"Прекрасный мир, люблю тебя". Русский пацифизм от "Пражской весны" до Юры Диверсанта
Наказание за слова "Миру мир!" или "Нет войне!" – совсем не новость в России. Советская власть справедливо видела в пацифистах угрозу своему существованию. Власть нынешней России продолжает эту традицию. Но современные миролюбцы должны знать: они не одиноки, за их спиной – поколения диссидентов и нонконформистов. Они – наш общий обратный адрес, и этот рассказ – новый эпизод подкаста Владимира Абаринова.
В 1982 году в Париже издали книгу Владимира Буковского "Пацифисты против мира". В ней выражен вполне понятный скептицизм в отношении борьбы за мир. Такой была точка зрения не только советских диссидентов, но и в целом советских граждан, которых собирали на митинги против американских империалистов и израильской военщины.
Александр Галич. "Как Клим Петрович выступал на митинге в защиту мира"
Конечно, оценка Буковского подобна флюсу. Об этом свидетельствуют, например, американские протесты против войны во Вьетнаме. Организовать акции такого масштаба, породить такую культуру протеста было не под силу никаким агентам влияния – советский агитпроп лишь пытался пристроиться к этой могучей волне. В СССР против войны в Юго-Восточной Азии тоже протестовали, но это были тщательно подготовленные властями мероприятия.
Череповец. Митинг против вторжения в Камбоджу. 1970 год
В те же годы советским властям пришлось столкнуться с самодеятельным антимилитаризмом. В августе 1968-го войска Варшавского договора вторглись в Чехословакию для подавления "Пражской весны", и кремлёвские обитатели увидели – непосредственно, из окон своих кабинетов – первый за много десятилетий не организованный по указке сверху, а реальный протест. Отважные люди вышли на "демонстрацию семерых".
Но это была только Красная площадь. По всей стране протестовавших в той или иной форме было гораздо больше. Рабочий Анатолий Марченко выступил с открытым протестом за месяц до вторжения в ЧССР. Он разослал своё открытое письмо в редакции коммунистических газет Европы, на BBC и в "Известия". Марченко приговорили к одному году лишения свободы за нарушение паспортного режима 21 августа, как раз в день предсказанного им вторжения, но для режима это подтвердившееся предсказание оставалось, как сказано в записке председателя КГБ Юрия Андропова, "заведомо ложным измышлением". Двое из семи демонстрантов на Красной площади были признаны невменяемыми и направлены на принудительное психиатрическое лечение. Остальные получили срок за "клеветнические измышления, порочащие советский строй". Кроме плакатов с лозунгами никаких иных "измышлений" участники акции не выражали. Суд счёл фейками, порочащими строй, фразы "Да здравствует свободная и независимая Чехословакия!", "Позор оккупантам!", "Руки прочь от ЧССР!", "За вашу и нашу свободу!".
В нашем разговоре принимает участие Ирина Гордеева, специалист по истории русского пацифизма. Ирина, можно ли считать антивоенным протест против вторжения в Чехословакию или, еще раньше, против вторжения в Венгрию в 1956 году?
Важный вопрос, какими смыслами наделяли свой протест те, кто о нем решился заявить публично
– Это вопрос о том, как сами участники этого протеста расценивали его, а также о том, с какими протестными течениями мы как исследователи или мы как активисты, для которых важна российская традиция пацифизма, можем его соотнести. Иногда исследователям или потомкам становятся заметны такие связи и нюансы, которых современники событий просто не осознают. Мы знаем, что участники этой демонстрации участвовали в диссидентском движении, в правозащитном движении, мы знаем, что они не пытались создать антивоенное или пацифистское движение. Но мы видим, что потенциально ими двигал именно протест против насилия, в данном случае – против военного вторжения в чужое государство.
В 1990–2000-е годы в России начало зарождаться отдельное научное направление. Это направление принято называть "исследованием мира". У нас оно зарождалось в 1990-е годы, два центра было, философы очень много для этого сделали, объединенные, например, вокруг журнала "Вопросы философии", где публиковалось много текстов по истории, традиции ненасилия. А другим таким центром был Институт всеобщей истории, в котором работали две сотрудницы, Татьяна Павлова и Рузанна Илюхина. Они изучали антивоенное движение, пацифистские движения, изучая их, сами стали пацифистками ещё в советское время. Маленькая брошюра, сто страниц примерно, на дешёвой бумаге, с опечатками, дёшево изданная, вышла у Илюхиной. Она впервые попыталась концептуально осмыслить, чем было российское пацифистское движение, какими событиями, какими идеями, какими персоналиями эту историю мы можем наполнить. И вот она включили протест 1968 года в историю российского пацифизма. Она пишет: "Этот протест против вооруженного насилия горстки инакомыслящих можно считать точкой отсчета в формировании, дальнейшего развития советского правозащитного движения, в котором тесно переплелись идеи ненасильственной альтернативы развития общества и антимилитаризма".
