Пессимистическая комедия
Узник
Моабитская тюрьма в Берлине не так знаменита, как Бастилия в Париже. Однако после неудачной попытки совершить немецкую социалистическую революцию в ноябре 1918 – январе 1919 года она стала превращаться в тюрьму первостепенной важности. В январе и феврале 1919 года она заполнилась узниками подавленного спартаковского восстания немецких коммунистов. Главари восстания Карл Либкнехт, Роза Люксембург и Лео Йогихес (Ян Тышка) были убиты правительственными наемниками, фрайкорами без суда и следствия.
Однажды летом 1919 года одного из наиболее оригинальных политических арестантов Моабита посетил один из самых богатых и высокопоставленных людей Германии, в скором будущем министр иностранных дел Вальтер Ратенау, еврей, убитый немецкими националистами в июне 1922 года. Для обоих собеседников немецкий был родным языком, но арестант был подданным Советской России. Карл Радек в прошлом состоял в социал-демократической партии Германии. Когда немецкая разведка обнаружила его в Берлине, 16 января 1919 года, на следующий день после убийства Карла Либкнехта и Розы Люксембург, был выдан ордер прокурора на задержание. 12 февраля Радек был арестован и находился в тюремном заключении до декабря 1919 года.
О чем говорили Радек и Ратенау в камере Моабитской тюрьмы? Радек был представителем В. И. Ленина, то есть для Ратенау он символизировал советскую власть. Радек был еврей, как и Ратенау. Два еврея в камере Моабитской тюрьмы обсуждали волновавшее их будущее их стран в ключе идеи организации союза государств, пострадавших от грабительского Версальского договора, навязанного странами Антанты Германии, Турции и фактически России, проигравшей войну разгромленной Германии.
По мнению историка и политолога, ранее штурмбанфюрера СС Отто-Эрнста Шюддекопфа, высказанному в статье «Карл Радек в Берлине. Глава германо-русских отношений в 1919 году», «Отношения между Германией и Россией он желал видеть поставленными прежде всего на здоровую основу экономического сотрудничества. Эту новую программу, как видно из дневников, Радек пытался внушить многим влиятельным лицам, посещавшим его в заключении.» Ту же мысль он высказал в беседе с Ратенау. Ратенау, патриот Германии, искал пути облегчить долю своей страны.
Но мог ли узник Карл Радек помочь могущественному Ратенау, плохо информированному о делах международной социал-демократии и отношениях советских и немецких социал-демократов? Однако Ратенау был умным и проницательным человеком. Шюддекопф пишет: «Вальтер Ратенау, посетивший Радека в тюрьме в 1919 году в качестве представителя власти и с блеском зачитавший ему свои элегантные тезисы, в 1922 году назвал его «бесспорно умным, но грязным парнем, подлинным образцом мерзкого еврея».
Рождение образа
Карл Бернгардович Радек (настоящая фамилия Кароль Собельсон) родился 31 октября 1885 года в Лемберге – Львове (тогда Австро-Венгрия) в еврейской семье. Отец его был почтовым работником, мать - учительницей. Образование он получил на историческом факультете Краковского университета. Псевдоним Радек навеян популярным юмористическим персонажем Анджеем Радеком из пьесы Стефана Жеромского «Сизифов труд» (1897). Карл Радек изготовил свою маску юмористического персонажа на всю жизнь, которая проходила под знаком красного юмора, временами черного, временами светлого, но всегда с оттенком цинизма.
Революционер с двойным дном
В 1904 году Радек вступил в социал-демократическую партию Королевства Польского и Литвы и с этого момента присоединился к революционному движению. Он был также членом социал-демократических партий Швейцарии, Германии и России и сотрудничал с Ф. Дзержинским и Р. Люксембург в Польской партии. В 1912 году Радек был обвинен в краже книг, одежды и денег у членов партии, но ее лидеры Роза Люксембург и Лео Йогихес выступили в его защиту. Однако позже сам Йогихес выдвинул обвинения в воровстве, и суд партии исключил Радека из ее рядов. Бывшие товарищи по партии стали называть его Крадек, что по-польски означало вор. Его отношения с Р. Люксембург и Л. Йогихесом безнадежно испортились. Он был вынужден бежать из Польши в Германию.
Карл Радек. Фото: Sueddeutsche Zeitung Photo / Alamy Stock Photo
В 1913 году Радек познакомился с В. Лениным и Г. Зиновьевым и стал большевиком. В апреле 1917 года он прибыл в ленинском пломбированном вагоне в Россию. Для Ленина, возлагавшего большие надежды на немецкую социалистическую революцию с целью поддержки власти большевиков в России, Радек, «австриец», родным языком которого был немецкий, считался специалистом по Германии и ее рабочему классу.
В декабре 1918 года Радек нелегально пересек немецкую границу, чтобы ускорить победу начавшейся немецкой социалистической революции. Он участвовал в заседаниях по созданию коммунистической партии Германии. Во время спартаковского восстания он находился в Берлине, но немецкие власти не смогли найти свидетельств участия арестованного Радека в подрывной деятельности. Поэтому его и освободили из Моабитской тюрьмы. Вероятно, Радек действительно не мог участвовать в борьбе немецких коммунистов, ибо они ему не доверяли. Еще в 1910 году Роза Люксембург писала Кларе Цеткин: «Радек принадлежит к числу продажных девок, мы еще будем иметь из-за него неприятности, поэтому лучше держаться от него подальше».
