю. Вот и хочу это безобразие сломать. Мне не шлюхи нужны, а личности. Мне человек нужен женского пола…. Да и цена такому человеку   другая, усек?

 - И давно это?- спрашивает Кутепов.

 - Что давно?

 - Ну, это… ваша школа?

 - Третий выпуск готовлю…. Ну, согласен?

 - Так у меня с образованием, только аттестат школьный.

 - И талант! – поднимает палец Бетенев. – Талант покруче всех академий будет.

 - Можно попробовать, - несмело соглашается Кутепов. – А когда начинать?

 -Да хоть завтра,- смотрит Андрей Петрович на расписание занятий.- После часа приходи. Я тебе аудиторию выделю и группу дам. Есть у меня тихая группа. По рукам?

  -  По рукам,- кивает Вениамин. – Ну, я пошел.

 - Иди, - отпускает его Андрей Петрович.

 Кутепов и отправляется к выходу, за ручку двери берется, только тут останавливает его Бетенев.

 - Так и пошел?

 - А чего? – поворачивается Кутепов.

 - Ну, Веня, ты чудик! Бесплатно будешь на меня вкалывать?

 - Зачем бесплатно?

 - Ну, так спроси, сколько ты, Кутепов Вениамин, стоишь?

 - Сколько я стою?

 - Каждый день урок, но больше тридцати тысяч не проси. И рублями, рублями, согласен?

-  Согласен,- кивает Вениамин Кутепов.    

 Ларек Алевтины на рынке. Сюда и возвращается Кутепов. Покупатели в ларьке, целая очередь, но не чрезмерная.

 - Где тебя черти носят?- Алевтина встречает Кутепова обычным вопросом.

 - Так, по делам,- бормочет Вениамин, понимая, что не время и не место для объяснений.

  - Тут говорили, что рис нынче вывели без всякой химии,- спрашивает у Алевтины старичок в жокейской каскетке. – Есть у вас такой?

 - Сколько?- спрашивает Алевтина.

 - Так пару килограммов.

 Алевтина ставит перед старичком два пакета риса.

 - 104 рубля.

 - А чего так дорого?

 - Без химии, сами просили.

 Вздыхает тяжко старичок, но расплачивается, забирает рис, уходит.

 - Мне шрапнели пачку и пшена две, - это уже следующий покупатель.

 - Сахару привези еще, - выполняя просимое, поворачивается к Вениамину Алевтина.

 - Сколько?

 - Пакетов двадцать, берут что-то сегодня сахар.

 - Так ягоды поспели, варенье варят,- подсказывают Алевтине из очереди.

 - И верно, - кивает она.  

 Магазинчик Ахмеда. Пусто. Хозяин за прилавком занят тем, что шары воздушные надувает.

 - Привет, Ахмед, - поднимает руку Кутепов. - Мне рамка нужна со стеклом, - говорит Кутепов.

 - Там стоят, выбирай.

 Вениамин находит нужную ему рамку.

 - Сколько с меня?

 - Сто двадцать рублей.

 - У меня сотня всего.

  - Ладно, бери за сто.

 - Добрый ты человек, Ахмед,- расплачивается Кутепов.

 - Добрый? – усмехается Ахмед.- Я тебе что скажу? В этом… грузинском языке черт – чхарты, а добрый человек – чхарти. Никакой почти разницы, да? Всего одна буква…. Постой еще на двадцать рублей, поговорим.

- Квартиру нашел? – спрашивает Вениамин.

- Спроси, чего полегче…. Лучше спроси меня, как Ахмед твой бизнес?

 - Спросил,- улыбается Кутепов.

- Какой у меня бизнес? Сам себе в убыток стою. Вот у тебя торговля. Манная каша всем нужна, а кому нужно искусство?

 - Так бросай это дело, - советует Вениамин. – Штаны продавай или колбасу.

 - Не могу, - подумав, говорит Ахмед.- Самому нравится.

Вечер. Закрывает Алевтина ларек.

На стоянке ждет ее в машине за рулем Кутепов.

Садится рядом с ним жена, едут. Алевтина сразу же глаза закрывает.

- Ты зачем старичка обманула? – спрашивает Вениамин.

- Какого старичка?

- Ну, этого… насчет риса и химии.

 - Торговли без обмана не бывает, - не открывая глаз, говорит Алевтина. – Венька, ты со мной семь лет работаешь, а все как дите малое, - тут только она глаза открывает и смотрит на Кутепова так, будто в первый раз видит.

 И вот она снова у телевизора – Алевтина. Снова живет далекими заботами и страстями.

 - Риккардо! Ты подлец! Где Амалия, где? Убью!

 Вениамин на балкон выходит, закуривает. Балкон рядом пуст.

 - Сонь! - тихо зовет соседку Кутепов.

 Девчонка сразу выходит к нему, печальная, даже очень.

 - Скажи, Вень? – спрашивает она. – Вот они, папа-мама, когда долго на работе, - такие злые, а когда недолго – веселые. Зачем долго работать?

 - Денежки надо зарабатывать, - говорит Кутепов. – Много работы – много денег.

 - И злости, да? – спрашивает Соня.

 - Наверно, - не спорит Кутепов.

  Никольск. Море под солнцем. Яхт-клуб. Вот и Михаил-Мишаня - крепкий красивый парень – хоть на обложку переноси глянцевого журнала, и делом он занят соответствующим: ремонтирует оснастку яхты.

 Бежит к Мишане знакомая нам девица – Любовь, бежит, чтобы попасть в объятия любимого. До чего же они крепки – эти объятья и сладок долгий поцелуй.

 - Сейчас, - отлипает от девицы Мишаня, кричит кому-то невидимому. – Валерыч, я возьму королеву!

 - Бери! – отзывается невидимый Валерыч.

И вот влюбленные уже на борту скоростного катера «Королева Марго». Люба обнимает Мишаню, а он стоит у штурвала и мчится с белозубой улыбкой навстречу волнам и ветру.

 - Мишка, я тебя люблю! – кричит девица.- Ты самый, самый!

 - Я самый, самый! – не спорит рулевой.

И вот тычется нос катера в песок. Увлекает за собой Любу ее избранник. Бегут они по берегу, затем пробираются через запущенный сад к полуразрушенному строению. Останавливаются.

 - Все здесь куплю! – говорит Мишаня. – Сорок соток земли! Ты только представь! Целое королевство! Вместо хибары дом построю в три этажа, а ты мне родишь пятерых парней и одну деваху для разнообразия. Согласна?

 - Рожу, - не спорит девица.

 Фанерная дверь хибары болтается на одной петле. Внутри, на тюфяке, наши влюбленные. Страсти позади, впереди разговор. Тут только становится очевидным, что Мишаня лет на десять старше девицы.

 - Мамашка была в клубе,- рассказывает Люба. – Шум устроила, драку…

 - Старики без понятия, - говорит Мишаня.- У них фуфлом всяким мозги забиты. Они из этой… эпохи дефицита. Мои тоже с придурью. Нынче как? Все можно купить, а что для этого нужно? Деньги. Вот и вся музыка.

 - Вся музыка? - рассеянно повторяет Люба.

 - А чего еще? – садится Мишаня.- Мы с тобой чего? Грабим кого, воруем? Мы честно работаем, как можем, как умеем… Ладно, хватит! – он расхаживает по хибаре. – Все это снесу к чертям! Дом поставим из кирпича. Три окна по фасаду, а холл с большим, витражным. Пять спален наверху! По стене фасадной плющ пустим. Была у меня книга сказок Братьев Гримм, а там картинка – точно такой дом… И камин обязательно, камин забыл! Зимой будем греться. Ляжем на ковер персидский перед камином, и будем греться. Ляжем, девочка!

 - Ляжем, - не спорит Люба.