Важный вопрос, какими смыслами наделяли свой протест те, кто о нем решился заявить публично. Например, был такой человек Сергей Потылицын, простой рабочий из Нальчика. Он в связи с оккупацией Чехословакии отказался от службы в армии, очень интересно описал это в своих воспоминаниях. Другой вопрос, что он был и остался одиночкой, он не участвовал ни в какой группе, он протестовал индивидуально, как и большинство советских людей, несогласных с этой политикой в то время.
День вторжения. Прага, 21 августа 1968 года. Хроника AP
– В Москве в тот самый день 21 августа 1968 года, день ввода войск в Чехословакию, по подсчетам журналиста Леонида Шинкарева, состоялось девять тысяч собраний, на которых присутствовало около миллиона человек, выступило с речами около 30 тысяч человек. Все они клеймили происки империализма и полностью поддерживали действия партии и правительства. С явкой тогда проблем не было. Бюджетниками были все. Но произошли и события иного рода. Сведения о них Шинкарев собрал в архивах и у непосредственных участников. Граждане выражали несогласие в различных формах, открыто и анонимно, посредством граффити, воззваний, брошенных в почтовые ящики, писем в редакции газет. И всё-таки общественным движением это назвать нельзя.
Это история небольших инициатив, которые только проклевывались, но не сумели прорасти
– Когда мы такие вопросы обсуждаем, такой методологический вопрос возникает: что мы можем считать общественным движением в обществе, где гайки закручены настолько, что общественные настроения, общественные инициативы просто не имеют возможности, не успевают превратиться в общественные движения, где всех инакомыслящих тщательно отслеживают, где их быстро ловят, ставят под наблюдение, профилактируют, сажают? Что такое общественное движение в обществе со слабым общественным ресурсом, где такой низкий уровень солидарности?
В таких случаях, а это как раз случай нашей страны, история общественных движений любого рода, в том числе и антивоенного, пацифистского движения, будет представлять собой историю скорее настроений, намерений, крохотных небольших групп, о которых нельзя даже сказать, существовали они в реальности или были только задуманы, остались фантазией. Это история небольших инициатив, которые только проклевывались, но не сумели прорасти.
– Если факты протеста исчислялись десятками, то молчаливых оппозиционеров, совершающих мыслепреступление, были, вероятно, тысячи. Власть ответила единственно доступным ей способом: закрутила гайки. Оттепели пришел конец. Начался застой. Но урок пошел впрок и власти: в 1981 году в дни острого политического кризиса в Польше она воздержалась от повторения чехословацкого сценария. "Никакого ввода войск в Польшу быть не может", – заявил, как мы знаем сегодня, Леонид Брежнев на заседании Политбюро 10 декабря 1981 года.
Август 2013 года. Участники "демонстрации семерых" пытаются отметить 45-летие своей акции
Ирина, вы занимались изучением антивоенной деятельности советских хиппи. У нас на хиппи привыкли смотреть как на подражателей, на кого-то вроде стиляг – мол, это что-то совершенно чуждое России, сорняк на русской почве. Но из ваших работ складывается иной образ этих людей.
– Действительно, советские хиппи ассоциировали себя с пацифизмом, с пацифистским движением, с движением за мир, они носили "пацифики" – знак, который сначала был создан в контексте антиядерного движения, а потом вообще стал общепринятым символом мира и ненасилия. У советских хиппи, с одной стороны, были протестные настроения против взрослых, против родителей, против официальной культуры, а с другой стороны, они с самого начала хотели, чтобы общество их заметило, пытались какое-то послание обществу сформулировать. Не все этого хотели, но в отдельных группах, у отдельных личностей среди советских хиппи такое настроение было ярко выражено.