Отношения между Розой Люксембург и Радеком, плохие в результате его исключения из Польской социал-демократической партии, стали особенно напряженными после заключения Брестского мира. Карл Либкнехт и Роза Люксембург считали большевиков, заключивших Брестский мир с германскими властями в марте 1918 года, предателями немецкой революции. В брошюре «Русская революция» (сентябрь 1918 года) Р. Люксембург назвала Брестский мир «вероломством по отношению к международному пролетариату.» Поэтому прибытие представителей большевиков и, особенно ненавистного Радека, в Берлин немецкие коммунисты встретили с подозрением.
По словам адвоката Теодора Либкнехта, его брат Карл считал Радека агентом немецкой разведки. После убийства Карла Либкнехта и Розы Люксембург Теодор Либкнехт утверждал, что Радек выдал его брата фрайкорам: Карла Либкнехта якобы арестовали на той самой конспиративной квартире, на которой он должен был встретиться с Радеком. Кроме пересказа мнения брата, у Теодора не было свидетельств, поддерживавших его заявление о службе Радека немецкой разведке. Однако Шюддекопф утверждает, что существовала связь Радека с немецкой разведкой: «Карл Радек до того, как он появился в конце декабря 1918 года в Берлине, был уже известен немецким властям. Еще во время Первой мировой войны он имел, по-видимому, контакты со связными немецкой военной разведки, среди которых известную роль играл д-р Липп, будущий министр иностранных дел Мюнхенской советской республики.»
В глазах соратников
В 1919-1924 годах Радек был членом ЦК РКП(б). Но после его присоединения к Троцкому в 1923 году начался закат Радека как вождя. Он поставил на блестящего Троцкого, на блеск слова. Магия слова Троцкого ослепила Радека. Началось его падение. Он лишился своего поста в Коминтерне и из вождя превратился в публициста и литературного критика.
Бельгийский революционер русского происхождения Виктор Серж (Виктор Львович Кибальчич), работавший до отъезда из СССР в 1936 году в Коминтерне, в «Мемуарах революционера» (1943) писал: «Карл Радек был блестящим писателем. <…> Худощавый, низкорослый, нервный, переполненный анекдотами, часто циничными, реалистичными до жестокости, он носил бороду, растущую каймой вокруг чисто выбритого лица, как у старого пирата. Черты его лица были неправильными, он носил очки в толстой черепаховой оправе на близоруких глазах. Его походка, жесты стаккато, выступающие губы и ликующее лицо делали его облик обезьянообразным и комическим.»
В 1920 году немецкий журналист Вильгельм Герцог дал Радеку следующую характеристику: «Карл Радек <…> был избран секретарем Третьего Коммунистического Интернационала. Его живой, всегда активный мозг лихорадочно работал. Его ум, наполненный немецким романтизмом (с примесью польского еврейства), был богат иронией и энергией. Каждый день он пишет две редакционные статьи, одну для «Правды», другую для «Известий» и часто также текст, который передается по радио. <…> Каждый день его посещает дюжина делегатов из разных частей света. Он советует и инструктирует. Он председательствует на заседаниях Третьего Интернационала и принимает участие в конференциях исполнительного комитета, ЦК партии и других многочисленных органов. Он читает лекции в Рабочем университете и офицерам Красной Армии. Он говорит на митингах и конгрессах центральных и местных советов".
От описания деятельности Радека Герцог переходит к ее характеристике и к обрисовке образа своего кумира: «Все это он делает без высокомерия или легкомыслия, но после солидной подготовки, как очень компетентный человек, очень серьезный, но не без остроумия. Он владеет проблемой, захватывает, объясняет и анализирует ее. Было настоящим праздником слушать его. Он переполнен идеями и обладает редким знанием людей и явлений. Он знает каждую дату, каждого лидера и даже каждую личность любой важности в мировом рабочем движении. Он отличается огромными познаниями в мировой исторической культуре и обладает информацией в области мировых политических связей. У него искрометный стиль. Хотя он не владеет русским, как родным языком, мы восхищаемся его статьями за их ясность и поразительную образность. Его живой ум реагирует на все проблемы человеческой, политической и интеллектуальной жизни. Короче, он исключительно талантливый человек, прирожденный пропагандист и агитатор, которого ничто не может удержать и остановить.»
Иначе видела Радека русская и итальянская революционерка Анжелика Исааковна Балабанова: «Он представлял собой необыкновенную смесь безнравственности, цинизма и стихийной оценки идей, книг, музыки, людей. Точно так же, как есть люди, не различающие цвета, Радек не воспринимал моральные ценности. В политике он менял свою точку зрения очень быстро, присваивая себе самые противоречивые лозунги. Это его качество при его быстром уме, едком юморе, разносторонности и широком круге чтения и было, вероятно, ключом к его успеху как журналиста.»