  

 Москва.  Алевтина у телевизора, вникает в смысл очередной «мыльной оперы».

А Вениамин вешает на стену свой пейзаж в рамке и под стеклом.

- Ну, как? – спрашивает он.

- Нормально, - не отрываясь от экрана, одобряет Алевтина.

Кутепов к хозяйке подсаживается. Ей приходится ноги подобрать. Вениамин на свою акварель смотрит.

- Аль,- говорит Кутепов. – Я работу нашел.

- Какую работу?

 - Преподавать буду в колледже живопись.

 - Ну и ладно,- рассеянно отзывается Алевтина.

 - Аля, я с рынка-то ухожу,- говорит Вениамин.

 - Дай  кино досмотреть,- ворчит женщина.- Вот пристал.

 Вениамин любуется своим творчеством, снимает акварель со стены,      

  выходит на балкон. На соседнем балконе стоит  девочка - Соня, на этот раз она с биноклем.

 - Оптика,- говорит Кутепов.

 - Папа подарил, - с гордостью сообщает девчонка. – Офицерский, двадцать, двадцати…

 - Двадцатикратный,- говорит Вениамин.

 - Точно!

 - Сонь, посмотри, - выставляет вперед свою работу Кутепов.

 - Красиво,- смотрит на акварель Соня. – Это кто рисовал?

 - Я.

 - Веня, ты – художник! – сообщает соседу девчонка. – Можно я на нее в бинокль посмотрю.

 - Можно, - великодушно соглашается Вениамин, закуривает.

 - Ты на меня подыми, - говорит Соня. – Я люблю, когда дымом пахнет, как от папы.

 Через стекло видит Кутепов Алевтину, увлеченную фильмом, и не выдерживает, так, с сигаретой, и врывается в гостиную.

 - Аля! – кричит он.- Ухожу я с рынка, из ларька ухожу!

 Тут только до хозяйки и доходит вся серьезность происходящего.

 - Куда уходишь?

 - Я ж тебе говорил, в колледж, живопись преподавать, - водружает акварель на местол Кутепов.

 - Ты?! – ушам своим не верит Алевтина.

 - Я…  Говорил тебе, Бетенева встретил, отца друга… У него колледж, он и предложил.

 -  Так ты чего, учителем что ли?

 - Учителем.

 - Ладно трепаться, отстань…. И курево брось, потравить меня хочешь?

 - Аль, я ж серьезно, - гасит сигарету о ладонь Кутепов, даже не морщится при этом.

 - Какой из тебя учитель, - отмахивается Алевтина.

 - Не знаю, попробовать надо.

 - А в ларьке кто будет?

 - Ну, найдешь кого-нибудь…. Вон их сколько ходит.

 - Чудной ты какой-то, Вениамин, - помолчав, совсем другим тоном говорит Алевтина.- И вроде раненый был не в голову, а с придурью.

  - Аль, - подсаживается к хозяйке Кутепов, прямо на пол садится, обнимает Алевтину. – Не могу я больше при крупе, с души воротит.

 - Душа у него, - вырывается Алевтина. – А у меня нету ее, души-то, так?…. Я могу?

 - Ну и бросай…. Мне зарплату положили – 30 000 тысяч, проживем.

 - Проживем? А я не проживать хочу, а жить, -  Алевтина молча поднимается, уходит на кухню.

 Там, на кухне, включает  чайник электрический. В чашку сыпет растворимый кофе, заливает его кипятком, подсаживается к столу, пьет.

 Напротив Алевтины устраивается Кутепов.

 - Аль,- начинает он.

 - Уходи, - говорит Кутепову хозяйка. – Совсем уходи. Видеть тебя больше не хочу…. Понадобился он… Учитель…. Когда пил до горячки, никому не был нужен, только мне - дуре, а теперь понадобился.

 - Аль! – умоляюще начинает Кутепов. – Да пойми, не могу я больше.

 - Предатель ты, - пристально смотрит на Вениамина Алевтина. – Предатель подлый – вот кто! Чуди дальше, наплачешься потом.

 ДЕНЬ ТРЕТИЙ

Он и чудик, как благословили. Знакомая стопка альбомов на столе, один из них раскрыт, за альбомом Кутепов. Другие слова неуклюже выговаривают.

 Слушают его девицы. Впрочем, больше присматриваются к Вениамину, чем слушают.

 - Мир на Земле – это природа, - говорит Кутепов. – А человек в ней, значит, продолжение природы или элемент. Вот художник Питер Брейгель. Почти четыре века назад жил, а природу и человека понимал лучше, может, чем теперь понимают. Эта картина называется «Сеятель». А на ней, вроде бы, одна природа, и какая красивая, как в раю. Тут все: и лес, и горы, и река, и море, и город, и деревня…. Здесь корабли, небо и птицы…. А человек в правом углу,- поднимает Кутепов глаза на девиц.- Видно вам человека?

 - Видно, видно,- хором сообщают девицы.

 - Крестьянин это, сеятель. Он, выходит, продолжение природы и ее создатель, как Бог, -закрывает альбом Вениамин. – Будут вопросы?

  Пауза.

- А вы чего седой? – спрашивает одна из девиц.- Не старый, вроде, а седой.

- Это давно, с войны,- отвечает Кутепов.

- С какой войны?

- Афганской.

- Не знаю такой, - не отстает девица.

 - Ну и хорошо,- роняет Вениамин.  

 - А вы женаты? – спрашивает другая девица.

 - Причем тут…

 - И дети есть?

 - Нет, детей нет.

 - А можно вас поцеловать? – поднимается самая смелая ученица.

 Кутепов в полной растерянности, а девица уже идет на него с явным намерением осуществить задуманное.

 Выручает Кутепова хозяин заведения. Он входит, и девица сразу же забывает о поцелуе. Садится – одно смирение.

 - Зайдите ко мне, Вениамин Борисыч.

 - Можно сейчас,- предлагает Кутепов.

 - Можно, пошли, - поворачивается к двери Андрей Петрович.

          

 Кабинет Бетенева

 - Слушай, - говорит Андрей Петрович. – Заболел тут у меня один человечек, серьезно заболел, аж в больницу забрали, а дело срочное…. Выручишь?

 - Попробую,- осторожен Кутепов.

 - Съездить нужно в Никольск. Это на Азове.

- Знаю, в  госпитале там лежал, после ранения.

 - Ну и отлично! Отборщик в Никольске тупой. Он тебе вал даст, штук двадцать, а ты отберешь шестерых, не больше. Самых красивых и умных, умных обязательно. Понял?

 - Не очень, - признается Кутепов.

 - Живопись твоя подождет,- хмурится Бетенев. – В командировку тебя посылаю с ответственным заданием.

- А зачем так далеко, таких и здесь хватает? – помолчав, интересуется Вениамин.

 - Наивняк ты, - вздыхает Андрей Петрович.- Когда они в отрыве от семьи, друзей, хахалей нет рядом – совсем другое дело, а когда родной дом за забором…. Ну, понял?

 Молчит Кутепов.

 - Я тебя тут за дверью послушал, все складно излагаешь, - говорит Бетенев. – Красивую от уродки отличишь?

 - Наверно.

 - А дуру от умной?... Мне умные нужны, усек?

 - Не знаю, - пожимает плечами Вениамин. – Мы ж договаривались, что я …. Ну, по живописи.

 - Ты едешь или нет?- пристально смотрит на Кутепова Бетенев.

 - Когда?- помедлив, соглашается Вениамин.

 - Завтра.

 Никольск. Гриша Ручник не из тех, кто привык личные дела откладывать в долгий ящик. Вот он подкатывает на иномарке к двухэтажному бараку (лестницы снаружи) в приморском районе. Выползает из машины, прихватив коробку с тортом, цветы и бутылку шампанского.

