Как коллекционер Щукин заманил Матисса в Москву

Как коллекционер Щукин заманил Матисса в Москву: фрагмент новой книги Соломона Волкова

В издательстве Елены Шубиной вышла книга Соломона Волкова «Москва / Modern Moscow. История культуры в рассказах и диалогах». В исторических очерках автор рассказывает о Чехове, Эйзенштейне, Булгакове, Пастернаке, Евтушенко, Шостаковиче, Ерофееве, Пригове. В сборник включены также диалоги Волкова с директором ГМИИ имени Пушкина Мариной Лошак, литературным критиком Галиной Юзефович, главредом журнала «Искусство кино» Антоном Долиным. Публикуем фрагмент главы о дружбе коллекционера Сергея Щукина и художника Анри Матисса под названием «Купец-визионер Щукин: от старообрядческих икон к живописному aвангарду. Символисты, «Бубновый валет», «лучизм» Ларионова и Гончаровой».

24 октября 1911 года в Москву приехал Анри Матисс, скандально известный французский художник. Он прибыл туда по приглашению Сергея Ивановича Щукина, богатого московского коллекционера современной живописи, к этому времени владевшего двадцатью пятью работами Матисса. Их дружбе было суждено войти в историю культуры ХХ века. Но тогда, в 1911 году, об этом еще никто не догадывался, хотя и Щукин, и его гость осознавали всю важность момента.

Щукин начал приобретать полотна Матисса еще в 1904 году. Для него это был шаг огромной смелости. Наследник купца-миллионера из старообрядцев, Щукин первым в Москве стал собирать актуальное французское искусство, которое в самой Франции встречалось публикой и критиками в штыки. Один из них в 1905 году окрестил творчество Матисса и его соратников фовизмом – от французского слова fauve – «дикий». Ему, как и многим другим, казались дикостью присущие картинам Матисса неслыханные до сих пор интенсивность цвета и упрощенность линий. Это был особый, галльский неопримитивизм.

Щукин поначалу тоже был шокирован. Но этот невысокий, простецкий на вид, заикающийся купеческий сын постепенно пришел к сформулированному им самим революционному выводу: «Если, увидев картину, ты испытываешь шок – покупай ее!» Престарелый Матисс рассказывал о Щукине писателю Илье Эренбургу: «Иногда мне было жалко расставаться с холстом, я говорил: «Это у меня не вышло, сейчас я вам покажу другие...» Он глядел и в конце концов говорил: «Беру тот, что не вышел».

С 1909 года Щукин открыл доступ к своей коллекции для избранной публики – художников, критиков, ценителей, студентов. В его особняк в Большом Знаменском переулке зачастили те москвичи, для которых знакомство с новейшими европейскими культурными веяниями становилось признаком хорошего тона или даже необходимостью. Их число все возрастало.

Фото: Михаил Голденков / The City

Для них Щукин сам исполнял роль энтузиастического гида всей элитарной Москве известным «баском с заиканьем», растолковывая значение выполненных по его заказу панно Матисса – «Танец» и «Музыка». Эти шедевры, ошеломлявшие публику раскрепощенным вакхическим порывом, до сих пор являются ключевыми для понимания его раннего творчества. За ними закреплено почетное место в истории культуры ХХ века.

Для Матисса московский купец стал главным патроном и финансовым ангелом. А Щукин со временем по-настоящему полюбил картины Матисса и пропагандировал
их с одержимостью неофита.

Щукин оказался мастером пиара. Будучи человеком деловым и обладая необходимыми средствами, он решил «раскрутить» французского мастера в Москве. Убеждая Матисса приехать в Москву, он соблазнял его экзотичностью подобного вояжа: «Вы увидите нечто совершенно новое, потому что вы знаете Средиземноморье и немного Африку, но Азии вы не знаете, вы получите представление об Азии в Москве. Потому что Москва – это Азия».

Щукин, конечно же, лукавил. Он вовсе не считал Москву Азией, а себя – азиатом. И постарался сразу же погрузить Матисса в бурлящую интеллектуальную жизнь Москвы, приведя его на собрание общества «Свободная эстетика», председателем которого был сам Валерий Брюсов, поэт и лидер московских символистов. Скуластый демонический Брюсов, тоже происходивший из купеческой семьи (его дед монопольно торговал пробкой), был замечательным стихотворцем несколько рационального толка и обожал всякого рода литературные собрания и заседания, где он неизменно главенствовал, наводя порядок своим властным гортанным клекочущим голосом.

Фото: Михаил Голденков / The City

В «Свободной эстетике» собиралась – соответственно названию общества! – публика, считавшая себя причастной к наиновейшим культурным течениям: писатели и художники с женами или любовницами, а также (в качестве членов-соревнователей) фабриканты, банкиры, врачи, инженеры. Здесь читались лекции, устраивались диспуты и музыкальные вечера – к примеру, гостья из Парижа клавесинистка Ванда Ландовска исполняла сочинения старых композиторов.

Торжественно поприветствовав несколько ошарашенного Матисса (рыжебородый, в очках без ободков, тот внешне напоминал русского учителя гимназии), Брюсов
отдал его на растерзание другой звезде московского символизма – поэту Андрею Белому. Изгибаясь и пританцовывая, тонкий, стремительный Белый (на блестящем
французском) закидал Матисса вопросами о соотношении рисунка и цвета в современной живописи.

Скромно отклонив обращенный к нему Брюсовым и Белым титул «мэтра» (он попросил называть его «товарищем»), Матисс, полностью оправдав рекламные замыслы Щукина, произнес зажигательную речь, на следующий день подробно пересказанную во влиятельной газете «Утро России», которую внимательно читали московские промышленники и банковские магнаты. Матисс доказывал, что живопись, пренебрегающая яркими локальными красками и смелым рисунком, обкрадывает себя и что натуралистически фиксировать цвет можно только в этюдах: «Основное назначение цвета – служить максимальной выразительности». Это заявление Матисса было встречено аплодисментами.

02 сентября