«Его приспособляемость – продолжает Балабанова - сделала его очень полезным Ленину, который при этом никогда не воспринимал его всерьез и не считал его надежным человеком. Как выдающийся журналист Советской страны, Радек получал распоряжения писать определенные вещи, которые якобы исходили не от правительства или Ленина, Троцкого или Чичерина, чтобы посмотреть, какова будет дипломатическая и общественная реакция в Европе. Если реакция была неблагоприятная, от статей официально отрекались. Более того, сам Радек отрекался от них. <…> Его не смущало то, как с ним обращаются другие люди. Я видела, как он пытается общаться с людьми, которые отказывались сидеть с ним за одним столом, или даже ставить свои подписи на документе рядом с его подписью, или здороваться с ним за руку. Он был рад, если мог просто развлечь этих людей одним из своих бесчисленных анекдотов. Хоть он и сам был евреем, его анекдоты были почти исключительно про евреев, в которых они выставлялись в смешном и унизительном виде. <…> В России на Радека смотрели как на аутсайдера, иностранца …»
В книге «Тайная история сталинских преступлений» А. Орлов так характеризует Радека: «В кругах большевистской «старой гвардии» он, впрочем, не пользовался особым уважением. Во-первых, вероятно, потому, что принимал весьма скромное участие в революции и гражданской войне. Во-вторых, старые большевики считали его не особенно серьезным человеком. Хотя он и вращался в среде выдающихся деятелей нашей эпохи, ни для кого не было секретом, что ему присущи чрезмерная болтливость, склонность к хвастовству и нелепому фиглярничанью.»
Радек, ставший сторонником Троцкого, в 1930 году письменно открещивается от него. В статье «Завещание Ленина» (31 декабря 1932 года), в параграфе «Радек как первоисточник» Троцкий критикует «фантастический рассказ» Радека о его (Троцкого) поведении во время оглашения завещания Ленина. Протестуя против искаженного рассказа Радека, опубликованного немецким писателем-биографом Эмилем Людвигом после интервью, взятого у И. Сталина в 1931 году, Троцкий вспоминает об отношении Ленина к Радеку: «Радек принадлежит к числу профессиональных остряков и рассказчиков анекдотов. Этим я не хочу сказать, что у него нет других достоинств. Но достаточно того, что на VII съезде партии, 8 марта 1918 года Ленин, вообще очень сдержанный в отзывах о людях, счел возможным сказать: «Я вернусь к товарищу Радеку, и здесь я хочу отметить, что ему удалось нечаянно сказать серьезную фразу.» И дальше опять: «На этот раз вышло так, что у Радека получилась совершенно серьезная фраза.» Люди, которые говорят серьезно лишь в виде исключения, имеют органическую склонность поправлять действительность, ибо в сыром виде она не всегда пригодна для анекдотов. Мой личный опыт научил меня относиться к свидетельским показаниям Радека с крайней осторожностью: обычно он не рассказывает о событиях, а излагает по поводу них остроумный фельетон. Так как всякое искусство, в том числе и анекдотическое, стремится к синтезу, то Радек склонен соединять воедино разные факты или яркие черты разных эпизодов, хотя бы и разделенных временем и пространством.»
Потрясенный нелепыми показаниями Радека, обвинявшего его в сотрудничестве с гестапо с целью уничтожить советскую власть, Троцкий искал причину лжи, нагромождаемой бывшим союзником на процессе. Недоверие Троцкого к Радеку было основано не только на анализе черт его характера, но и на передаче им в руки ГПУ компромата на сторонника Троцкого, Якова Блюмкина, убийцы немецкого посла в Москве фон Мирбаха. «Но я еще меньше доверял Пятакову и Радеку, - писал Троцкий. – Уже в 1929 году Радек передал в руки ГПУ оппозиционера Блюмкина, который был расстрелян без суда и без огласки.»
Троцкий знал Радека хуже, чем Ленин, который тесно общался с тем в 1916 году в Швейцарии. В марте 1916 года Ленин в письме спрашивает Зиновьева и сам ему отвечает: «Привлечь ли к этой работе Радека? Думаю, что нет! Он ведет себя так подло!» Еще более откровенно и резко пишет Ленин в письме Инессе Арманд 30 ноября 1916 года: «Радек весьма подло выпер нас из редакции «Vorbote» (немецкий социал-демократический журнал «Предвестник». – А. Г.). Радек держит себя в политике, как тышкинский торгаш, наглый, нахальный, глупый. Григорий (Зиновьев. – А. Г.) писал мне весной 1916 года, когда я был уже в Цюрихе, что у него нет никакой «коллегиальной работы» с Радеком. Радек отодвинулся – вот факт. Отодвинулся он из-за «Vorbote» и от меня, и от Григория. Из-за наглости и торгашеской подлости одного лица Циммервальдская левая не перестала быть левой, и ее тут впутывать не стоит, не умно, не правильно.»
Шут
Радек был шутом и скоморохом, наслаждавшимся тем, что забавлял советских вельмож своими фельетонами. Из анекдотов секретаря Третьего Коммунистического Интернационала Карла Радека:
«У нас могут быть две партии - одна у власти, другая в тюрьме.»
«На дне рождения Горького Радек сказал: «Раз самолеты, улицы, колхозы, парки и города уже названы вашим именем, не осталось ли переименовать всю нашу жизнь?»
«Со Сталиным невозможно спорить: ты ему – цитату, он тебе – ссылку.»
«Всякий революционер со временем превращается или в палача, или в оппозиционера.»
«Маркс и Энгельс прислали заявление, в котором отрекаются от своего учения и признают правильной генеральную линию сталинской партии.»
«Вершина знаний о человеке – архивы НКВД.»
«Коммунизм – опиум интеллигенции.»
«Ничто не меняется так радикально, как прошлое.»
«Сталин спрашивает у Радека: «Как же мне избавиться от клопов?» Радек отвечает: «А вы организуйте из них колхоз – они сами разбегутся.»
