Эдвард Радзинский: «Редактором моей книги о царе Николае ІІ была Жаклин Кеннеди»

Александр ЛЕВИТ, «ФАКТЫ» (Одесса) Известный историк, писатель, драматург и телеведущий, проведя творческий вечер в Одессе, объявил об уходе со сцены «Он — тонкий психолог, прекрасно разбирающийся в людях, в живых и умерших. Он — человек, который знает и, главное, любит свою страну. Он понимает ее историю. Кому, как не ему, разгадывать ставшие уже притчей во языцех «загадки России»?» — сказал об Эдварде Радзинском лауреат Нобелевской премии Габриэль Гарсиа Маркес. 73-летний Радзинский заявил о том, что прекращает сценическую карьеру и полностью переключается на литературную деятельность. Свой прощальный творческий вечер он дал в Одессе — городе своих предков. «Во мне течет частичка одесской крови, а жена моя — наполовину украинка… » - Эдвард Станиславович, почему для завершения своей публичной карьеры вы избрали именно Одессу? - Одесса — особый южный мир, породивший целую литературу. Все мое детство — это приходивший к отцу его друг Юрий Олеша (известный писатель, автор «Трех толстяков») и их разговоры, которые старался услышать. Они знали, что я подслушиваю за дверью, и переходили на языки, которые мне, ученику школы, справедливо называвшейся средней, были недоступны. Могли мгновенно перейти от латыни — через немецкий — на французский, на котором просто думали… - Вы написали много книг об известнейших личностях. Не собираетесь ли написать и о журналисте Уэйтинге? - Уэйтинг — псевдоним моего отца, коренного одессита Станислава Радзинского. Выпускника знаменитой Ришельевской гимназии и юридического факультета Новороссийского университета. После революции отец работал в одесской городской газете «Шторм». С 1923 года в течение ряда лет заведовал литературным отделом известной Одесской кинофабрики. Выбранный им псевдоним был довольно рискованным в тот период, сразу после революции. То поколение восприняло революцию как перемену — выход из сытой жизни в новый мир. Когда тучи начали сгущаться, отцу пришлось покинуть Одессу и уехать в Москву, вместе с плеядой одесских литераторов. Вот там-то в 1936 году у 47-летнего Станислава Адольфовича появился на свет я — коренной москвич, в котором течет частичка одесской крови. Однако этим мои личные «взаимоотношения» с Украиной не ограничиваются. Жена моя наполовину украинка, ее мама из Конотопа. (Елена Укращенок, нынешняя супруга Эдварда Радзинского, моложе писателя на 24 года. Служила в театрах им. Маяковского, Пушкина, Станиславского. Снялась в фильмах «Ищите женщину», «Прости меня, Алеша», «Танцплощадка», «На златом крыльце сидели» — Авт. ) «Если в стране вместо историков — официанты, подающие блюдо, угодное власти, правду узнатьневозможно… » - Вы занимаетесь историческими предсказаниями. Можете оценить настоящее Украины и спрогнозировать ее будущее? - О настоящем говорить не могу — для этого мне нужно хоть немного здесь пожить. В России же оно представляется так, как надо ТАМ. Поэтому не берусь говорить и о будущем. Вообще, я вам советую помнить печальную фразу русско-украинского писателя Гоголя: «Русь, куда ж несешься ты? Дай ответ». Вместо «Русь» ставьте в скобках «Украина». «Нет ответа». Кто ж решится определить бег нашей безумной птицы-тройки? Да вы что! Она сама не знает, куда мчится! Если бы тогдашнему секретарю провинциального обкома партии Борису Ельцину кто-то шепнул, что ему вместо посещения партийного заседания надо готовить речь в американском конгрессе, где он будет последними словами ругать КПСС, он бы решил, что сошел с ума. А ведь это случилось всего через несколько лет! Какие прогнозы?! Мы говорим о прошлом для того, чтобы немного понять будущее. Я пытаюсь рассказать о граблях, на которые упорно наступают сейчас. О давнем, смешном и