 У тучной гражданки в халате, развешивающей белье на веревке, уточняет адрес. Гражданка тычет пальцем в дверь над лестницей.

 По скрипучим ступеням Гриша и забирается на второй этаж, стучит в указанную дверь.

 - Открыто! – слышит он голос Татьяны. И проходит в тесное помещение ее жилища.

 - Во, ты чего это? – удивлена женщина.

 - В гости пришел,- сияет Ручник.- Это тебе.

 - Ну, складывай, - кивает на стол Татьяна.

 Лежат на столе подарки. Татьяна не торопится устраивать цветы в вазе.

 - Садись, - предлагает она толстяку.

 Садится Ручник. Комнату осматривает. Смотреть-то особо и не на что. Только над кроватью графика: портрет молодой женщины. Поднимается Ручник, снимает портрет с гвоздя.

 -Это кто будет?

 - Повесь на место, - говорит Татьяна.  - Ты зачем пришел?

 - Соскучился,- говорит гость, выполнив приказ.

 - Во, один раз виделись, а он…. Нет, дорогой, так не пойдет. Спать я с тобой не буду.

 - Вот так сразу! – удивлен Ручник.

 - Для ясности, чтобы время зря не терял. Не буду и все.

- Это еще почему? – обижен толстяк.

 - Не нравишься ты мне, а я сплю только с теми, кто мне нравится.

 - Развод, значит, - вздыхает Ручник.

 - Да ты не расстраивайся, - утешает толстяка Татьяна.- Вот у тебя полный клуб девиц, даже голых.

 - А, - только и отмахивается, поднимаясь, Ручник, ворчит. – Не нравлюсь я ей, а я, между прочим, здоровый, богатый и холостой.

 - Лучше ты бы это не говорил, - хмурится Татьяна.

 - Это еще почему?

 - Мне, как раз, нравятся бедные и больные.

 - Так мне чего, заболеть? – интересуется толстяк.

 - Не поможет.

 - Да ну тебя, - вновь отмахивается Ручник, забирает дары, уходит, но у двери, опомнившись, возвращается, все водружает на место.

 - Зря, выходит, потратился,- серьезно замечает Татьяна.

 - Это мы еще поглядим, - уходит толстяк.

 На лестнице сталкивается он с Татьяной.

 - Гриш, ты чего это? – удивлена девица.

 - Да ну вас всех! –  отмахивается злополучный ухажер.

 В комнате Татьяна все еще сидит у стола, заваленного подарками. Дочь садится напротив.

 - Летят на тебя мужики, - говорит она,- как мошки на свет. Нравишься ты им. Вот я и то меньше нравлюсь.

 - Ничего, - пристраивается к бутылке Татьяна.- Скоро пройдет…. Вон уже сороковник осенью…. Давай пир устроим?

 - Давай, - не спорит Люба.

И вот они уже шампанское глушат и тортом заедают.

 - Я ему говорю: не нравитесь вы мне. Вы здоровый и богатый, а я люблю бедных и больных.

- Так и сказала?

- Так и сказала.

-  Ма, я тебя люблю, - говорит Люба.- Больше всех на свете люблю.

- И я тебя люблю, доча,- идет на взаимное объяснение Татьяна.

- И никто нам с тобой не нужен? – спрашивает Люба.

- Никто,- говорит Татьяна. 

Москва. Квартира Кутепова. Вениамин в шкафу платяном ищет подходящую одежку. Джинсы, рубашка, куртка, кроссовки – его обычный прикид, а тут все-таки командировка.

 За сборами  наблюдает Алевтина.

 Черный, слегка потертый костюм, вытаскивает на свет Кутепов.

 - Годится, Аля?

 Молчит Алевтина.

 - Слушай, а туфли мои где, коричневые?

 - В прихожей.

 Поворачивается к хозяйке Вениамин.

 - Ну что ты, Аля, что?

 - Ничего, - резко поднимается Алевтина. – Врал, профессором взяли, лекции читать. Профессора в командировки не ездят.

 - Я ж тебе говорил: человек один заболел, надо подменить. Там, В Никольске, отборочный тур, абитуриентов отобрать надо.

 - Гляди, Венечка, - говорит Алевтина. – Как бы не прогадать. Вернешься, а место твое занято.

 - В ларьке?

 - Это как получится.   

 ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ

 Джип Бетенева в дороге. Андрей Петрович лично провожает в аэропорт Кутепова. Сидят они позади. Рядом с шофером - охранник. Вениамин в черном костюме.

 - У меня семь ночных клубов по стране. В Никольске клубом ворошит Гриша Ручник. Деньги считать умеет, а так пень пнем, но девиц он тебе предоставит, понял?

 - Понял,- вздыхает Кутепов.

 - И главное,- продолжает Бетенев. – Дур нам не надо, дур не вези.

 - Как их различишь?- говорит Вениамин.- С мужиками проще, а тут никогда не понимал, где умная, где глупая.

 - А ты в глаза смотри,- советует Бетенев. – Мы завсегда не туда смотрим, на другие части тела, а ты в глаза прямо смотри – и поймешь. Усек?

 - Попробую, - говорит Вениамин.

 - И чего ты одел-то? – брезгливо косится на него Андрей Петрович.- На похороны едешь?

 - Так костюм.

 - Вижу, что не халат,- рядом с Бетеневым висит длинный пакет на вешалке. Он и подает этот пакет Кутепову.- Одень вот, тут и туфли, вон внизу, в коробке. Давай, переодевайся.

 -Сейчас? – принимает пакет Вениамин.

 - А когда еще, едем в притирку. Самолет ждать не будет. И чемоданчик у тебя: «снова на свободе». Дам лишку к командировочным, купишь в аэропорту нормальный.

 Неудобно переодеваться в машине. Корчится бедный Вениамин, но, в конце концов, с этим нехитрым делом справляется.

 Сидит он в новом светлом костюме и туфлишках в тон - совсем другой человек. Черный костюм рядом с собой аккуратно складывает, но косится на прежнюю одежду Вениамина Андрей Петрович неприязненно, опускает он вдруг стекло окна,  и костюм черный на улицу выбрасывает.

 Проспект людный. Ловит костюм личность еще более потертая, чем старая одежда Кутепова. Смотрит почему-то на небо эта личность, а потом, время зря не теряя, и примеряет пиджак.

 Обернувшись, видит все это Вениамин: седой, моложавый господин в отличном, модном костюме.  

   Самолет в небе. Ряд на троих. Кутепов у иллюминатора. Взгляд оторвать не может от гряды облаков.

 Рядом с ним  крепко спящие пассажиры, но не просто спящие, а в наглазниках черных, как в масках.

 На земле, в аэропорту областного центра, ждет Вениамина Гриша Ручник. На животе толстяка – картонка, на ней коряво, но крупно выведено: «КУТЕПОВ!».

 Ручник в первом ряду встречающих, обойти его невозможно. Впрочем, он первым замечает Вениамина. Рукопожатие.

 - Ручник Григорий.

 - Кутепов Вениамин.

 - Мне Петрович говорит: «Седого шлю». Ну, я сразу и вижу – седой. Меня тоже без проблем  вычислить можно, по весу.

Толстяк пробует овладеть новеньким чемоданом гостя, но Кутепов предпочитает вести его на колесиках сам.

 Разговор по пути короток.

 - Человек должен быть приметным, - говорит Ручник. – Глянул – и запомнил на всю жизнь. Правильно?

 - Наверно, - не спорит Кутепов.

 - Давай на «ты»? – предлагает толстяк.

 - Можно,- согласен Вениамин.

 На площади старая «Волга» Ручника. Чемодан толстяк помещает в багажник. На переднем сидении машины свернутый в бухту причальный канат. Не весь, конечно, часть.

