В Португалии время летит неумолимо
Материал любезно предоставлен Jewish Review of Books
Marion Kaplan
Hitler’s Jewish Refugees:
Hope and Anxiety in Portugal
Yale University Press, 2020. 376 p.
В годы Второй мировой войны Португалия, если сравнивать ее с остальными европейскими странами, была для еврейских беженцев тихой гаванью. Во многих случаях им приходилось пробираться туда нелегально, с подложными документами или опасными горными тропами в ночи, но по прибытии они оказывались более или менее в безопасности. В то же время их считали нежеланными гостями и подталкивали к скорейшему отъезду. У них самих были все резоны уехать, но покинуть Португалию часто оказывалось не менее сложно, чем в нее попасть. А выжить, если вы там застревали, порой было мудрено.
В те времена Португалия была авторитарным государством, но далеко не самым худшим. Собственно, журнал «Лайф» назвал ее правителя, Антониу де Оливейру Салазара, «лучшим на свете диктатором». Он был закоренелым автократом, но антисемитом не был. Крохотная еврейская община, заново обосновавшаяся в Португалии незадолго до тех времен, обладала теми же правами, что и остальные граждане страны. И сохраняла эти права в течение всего периода, когда другие, похожие режимы, выслуживаясь перед нацистами, ограничивали права евреев. И все же Салазару не хотелось, чтобы число евреев среди постоянных жителей его страны увеличивалось; он нарочно усложнял — но не делал невозможным — существование беженцев, во время войны оказавшихся в Португалии проездом.
Выдающийся историк современного немецкого еврейства Марион Каплан в своей книге «Еврейские беженцы от Гитлера: надежда и нервотрепка в Португалии» заинтересована не столько в том, чтобы обрисовать обхождение с евреями, для которых Португалия была негостеприимной промежуточной станцией, сколько в том, чтобы сохранить для истории их впечатления от пережитого. Признаю, сделать это нелегко. Для значительного числа таких евреев стержневым фактом их биографии были усилия получить документы, которые позволили бы эмигрировать куда‑то еще, а, говоря словами беженки, процитированной Каплан: «Потребовалось бы перо Кафки… чтобы описать мир виз во всей его сюрреалистической абсурдности; и перо Достоевского — чтобы запечатлеть кошмар, которым оборачивалась борьба просителей виз за выживание».
Hope and Anxiety in Portugal
Yale University Press, 2020. 376 p.
Каплан — историк, а не прозаик, но она черпает сведения из текстов многих талантливых писателей, присутствовавших при этом, и тем обогащает свое сочувственное повествование, основанное в основном на мемуарах, а также на затерявшихся или не доставленных по адресу письмах, обнаруженных ею в архивах некоторых институтов. Таким образом, она проливает яркий свет на происходившее в стране, которая была далеко не самым страшным — и потому менее непостижимым для нас, чем другие, — закоулком мира Холокоста. В любом случае, ее рассказ западает в память.
В период между поражением Франции в 1940 году и окончанием Второй мировой войны в Португалию пробрались десятки тысяч евреев, несколькими волнами. Мытарства, описанные Каплан, не тянулись ужасающе долго, но их жертвам часто казались нескончаемыми. Ситуация могла бы измениться, если бы беженцам разрешили работать, но большинству этого не дозволялось. Запрет оказал положительный побочный эффект (португальцы не досадовали на присутствие потенциальных конкурентов), но обрек еврейских беженцев на нищету и уныние.
Некоторым, например философу Ханне Арендт, на тот момент еще не прославившей свое имя, посчастливилось: они смогли спустя недолгое время уехать в Америку. Остальные жили с мыслью, что были бы рады уехать хоть к черту на рога, особенно в период до ноября 1942 года — до того, как союзники высадились в Северной Африке и опасность немецкого вторжения в Португалию, как показалось, отступила. Но чтобы выбраться из Португалии, требовались надлежащие документы, а их приходилось добывать с боем, обычно путем изнурительных переговоров и в обмен на крупные суммы денег — между тем время неумолимо летело. Португальские законы разрешали евреям оставаться в стране всего 30 дней, но, правда, применялись не очень жестко. Нарушителей иногда сажали в тюрьму, иногда высылали из Лиссабона и поселяли под надзором в маленьких деревушках, а иногда позволяли им жить, как на вулкане, в беспрерывных поисках способа покинуть страну.
Эти факты известны, хоть их и не очень хорошо помнят, но Каплан хочет, чтобы мы почувствовали себя на месте еврейских беженцев. Она рассказывает нам, как они одевались и питались, где снимали жилье, как общались с соседями‑португальцами и местной еврейской общиной, повествует об их контактах с зарубежными еврейскими благотворительными организациями и иностранными чиновниками, об их страхах и мечтах, а также о многом другом. Она одинаково умело рисует общие чувства больших масс беженцев и переживания конкретных людей.
В Португалии было красиво и относительно спокойно, и некоторые беженцы испытали колоссальное облегчение, оказавшись в стране, которую сами называли раем или, по крайней мере, «первым нормальным местом». Но другие, такие, как писатель Альфред Дёблин, находили, что не могут получать удовольствие от пребывания там. «Мы не могли этим наслаждаться. Не могли думать ни о чем, кроме того, что покинули». Для тех, у кого кончились деньги, одним из тяжелейших было ощущение полной деклассированности. Ханна Арендт описывала «отчаявшегося мужчину средних лет, который представал перед бесчисленными комитетами вспомоществования, “чтобы его спасли”», жалуясь: «“…здесь никто не знает, кто я такой!” Никто не знал, кем он был прежде, к каким кругам принадлежал, с каких высот упал».