Как только они развернули свои лозунги – может быть, даже это был лозунг "Люби, а не воюй!", – они все были арестованы
Наиболее известным выражением этого настроения была попытка демонстрации 1 июня 1971 года. Мало мы о ней знаем. Воспоминаний довольно много, много очевидцев этой демонстрации успели написать о ней, дать интервью, они живы ещё. Но у нас практически нет государственных архивов, которые раскрывали бы историю этой демонстрации. Архивы КГБ на эту тему закрыты. Там вырисовывается примерно такая история. Вроде бы они хотели протестовать 1 июня 1971 года, в День защиты детей, против войны во Вьетнаме, а может быть, там и антиамериканские были плакаты, неизвестно. Некоторые говорят, это такая популярная версия, что это была провокация, что стремлением хиппи заявить о себе воспользовались провокаторы из КГБ, что они даже ходили лозунги согласовывать куда-то в официальные инстанции – все по-разному вспоминают. Ничего они не успели сделать. Они во внутреннем дворике бывшего исторического факультета МГУ решили собраться, на так называемом "Психодроме". Наверное, их было человек сто или чуть меньше ста. Как только они развернули свои лозунги, – может быть, даже это был лозунг "Люби, а не воюй!", – они все были окружены оперативниками и дружинниками, арестованы, потом их всех переписали, кого-то из вузов исключили, в армию отправили, кто-то даже самоубийством жизнь покончил.
Есть такие влиятельные тексты, авторы которых считают, что это было провокацией. Но это опровергают дальнейшие попытки проведения подобных демонстраций, которые предпринимали хиппи в различных городах на протяжении всех 1970-х и начала 1980-х годов. Были участники несостоявшейся демонстрации 1971 года, которые вспоминали об этой демонстрации не как о провокации, а как о высшей точке развития этого движения – начальной точке, с которой о советских хиппи можно говорить именно как о движении, и одновременно о высшей точке, которой они позднее пытались достичь, призывая своих единомышленников, своих друзей-хиппи к публичным акциям.
Недавно вышли интересные воспоминания питерского хиппи Гены Зайцева. Он фундаментально, как историк, отнесся к написанию воспоминаний, огромный архив сохранил, всю жизнь ничего не выбрасывал, хранил документы, связанные с историей рок-движения, движения хиппи. Сейчас написал четыре огромных тома воспоминаний. Вот он там пишет: хиппи, которых он знал, пытались о себе заявить. У них появилась такая идея: конечно, когда так винтят всех, арестовывают, потом в армию отправляют – это нехорошо, мы должны действовать хитрее. Можно использовать официальные советские праздники для того, чтобы проводить свои нельзя сказать "демонстрации" – своего рода перформансы. Можно слиться с советской толпой, присутствовать на них со своими лозунгами.
Он приводит примеры того, как в конце 1970-х – начале 1980-х годов хиппи пытались использовать подобные праздники. Он пишет про 9 мая 1978 года, когда одна хипповая питерская коммуна вышла на демонстрацию протеста. Но, по-моему, это было не 9 мая, это было 1 мая скорее, на 9 мая с лозунгами по городу не ходили обычно. Американцы в это время провели испытания нейтронной бомбы, во всей Европе возникли мощные низовые протесты против этой бомбы. Хиппи устроили антивоенную демонстрацию. Прошлись по Невскому проспекту от Московского вокзала до набережной Невы, до Зимнего дворца с антивоенными плакатами, фотографировались, никто не заметил, что это несанкционированная акция, всё прошло очень и очень хорошо, вернулись домой радостные и счастливые.
Так же хиппи использовали юбилей Льва Толстого, который праздновался в том же 1978 году. На официальный юбилей, который в Ясной Поляне происходил, вдруг явилось порядка 20, а может, и больше человек с длинными волосами, в хипповой одежде, со всей страны. Там не только хиппи были, там "новые левые" были из кружка Ильи Смирнова "Антарес", там был религиозный диссидент Александр Огородников, который был связан с хиппи, но уже довольно далеко от них отошел. Со Смирновым была будущая арт-группа "Мухомор". Очень интересная компания собралась. Разумеется, подавляющее большинство из них на территорию Ясной Поляны не пустили, сказали, что они неправильно выглядят, могут испортить праздник советским людям, попросили их убраться. Они там немножко потусовались и уехали.
Еще была традиция 1 июня встречаться в Царицыне. Для кого-то это опять-таки просто тусовка, встреча с друзьями, а для кого-то это пацифистский митинг, без попыток организации общественного движения до 1982 года.
– Если в случае с Польшей кремлёвские вожди от ввода войск воздержались, то с Афганистаном медлить и колебаться не стали. В декабре 1979 года в страну вошли советские войска для исполнения "интернационального долга", а на самом деле – свержения действовавшего правительства и замены его своими ставленниками. "Накопленный нами капитал по разрядке... полетел к еб м, – записал в своём дневнике помощник Брежнева Анатолий Черняев. – У всех тех "демократических" и "миролюбивых" сил, которые выстроились было, чтобы поддержать нашу миролюбивую политику опустились руки". Агитпроп ЦК КПСС свел к минимуму освещение афганской войны в печати и по телевидению. Главным эвфемизмом, на который делала упор советская пропаганда, было выражение "ограниченный контингент". Но эти слова никого не обманывали. В 1980 году была отменена отсрочка от призыва для студентов дневных отделений вузов.
