Борис Гулько: «Понимание – это процесс, а не состояние, и важно, чтобы он не прекращался»

 

 

Борис Гулько: «Понимание – это процесс, а не состояние, и важно, чтобы он не прекращался»

АНАЛИТИКА 7.02.2022 БОРИС ГУЛЬКО

Борис Гулько родился в Германии 9 февраля 1947 года, жил в Москве. Закончил факультет психологии МГУ, четыре года работал научным сотрудником. С 1975 года – международный гроссмейстер, профессиональный шахматист.

Photo copyright: James F. Perry, CC BY-SA 3.0

Чемпион СССР 1977 года, дважды был чемпионом Москвы. Семь лет – с 1979 по 1986 год – отказник. После тяжёлой борьбы – три голодовки, месяц ежедневных демонстраций с арестами – покинул СССР. Следующие 33 года жил в Америке.

Чемпион США 1994 и 1999 годов, дважды побеждал и в Открытых первенствах США. В 1994 году – среди восьми претендентов на матч с чемпионом мира, в 2000 году – среди 16 участников 1/8 финала первенства мира.

Победитель многих международных и национальных турниров. Имеет позитивный счёт с Гарри Каспаровым – 3 победы, 1 поражение и 4 ничьи.

Автор статей и эссе по широкому кругу тем, публиковавшихся в США, Израиле, Германии, России, а также в электронной прессе. Колумнист ряда русскоязычных газет и интернет-сайтов.

Автор книги «Написание буквы Алеф», под обложкой «КГБ играет в шахматы» изданной на русском, немецком, английском и эстонском языках; сборника мемуаров «Путешествие с пересадками»; коллекций эссе «Мир еврея» в двух частях; двухтомника «Поиски смыслов», а также трёх томов шахматных трудов «Lessons with a grandmaster» (изданы на английском, испанском и русском языках). В ближайшее время выходит из печати его «Psychology of chess».

В канун 75-летия гроссмейстера с ним побеседовала Наталья Голованова.

Наталья: Борис, честно говоря, я не знаю, на каком языке нам с вами лучше говорить. На иврите? Язык – это код, тайна, который во многом определяет человека. С вами хочется говорить именно о том, что не лежит на поверхности. Скажите, пожалуйста, вам уютно в этой жизни?

Борис: Начну со второго вопроса. Да, мне уютно. Так счастливо сложилось, что я занимался в жизни только тем, что мне интересно. Моё время было «золотым веком шахмат». Я соревновался с величайшими гениями этого своеобразного искусства.

Сейчас компьютеры разрешили загадку шахмат. Характерно, что после этого покинули шахматы молодыми их крупнейший мастер Гарри Каспаров и победивший его (но не превзошедший) Володя Крамник. Спортивная составляющая шахмат сохранилась, а творческая, под натиском кибернетики, поблекла.

12 с половиной лет назад оставил практическую игру и я. Счастливое совпадение: на следующий день после этого моего решения владелец и редактор нью-йоркской газеты «Еврейский мир» рабби Кацин, приглашавший меня часто поучаствовать в его телепрограмме, предложил мне вести еженедельную колонку в его газете.

Опасаясь немощи, я согласился. Шахматист интеллектуально нагружен не только во время соревнования. Разгрузившись, я боялся последствий такого освобождения. Работа колумниста позволила предотвратить его. Она загружает меня на неделю решением очередной «мировой проблемы».

Но уютно мне только внутри русского языка, который я люблю и чувствую. В школе и в МГУ я учил немецкий, который забыл до того, как освоил. Я много читаю на английском, надиктовал на нём несколько шахматных книг, смотрю разные программы, но чувства его, как чувства русского, нет. Я не читаю, например, поэзию на английском.

На иврите я могу читать, скажем, Сидур. Знаю, что там написано. Но язык я не знаю. Так что давайте лучше по-русски.

Наталья: Хорошо. Вот, оказывается, куда проник искусственный интеллект. Всё же я думаю, не во всём, даже в шахматной игре, компьютер способен превзойти человека. Но Ваша тяга остаться в интеллектуальной борьбе за человека, его здравый смысл и за человеческий мир, собственный и общий, могуч. Что главное о себе вы открыли благодаря, а также вопреки этому миру? Что вы открыли в сфере знаний о самом мире?

Борис: Я нынешний – это продукт моих родителей, а также времени и мира вокруг. И я менялся вместе со временем и с миром.

В годы моего детства мы жили в подмосковном рабочем посёлке. Мир был потрясающе красив: небо, трава, цветы, деревья, жуки, птицы, животные. Я сохранил память того восторга.

Мир был враждебен. И это память сохранила. В 3 года, кажется, в первый мой самостоятельный выход из дома на улицу – меня побили незнакомые мальчики и сообщили, что я – еврей. Я узнал, что другой. Запомнил кошмар из ночного сна того времени: я иду по улице, и все пешеходы идут навстречу. Никто не попутчик.

Сохранилось в памяти ощущение напряжения начала 1953 года и часто поминаемое непонятное слово «космополиты». И разрешение этого напряжения смертью Сталина. Позже я осознал, что это был самый чреватый опасностью гибели момент в моей жизни.