Ворошилов обвинил Радека в середине 1920-х годов в том, что он поддерживает Троцкого. Радек ответил эпиграммой:
«Ах, Клим, пустая голова
Навозом доверху завалена!
Не лучше ль быть хвостом у Льва,
Чем задницей у Сталина?»
Ирония судьбы заключалась в том, что через несколько лет Радек сам стал «задницей у Сталина.»
Некоторые анекдоты, сочиненные Радеком, были обработаны народом и появились в виде фольклора, в котором ядро образовал смех сквозь слезы:
- Рабинович, чем вы занимались до 1917 года?
- Сидел и дожидался.
- А что вы делали после 1917 года?
- Дождался и сел.
«Не надо драматизировать расхождения со Сталиным. Они незначительные и только по аграрному вопросу: «Сталин хочет, чтобы моя персона лежала в серой земле, а я хочу – наоборот…»
Бежавший за границу в 1928 году секретарь Политбюро (1923-1928) Б. Г. Бажанов писал в «Воспоминаниях секретаря Сталина» (1930): «Порядочную часть советских и антисоветских анекдотов сочинял Радек. Я имел привилегию слышать их от него лично, так сказать, из первых рук. Анекдоты Радека живо отзывались на злобу дня.» Бажанов приводит два анекдота, рассказанных ему Радеком.
«Когда Сталин удалил Троцкого и Зиновьева из Политбюро, Радек при встрече спросил меня: «Товарищ Бажанов, какая разница между Сталиным и Моисеем? Не знаете. Большая: Моисей вывел евреев из Египта, а Сталин — из Политбюро.»
Другой анекдот такой: «Два еврея в Москве читают газеты. Один из них говорит другому: «Абрам Осипович, наркомом финансов назначен какой-то Брюханов. – Как его настоящая фамилия? – Абрам Осипович отвечает: Так это и есть настоящая фамилия – Брюханов – Так он русский? – Ну, да русский, - Ох, слушайте, - говорит первый, - эти русские – удивительная нация: всюду они пролезут.»
Радек смеется над евреями, которые наделяют приписываемыми им чертами русских. В этой шутке опасный намек на засилие евреев в институтах советской власти. Ирония судьбы или автора анекдота состояла, в том, что в момент создания шутки наркомом финансов был назначен еврей с русским псевдонимом. Возможно, анекдот косвенно указывал на назначение в 1922 году наркомом финансов Григория Сокольникова. Невзирая на русскую фамилию, Сокольников был евреем, его настоящее имя – Гирш Янкелевич Бриллиант. В октябре 1917 года Сокольников был членом Политбюро ЦК РКП (б). Позже он проявил себя как талантливый финансист. Но шутка о Брюханове – Сокольникове была небезопасной. В романе Э. М. Ремарка «Обетованная земля» говорится: «Живя в опасности, будь осторожен с иронией.» Радек пренебрегал мерами предосторожности: его несло. Через несколько лет Сокольников оказался на одной скамье подсудимых с Радеком. Он умер не своей смертью на следующий день после Радека.
Бажанов пишет о Сокольникове: «Один из самых талантливых и блестящих большевистских вождей. Какую бы роль ему ни поручали, ои с ней справлялся. <…> На съезде 1926 г. он был единственным оратором, требовавшим снятия Сталина с поста генерального секретаря. Это ему стоило и поста наркома финансов, и членства в Политбюро. На ХV cъезде партии, когда Сталин наметил свой преступный курс на коллективизацию, Сокольников выступил против этой политики и требовал нормального развития хозяйства, сначала легкой промышленности.»
Радек был секретарем Третьего Коммунистического Интернационала, организации, ответственной за совершение мировой революции, но этот проект, видимо, его смешил. Радеку приписывают создание анекдота, в котором содержится критика теории перманентной революции Маркса-Парвуса-Троцкого. «Еврей получил престижную стабильную работу: он должен каждое утро подниматься на самую высокую башню Кремля и смотреть на Запад, чтобы вовремя сообщить о зареве всемирной революции. Многие страны пытались переманить еврея, чтобы он смотрел за чем-то другим, но он отказывался: ему нужна постоянная работа.»
Радек не верил в достижение цели, но любил процесс. Экспорт революции в Германию в ноябре 1923 года не удался. Радек был руководителем восстания, которое многие большевики считали авантюрой. Он хотел быть на вершине, и на какое-то время ему удалось взлететь. Но это был взлет перед падением. Радек уже не занимал никакой должности в коммунистическом аппарате. Он стал писателем.
Радек, по-видимому, сочинил анекдот, в центре которого был не любимый им Исаак Бабель. «Делегация писателей, посетившая Буденного, поинтересовалась, нравится ли ему Бабель. — Ба̀бель? А это смотря какая бабѐль! — Молодецки покручивая усы, ответил маршал.» Ясно, что Буденный не мог придумать эту шутку не только ввиду тупости. Бывший командарм Первой конной армии назвал рассказы Бабеля клеветническими домыслами, охарактеризовал их стиль как «бабизм» и угрожал зарубить писателя шашкой. Бабель вызвал нешуточный гнев Буденного.
Отношение Бабеля к Радеку было положительным и, возможно, стоило ему жизни. С 1934 года за Бабелем была установлена слежка, и наконец, в феврале 1939 года было записано смертоносное для писателя высказывание: «Существующее руководство ВКП (б) прекрасно понимает, что такие люди как Раковский, Радек и другие отмечены печатью таланта и на много голов возвышаются над окружающей посредственностью нынешнего руководства.» Радек уже был осужден. Бабель, являвшийся художником слова, ценил мастерское владение словом Радека. Бабель был арестован за четыре дня до убийства Радека в лагере.