"Уходит в армию студент..." Документальный фильм. Сценарий Владимира Грудского. Режиссер Альберт Ведехин. Творческое объединение "Экран", 1987 год
А потом из Афганистана стали приходить в Россию цинковые гробы и возвращаться калеки. В мае 1988 года ЦК КПСС в специальном закрытом письме назвал число убитых (13 310 человек), раненых (35 478) и пропавших без вести (311) военнослужащих. Такие потери скрыть было невозможно. В стране стоял глухой ропот.
Советы всюду лезут, им своих солдат не жалко
О реакции граждан дают представление рассекреченные документы украинского КГБ. Ведомство докладывало партийному руководству, что "трудящиеся Украины... полностью одобряют и поддерживают активную дружественную позицию ЦК КПСС и Советского правительства" и лишь "отдельные граждане" проявляют несознательность, высказывают "сомнения в целесообразности оказания Советским Союзом военной помощи Афганистану". "Советы всюду лезут, им своих солдат не жалко. Это будет то же, что в ЧССР", – говорил в частном разговоре с осведомителем КГБ житель Ровенской области Пюх Ф.Ф. В сообщении отмечается, что он "сын бандпособника" – откуда же, мол, взяться у него сознательности. Житель Ровно Ульянин М.И. распространял измышления о том, что в аэропорт города "якобы доставили" 17 гробов с телами погибших. Двое жителей Чернигова говорили уже о тысяче гробов, и тоже "якобы". "Клеветнические" высказывания допускали и афганские студенты, учившиеся в украинских вузах. При этом землячество раскололось на фракции, одну из которых составили сторонники убитого советским спецназом Хафизуллы Амина. По меньшей мере дважды, в Одессе и в Киевской области, афганцы учинили массовые драки.
Общество затаилось, общество молчало
Отчеты КГБ фиксируют факты распространения листовок. Одна из них гласила: "Люди! Если вам дорога жизнь ваших сыновей, мужей и вообще жизнь наших солдат, не допускайте, чтобы их отправляли на гибель в Афганистан. Их жизнь зависит от нас – мирного населения. Подымайтесь на борьбу против власти. Перепечатывайте листовки. Мы не хотим погибать за чужую землю. Мы будем бороться!" В данном случае автора удалось установить. Им оказалась молодая львовянка Саган Я.Е., калибровщица производственного объединения "Искра" (ныне электроламповый завод), жених которой служил в армии. Она изготовила пять листовок, распространила две. Ее взяли "в оперативную проверку с целью установления действительных мотивов и возможных инспираторов данного проявления". "Инспираторов", по всей видимости, не установили, как не нашли и виновников многих других зловредных "проявлений", как назывались подобные поступки в документах КГБ.
Общественная кампания за отмену студенческого призыва, ставшая возможной в обстановке либерализации и гласности, породила комитеты солдатских матерей. Благодаря его настойчивой деятельности в 1989 году отсрочка была восстановлена, признано право призывника на альтернативную службу. Ирина, мне кажется, водоразделом в антивоенных настроениях стала именно афганская война. Вы согласны?
– Наверное да. На уровне настроений происходил перелом, а вот на уровне общественного движения немедленно никакого заметного протеста против войны в Афганистане не возникло. Стало страшно очень многим людям, я уже сама это помню, я 1975 года рождения. Я помню, как соседям моей бабушки, у которых я гостила, пришел гроб из Афганистана. Я помню, что фамилия убитого была Поваренков. Я помню, как его хоронили. Я помню, как бабушке стало плохо с сердцем, как потом подъезд наш помыли с хлоркой. Люди сказали, что из гроба капала какая-то чёрная жидкость и выползали червяки. Потом на землю бросали еловые ветви. Я боялась потом и по подъезду ходить, и на эти еловые ветки смотреть.
Я думаю, что такой страх, какой у меня возник, был повсеместным. Но на публичном уровне всё оставалось как обычно. Общество затаилось, общество молчало. Отдельные протестные голоса, которые, мы с вами говорили, всегда были – и в 1956 году, и в 1968-м, – но не складываются в общественное движение. Хотя есть исследователи, которые пишут, что в начале 1980-х в СССР началась тихая, незаметная, спонтанная реабилитация пацифизма. Пацифистские гуманистические темы всё отчетливее начинали звучать у творческих людей, в кинематографе, в мультипликации, у учёных. И да, действительно война в Афганистане и вообще страх перед ядерной войной, который в это время необыкновенно обострился, могли сыграть свою роль. Вы правы, постепенно вызревали настроения. Но они вышли наружу только во время перестройки.