Сохранилось ощущение любви в семье. Бабель писал: евреи «чадолюбивы потому, что это же очень хорошо и нужно – любить своих детей». Я думаю, что любовь – это лучший воспитатель.

Допускаю, что именно это качество выделило евреев среди других народов. Сейчас израильские евреи – единственный из народов Западной цивилизации, который размножается. Остальные скукоживаются. Мы любим детей.

С годами мир становился всё более интересным. Я рос, становился сильнее, независимей. Кажется, больше понимал. Правда, сейчас вижу, что «больше понимать» – это процесс, а не состояние. Важно, чтобы он не прекращался. А качество понимания – всегда вещь относительная.

Семь отказных лет – это отдельный мир с многими открытиями в нём и в себе. Об этом я написал целую книжку: «Написание буквы Алеф».

Потом случались мои открытия Америки, иудаизма, разных стран, многого. Об этом я писал в своих эссе, которых создал около семи сотен. Лучшие из них, не привязанные к будням, я включил в сборники «Мир еврея» и в двухтомник «Поиски смыслов».

Наталья: То есть, процесс – это ещё не окончательное определение, а более точное – поиски? И ведь конца и краю им нет, похоже. Это круто. Все последние 12 лет, которые мне довелось узнать вас почти вблизи благодаря сотрудничеству с изданием Леонида Школьника «МЗ» (Иерусалим-Нью-Йорк), а также с нью-йоркскими радиопередачами Виктора Топаллера «Рикошет» и «Полный шалом». Ваши статьи о еврейской истории, американском консерватизме, – вообще все ваши исторические, культурологические и философские статьи и выступления воспринимаю как ключевые, настольные, базовые. Но всё больше обнаруживаю, что таковыми ваши работы, в том числе книги, являются и для многих-многих читателей и слушателей. О них часто говорит, в частности, Лариса Герштейн в своей передаче «Полный Шалом», и много звонков слушателей. Скажите, пожалуйста, что для вас важнее – предметы ваших исследований или контексты? И какова динамика соотношения предмет-контекст во времени, геопространстве, при разного рода специальных подходах?

Борис: О чём бы я ни писал – об истории войн ли, о детских сказках, о кино, о тревожащих меня вопросах иудаизма – всё это кажется мне интересным только в контексте сегодняшнего дня. Бывает – я сажусь изложить какую-то концепцию, которую давно ношу, и в процессе работы осознаю, что она неверна. Получается текст, противоположный по смыслу тому, который я собирался писать. Понимание приходит за счёт работы колумниста. Она формирует меня.

Поэтому мне кажется адекватным название последнего сборника моих эссе – «Поиски смыслов». Это то, чем я занимаюсь.

Наталья: Как вы думаете, дезориентация в пространстве, пространствах и смыслах не является ли одним из проявлений жизни современного общества?

Борис: В юности на меня, как и на многих евреев моего поколения, оказывали влияние взгляды Лиона Фейхтвангера, вынесенные из его романов. В «Успехе» он писал, что верит в постепенное, несмотря на откаты и политические катаклизмы, постепенный прогресс человечества.

Сейчас я думаю, что прогресса никакого нет. Истины наших священных книг, записанных два и три тысячелетия назад, по-прежнему являются последним словом этики и понимания мира. А поскольку эти книги ещё и пророческие, то они остаются руководством для сегодняшней жизни. Например, они повлияли на наше решение перебраться в Израиль.

К старым книгам ещё следует добавить труды наших современных мудрецов, но в той же традиции. С немалым удивлением я обнаружил, что альтернативной мудрости не существует.

Ещё необходим, конечно, собственный здравый смысл. Но это – как повезёт.

Наталья: Если Вселенную, отдельно взятую страну или ещё уже – ваше окружение – можно было бы представить в виде звуков, какие из них вы бы особенно старались расслышать – главные или второстепенные (более приглушённые, не мейнстрим)? Лично для вас что есть мелодия, а что – фон?

Борис: Правильно слышать своё время, разобрать – какая мелодия его главная, какая побочная, а какая ложная, уводящая в гибельное болото – важнейшая в жизни, но и труднейшая забота. Век назад многие пошли как за дудочкой крысолова из сказки, за главной марксистской мелодией того времени. Немногим удалось пережить это наваждение. Некоторые оставили воспоминания о такой своей трагедии.

Сейчас различать правильно мелодии своего времени – задача не менее важная. Счастливцы, кто адекватно справится с этой заботой.

Наталья: Да все живущие наверно счастливцы, жизнь безусловно ценна, похоже, и даже побочное нечто, те же метасферы, куда как интересны… Вы пылко любите Израиль. Любите Америку? Любите Россию? Какие европейские страны вам наиболее близки ментально?

Борис: Россию, в которой я прожит 39 лет, мне бесконечно жалко. В начале прошлого века она была страной, богатейшей по талантам в искусстве, литературе, науке, во всех областях духовной жизни. И она безжалостно уничтожила всё это богатство.