 - Сзади сядешь?

 - Это зачем? – Кутепов перемещает канат и садится рядом с толстяком.

 - Это правильно, - садится за руль Ручник. – Не люблю, когда позади норовят. Я, мол, начальник, а ты водила. Я вообще начальников не люблю. Я тоже, вроде, начальник, но без пантов. Нам тут, в провинции, панты ни к чему.

 Едут.

 Толстяк достает из-за щитка свернутые газеты.

 - Сегодняшние, - говорит он, протягивая их Кутепову. – Объявление наше пропечатано. В газете «Краснофлотец» крупно, а в областной - помельче…. Да не шукай, я тебе по памяти скажу. «Московский бесплатный центр обучения, проводит очередной отбор девушек (18 – 22 лет). Заявление, аттестат об окончании среднего учебного заведения и три фотографии: анфас, профиль – подавать в ночной клуб г. Никольска «Азов», 15 июля  с 9 до 18 часов». Ну, как?

 - Нормально,- отзывается Кутепов.

 - Завтра и повалят…. В первый  раз со всей области слетелись пташки …. Потеха. Ну, на дармовщину можно и больше собрать. Смотрю я на этих дур и думаю: «Девки, бесплатный сыр, где бывает? В мышеловке – вот где». Только кто поверит.

 Кутепов сидит с закрытыми глазами.

 -Долго ехать? – спрашивает он.

 - Часа два.

 - Я посплю,- говорит Вениамин.- Что-то укачало.

 - Это бывает, - перестает болтать толстяк. Крутит он баранку, негромко напевает себе что-то под нос.

 Кутепов сидит, отвернувшись к окну, но не спит он, глаза широко открыты.

 Толстяк устраивает Вениамина в местной гостинице. Номер из двух комнат: люкс по здешним меркам. Есть в нем телевизор и холодильник.

 Ручник на стол кладет большую коробку шоколадных конфет, в холодильник пристраивает бутылку спиртного.

 - Я не пью, - говорит Кутепов, опустившись в продавленное кресло.

 - Совсем? – удивлен толстяк.

 - Совсем.

 - Ничего, пригодится, - подумав, решает Ручник.-  Вечером зайду, а пока отдыхай. У нас тут тихо, хорошо, только море шумит.

Грохот и гульбище дискотеки. Толстяк ( на плече он канат тащит) проводит Кутепова через хаос танцующей молодежи, сквозь игру цвета. Рыжая, юная ведьма цепляет на ходу Вениамина, но Ручник увлекает его дальше.

 - Диск – жокей у нас лучший в области! – кричит он. – Никакого транса! Только старые и любимые рок и диско!

 В следующем зале для стриптиза потише, да и музыка совсем другая. Толстяк устраивает Кутепова за столиком в нише. Отсюда помост виден отлично, и сам зал, и редкие любители вкусной еды и обнаженной натуры.

 Вокруг шеста стриптизерша вертится, отбрасывая на ходу легкую тряпицу бюстгальтера.

 Появляется официант.

 - Что у тебя сегодня для дорогих гостей? – спрашивает толстяк.

 - Ризотто с шампанским с лангустинами средиземноморскими и побегами зеленой спаржи, - нараспев рекомендует официант.

 - Неси, - разрешает толстяк.

 - Лангустины – это что? – спрашивает Вениамин.

 - Увидишь. Вкуснятина! – обещает Ручник, пальчиком манит кого-то.  «Кто-то» оказывается дамой, весьма симпатичной. – Знакомься, - представляет даму толстяк. – Марина! А это наш гость московский – Вениамин. Садись, Мариночка, водочку будешь, коньяк?

 - Мы гостей любим, – дама приглядывается к Кутепову.

 - Ну, отдыхайте, - отчаливает Ручник вместе с канатом.

 Но Вениамин догоняет его в нескольких шагах от столика.

 - Зачем это?

 - Что?

 - Ну, Марину?

 - Даешь! – поражен толстяк.- Так ты что: не пьешь, не куришь и по женской части тоже ни-ни?

 - Курю я, курю, - машет рукой Кутепов и возвращается к столику.

 Дама, по-прежнему, внимательно на него смотрит.

 - Ну что? – с раздражением реагирует Вениамин.- Только не спрашивай, почему я седой?

 - Мне до лампочки, - отзывается Марина. – Хоть в крапинку, вот почему ты грубый такой и невежливый?

 Тут и официант появляется с выпивкой     и лангустинами, да и девица новая выскакивает к шесту. Это Люба в белом легком платье. Что-то нехитрое творит она для начала, затем неуловимый жест, и платье падает к ее ногам. Тут ей и подбрасывает Ручник канат. Девица в «змеюку» эту в танце и кутается.

 -Люба, давай! – кричат ей фанаты.

 Кутепов глаза от очередной стриптизерши оторвать не может, совсем забывает о еде. Даму выпивка интересует. Она сама наливает себе спиртное в рюмку - и залпом.

 - Чего, Вениамин, запал на Любку. И зря, - говорит Марина, игнорируя закуску. - На нее только смотреть можно и облизываться.

 Отворачивается от сцены Кутепов, не желает он «смотреть и облизываться», принимается за еду.

 - Тебя в какой номер определили, в люкс? – спрашивает дама.

 - В люкс, - отзывается Вениамин.

 - Хочешь, загляну к ночи?

 - Нет, не хочу.

 - Чего так, жадный?

 - Очень, - не спорит Вениамин.

 Тут к ним Гриша подсаживается.

 - В порту оторвал. Одетая в канате. Моя идея!  Ну, как лангустина наша?

 - Есть можно,- ковыряет вилкой блюдо Кутепов.

 - А Маришка, сладилось?

 - Не хочет  меня, Гриша, наш дорогой гость,- вздыхает дама. - Он у нас пионерок хочет. Вон Любку твою в канате полюбил,- кивает Марина в сторону помоста.

 - Это проблема, - задумывается толстяк. – Но попробовать можно, раз желание есть.

 - Ну, вас к черту! – резко поднимается Вениамин. – Ничего я не хочу. Я спать хочу! – уходит, не прощаясь.

 - Допьем? – кивает на бутылку Марина.

 - Это можно,- тяжко вздыхает Гриша.

 - Да не вздыхай ты так, - разливает спиртное Марина. – Больной человек, сразу видно. Давай выпьем за его здоровье?

 За выпивкой такой у них разговор происходит.

 - Как твои-то за бугром? – спрашивает Марина.

 - Нормально.

 - Пишут?

 - Звонят… Теперь никто не пишет. Все звонят. Один звон в ушах.

 - Ехал бы к ним,- советует Марина.

 - Кому я там нужен. Что я могу, что умею?… Массовик-затейник…. Да и в разводе мы давно.

 - Сын все-таки, - напоминает Марина.

 - Сын…. У него уже свои дети.

 - Давай за них, за внуков твоих?- предлагает Марина.

 - Давай, - не спорит толстяк.

 ДЕНЬ ПЯТЫЙ

 Никольск. Утро. Гостиница, в которой расположился Кутепов, находится, как раз, напротив ночного клуба «Азов».

 Подходит Вениамин к распахнутому окну и видит картину дикую совершенно:

 У клуба молчаливая толпа девиц: человек двести, не меньше. Стоят девицы с бумажками, папочками в руках – ждут записи в столичный колледж.

 Стук в дверь.

 - Открыто! – поворачивается Вениамин.

 В номер вваливается Гриша Ручник.

 - Видал, чего делается, а?! Еще час до записи, а они тут. Как строим работу?

 - Не знаю,- честно признается Кутепов.

 - Горбатых, хромых, уродливых, старых - отсеиваем, подходящих для тебя отберем – штук пятьдесят, а ты уж потом сам. Договорились?