– Вы упоминаете в своих статьях клуб "Мария". Что это такое?
– Это такой малоизвестный эпизод из истории советского диссидентского движения. Не так давно появились молодые исследователи – Дмитрий Козлов, Александр Талавер, которые начали этот сюжет изучать, опубликовали сборник документов под названием "Феминистский самиздат. 40 лет спустя", посвященный этой группе. Это были женщины в основном из Ленинграда, которые столкнулись с нежеланием своих коллег-мужчин печатать материалы на женские темы в самиздатских журналах. У них такой спонтанный феминизм развился. Они начали выпускать самиздатский альманах "Женщина и Россия". Татьяна Горичева была его редактор, другими редакторами – Наталья Малаховская, Татьяна Мамонова. Обращён к женщинам этот альманах был, женские болезненные темы ставились. Они писали о повседневном унижении, о насилии, с которыми приходилось сталкиваться каждой советской женщине.
Была организована работа по укрывательству призывников
Их начали преследовать в том числе и потому, что они были одними из первых, кто публично критиковал в этом издании ввод советских войск в Афганистан. Для них этот вопрос был не абстрактный: призыв в армию, отправка в Афганистан угрожала их детям. В частности, насколько я помню, у Юлии Вознесенской был сын призывного возраста. В 1980 году они провели конференцию, на которой основали клуб "Мария". Первым документом этого клуба было обращение к матерям по поводу агрессии в Афганистане. Они призвали матерей не отдавать своих сыновей в армию, где им придется убивать невинных людей. Не отдавать, даже если из-за этого придется сесть в тюрьму. Говорят, что этим клубом также была организована работа по укрывательству призывников в лесу.
– В этом отношении они были предшественницами Комитетов солдатских матерей. Группа выпустила шесть номеров журнала "Мария". Во время работы над седьмым начались аресты.
– По моим впечатлениям, они чистыми пацифистами не были, не были принципиальными противниками применения военной силы. Они в данном конкретном случае были против вторжения советских войск в Афганистан, против системного насилия, которое они считали разлитым по советским институтам и здравоохранения, и образования, и культуры. Вы правильно обратили внимание на то, что это аналог будущих Комитетов солдатских матерей, такой прообраз родительского движения, которое полноценным стало уже в период перестройки, в 1990-е годы. Аналогичными проблемами занимался в позднесоветское время один религиозный комитет, его тоже можно считать прообразом родительского движения. Это был Совет родственников узников евангельских христиан-баптистов. Для представителей этих религиозных конфессий был актуален вопрос о службе в армии, о присяге, которую они не хотели давать, поэтому защитой прав военнослужащих занимались очень активно, о чем постоянно писали в своих бюллетенях. Поэтому – да, действительно, задолго до перестройки будущие прообразы родительского, не скажем пацифистского, а антимилитаристского движения возникли.
– Теперь поговорим о Группе доверия. Кто были эти люди, на что они рассчитывали, чем их подход отличался от подхода предшественников?
– Это лето 1982 года, 40 лет назад, 4 июня был юбилей основания группы "За восстановление доверия между СССР и США", позднее переименовали её – "...между Востоком и Западом". Эта группа возникла в тот период, когда диссидентское, правозащитное движение было подавлено. Все, кто в нём участвовал, либо уехали, либо сидели, либо такие строгие предупреждения получили, что уже не могли принимать участия в правозащитном движении. И вдруг в такой период общественного упадка созывается пресс-конференция для иностранных журналистов на частной квартире, на ней объявлено о создании группы "За установление доверия". Позитивная программа: мы боремся не против чего-то, не против кого-то, мы боремся за мир, наша главная цель – избежать угрозы ядерной войны путём народной дипломатии, установления контактов между людьми обоих блоков без посредничества правительств. Группа провозглашает сбор предложений, направленных на установление доверия, на очеловечивание международных отношений. Ей начинают присылать такие предложения. Конечно, это был круг друзей, диссидентский круг, но несколько десятков предложений они сумели собрать.