Сейчас Россия представляется мне духовной пустыней, в которой одинокие дервиши оплакивают утерянное.

Очень жаль мне и Америку. Это почти мистика – как случилось, что в этой великой стране без всякого террора, как в России, побеждают процессы, аналогичные всяким «Пролеткультам» и прочим безумствам? Впрочем, Антифа и BLM рождают аналогии скорее с Третьим Рейхом.

Европа представляется мне величественным музеем великой ушедшей цивилизации. Некоторые места мне особенно близки. Я много раз бывал в Испании – играл там в шахматы. Каждый раз, когда я покидал её, во мне просыпалась тоска необходимости оставлять свою страну, в которой прожиты столетия. Такое испытывали там наверняка евреи-изгнанники в 15 веке.

Это моё чувство странно, так как я, ашкеназ, по идее не являюсь потомком евреев, изгнанных из Испании. Хотя – кто знает – чьими духовными потомками каждый из нас является?

Постепенно так, возможно, изживаются все места нашего многотысячелетнего странствия и получается, что еврею, заботящемуся о своём народе, о своих непосредственных потомках, альтернативы Израилю не остаётся.

Наталья: Есть в этом какой-то важный тренд, какая-то максима, в самом деле. Вы пишете не только статьи, но и книги. Книги и статьи каких авторов вы сами читаете?

Борис: Может быть это возраст, а может быть – дух времени, но я утратил интерес к художественной литературе. Последний роман, который я брался прочесть, не закончил.

Сейчас дочитываю литературоведческую книгу Аркадия Белинкова о Юрии Тынянове. С интересом читаю очерки профессора-физика из Хайфы Александра Гордона о духовных поисках еврейских интеллектуалов двух последних веков. Читаю кое-что из истории и, конечно, относящееся к иудаизму.

Наталья: Можно попросить вас рассказать о ваших близких и о ваших принципах обучения, воспитания, преодоления путей к совершенству, а также принципах материнства и отцовства, человеческих взаимоотношений, которые вы выработали или усвоили в течение предыдущих десятилетий и пятилетий жизни?

Борис: Вопрос широкий и, в то же время, в моём представлении, узкий. Мне кажется, что основной принцип воспитания, а также человеческих взаимоотношений – безусловная любовь.

Изучая когда-то педагогику, я заметил, что у великих педагогов часто бывали проблемы с детьми, которые для них были предметом науки. Проблем не было у Жан-Жака Руссо, который своих шестерых детей попросту сдал в приют, чтобы не отвлекали.

Не удивляет, что его, как считают, убила жена. Там любовью не пахло.

О моей семье: уже почти 44 года я женат на Ане, в девичестве Ахшарумовой. Хотя она на 10 лет моложе меня, чемпионкой СССР (среди женщин) стала на год раньше, чем я. Дебютировав в американском женском чемпионате, выиграла там все партии.

Позже Аня достигла немалого в американском мире бизнеса.

Наш сын Давид – успешный Нью-Йоркский адвокат, тоже в мире бизнеса. Ещё у нас 4 прелестные внучки.

Наталья: Ещё раз хотелось бы вернуться к важному. Скажите, пожалуйста, почему иудаизм – центр религии, а Иерусалим – центр мира? В понятийном отношении, конечно.

Борис: Я этого уже касался. Все духовные идеи Запада (есть ещё всякие индуизмы, в которых я не разбираюсь. Хотя Индия сама произвела на меня тягостное впечатление) сносились, а иудаизм столь же полон энергии и идей, как тысячелетия назад. И, что мне представляется чрезвычайно важным, он по-прежнему чрезвычайно актуален. Сейчас мы живём в мире последних пророчеств Торы, пророков Захарии и Йезекииля, а также русского философа Владимира Соловьёва, духовно близкого к миру этих пророчеств.

Наталья: Где вас точно можно найти? В ваших легендарных шахматных партиях? Ваших книгах, статьях? В самой гуще жизни?

Борис: Да, надеюсь – что и там, и там, и там.

Наталья: Что ж, встречи с вами вполне реальны, если человек читает, думает и имеет хороший вкус – скажем, увлекается классической литературой, историей или шахматами. Где бы и когда бы этот человек ни жил. Что скажете?

Борис: Спасибо за интересные вопросы. Жизнь продолжается, несмотря на набежавший солидный юбилей.

Наталья: Спасибо за беседу, дорогой Борис! Никакой беседой не исчерпаешь вашу суть. И в самом начале беседы думаешь: а имею ли право приставать к вам с расспросами, где мини, где вода. И во время беседы спохватываешься, да чего ж, мол, я отвлекаю-то вас, у вас есть прекрасные собеседники, причём не только книги. Дорогой Борис, так держать! Продолжайте свой процесс и ваши поиски, пожалуйста! От этого светло, и жизнь представляется ненапрасной, есть за кем и с кем идти, вас хочется слышать. С вашим замечательным юбилеем, который вы отмечаете на днях!

Беседовала Наталья Голованова

Автор статьиБорис ГулькоМеждународный гроссмейстер, публицист

Борис Гулько, родился в Германии в 1947 году, жил в Москве.