 Вениамин кивает.

 -Ну, я пошел,- и Ручник покидает номер.

 Из окна смотрит Кутепов, как толстяка по дороге атакуют девицы, но тот успевает проскочить в дверь клуба.

 Толпа начинает волноваться, нет прежней тишины. Все девицы словно готовятся к штурму.

 Мопед мимо катит. За рулем Миша – Мишаня, Люба позади, обнимает его спину. Тормозит Михаил, чуть не врезавшись в толпу девиц. 

  - Чего это они?

  - Набор в колледж столичный, газеты читать надо,- говорит Люба. – Прошлый раз тихо набирали, а теперь вот… Ладно, поехали.

 - Так одни ж девчонки, - не успокаивается Мишаня.- Что за колледж такой?

 -  Особый…. Не знаю, для секретарш специальных.

 - Понял, - даже рад Мишаня своей понятливости.- Повезут дур в бордель столичный - прямым курсом.

 - Ничего ты не понял. Гриша говорит, там что-то вроде школы гейш.

 - Брось! – отмахивается Мишаня. – У нас не Япония.

 - Правда, - говорит Люба.- Учат их разным наукам …. Ну, как себя вести, танцам там, истории…. В общем…. Поехали, Миш.

 - Класс! – говорит Мишаня. – А ты знаешь, как эти гейши зарабатывают? Да им цены нет! А ты-то чего?

 - Думай, что говоришь!

 - И зря. Ты у нас королева красоты! Прима! Шикарней нет в городе.

 - Ну и что?

 - Тебя ж без экзаменов примут.

 Вот здесь и покидает седло Люба. Перед Мишаней останавливается.

 - Шутишь так?

 - Да почему? Это как футболист. Классный – он миллион в год стоит, а мелочь – сотню и стакан.

 - Миш, ты чего говоришь?

 -Люб, это ж не со всяким. Это ж ни каждую ночь ишачить. Я в кино видел. Красиво! Деньжат соберем, домик построим. Поместье!

 - Какой ты гад все-таки, - тихо говорит Люба.

 - Да ты ж сама в этот стриптиз, - напоминает Мищаня. – Какая разница, а тут хоть деньги приличные.

 - Гад, - повторяет Люба, резко поворачивается, уходит.

 - Ты куда?

 Не останавливается Люба. Михаил ставит на упор мотороллер, догоняет девушку, разворачивает ее к себе.

 - Ты чего это!

 - Руки убери, - пристально смотрит на Мишаню Люба и в крик: – Лапы убери! Нельзя меня руками трогать! Нельзя!

 Пара сотен  глаз наблюдает за этой безобразной сценой, Девицы даже разворачиваются спиной к клубу.

  - Ты так? – шипит Мишаня.

  - Я так, - сбрасывает его руки Люба, уходит….  Вот ее  в толпе расступившихся девиц и не различишь.

  Вход в клуб перекрыт столом. За столом отборщики: сам Ручник и крашеный балетмейстер в малиновом тренировочном костюме, охранник клуба. Дверь распахнута. В дверях тоже охрана. Девиц пропускают к столу по одиночке. Отборщики придирчивы: далеко не у всех документы принимают.

 - Тебе, Катерина, сколько лет?

 - Восемнадцать.

 - Врешь, тебе шестнадцати нет. Иди отсюда!

 - Шурка, ты куда? Ты ж хромаешь!

 - А там чего, школа балетная?

 - Следующий!

 Охрана без очереди пропускает Любу. Направляется она к толстяку.

 - Гриша, иди сюда!

 - Да погоди, видишь, что у нас тут!

 - Иди, тебе говорят.

 - Ну, что тебе? – выползает из-за стола Ручник.

 - Вечером на помост не выйду, хватит с меня, сыта.

 - Как это не выйдешь? – поражен толстяк.

 - Ухожу из клуба – и все!

 - Не понял…. Я тебе что, башляю мало? Да больше, чем самому себе! Ты меня, Любовь, за горло не бери. Ты у меня касса, и я завсегда с тобой, как с человеком.

 - Ухожу я, - повторяет Люба.

 Тут за спиной Ручника скандал, крики. Поворачивается толстяк.

 - Что тут опять!?

 - Глянь, Гриша! – кричит балетмейстер.- Этой на пенсию скоро, а она тоже в колледж!

 - Это кому на пенсию! – истошно вопит сильно накрашенная девица. – Я на вас в суд подам!

 - Пусть подает, – разрешает толстяк, поворачивается  к Любе. – Слушай, - говорит он. – Может тебе в столицу. Тут на тебя этот седой запал, слюни пускал в клубе, как увидел у шеста, так и обмер, пропустит без очереди. Ты сходи к нему вечером, в люксе он…. Кончишь курс, года за три на всю жизнь заработаешь.

 - Гриш! – зовет толстяка охранник. – Чего ты там, зашиваемся!

 Ручник возвращается к столу. Молча смотрит в его широкую спину Люба.

 Барак. Татьяна на работу собирается. Еду готовит: помидор режет, огурец, яйцо вареное вылавливает из кастрюльки, хлеб маслом мажет…

 Следит за матерью Люба. Хмурится: не нравится ей что-то.

 - Я есть хочу, - вдруг говорит Люба.

 -  Держи, - Татьяна протягивает дочери бутерброд.

 Ест его Люба с ожесточением, даже, можно сказать, с ненавистью.

 -Доча, что случилось? – спрашивает Татьяна.

 - Надоело! – перестает есть Люба.

 - Что это тебе надоело?

 - Все! – кричит дочь, разводя руками. – Все это! Клоповник этот, город наш дурацкий! Душит все, понимаешь, душит!!

 - С Мишкой      поссорилась?

 - Он – гад! И все здесь гады, гады, гады! Пиво сосут и бабки считают. Больше ничего им не надо! Уеду, брошу все к черту и уеду!

 - Меня бросишь к черту? – улыбается Татьяна, пристраиваясь к дочери. – Не хочу я к нему. Он с рогами, хвостом и зубы не чистит.

 Ласка действует, успокаивается Люба.

 - Я из клуба ушла, - говорит она.

 - И правильно, - гладит дочь Татьяна. – Найдешь себе нормальную работу.

 Лучше бы она это не говорила. Опять дочь «заводится»:

 - Нормальную! Ты уже двадцать лет на нормальной: от получки до получки и то, если платят! Тебя бедность не душит, нищета проклятая! Меня душит!

 - Чем же я –то виновата, - говорит Татьяна. – Кто знал, что так получится.

 - В Москву уеду, - тихо говорит Люба. – Там все. Все брошу к черту!

 - Столица,- вздыхает Татьяна. – Сколько раз хотела съездить, а все никак. Огромный стал город, говорят, как целая страна, - смотрит на часы. – Ой, опаздываю,- захватив пакет, бежит к двери, на прощание к дочери поворачивается.

 - Люб, ты не бросай меня к черту, пожалуйста.

 Вечер. Номер «люкс». В номере Кутепов. У стола сидит. Ручник вываливает перед ним ворох фотографий и анкет.

 - Ты гляди, тут одна фотку в голом виде…. Где тут? – ищет фотографию. Вот, гляди!

 Смотрит на фото Вениамин.

 - Хорошая фигура, - говорит без особого интереса, отбрасывая фото.

 - Слушай, - пристально смотрит на Кутепова Ручник. – Может ты это…. другой ориентации? Ты, случаем, не голубой?

 - Я – серый, - отзывается Вениамин. – Ну, все у тебя?

 - Все…. Значит, отберешь двадцать штук для этого… как его – собеседования.

 - Отберу,- отзывается Кутепов.

 - Тогда я пошел, - прощается толстяк.

 Молчит Вениамин.