страшном времени — об Александре II. Именно тогда появились термины «гласность», «оттепель», «интеллигенция» и «новейшие господа», как они себя называли. Но делали тогда все то же самое! - Хотите сказать, что истину распознать крайне сложно? - Можно, если есть настоящие историки. Наше пространство за 80 лет (одну человеческую жизнь!) трижды меняло свою цивилизацию. Сначала была царская, со своей религией и культурой. Потом пришла большевистская — со своей религией под названием «марксизм-ленинизм» и верховным храмом Мавзолеем, где лежало нетленное тело самого святого человека — представителя этой «религии». Сейчас — третья… Причем каждая цивилизация не просто называла предшествующий период ошибкой, а переписывала заново историю. Иногда по нескольку раз. Потому что история в России — это такой официант, который должен вовремя принести нужное блюдо. Но история — карта для мореплавания. И если точка, где корабль потерпел крушение, объявляется местом побед, то горе стране… - Вы получали образование в советское время, откуда столь нестандартный взгляд на историю? - В 13 лет я прочел полное собрание сочинений Иосифа Виссарионовича Сталина и очень был удивлен, что в одной речи он говорит о своих друзьях Зиновьеве, Каменеве и Бухарине, а в следующей речи — они враги. Тогда уже я понял, что отца об этом спрашивать не надо, а надо все постичь самому. Оказалось, великий вождь, учитель и корифей науки и техники, видимо, не всегда прав. Начинать реформы в России очень опасно. Но еще опаснее их останавливать. Это урок перестройки, которая называлась Александр II. Но есть и другой урок — времена Ельцина — нормальная царская демократия. Так, если бы американский президент запретил доллару падать, его бы посадили в сумасшедший дом. А наш, вы помните, очень недовольный поведением рубля во время дефолта, сказал, чтобы перестал падать. И рубль застыл. Правда, на три дня… Еще иллюстрация: он поехал в Швецию вместе с молодым функционером, тогда очень им любимым. Они сидели в королевском дворце, неподалеку — остановка автобуса, в открытое окно врывался сильный шум, и король пожаловался, что все время хочет перенести остановку, а мэрия противится. Тогда Ельцин произнес ключевую фразу: «Слушай, функционер, а может, это не настоящий король?» Наш был — настоящий монарх, понимаете?! - Что не мешало Ельцину причислять себя к демократам… - Он сделал самое чудовищное для царя — разрешил свободу СМИ. При его властности читать о себе то, что публиковали… А запретить нельзя — решил быть демократом. Что скажет друг Коль, что скажет друг Билл?.. Именно это — знать, но не мочь — разрушало его организм, было причиной чрезмерного потребления алкоголя. Поэтому тот период ясен. Ясно и то, что Горбачев проиграл, потому что он захотел быть нормальным западным либеральным политиком. Это означает — шажок налево и шажок направо, и опять налево, и опять направо — политический танец. Ельцин же не понимал танца — он мог напасть на собственный парламент, на собственную республику, потому что так ведут диалог цари. Они не дискутируют, они приказывают. - Как вы оцениваете сегодняшнюю свободу слова в России? - Даю вам слово, что в России можно говорить абсолютно все. На телеканалах, конечно, не очень. Проблема в том, что люди, не знающие своей истории и считающие телевидением орущих певцов, не граждане, а зомби! Но ведь они этого хотят! Вместо Вольтера — Гарри Поттер и смешной «Камеди клаб». Но при этом напрочь не хотят думать, читать книги. Куда проще войти в интернет, где через сокращение слов уничтожается язык… То, что происходит на телевидении, безумно интересно. После тысячи лет воздержания в несчастной нищей стране с подыхающими пенсионерами у нас теперь повсюду секс и гламур. Всю эту человеческую комедию надо наблюдать