Стоят, слева направо: Сергей Батоврин, Марк Рейтман, Мария Флейшгаккер, Владимир Флейшгаккер, Владимир Бродский. Сидят, слева направо: Юрий Медведков, Валерий Годяк, Ольга Медведкова с сыном
С одной стороны, это звучит наивно. Потом диссиденты критиковали эту группу за то, что такая странная беззубая программа, похожая на программу советского Комитета защиты мира. С другой стороны, если вдуматься, то эта установка на установление контактов между простыми людьми обоих блоков – заявка на борьбу за открытость советского общества. Стремление к тому, и об этом члены группы прямо говорили, чтобы внешняя политика государства контролировалась общественностью. Они считали, что политики не борются против войны, у политиков свои интересы, и эти интересы как раз таки до ядерной войны нас и доведут. А вот гуманизировать отношения между блоками, предотвратить ядерную войну сможет только независимая общественность. То есть они (как и Юрий Галансков) пытались создать массовое низовое движение.
В советской Конституции существовала статья, которая предписывала гражданам бороться за мир
Но тут вопрос: действительно ли они верили в то, что они будут сотрудничать с официальными советскими органами? Скорее всего, это не так, скорее, это своего рода поза была, тактика, может быть, даже троллинг – в то время такого слова не было, но попытка затроллить идеологов была. В то время они любили говорить о том, что в советской Конституции существует статья, которая предписывала советским людям бороться за мир. Там говорилось о том, что советский народ – это миролюбивый народ, он должен бороться за мир. Это была, по-моему, 69-я статья: "Интернациональный долг гражданина СССР – содействовать развитию дружбы и сотрудничества с народами других стран, поддержанию и укреплению всеобщего мира". Слова о доверии между народами были и в Хельсинкском акте. Так что это была вроде бы такая заявка на легальность. Но, с другой стороны, скорее всего, в этом было очень много лукавства.
Вы упомянули Буковского, который критиковал западное мирное движение как просоветское, как движение, которое идёт на поводу у советских идеологов, поддерживает советские мирные инициативы, советскую риторику, но не хочет осудить милитаризм самого советского общества и вторжение СССР в Афганистан. Буковский как раз поддержал "Группу доверия..." с самого начала. Он в своих статьях того времени, в интервью Радио Свобода говорил о том, что как раз "Группу доверия..." он поддерживает, потому что он считает, что это гениальная придумка, это такой подрыв советской внешней политики, советской пропаганды через идеологию. Конечно же, очень быстро начались преследования, репрессии, чего только с ними не делали...
– Меня поразила фраза, сказанная им при одном из задержаний: "Вы знаете, что у нас сейчас холодная война? А призыв к миру во время войны карается вплоть до расстрела". Я прочел её в вашей статье.
– Там такого много было. Советские пропагандисты, КГБ, советский Комитет защиты мира, были растеряны: как преследовать борцов за мир? Они не упоминали Афганистан, они не упоминали правозащитную тему. Это потом у них размежевание произошло, радикалы выделились, хиппи появились с пацифистской повесткой дня, а изначально они пытались на этой идее народной дипломатии, прямых народных контактов удержаться. Да, там чего только им не наговорили, даже антисемитские высказывания были. В группе было много евреев – так вот, им намекали, что евреев бороться за мир не приглашали. Не хотели их регистрировать. Они пытались зарегистрироваться или делали вид, что пытаются.
Это интересная группа была, разные мотивы у людей были, что, возможно, кто-то из них действительно заявление на регистрацию воспринимал искренне, а для кого-то это изначально было протестной акцией, они понимали, что никакой регистрации не произойдет. Когда им отказывали в регистрации, сказали, что в Советском Союзе для того, чтобы бороться за мир, регистрироваться не нужно. Потом, когда Сергей Батоврин, основатель группы, неофициальный художник, устроил антиядерную выставку в память о Хиросиме, ему не дали открыть эту выставку, картины сразу же арестовали, его поместили в психиатрическую больницу. Ему сказали, что они там его будут лечить, "пока не прекратите самовольничать на международной арене". Ему сказали: "Ваши мирные действия вызваны психической болезнью, ведь за мир может бороться только советское правительство".
Для пропагандистов, советского Комитета защиты мира это был просто огромный вызов. Этот вызов ставил в тупик, особенно рядовых работников пропаганды и репрессивных органов. Например, рассказывают, что как-то их задержали, в милиции или КГБ с ними беседовали, сказали: "Советский Союз с 1917 года борется за мир, вот нашлись 10 каких-то человек, которые заявили, что они, мол, борцы за мир, а Советский Союз – тьфу! Да вы вообще знаете, сколько человек поставило подписи под стокгольмским воззванием?" Об этом Марк Рейтман вспоминает. Он говорит: "Знаю прекрасно – 167 миллионов". – "А что вы можете придумать? Ничего. У нас есть официальный Комитет защиты мира, идите туда и боритесь. Хотите – мы вам устроим митинг на заводе, вы там выступите". То есть вот эта идея, что борьба за мир может быть неподконтрольна советским органам, она и вызывала раздражение, и ставила в тупик. Но на самом деле преследования были серьёзные, люди лишались работы, у них отключались телефоны, их постоянно преследовали.