Получить помощь было возможно, как от местной — крохотной, но похвально щедрой еврейской общины и международных еврейских организаций, в основном от «Джойнта», так и от квакерских и унитарианских благотворительных организаций со штаб‑квартирами в США. Однако по объективным причинам помощь была далеко не роскошной, а люди, прежде ни от кого не зависевшие, обычно принимали ее с тяжелым сердцем. Но очень часто они не имели другого выбора, если только их не выручали деньгами зарубежные друзья или родственники.
Каплан рассказывает историю молодого мужчины по имени Курт Исраэл: родился он и получил образование в Германии, работал помощником юриста, жил в Голландии, пока в мае 1940 года туда не вторглись нацисты. Ему повезло добраться до Португалии при бегстве «свиты» его работодателя, посла Уругвая в Нидерландах. И снова повезло найти в Лиссабоне недорогое жилье у немецких евреев — супружеской пары, жена была землячкой и знакомой его матери. «Во всем остальном, — писал он в мемуарах, я мог бы наслаждаться пребыванием в Лиссабоне», но невозможность работать и «неуверенность в будущем» «не давали наслаждаться жизнью по‑настоящему».
В США у Исраэла был брат, и он отчаянно пытался к нему уехать. Всякий раз, когда казалось, что успех не за горами, американское консульство ставило перед ним новые препоны. Месяцами ему приходилось разрываться между попытками получить американскую визу и подачей заявлений на продление пребывания в Португалии, а заодно опасаться, что его схватит полиция. Кляня «праздную каникулярную жизнь, которая медленно, но верно изматывала нервы», он играл в бридж и совершенствовался в английском. В конце концов он заподозрил, что американское консульство намеренно вставляет ему палки в колеса, то и дело меняя правила игры. И оказался прав. Исраэл был невольной жертвой политики «отсрочек, отсрочек и отсрочек», которую насаждал печально известный заместитель госсекретаря США Брекинридж Лонг.
То ли благодаря тому, что уругвайский посол замолвил за него словечко, то ли благодаря тому, что работодатель его брата в США подал «письменное свидетельство о его моральном облике», то ли потому, что с ним провел собеседование не тот американский чиновник, что раньше, но в конце декабря Исраэл все‑таки получил визу. 27 января 1941 года он поднялся на борт судна, следовавшего в Нью‑Йорк. «Ничего, — написал он в дневнике, — что я еду четвертым классом и вместе со мной помещаются еще человек восемьдесят с морской болезнью, — я тронулся в путь!»
Мириам Стентон потребовалось несколько больше времени, чтобы тронуться в путь. Эта польская уроженка находилась в Париже, оккупированном немцами, и бежала оттуда в марте 1941 года. Скоро она начала жить по заведенному распорядку: изо дня в день «бывать в английском и польском консульствах, звонить по телефону родителям, заходить на почту и справляться, не прислали ли визу, которую никак не удается добыть»: виза требовалась ей для воссоединения с женихом в Англии. Как и многие беженцы, обрисованные в книге Каплан, Стентон стала проводить много времени в лиссабонских кафе, заменявших ей домашний очаг на чужбине. В кафе в здании, где она жила, а квартировала Стентон на седьмом этаже без лифта, она присутствовала на пасхальном седере. «Когда мужчина, руководивший обрядом, дошел до традиционного вопроса “Чем отличается эта ночь от остальных ночей?”, который задают на иврите, то утратил самообладание и разрыдался. Он потерял жену и единственного ребенка. Пытаясь его утешить, собравшиеся душевно сблизились, и на миг “показалось, что они — как семья”».
В конце ноября 1941 года Стентон и многие польские евреи из ее как бы семьи (как и большинство беженцев в Лиссабоне) получили от властей письма с предостережениями, что их переведут в «центр принудительного содержания», если в ближайшие двое суток они не покинут Португалию. Сидя вместе в кафе, они додумались поздравить Уинстона Черчилля с днем рождения телеграммой, «взмолившись, чтобы он отправил нас в любую страну мира под британским флагом». А потом вместе пошли на почту и отправили телеграмму. Похоже, идея, как ни удивительно, сработала — или, самое малое, чудесным образом совпала с позитивными переменами. Спустя 13 дней польский консул собрал всю группу и велел собираться на Ямайку. Проезд и пребывание на острове им оплатил «Джойнт».
Отбыли они в январе 1942 года. На этом острове Мириам Стентон оставалась до конца войны, а затем, после семи лет разлуки, воссоединилась с женихом в Англии.
В предисловии Марион Каплан описывает, как обнаружила в Музее еврейского наследия в Нью‑Йорке целый клад — груды нераспечатанных писем, адресованных беженцам в Лиссабон или отправленных ими во время Второй мировой войны. Это вывело ее на историю, которая сама по себе заслуживает места в анналах, но у Каплан были и другие причины ее рассказать. «Пока я писала эту книгу, — говорит она, — десятки миллионов беженцев спасались от недавних и продолжающихся войн, терроризма и экономических катастроф».
Она остро сознает, как дурно обращаются с этими людьми, и небеспричинно надеется, что книга научит читателей «сочувственно выслушивать истории беженцев в нашу эпоху».
Оригинальная публикация: Time Ticks Away in Portugal
Комментариев нет:
Отправить комментарий