Одна из шуток Радека была на его лице: он носил бакенбарды, как у А. С. Пушкина. Илья Сельвинский писал об этом сходстве:
Вот он, игравший ни мало, ни много
Идеями, жизнями, пушками,
В черных бакенах – не без намека –
Загримированный Пушкиным…
Скорее Радек стремился походить на польского поэта Адама Мицкевича, на стихах которого он воспитывался. Мицкевич симпатизировал евреям и выдвигал благоприятные для них идеи по решению еврейского вопроса. Через несколько лет Сельвинского обвинили в том, что он гримируется русским поэтом.
Британский шпион-дипломат Брюс Локкарт называл Радека «помесью профессора и бандита»
Виктор Серж вспоминал: «Карл Радек с очень усталыми глазами жевал полными губами трубку и как всегда демонстрировал свой умище, поначалу это отталкивало из-за из..бытка язвительности, но потом под внешностью саркастического рассказчика анекдота проявлялся человек веры.» Серж ошибался. Радек никому и ни во что не верил. Он понимал, что окружен кровавыми фанатиками либо коварными убийцами. Он был полон цинизма. О Дзержинском он говорил: «Феликс умер вовремя. <…> Он подчинялся схемам и не поколебался бы обагрить руки нашей кровью.» До самого конца Радек носил маску паяца: «Вопреки всяким россказням, не следователь меня пытал на допросах, а я пытал следователя. И я его совершенно замучил своими объяснениями и рассуждениями, пока не согласился признать свою контрреволюционную изменческую деятельность, свои преступления перед партией и народом.»
Паясничание Радека могло быть вызвано тем, что он был в СССР чужаком, чувствовавшим себя не на месте и не нашедшим себя в «революционном процессе». Его бросало из стороны в сторону, и он считал, что кривляние его защищает. Юмор Радека походил на еврейский юмор в «пограничных ситуациях» (термин немецкого философа Карла Ясперса (книга «Разум и экзистенция», 1935), то есть в ситуациях кризиса, опасности, испытаний, в которых часто находился еврейский народ.
Неверие
Цинизм Радека был его характерной чертой, отмечаемой Ратенау и Балабановой и выражавшейся в сочинении контрреволюционных, антисоветских анекдотов. «И еще он был циник. Ради удачной остроты он мог пожертвовать кем и чем угодно, даже собственной репутацией» - писал о Радеке революционер, экономист Исай Львович Абрамович (1900 – 1985) в книге воспоминаний. Радек не скрывал, что присвоил костюм, данный ему Розой Люксембург для поездки, в которой он должен был выполнить какое-то партийное задание. Он со смехом обыгрывал прозвище Крадек, которым польские товарищи его наградили: «Крадек – это сокращенно Карл Радек.»
О неверии Радека ярко написал художник Борис Ефимов: «Был ли Карл Радек хорошим человеком? Не знаю. Но то, что это был человек незаурядный, заметный, любопытный, одаренный – в этом у меня нет сомнения. В моем представлении Карл Радек – это типичная яркая фигура деятеля международного авантюрного толка, приверженца космополитизма, воспринимаемого как интернационализм. Я убежден, что Радек не верил ни в Бога, ни в черта, ни в Маркса, ни в мировую революцию, ни в светлое коммунистическое будущее. И думаю, что он примкнул к международному революционному движению только потому, что оно давало ему широкий простор для его врожденных качеств бунтаря, искателя острых ситуаций и авантюр.»
Густав Хильгер, немецкий дипломат, уроженец Москвы, переводчик нацистских вождей, включая Гитлера, рассказал о поразительном замечании Радека. Это произошло в августе 1934 года на подмосковной даче пресс-атташе германского нацистского посольства Баума. В присутствии Н. Бухарина Радек воскликнул: «На лицах немецких студентов, облаченных в коричневые рубашки, мы замечаем ту же преданность и такое же вдохновение, которые озаряли когда-то лица молодых командиров Красной Армии. >…> Есть замечательные парни среди штурмовиков.» Радек не сравнил командиров Красной Армии с противниками штурмовиков НСДАП Союзом красных фронтовиков, а с коричневорубашечниками СА (Гитлер был верховным фюрером СА). Было ли это серьезное сравнение, ничего не значащий комплимент или циничная шутка, в которой ее автор распознавал сходство между двумя режимами? Радек любил многозначные фразы, оставлявшие собеседников ошеломленными и озадаченными. Его острословие и остроумие возвышали его над аудиторией. Он захватывал всеобщее внимание и упивался величием своей фразы.
Враг народа
Процесс К. Радека – Г. Пятакова, состоявшийся после процесса Г. Зиновьева - Л. Каменева, обратил на себя внимание руководства нацистов, которое бичевали сталинские обвинители. Нацисты наблюдали за фантасмагорией сталинской юстиции: стоящие у власти большевики обвиняли своих товарищей в сотрудничестве с нацистами. Гитлер пытался разгадать смысл сталинской бессмыслицы, причину нелепых обвинений в работе на его режим старых большевиков, среди которых было много евреев. Й. Геббельс записал в дневнике реакцию Гитлера на процесс Радека – Пятакова: «Фюрер все еще в сомнениях, не кроется ли здесь скрытая антисемитская тенденция. Может быть, Сталин все-таки собирается проучить евреев.»