 - Пошел я, говорю,- напоминает о себе Ручник.

 - Иди, иди,- отпускает его Кутепов.

 Но уйти толстяк не успевает. Дверь распахивается. На пороге стоит Люба, стоит молча. Толстяка она будто и не замечает, смотрит на Вениамина, очень даже неласково смотрит. Пауза затягивается.

 - Вы ко мне? – наконец, спрашивает Кутепов.

 - К тебе, к тебе,- проходит в комнату Люба.

 Ручник тяжко вздыхает, но молча уходит, дверь плотно закрывает за собой.

 Люба на диван садится, платьице коротко, ноги демонстрирует девица. Кутепов все еще за столом, больше от смущения начинает рассматривать фотографии.

 - А я тебе подхожу? – спрашивает Люба. – Меня возьмешь?

 - Нет, - говорит Вениамин.

 - Что так, не нравлюсь?

 - Нравишься, - поднимает глаза на девицу Кутепов.

 - Хочешь, разденусь? - поднимается Люба.- Только для тебя,- одним движением сбрасывает она платье. – Ну, как?

 - Уйди, - тихо говорит Вениамин.

 - Не уйду. Ты же меня хочешь?- спокойно говорит Люба.- Ты – старик. Ты должен меня хотеть.

 - Оденься, - просит Кутепов.

 Сникнув, даже потерявшись как-то, Люба подбирает с пола платье, набрасывает его на себя.

 - Я есть хочу! – вдруг говорит она.

 Кутепов в полной растерянности.

 - У меня тут…. Нет, погоди, шоколад любишь?

 - Люблю.

 Кутепов вытаскивает из холодильника коробку, подаренную толстяком. Распечатывает ее, отодвинув фотографии, кладет на стол.

 - Вот ешь.

 Потом он сидит и смотрит, как Люба расправляется с конфетами. Спохватившись, достает бутылку с минеральной водой, наливает воду в стакан.

  - Вот, - предлагает Вениамин. – Запей.

- Я когда нервничаю, – говорит Люба, - сразу есть хочу.

Конфеты исчезают одна за другой и с необыкновенной быстротой. Половины коробки как не бывало. Насытившись, Люба пьет воду, вытирает ладонью губы.

 - Спасибо, - говорит она, даже пробует улыбнуться Кутепову. – Ну, я пойду.

 - Тебе сколько лет? – спрашивает Кутепов.

 - В октябре девятнадцать. Я уже старая.

 - А где живешь, старуха?

 - На Приморской, в бараках.

 - Это у водокачки? – вспоминает Кутепов.

 - Откуда знаете? – удивлена Люба.

 - Да был здесь когда-то, - говорит Вениамин.- Сто лет назад…. Поздно уже, хочешь, тебя провожу?

   - Ну, проводите,- не спорит Люба.

 Долгими получаются проводы. Идут они по кривым переулкам к глади тихого моря, освещенного равнодушным фонарем Луны.

 - Путешественникам разным всегда завидовала. Сколько раз хотела уехать, но Мама, Мишка, - рассказывает Люба.

 - Парень твой? – спрашивает Кутепов.

 - Был…. Гад он… А вы что, при этом колледже вроде начальства?

 - Да какое начальство…. Так, попросили подменить, заболел один…. А твой отец, где работает?

 - Где-то работает, наверно, - отвечает Люба.- Я его и не видела ни разу. Был у мамашки солдатик  раненый. Она его выходила и пожалела…. Врачи тогда сказали, что аборт ей делать нельзя, а то детей совсем не будет. Вот я и получилась.

 Тут останавливается Кутепов, а Люба вперед уходит.

 - Мать-то твою… как зовут - Татьяной? – спрашивает через силу Кутепов.

  - Татьяной, - поворачивается к нему девица.- А вы откуда?

 Тут эта Люба вдруг как закричит, как бросится на Вениамина с кулаками. Колотит его прямо по лицу и визжит на сто децибел: " Нет! Нет! Не хочу!! Нет!!!!"…   А Вениамин только локтями и закрывается от ударов.

 Все, больше никаких эксцессов до поры. Мирно подходят они к бараку. Люба останавливается.

 - Точно, да,- говорит она. – Конечно, седой…. Мама говорила, совсем седой и мальчишка…. Я маленькой была, все спрашивала: «Скажи, кто мой папа?», а она: «Седой мальчишка». И все, больше ничего не говорила. Клещами не вытащишь.

 Стоит Вениамин. Как жить дальше, что говорить - совсем не знает. А тут еще выныривает из тени Миша - Мишаня.

 - Привет, - говорит он. – А я тут жду, жду, а мы, значит,  прогуливаемся…. Кто это с тобой?

 Молчит Люба, не знает, что ответить.

 - Быстро ты по старикам,- хамит Мишаня.- А ну, дядя, вали отсюда!

 Вениамин будто не видит и не слышит парня, а тому это, естественно, не нравится.

 - Ты еще и глухой, дед? – наступает на него Мишаня. – Тебе чо сказано? – тут Мишаня неосторожно замахивается.

 Вот только что Кутепова били, теперь он бьет, но так будто самого себя колотит за все грехи. Бедный парень на земле лежит, стонет.

 - Не надо больше,- просит Вениамина Люба.

 Кутепов готов уже поднять Мишаню за шиворот для продолжения экзекуции, но отпускает его. Парень сам, не без труда, принимает вертикальное положение.

 - Псих, да, псих? – стонет он.

 - Уйди, Мишка, уйди отсюда! – это Люба. – Видеть тебя больше не хочу!

 - Ты меня попомнишь, - пятясь, городит банальное Михаил.- Еще встретимся.

 Кутепов только движение делает в сторону парня – и нет его.

 - Извини,- говорит Вениамин Любе.

 - Да чего там, - отмахивается девушка. – Ну, я пойду.  

 - Татьяна спит наверно?- спрашивает Кутепов.

 - Да на дежурстве она, в больнице.

 - Я же не знал, Люба, ничего не знал, - бормочет Вениамин.

 - Ладно,- говорит девица. – Проводили, защитили, спасибо, - уходит к подъезду.

 Кутепов догоняет Любу, поворачивает ее к себе за плечи. Стоят они глаза в глаза. Молчит Вениамин.

 - Ну что? – тихо спрашивает Люба. – Скажите что-нибудь.

 - Что сказать?

 - Дочурка моя любимая, я тебя всю жизнь искал.

 Вместо слов решается обнять Любу Кутепов. Так они и стоят, обнявшись.

 ДЕНЬ ШЕСТОЙ

 Ночь. Больница Никольска. Вениамин пробует туда проникнуть через вход центральный. Стучит.

 В щели возникает заспанный глаз дежурного.

 - Открой! Мне Татьяну!

 - А мне Алку Пугачеву, проспись!

 Все – нет щели в железной двери, но не отступает Кутепов. Сирена скорой, за углом приемный покой. Санитары выносят из машины носилки с больным, один из санитаров чуть не падает, споткнувшись о порог, но тут приходит ему на помощь Вениамин…

 Судя по всему, с географией этого лечебного заведения он знаком хорошо. Не суетится, не торопится, костюм на Кутепове отличный, опять же благородная седина, да и больного привозят тяжелого, суетится дежурный персонал. Им не до Вениамина.

 А он открывает дверь на лестницу – и по ступеням наверх. Второй этаж, третий, распахивает дверь за табличкой «Хирургическое отделение».

 Темный коридор. Светлое пятно лампы у стола дежурной медсестры. Сидит Татьяна в удобном кресле, разбирается с бумажками назначений. Шаги Кутепова в тишине слышны отчетливо.

 Татьяна поднимает голову от работы, смотрит на Вениамина. Коридор длинный. Ей долго приходится смотреть.