Очень подозрительный случай был с Виктором Блоком – это один из долгопрудненских ученых, сооснователь "Группы доверия....". Это ещё в июне 1982 года было, вскоре после основания группы. Он вез на велосипеде из детского сада своего пятилетнего сына. Рассказывают, что водитель автофургона пытался их сбить на улице. Также там были ученые, географы Медведковы, которые считали, что автомобильная авария, в которую они попали в сентябре 1982 года на Ленинском проспекте и в которой они чудом выжили, была спровоцирована КГБ. Административные дела возбуждали – конечно, не из-за борьбы за мир, а чего только не придумывали: то хулиганством занимались, то кого-то избить хотели, то матом ругались в общественном месте. Уголовные дела были возбуждены, некоторых осудили.
– Ну а что такое "Свободная инициатива"?
– Тоже удивительно: нет ничего, и вдруг в 1982 году возникли сразу две организации, "Группа доверия..." и "Свободная инициатива". Основатель "Свободной инициативы" Юрий Попов, Юра Диверсант, он уже давно умер, мне не удалось с ним пообщаться. Его друг и единомышленник Сергей Троянский тоже умер. Они оба принимали наркотики, вели асоциальный образ жизни, были такие классические хиппи, со всеми хипповыми практиками. Они вдруг решили в 1982 году создать организацию "Свободная инициатива", заявили о том, что она существует. Возникает вопрос: почему одновременно? На самом деле основатель "Группы доверия..." Сергей Батоврин хорошо знал Юру Диверсанта, они из одной и той же хипповой среды были. Если доверять тому, что говорит Батоврин, а я во многом ему доверяю, Юра Диверсант ещё в 70-е годы хотел создать какую-то организацию. Он хотел, чтобы хиппи стали движением с большой буквы, чтобы они заявили публично о своих идеалах. Троянский еще до создания "Свободной инициативы" писал листовки против смертной казни, против насилия. В процессе обмена идеями было решено две разные организации создать. Я так поняла, что Попов и Троянский решили не присоединяться к "Группе доверия...", чтобы не компрометировать её своим образом жизни, они такие всё-таки весьма маргинальные личности были.
В связи с тем, что они маргинальные, они были и весьма отчаянные, весьма радикальные. Они очень быстро в свою повестку дня включили протест против войны в Афганистане. Первая их акция – это "Обращение к молодой Америке", такой документ появился в 1983 году, обращение к американской молодежи, построенное на идее необходимости установления доверия между советской и американской молодежью, очень близкий к тексту первого программного документа "Группы доверия...", обнародованного 4 июня 1982 года. Оно называлось "Обращение к общественности и правительствам СССР и США", а это "Обращение к молодой Америке". Они писали:
"Нам бесконечно близка и понятна американская молодёжь. Нас объединяет общая боль и надежда, какие бы абсурдные формы она ни принимала в глазах старшего поколения. И мы верим, что честная молодёжь Америки так же, как и мы, видит своё будущее более свободным от организованного насилия, процветающего в атмосфере страха и взаимного недоверия... Нас многое объединяет, и в первую очередь это пацифистское движение планеты, которое родилось и выросло на американской земле".
Это такой у них наивный, непрофессиональный слог, они были совершенно обычные люди. Именно подобные люди, как Юра Диверсант, как Троянский, считали традиционные встречи хиппи в Царицыне 1 июня не просто тусовками, где можно с друзьями поговорить, весело время провести, какие-то напитки употреблять, а пацифистскими встречами. Юра Диверсант к таким встречам готовил листовки, в которых он призывал к амнистии политических заключенных, призывал к гуманизму, цитировал Льва Толстого, Джона Леннона. Они считали Леннона своим идейным руководителем и наставником. Потом, когда Леннона убили, стали ежегодно проводиться митинги в память о нём на смотровой площадке на Ленинских горах, к этим событиям Диверсант тоже готовил листовки.