Жуткую сцену поведения Радека на процессе в Москве в январе 1937 года описал один из присутствовавших на нем, немецкий писатель Лион Фейхтвангер («Москва.1937»): «Писателя Карла Радека я тоже вряд ли когда-нибудь забуду. Я не забуду, как он там сидел в своем коричневом пиджаке, ни его безобидное худое лицо, обрамленное каштановой старомодной бородкой, ни как он поглядывал на публику, большая часть которой была ему знакома, или на других обвиняемых, часто усмехаясь, очень хладнокровно, зачастую намеренно иронично, ни как он при входе клал тому или другому из обвиняемых на плечо руку легким, нежным жестом, ни как он, выступая немного позировал, слегка посмеиваясь над другими обвиняемыми, показывая свое превосходство актера, - надменный, скептический, ловкий, литературно образованный. Внезапно оттолкнув Пятакова от микрофона, он встал сам на его место. То он ударял газетой о барьер, то брал стакан чая, бросал в него кусок лимона, помешивал ложечкой и, рассказывая о чудовищных делах, пил чай мелкими глотками. Однако совершенно не рисуясь, он произнес свое заключительное слово, в котором объяснял, почему он признался, и это заявление, несмотря на его непринужденность и на прекрасно отделанную формулировку, прозвучало трогательно, как откровение человека, терпящего великое бедствие.»
Фейхтвангер был озадачен финалом выступления Радека: «Самым страшным и трудно объяснимым был жест, с которым Радек после конца последнего заседания покинул зал суда. Это было под утро, в четыре часа, и все – судьи, обвиняемые, слушатели – сильно устали. Из семнадцати обвиняемых тринадцать – среди них близкие друзья Радека – были приговорены к смерти; Радек и трое других - только к заключению. Судья зачитал приговор, мы все – обвиняемые и присутствующие – выслушали его стоя, не двигаясь, в глубоком молчании. После прочтения приговора судьи немедленно удалились. Показались солдаты; они вначале подошли к четверым, не приговоренным к смерти. Один из солдат положил Радеку руку на плечо, по-видимому, предлагая ему следовать за собой. И Радек пошел. Он обернулся, приветственно поднял руку, почти незаметно пожал плечами, кивнул остальным приговоренным к смерти, своим друзьям, и улыбнулся. Да, он улыбнулся.»
Заблуждение Лиона Фейхтвангера
Фейхтвангер не расшифровал смысл улыбки Радека, потому что не понял происходящего. Радек улыбнулся виновато. Он просил у своих товарищей, которых оговорил, прощения за то, что в отличие от них, хитростью сохранил себе жизнь. Фейхтвангер не понял смысла последнего слова Радека. Образованный человек, знаменитый писатель не догадался, что перед ним классический шут, бросающий правду в лицо королю и своим обвинителям, которых презирает: «Слыша, что люди, сидящие здесь на скамье подсудимых, являются попросту бандитами и шпионами, я протестовал против этого! Имеются свидетельства двух человек – мое собственное признание в том, что я получал инструкции и письма от Троцкого (которые, к сожалению, я сжег), и признание Пятакова, который говорил с Троцким. Все признания остальных обвиняемых основываются на нашем признании. Если вы имеете дело с обычными бандитами и шпионами, на чем же основано ваше убеждение, что мы говорим чистую правду?»
Эта фраза должна была показать Фейхтвангеру, что основной свидетель обвинения, Карл Радек, занимался самооговором и оговорил своих товарищей и что его горькая усмешка и последнее слово королевского шута содержат позорящую обвинителей правду. Но левый интеллектуал, известный писатель Лион Фейхтвангер не поднялся до уровня истины, как и его советские коллеги.
Безродный космополит
30 января 1937 года на общемосковском собрании писателей, посвященном судебному процессу, А. Фадеев выступил против осужденного Радека: «Что представляет собой Радек? Радек – это человек без роду, без племени, без корня. Это порождение задворок Второго Интернационала, заграничных кафе, вечный фланер, перелетчик и туда, и сюда. Русский рабочий класс, пришедший к власти, пытался его переделать, но Радек предпочел гнить заживо и пошел в троцкистское подполье.»
Как известно, не «русский рабочий класс» пришел к власти, а многонациональный советский. Но Фадеев противопоставляет Радека, «человека без роду, без племени, без корня» именно «русскому рабочему классу». Фадеев подал антисемитский сигнал, который не дошел тогда до сознания поэтов-евреев. Вдохновленный приговором сталинского суда, Евгений Аронович Долматовский написал в том же 1937 году.
Школьники Киевщины в тетрадях
Пишут стихи о своей стране,
Это их счастливое детство Радек
Хотел спалить на фашистском огне.
Годом позже отец поэта был арестован и осужден. Его расстреляли в 1939 году за «участие в контрреволюционной организации», по такому же ложному обвинению, как и Радека.
В 1937 году Илья Львович Сельвинский бросил свой камень в Радека:
Которые «слева», которые «справа» -
Одна уголовная радуга,
Но даже бандита можно исправить,
Ну, а попробуй Радека.