 - Здравствуй, - говорит он вполголоса, приблизившись.

 - Здравствуй, - также тихо отзывается Татьяна.

 - Я не знал, - говорит Кутепов.- Люба… дочь…

 Молча смотрит на него Татьяна. Лампочка на табло загорается. Она встает, направляется к одной из палат. Вениамин за ней.

 - Нельзя в палату, - говорит Татьяна. – Жди здесь.

 Кутепов покорно садится на табурет у стола, ждет. Ему кажется, что ждет он вечность. Татьяна возвращается, занимает свое место у стола.

 - Ну, что тебе?

 - Я не знал, - повторяет Кутепов.- Люба моя дочь.

 - Твоя? – поворачивается к нему Татьяна. – Ты у меня тогда не один был. Вас много тогда везли – раненых…. Всех было жалко…. Может – твоя, а может и не твоя…. Какая разница.  И вообще, гражданин, как вы попали в больницу, да еще ночью? Здесь стерильно. Хирургия.

 - Что ты такое говоришь,- бормочет Кутепов. – Всех жалко? Как?

 - А так, - почти шепчет Татьяна. - Чем мужика можно утешить? Вы у меня и выздоравливали быстрей. Вот ты как быстро на поправку пошел, - вновь склоняется к работе, но всего на миг, резко поворачивается к Кутепову. – Явился – не запылился. Девятнадцать лет прошло. Дочь ему подавай.

   Вновь загорается все та же лампочка на табло. Уходит Татьяна, слишком быстро уходит.

   Ждет ее Кутепов. И снова ему кажется, что проходит вечность. Поднимается Вениамин, уходит, у двери в отделение оборачивается.

 Пуст стол, освещенный лампой.

 Раннее утро. Человек в полном расстройстве чувств, спать не торопится. Ему в шаге легче. В таких случаях к морю тянет, если море рядом. Вот и Кутепов на диком, пустом пляже «загорает» в своем замечательном костюме.

 Сидит он на перевернутой лодке, на море все еще спящее, тихое море, смотрит. Насмотревшись, встает Вениамин, уходит.

 Вот он на приморском бульваре. Опять же, пешей ходьбой лечит нервы, но тут Ручник на своей «Волге». Резко тормозит рядом.

 - Садись!

 Тут только чувствует Кутепов, что сил нет больше, садится рядом с толстяком.

 Едут.

 - Заходил,- сообщает Ручник. – А мне говорят – не ночевал вовсе… Гулял?

 - Гулял, - не спорит Вениамин.

 - Один?

 - Один.

 - Мне тоже надо бы, - говорит толстяк, - вес сбавить, но не могу долго, сердце начинает колотиться. Тахикардия называется.

 Номер люкс. У стола Ручник. Через открытую дверь в соседнюю комнату виден Кутепов, лежащий на кровати.

 Лежит он с открытыми глазами, судя по всему, не слышит причитания толстяка.

 -Дел-то тут на пять минут,- ворошит фотографии Ручник. – Было ж договорено. Мне ж их к вечеру собрать надо, у нас с тобой сроки.

 Поднимается с койки Кутепов. В одних трусах проходит в холл, открывает холодильник, достает оттуда бутылку, принесенную Ручником, наливает водку в стакан. Садится напротив толстяка.

 - Ты чего это? – даже пугается толстяк. – Ты ж непьющий…. Ну, бывает….Со всяким… Чего из-за этого? Глянь, вон их сколько, выбирай любую.

 Тупо смотрит на стакан Кутепов.

 - Мне тогда налей, чего в одиночку-то? – продолжает толстяк.

 Очнувшись, ищет Вениамин еще одну тару, не находит.

 - Пей, - говорит он. – Я потом.

 - А закусить? - берется за стакан Ручник.

 Появляются на свет все та же коробка шоколадных конфет. 

 Медлит толстяк.

 - Ну, - поторапливает его Кутепов.

 - А куда мы спешим?! – вдруг начинает кричать толстяк. – Куда несемся. Сама Земля крутится, как бешеная, а мы на ней носимся – полные психи! Карусель получается без тормозов!!

- Ты чего это? – удивлен Вениамин такому всплеску эмоций.

- У него нервы, у него расстройство, у него личная жизнь,- хмурится толстяк. – А кто работу делать будет? Тебя, зачем прислали, водяру глушить? Ты ж запойный был, Веня. Я ж вижу, нельзя тебе.

 - Не хочу, - поднимается Кутепов.

 - Чего ты не хочешь?

 - Всего…. Работы этой, девок этих, гостиницы вашей…. Ничего не хочу,- поднимает глаза на толстяка. – Гриш, ты сам, ладно…. И сам их в Москву…. Я тебе командировочные отдам, все, - тянется Вениамин к пиджаку, достает бумажник, из бумажника деньги. – Вот, бери, только на автобус и самолет оставлю.

 - Не понял, - хмурится Ручник. – Ты чего, прямо сейчас?

 - Прямо.

 - Не понимаю. Ты толком объясни, что случилось? Можешь объяснить?

 - Не могу,- честно признается Кутепов.- Жизнь проклятая. Всю дорогу не хочу, а делаю, не хочу, а делаю. А теперь все…. Не хочу и не буду. Ты-то можешь понять?

 - Чего тут, - бормочет толстяк. – Сам такой, -   молча достает из кармана мобильник, жмет на кнопки толстым пальцем.

 Москва. Школа гейш. Длинный стол, за столом в ряд сидят девицы и учатся есть палочками лапшу. Тут и наставник – «лицо восточной национальности». Поправляет он палочки в неуклюжих пальцах одной из девиц, лопочет что-то певучее.

 За успехами студенток следит Бетенев. Звучит маршевая мелодия аппарата сотовой связи. Достает Андрей Петрович мобильник.

 - Слушаю?

 Никольск.

 - Петрович, Гриша беспокоит, тут с тобой хотят, - толстяк протягивает аппарат Кутепову.  - Давай!

 - Андрей Петрович,- говорит Вениамин. – Не могу я…. Сегодня возвращаюсь.

 - Один? – голос Бетенева.

 - Один.

Школа гейш.

- По крупе соскучился, по рынку? – спрашивает Бетенев, мрачно наблюдая за едоками лапши.

Номер люкс. Молчит Кутепов.

 - Хорошо подумал? – спрашивает Бетенев.

 - Хорошо, - отзывается Вениамин.- Всю ночь думал. Костюм и чемодан я вам отдам.

 - И заявление написал по собственному?

 - Напишу.

 - Ладно, - помедлив, говорит Бетенев. – Дай мне Гришу.

 Вениамин протягивает мобильник толстяку. Ручник мрачно выслушивает указания шефа, лишь иногда и вяло реагируя: « Да…. Нет…Ага… Сколько….Хорошо….»

 Кутепов, тем временем, одевается, швыряет в чемодан вещи.

 Ручник разговор заканчивает, прячет мобильник, поворачивается к Вениамину.

 - Не хочу, значит?

 - Извини, - говорит Кутепов. – Так получилось,- он уже и на пороге в номер стоит.

 А толстяк к окну отворачивается.

 -Здесь клуб был рыбаков, - тихо говорит Ручник.- А я в нем заведующий…. План мероприятий… Кино вечером: «Два тополя на Плющихе», «Москва слезам не верит»,… в субботу танцы…. Лекции по международному положению…. Нет, ты не подумай, за старое время не стою, только…

 - Извини, Гриш,- повторяет Кутепов.

 - Провожу,- толстяк подходит к столу, забирает фотографии и анкеты. – Шеф велел машину тебе дать. Любит он тебя. За что, не скажешь?

 -Длинная история, - отзывается Кутепов.

 Холл гостинцы. Уехать так просто Вениамину не удается. Люба навстречу и сердитый вопрос:

 - Ты что с матерью сделал?