издали, охраняя свой мир. В тишине кельи лучше слышны важные мысли. «Жизнь с таким несовершенным существом, как мужчина, — это подвиг, которому женщина подвергает себя с необъяснимым упорством» - Вы влюбляетесь в своих героинь? - Я был влюблен в княжну Тараканову. У меня было физическое ощущение этой женщины. Мы затеяли, было, многосерийный фильм о ней и искали актрису. Кого бы мне ни показывали, я говорил: «Не та». Искали до тех пор, пока не кончились деньги на постановку. Но все равно это было для меня лучшим временем, потому что на фоне тех актрис, которых я смотрел, Она была — та! - Любовь не отвлекает от творчества? - Она не может отвлекать, она — возбуждает. - Вы рано начали писать… - Я дебютировал в театре 19-летним. Когда мне стукнуло 22 года, в московском ТЮЗе была поставлена моя пьеса. В 27 были «104 страницы», потом «Снимается кино». Мне не было 30-ти, когда эти пьесы шли по всей стране. Поэтому моя жизнь — история про удачливого человека. Как мне говорил папа актрисы Жени Симоновой, замечательный физиолог Симонов, «Вы — золотой мальчик». У меня всегда все складывалось само: и дома, и вне дома. Хотя я — человек антиобщественный, очень замкнутый. Мне только один раз предложили вступить в партию. Я даже ничего не ответил, просто растерянно посмотрел в глаза тогдашнего секретаря Союза писателей, и он сам как-то растерялся. Он меня называл «Какое, милый, у нас тысячелетье на дворе?» - Так кто вы: историк, телеимпровизатор, драматург?.. Я — писатель, размышляющий о времени, в котором живу, и о прошедших временах. Единственное, что меня интересует в жизни, — это любовь. Поэтому я начинаю писать пьесы о любви и о женщинах. Женщина — героиня по определению. Жизнь с таким несовершенным существом, как мужчина, — это подвиг, которому женщина подвергает себя с необъяснимым упорством. - Ваши «104 страницы про любовь» были образцовой романтической историей 60-х годов прошлого века… - Это была хорошая повесть, потому что, как говорил учитель Хемингуэй, мне повезло с прототипом. - Ни за что не поверю, что в вашей собственной жизни не было страстей… - Может быть, может быть… Женщины, которые были со мной, подарили мне великое счастье, но… Моя личная жизнь всегда за занавесом. Я слишком уважаю женщин, которые наградили меня этим счастьем, и никогда не позволю, чтобы их имена стали достоянием всех. (Стал уже легендой случай, когда в Театре имени Ленинского комсомола на премьере поставленного Эфросом спектакля по пьесе Радзинского «Снимается кино» самого автора избила милиция. Она охраняла вход от рвущихся в театр людей. Валентин Катаев тогда вообще не смог увидеть постановку: толпа настолько сильно стиснула его, что писателю стало плохо. Интерес к молодому драматургу подогревал его роман с признанной красавицей — актрисой Татьяной Дорониной. Кстати, после того как их брак распался, Радзинский перестал писать пьесы о любви.  — Авт. ). - Ваша первая книга о Николае II также связана с женщиной, и издана она почему-то в США… - Это было смутное время в России… Был взрыв ярости, ненависти к прошлому. На этом фоне я не был уверен, что книга послужит призыву моего героя Николая II, который завещал «Не мстить за него». Поэтому я решил сначала издать ее за границей. К тому же в Штатах у книги оказался прекрасный редактор — Жаклин Кеннеди-Онассис, работавшая тогда в издательстве «Дабл дэй». - Она действительно была хорошим редактором? - Замечательным! Потому что была великолепным читателем… - Говорят, Жаклин была очаровательна? - Когда мы общались, ей исполнилось уже много лет — и никакого макияжа. Однако я был потрясен, когда на презентацию моей книги пришла… та, молодая, Жаклин из 60-х! Правда, она покинула зал где-то через полчаса. Сбежала, как Золушка с бала. Невероятно! Источник