В начале 1949 года Сельвинского клеймили как «неисправимого бандита» и космополита. В выступлении высокопоставленного коммунистической партией писателя Анатолия Софронова, дважды лауреата Сталинской премии, Героя Социалистического Труда, секретаря Союза писателей СССР говорилось: «Нельзя считать законченной нашу борьбу с космополитизмом в литературе, в поэзии.» И далее вельможа Софронов нападает на книгу стихов Сельвинского, которая должна была выйти в серии «Избранные произведения советской литературы»: «В этой книге Сельвинский выступает как не разоружившийся формалист, как антипатриот, издевательски говорящий о любви советского человека к своей Родине.» Набор книги был рассыпан, в свет она не вышла, а в отчете о собрании молодых поэтов и критиков в Центральном доме литератора значилось: «Особенно резко говорил тов. Софронов о космополитической поэзии И. Сельвинского, упорно отстаивающего свои враждебные позиции, старающегося оказать вредное влияние на литературную молодежь.»
Радек заключил сделку с дьяволом: он признался в том, что нужно Сталину, взамен обещания сохранить ему жизнь. Радек выполнил свою часть договора – признался в несовершенных преступлениях, оговорил своих товарищей, придумал правдоподобные детали никогда не происходивших событий, убедившие Фейхтвангера в правдивости его признательных показаний. Писатель Фейхтвангер, талантливый психолог и большой художник был обманут писателем-фантастом Карлом Радеком. Он поверил в то, что обвиняемые совершили инкриминируемые им чудовищные преступления. Радек никому не верил и, прежде всего, Сталину, но у него не было выбора: он положился на обещание Сталина сохранить ему жизнь. Сталин же презирал клоуна Радека. Он не считал его достойным умереть от пули, как приговоренных к смерти «серьезных» преступников. Он не расстрелял Радека, но через два года прислал к нему в камеру наемного убийцу. 19 мая 1939 года Радек был забит до смерти «заключенным» в лагере в Верхнеуральске.
Еврейский аспект
Как и каждый заметный большевик еврейского происхождения, Радек увеличивал счет, который предъявляли не евреи всем евреям за деяния коммунистического режима. В 1938 году философ Николай Бердяев в статье «Христианство и антисемитизм. Религиозная судьба еврейства» писал: «Я вспоминаю, что в годы моего пребывания в Советской России в разгар коммунистической революции еврей-хозяин дома, в котором я жил, при встрече со мной часто говорил: «Какая несправедливость, вы не будете отвечать за то, что Ленин русский, я же буду отвечать за то, что Троцкий еврей.»
Еврейская самоненависть, один из продуктов реакции на антисемитизм, также сыграла роль в обвинениях еврейского народа в ужасах революции. В 1911 году, в статье «Вместо апологии» В. Жаботинский писал: «Мы сами приучили соседей к мысли, что за всякого проворовавшегося еврея можно тащить к ответу целый древний народ, который законодательствовал уже в те времена, когда соседи еще и до лаптя не успели додуматься.»
Ремарка Жаботинского согласуется с замечанием Альберта Баллина: «Я никоим образом не закрываю глаза на неприятные черты евреев, но я также должен сказать, что для развития Гамбурга еще 10000 евреев были бы благословением.» Давая совет об укреплении родного города евреями, Баллин не мог не «скомпенсировать» свою рекомендацию выпадом против своего народа. Историк Семен Дубнов не сомневался, что вина вождей-евреев в революционном произволе падет на весь еврейский народ: «Нам никогда не простят ту роль, которую играли еврейские деятели революции в большевистском терроре. <…> Потом об этом будут говорить открыто, и антисемитизм глубоко укоренится во всех слоях российского общества».
Смех с кровавыми слезами
Асимметрия в положении русских и евреев существовала не только в разгар революции, но и до нее. Она зажглась красным светом и была доведена го каления и после революции. Но кровавая вакханалия, сопровождавшая «борьбу за победу социализма», косившая представителей многих национальностей и нивелировавшая Идею, внезапно выработала совершенно неожиданную, трагическую реакцию – горький смех.
После красного террора, военного коммунизма, продразверстки, коллективизации началось истребление тех, кто революцию совершил. Революция пожирала своих сынов. Кровавые слезы и черный юмор стали популярной реакцией при советской власти. С 1918 года до конца 1920-х годов появлялись шутливые и полные горечи ответы на вопрос, что такое РСФСР. – Разогнали солдат-фронтовиков, собрали разбойников (1918). – Редкий случай феноменального сумасшествия России (1920). – Рваная сраная фальшивая сопливая республика (начало 1920-х годов). – По бокам розы, по краям слезы, посредине фига (конец 1920-х годов). Среди моря крови и слез, после разочарования не строящимся социализмом и утраты возвышенного идеализма рождались цинизм, приспособленчество, лицемерие и юмор, одним из создателей которого был Карл Радек.
Радек одно время был любовником Ларисы Рейснер, бывшей прототипом комиссара в пьесе Всеволода Вишневского «Оптимистическая трагедия» (1932). Ложь «оптимистической трагедии» сочеталась с правдой коммунистической комедии. В социалистической трагедии отчетливо проявлялись элементы фарса и комедии. Великий комедиант революционного разрушения Карл Радек был евреем. Он не был вождем революции. Он был ее шутом. Он был болтуном, остряком, фигляром, искавшим популярности словом и находившим ее ценой каламбура, анекдота и предательства. Он был леденяще талантливым соавтором насквозь лживой, кровавой пьесы тирана и палача.