 - Ничего,- останавливается Кутепов.

 - Ты у нее был в больнице?

 - Был.

 - И что ей сказал?

 Молчит Вениамин. Ручник молчать не намерен.

 - А что случилось-то?

 - Пришла утром, - рассказывает Люба. - Обычно сразу спать ложиться, а тут петь стала. Ходит по комнате и поет, как ненормальная. Меня не слышит. Я спрашиваю – поет, не отвечает.

 - Что поет? – опешив, спрашивает толстяк.

 - Песни, какая разница!

 - Подбросишь? – поворачивается к Ручнику Кутепов.

 - Куда?

 - К Татьяне.

  Барак. Любопытен толстяк, в машине он не остается. Забирается, пыхтя, по лестнице следом за Любой и Кутеповым.

 Не поет Татьяна. Лежит она на топчане в одежде, лицом к стене. Вениамин рядом садится.

 - Ладно, папа-мама, вы уж сами разбирайтесь, - говорит Люба, поворачивается к Ручнику. – Пошли, чего уставился?

 - Какие папа-мама? – поражен толстяк.

 - Обыкновенные, - подталкивает его к двери девица, – чего тут особенного.

  Татьяна и Кутепов одни. Осматривается Вениамин, видит на стене портрет карандашный, снимает его со стены.

 - Ты все йодом рисовал, помнишь? – вдруг говорит Татьяна. Будто все она видит, хоть и лежит она по-прежнему лицом к стене.

 - Помню, - говорит Кутепов.

 - Я долго хранила, - говорит Татьяна. – А потом смотрю – чистая бумага, испарился йод. Вот только этот рисунок остался.

 - Знаешь, Тань, - говорит Кутепов. – Не было дня, чтобы я тебя не вспоминал…. Занят ерундой всякой, а тут вспомню – и живу дальше.

 -Без меня?

 - Без тебя.

 - А почему? 

 - Черт его знает. Я, Тань, о себе самом всегда плохо думал. А ты – красавица…. Замужем уже, думал, давно…. Дети, семья.

 - Дурак, - все еще не поворачивается к Вениамину Татьяна. – Иди, я спать хочу.

 Кутепов покорно встает, направляется к двери. Вот здесь женщина внезапно садится.

 - Не уходи далеко! – почти кричит она.- Слышишь, не уходи!

 Возвращается Вениамин. Комната невелика, до Татьяны, до ее глаз и губ, четыре шага, не больше….

 В машине перед бараком Ручник и Люба.

 - Ну, чего они там так долго? – хмуриться толстяк.

 - А то не знаешь, - отзывается девица.

 - Не хами старшим, - вздыхает Ручник. – Везет некоторым.

 - Имеют полное право, - говорит Люба.- Родители.

 - Это точно,- согласен Ручник.

  Вновь пауза.

 - Ехать мне надо, - говорит толстяк. – Тут его чемодан, отнесешь?

 Потом он сидит в машине и смотрит, как по лестнице поднимается Люба с чемоданом Кутепова. Перед дверью останавливается девица и садится на чемодан.

 Сидит девица-красавица на чемодане перед обшарпанной, худой дверью, за которой выясняют отношения ее родители.

ДЕНЬ СЕДЬМОЙ

 Но вот они втроем у стола решают, как жить дальше.

 -Это как у тебя получается? - шумит Татьяна.- Семь лет жил с человеком, а теперь, будто и не было ничего?

 - Не нужен я ей, - отзывается Кутепов.

 - А она тебе?

 Только головой мотает Вениамин.

 - Все вы за нас мужики знаете.

 - Это точно, - согласна Люба.

 - Почти 20 лет пропадал где-то, - тихо говорит Татьяна. – Не по суду ведь, не на каторге.

 - Может и на ней, - поднимает на Татьяну глаза Кутепов.

 - Если бы, - говорит Татьяна. – Тогда понятно все, а так…. Выходит, куда положили, там и лежал. Ты же не вещь, а человек

 = Я раньше, как спал,- говорит, ни к кому особо не обращаясь, Вениамин. – А вот вдруг и проснулся.

 - И спал бы дальше, - роняет Татьяна.

  - Ма, ну ты уж совсем, - защищает Кутепова Люба.

 - А тебе все равно как, с кем, только бы  в Москву.

 - Он мне значит никто!?

 Молчит Татьяна, молчит Вениамин. Пауза затягивается.

 - Я сам должен,-  решительно поднимается Кутепов. – Я все улажу и вернусь за вами.

 - Не пущу! – решительно заявляет Люба. – Не пущу одного, он опять сбежит. Не хочу больше быть сиротой. Ма, скажи ему!

 Молчит Татьяна.

 - Я теперь не засну, просто умру без вас,- говорит Вениамин.

 Необходим короткий разговор в машине между Ручником и столичным гостем. Подкатывают они к аэропорту областного города.

 - Работа-то у тебя есть? – спрашивает толстяк.

 - Нет.

 - А крыша?

 - Была, теперь не будет.

 - Куда ж ты их заберешь?

 - Не знаю, - честно признается Кутепов.

 - А то давай к нам? – предлагает Ручник. – Найдем  дело в клубе. Ты мне, Веня, глянулся.

 - Чем это?

 - Седой и непьющий,- улыбается толстяк.

   

 Москва. Вениамин выходит из автобуса, идет через сквер к дому, тащит за собой чемоданишко казенный на колесиках.

 Есть у Вениамина ключ от квартиры. Им он и пробует открыть замок, но безуспешно. Звонит. Дверь распахивается почти сразу. На пороге стоит огромный и волосатый Ахмед:

 - Вэничка, здравствуй! – улыбается он.- А я замок поменял. Алевтина Егоровна попросила, я и поменял.

 - Ты чего тут? – опешив, интересуется Кутепов.

 - Я тут теперь живу, - потупившись, сообщает Ахмед.

 - Аля где, где Аля? – пробует переступить порог Вениамин, но обойти нового жильца практически невозможно.

 - Спит Алевтина Егоровна,- говорит Ахмед.- Устала женщина, просила не будить…. Постой тут, - Ахмед на мгновение исчезает из поля зрения и появляется с огромным рюкзаком.- Вещи твои, дорогой, она сложила аккуратно так, не беспокойся.

  Теперь Кутепов рюкзак и чемодан за собой волочит через сквер.

 Необходима пауза. Опускается Вениамин на скамейку. Не знает он, куда идти, что дальше делать? Тут совет с неба – гром гремит, дождь начинает накрапывать. Кутепов  непогоду не замечает.

 Из наружного кармана чемодана торчит угол коробки все тех же шоколадных конфет. Тянется за ними Вениамин, открывает коробку….

 Совершенно дурацкая сцена в финале этой истории:

 Сидит  взрослый, седой мужик на спинке скамейки, как на жердочке, по- птичьи, и лопает под проливным дождем вконец размокший шоколад из размокшего картона коробки.

 Он ест конфеты шоколадными пальцами и лицо Кутепова измазано шоколадом.

 Бежит мимо девочка - Соня под огромным, но сломанным, зонтиком. Увидев Вениамина, невольно останавливается. Смотрит на него, склонив голову набок.

 - Ты чего это? – спрашивает девчонка.

 - Хочешь конфету? – предлагает Кутепов.

 - Хочу.

 И вот уже сидят они рядом, без зонтика, мокрые до нитки, под проливным дождем, измазанные шоколадом. Смотрят друг на друга, улыбается Вениамин, потом начинает хохотать, и девчонка смеется, показывая на него пальцем.

  Сидят они на спинке скамейки, как две мокрые птицы: большая и маленькая, и хохочут, играя в вечную и спасительную игру под названием РАДОСТЬ.