Очень быстро деятельность этой группы, или этих двух или трех человек – они приписывали к своему движению очень многих хиппи, но в реальности это был проект двух друзей, – пресекли. После встречи хиппи в Царицыне 1 июня 1983 года нашли листовки, призывающие к отмене смертной казни, прекращению войны в Афганистане. Очень многих хиппи задержали, стали выяснять, кто это мог написать, показали на Диверсанта. Его арестовали, решили судить – не за политику, конечно, не за пацифизм, а очень легко его было осудить по статье, связанной с хранением наркотиков. Как он потом говорил, "ничтожное количество мака у меня нашли". В принципе, если постараться, у него можно было найти и не ничтожное.
Наказание он отбывал в психиатрической больнице тюремного типа в Сычевке Смоленской области, очень жесткие условия. Вышел он оттуда только осенью 1987 года. В 1986 году по той же статье был арестован и помещен в Сычевку Троянский. У него при обыске нашли не только наркотики, у него нашли еще пацифистский самиздат "Свободной инициативы". Юра, когда вышел из больницы, написал манифест хипповый, тоже такой трогательный, наивный, под названием "Назад пути нет". Там говорилось о том, что движение хиппи должно перейти от нигилизма, негативного понимания свободы, к позитивной программе, основанной на идеях любви и ненасилия. Потом несколько лет подряд от имени этой самой "Свободной инициативы" Юра выпускал независимый анархо-пацифистский журнал под названием "Свобода". Вообще редчайший самиздат, редчайшая вещь, в нескольких архивах и библиотеках мира есть. Тираж – 10, 20, 30 экземпляров. Сам он на машинке его набирал, картинки прорисовывал, он такой самодеятельный художник был.
Чего только не публиковал: и переписка с зарубежными единомышленниками, и творчество советских хиппи, свои собственные стихи, Толстого произведения какие-то, о Ленноне статьи, какие-то маленькие программные работы, тоже наивные, непрофессиональные, но очень трогательные. Больше никто подобного рода текстов в это время в Советском Союзе не создавал, по крайней мере в таком количестве. Я могу предположить, что могли быть какие-то отдельные инициативы в провинции, о которых мы практически ничего не знаем или о которых можно будет впоследствии найти информацию в архивах КГБ. Наиболее ярким явлением такого действительно низового пацифизма хиппи была деятельность Юры Диверсанта.
– Стихи Диверсанта тоже наивные, бесхитростные, детские:
Прекрасный мир, люблю тебя
Прими меня, раскрой объятья.
Все люди братья на земле,
Все люди – братья.
Сегодня, когда окончательно ликвидирован уведомительный порядок проведения массовых мероприятий, русскому пацифизму приходится начинать заново.
Современная власть циничнее
– Теперь мы чуть ли не каждый день читаем о каких-то спонтанных акциях одиночек, каких-то маленьких группах, которые существуют скорее виртуально, чей протест скорее символический, но, тем не менее, они наконец-то появились. Ничего подобного не было на протяжении многих лет. Мы также видим невозможность в условиях современной России превратить эти маленькие искренние отчаянные инициативы в настоящее общественное движение. Оно слишком поздно началось. Оно началось тогда, когда широкий протест просто невозможен.
– Чем, по вашему мнению, нынешний антивоенный протест отличается от тех, о которых мы сегодня говорили?
– Современная власть циничнее. В своих воспоминаниях участники "Группы доверия..." говорят о том, что они видели враждебность со стороны КГБ, большую враждебность со стороны идеологов, руководителей советского Комитета защиты мира – они очень грязные кампании против независимого мирного движения разворачивали. Но они говорили и о том, что очень часто им обычные люди сочувствовали, даже простые милиционеры сочувствовали. Простые милиционеры негативно относились к тем кагэбэшникам, которые их преследовали, они давали понять, что не по своей воле их задерживают.
А сейчас я смотрю – пока что ещё полное единодушие всех этих репрессивных, карательных органов по отношению к тем, кто не согласен с войной, к тем, кто протестует. Пацифисты в разные времена у разных народов часто связывали свои надежды на силу ненасильственного протеста с тем, что во власти тоже люди, что у них тоже есть душа, у них тоже гуманистические ценности, какое-то милосердие, что к этой душе живой можно апеллировать. Толстовцы всегда считали, что с властями нужно договариваться, что и полицейские – такие же люди, бюрократы, даже высшая бюрократия, члены правительства – такие же люди, с ними надо разговаривать. У нас есть картинки трогательные, которые кому-то кажутся глупыми, наивными, о том, как мирные протестанты с цветами выходят к полиции, к ОМОНу, к танкам. Мне кажется, в современной России пока не возникает надежды на то, что с той стороны возможен подобный человеческий отклик, – рассказывает Ирина Гордеева, специалист по истории русского пацифизма.
Комментариев нет:
Отправить комментарий