Среди выдающихся революционеров трудно было найти человека, обладавшего чувством юмора. Они так серьезно воспринимали Идею, что пошутить, а особенно над собой, было для них неестественно и болезненно. Поэтому остроумцы в среде свершителей революции относились к фигурам средней величины. Таковым был герой этого очерка Карл Радек. Он сочинял анекдоты и охотно их распространял даже тогда, когда кровавая фантасмагория достигла апогея и когда его жизнь висела на волоске.
Радек любил женщин и имел у них успех, несмотря на некрасивую внешность. Он был маленького роста, щедро демонстрировал еврейские ужимки, похлопывал по плечу встречных и поперечных, рассыпал циничные замечания и гримасничал. Он насмехался над всем и всеми и был насмешкой над самим собой и над властью, которой служил. Но и власть смеялась над Радеком и использовала его как марионетку, рукоплещущую пожиранию ею людей.
Вспоминал ли Радек написанную в год его двадцатилетия песню Вацлава Свенцицкого «Варшавянка» (перевод Г. Кржижановского): «Вихри враждебные веют над нами. Темные силы нас злобно гнетут»? Мечтал ли он: «мщенье и смерть всем царям-плутократам»? Желал ли смерти одному царю-плутократу, шутом которого стал? Понял ли Радек, что СССР – не фольклорное поле, в котором можно свободно собирать или сочинять юморески? Понял ли он, что советская власть «не читки требует с актера, а полной гибели всерьез» (Б. Пастернак)? Когда почувствовал Радек, что социалистический проект выродился, а советской страной правят чудовища, пожирающие друг друга? Авантюра Радека окончилась неудачей, а сам он утонул в море крови, пролитой страной победившего человечность социализма.
Публикуемый сегодня отрывок –
из новой книги А.Гордона «Коренные чужаки»
Библиография
1. Otto-Ernst Schüddekopf. Karl Radek in Berlin. Ein Kapitel deutsch-russischer Beziehungen im Jahre 1919, pp. 87-109. Archiv fur Sozialgeschichte, Band II, 1962. Verlag für Literatur und Zeitgeschehen.
2. Victor Serge. Memoirs of a Revolutionary. University of Iowa Press 2002.
3. И. Л. Абрамович. Воспоминания и взгляды. КРУК – Престиж, Москва, 2004.
4. Б. Бажанов. Воспоминания бывшего секретаря Сталина. Издательство «Всемирное слово», 1982.
5. А. И. Балабанова. Моя жизнь — борьба. Мемуары русской социалистки 1897—1938. Центрполиграф, Москва, 2007.
6. Н.А. Бердяев. «Христианство и антисемитизм. Религиозная судьба еврейства». Журнал. «Дружба народов», №10, стр. 3, 1989.
7. А. Ю. Ватлин. Граф Фридрих Вернер фон дер Шуленбург и эпоха массовых репрессий в СССР. «Вопросы истории», №2, стр. 37, 2012.
8. А. Орлов (Лев Лазаревич Фельбин, советский разведчик-перебежчик, 1895-1973). Издательство «Всемирное слово», Москва, 1991.
9. Л. Столович. Еврейские анекдоты, остроты и афоризмы. Dorpat, Тарту-Санкт-Петербург, 2003.
10. Л. Фейхтвангер. Москва, 1937. «Захаров», Москва, 2001.
11. Д. Штурман и С. Тиктин. Советский Союз в зеркале политического анекдота. ЭКСПРЕСС, Иерусалим, 1987.
* * *
В сентябре-октябре 2018 г. пройдут презентации новой книги профессора Александра Гордона «Коренные чужаки» (о времени и месте этих презентаций мы сообщим дополнительно).
Книга состоит из 20 историко-биографических эссе о выдающихся европейских евреях в период эмансипации после выхода народа из гетто и местечек, их жизни, судьбе, мыслях, надеждах, мечтаниях, иллюзиях, триумфе, разочарованиях, победах и поражениях. Среди героев много известных евреев Российской Империи и СССР.
Книга является продолжением книги «Безродные патриоты», ее второй том. В ней размышления о тяжести несения национального бремени, о дилеммах в выборе еврейских и нееврейских путей в мировоззрении, творчестве и жизни замечательных евреев, об их психологической двойственности в отношении к своему народу и к нациям и странам, в которых они жили.
Примеры замечательных людей, фигурирующих в книге: поэт Г. Гейне, композитор Ф. Мендельсон, философ Г. Коген, бизнесмен А. Баллин, революционер, финансист и политик Л. Бамбергер, писатели Я. Вассерман, А. Цвейг, Ж.-Р. Блок, Э. Эрвин Киш, М. Залка, Л. Первомайский, С. Голованивский, революционеры Л. Троцкий, М. Урицкий, К. Радек и Д. Богров (убийца премьер-министра России П. А. Столыпина), поэт Л. Каннегисер (убийца Урицкого), физик Н. Бор, основоположники сексуальной революции Д. Лукач и В. Райх, поэт Б. Пастернак, отделенный от его отца, с которым он был «в связке» в «Безродных патриотах», поэты и композиторы-песенники, авторы советских песен. Описываются связи новых героев со старыми – М. Мендельсоном, З. Фрейдом и В. Ратенау. Элементы старых очерков, связанные с ними, подверглись значительной переработке.
Новая книга отличается от предшественницы и большей литературностью, больше похожа на литературно-исторические портреты, «драмы революции», ибо герои книги замешаны в нескольких революциях: социалистической, коммунистической, европейской, мировой, сексуальной и неомарксистской.
Комментариев нет:
Отправить комментарий